* * *
И мы решили забыть всё. Отнесли бутылку назад в склеп – и конец…
– Ты не помнишь, от какой минеральной воды эта бутылка? – спросила меня через несколько дней Мальвина.
– Не помню, потому что не знаю.
Мы взяли фотографию бутылки и пошли в ближайший бар.
Там нам сказали, что такой бутылки они в глаза не видели.
Подобный ответ нас, разумеется, раззадорил.
Мы отправились в самый дорогой ресторан города "Сентрал". Метр синьор Перейра, очень уважаемый в Сан Бартоломеу человек, считался большим специалистом по винам. Повертев фотографию в руках минут пять, он попросил ее на пару дней.
– Приходите лучше через неделю.
Мы пришли через неделю. Синьор Перейра сиял. Он вернул нам фотографию и вынул из стола бутылку минеральной воды, точную копию той, что осталась в склепе.
– Это вам на память. Вы помогли мне расширить кругозор.
Я взял бутылку в руки. Ну, как я раньше не догадался! А еще столько лет прожил в Европе! "Эвиан". Самая популярная вода в Европе – "Эвиан".
Мы норовили заплатить. Синьор Перейра отказывался:
– Я заказал десять ящиков этой воды. Просто удивительно, что у нас ее нет.
Вернувшись домой, мы поставили бутылку "Эвиана" рядом с бутылкой "Боржоми", той, которая помогла нам раскрыть загадку памятника.
– А вдруг и эта бутылка нам поможет! – вслух размышляла Мальвина.
И меня осенило:
– Поможет! Очень поможет! Это подсказка. Эвиан – французский городок около Швейцарии, страны, где, скорее всего, и находится нужный нам банк. 10.45 означает что-то. А что именно, можно узнать только в Эвиане.
– Что будем делать?
– Завтра же вылетаем туда.
99. Город на Женевском озере
В Европу мы отправились через неделю. Хозяйничать в салоне остался Мигел.
– Не в первый раз, – успокоил он Мальвину.
Мы вылетели рано утром и с опозданием на час приземлились в Рио, чуть не упустив самолет на Париж. Но все обошлось, и в четыре часа вечера стюардесса из "Эр Франс" предложила нам напитки.
А утром уже был аэропорт "Шарль де Голль". Отсутствие в Европе больше года сделало меня провинциалом. Я суетился, выясняя, нужно ли получать багаж или он автоматически пойдет до Женевы, бежал, таща за собой Мальвину волоком. Наконец, мы снова в самолете "Эр Франс" – и через несколько часов Женева. Мы планировали выйти на французскую часть аэропорта и внимательно следовали указателям, но оказались в швейцарской. Наши канадские паспорта с бразильскими фамилиями действовали безотказно: для франкоговорящих мы бразильцы, для бразильцев (правда, такие нам не попадались) мы канадцы.
– До Эвиана отвезете? – спросил я по-французски таксиста.
Отвезет.
– С вами можно расплатиться долларами?
Можно.
Таксист покрутил нас по Женеве, потом сказал, что во Францию можно ехать двумя дорогами: одной ближней, но через границу на этой дороге в это время суток швейцарских таксистов пропускают только, если они что-то уплатят. Поэтому повез он нас дальней дорогой, естественно, увеличив стоимость проезда.
Мы проскакивали пыльные городишки и, наконец, въехали в Эвиан, официально называющийся "Эвиан на источниках". Не в пример населенным пунктам, которые мы проезжали, "Эвиан на источниках" оказался чистым, нарядным, каким-то даже кокетливым, весь в зелени, с высокими для такого городка зданиями.
Получив сто долларов, таксист высадил нас у гостиницы "Ализе". Мы заказали ее из Бразилии: три звездочки, на берегу Женевского озера, ресторан на первом этаже – тоже три звездочки.
Все оказалось правдой: и номер с видом на озеро, которое, согласуясь с русской географией, надо называть Женевским, но которое все в мире называют Лак Леман, и ресторан, не с той кухней, которая в дорогих ресторанах всего мира называется французской, а настоящей французской. Правда, в проспекте не было указано, что в гостинице нет лифтов, и мне пришлось тащить два тяжелых чемодана на третий этаж по широкой лестнице. Но если это и были первые неприятности, связанные с отелем, то они оказались последними.
Мальвина начала вытаскивать из чемодана платья, блузки, юбки, прикладывая к себе каждую вторую, как будто во Франции они должны смотреться иначе, чем в Бразилии, и для верности спрашивала меня: "Как на мне смотрится эта блузка?" И я отвечал словами Ива Сен-Лорана: "Главное в одежде женщины – сама женщина". Это ей нравилось.
– Во Франции ужин подают строго с семи до девяти. А сейчас уже восемь, – торопил я Мальвину.
В это время мы услышали гудок парохода. Напротив нас у пристани стоял пароход. Посадка пассажиров уже закончилась.
Я снова посмотрел на часы. Ровно восемь. Двадцать ноль-ноль.
Мальвина замерла с кофточкой в руках.
Думали мы с ней одинаково, и поэтому я не удивился, когда услышал:
– Сначала пойдем посмотрим расписание пароходов или в ресторан?
Через пять минут мы были на пристани.
Пароход уже отошел, и пассажирский зал был пуст. Из объявления на табло я узнал, что отбывший пароход прибыл из Лозанны и направился туда же.
– Иди сюда, – Мальвина держала в руках брошюрку с расписанием. – Я нашла!
Она действительно нашла. Каждый день в 10.45 от пристани Эвиан отправлялся пароход по маршруту Эвиан – Лозанна – Виве – Монтрё – Шийон – Вильнёв – Бувре – Сан-Женгольф.
10.45, вот они, таинственные 10.45! И города в Швейцарии, где наверняка имеются интересующие нас банки.
Ну, кто мог предположить, что мы сможем так легко отгадать загадку, да еще в первые часы пребывания в городе! Чудеса, да и только! Должно же нам когда-нибудь начать везти.
Мы подошли к кассе.
– Лучше бронировать места на завтра или можно купить билеты перед отплытием? – спросил я.
Из длинного и подробного объяснения я понял, что выгоднее купить абонемент на год, даже если поплаваешь всего четыре раза.
– Мы купим абонемент, – не сомневалась Мальвина.
– Второй или первый класс? – спросила кассирша.
– Первый, – так же уверенно ответила Мальвина.
Кассирша, сообразив, что мы – люди больших возможностей, но малого понимания, уговорила нас приобрести проездные билеты на метро в Лозанне. Позже оказалось, что это удобно: в метро надо платить швейцарской мелочью, которая у нас редко оказывалась.
– А теперь в ресторан – и спать, – скомандовал я. – Завтра будет трудный день.
100. Швейцарские банки
Следующий день выдался нетрудным. Все оказалось очень простым. Потому что нет ничего проще, чем "нет". Отрицательный результат – тоже результат.
Утром мы позавтракали в ресторане наконец по-европейски: круассаны, сыры, колбаса.
До парохода оставался час. Самое время посмотреть город. Парк с деревьями со всех пяти континентов, здание казино, солидное, с претензией на главное в городе, прямо как здание обкома, сувенирные магазины и, что самое странное, нигде нельзя купить бутылку "Эвиана". Нам она была не нужна, но все-таки. Наконец, мы нашли рядом с гостиницей маленькое кафе, где "Эвиан" стоил в два раза дороже, чем в Бразилии.
А потом пароход La Suisse, "Швейцария". Тогда я еще не знал, что всю следующую неделю этот пароход станет нашим вторым домом. Он и с пристани казался большим, но я не мог предположить, что по озеру могут курсировать такие огромные – на 1200 пассажиров, длиной почти 80 метров, хоть беги стометровку. Нам рассказали, что построили его в 1910 году, и с тех пор ходит он каждый день. Случаев отмены рейсов не было, даже во время войны.
Первый город – Лозанна, и первое разочарование. В телефонном справочнике всего десять банков. Банков, где каким-либо образом упоминалось имя "Энгельс" или на худой конец "Маркс", нет.
Мы зашли в первый банк. Попросили управляющего. Я улыбался, Мальвина сияла и хлопала ресницами, но управляющий был строг: никакой информацией о других частных банках он не владеет. Не владели информацией о частных банках клерки и управляющие других банков.
Встретились мы с адвокатом по частным вопросам мэтром Люсьенном. Он выразил готовность помочь нам купить или снять дом, выгодно вложить деньги. Он мог посоветовать частный банк, даже несколько банков, если мы хотим вложить деньги. Но вот банков, где владелец, существующий или исторический, Энгельс или Маркс, он не знает.
– Я, конечно, знаю кто такие Маркс и Энгельс, могу предположить, что их однофамильцы держат банк, но в Швейцарии так много банков, и они такие разные, что все упомнить нельзя.
– Стало быть, – невозмутимо спросила Мальвина, – не зная, в каком городе находится банк, мы не сможем его найти?
– Не зная, на какой улице находится банк, – уточнил мэтр Люсьенн.
– Но мы хотим вложить деньги именно в этот банк, – настаивал я.
– Вам надо определить условия, на которых вы хотели бы вложить деньги, а потом я вам смогу посоветовать специалиста, который вам порекомендует банк.
– Такое положение во всей Швейцарии? – спросил я.
– Да, – вздохнул мэтр Люсьенн. – Ничего не поделаешь, страна консервативна, а банковская тайна священна.
* * *
– Мы поедем дальше по маршруту парохода? – спросила Мальвина.
– Да. Хотя вероятность найти нужный банк равна нулю.
Так оно и оказалось. Мы доплыли сначала до Виве, потом до Монтрё, заходили в банки, листали телефонные книги. Потом Шийон, Вильнёв, Бувре и большой перегон до Сан-Женгольфа.
Мы сидели на палубе. Берег был совсем близко, за небольшой прибрежной полоской горы, высокие, некоторые покрыты снегом. На фоне гор выделялась одна, самая высокая.
– А ведь это может быть Монблан, самая высокая гора в Европе, – вздохнула Мальвина.
– Подплываем к Сан-Женгольфу, – объявили по радио.
Мальвина встала:
– Все прекрасно. Я жизнью довольна. Мне ничего другого не надо. Я счастлива. Я никогда не думала, что можно быть такой счастливой. Ну, если ты не скажешь, что ты тоже очень счастлив, я скину тебя в воду.
В воду меня не скинули. В Сан-Женгольфе не оказалось серьезных банков. В Эвиан мы вернулись на автобусе, всего за двадцать минут.
101. Ужасная тюрьма
Вечером мы сидели в ресторане, обсуждали перипетии прошедшего дня.
– Неудача там, где я не ожидала, – причитала Мальвина. – Что будем делать?
– Полетим в Милан.
И пояснил ничему не удивляющейся Мальвине:
– Там есть человек, который может вывести на людей, знакомых с системой банков в Швейцарии.
– Может быть, мы ему позвоним? – предложила Мальвина.
– Позвонить можно, но его вряд ли подзовут к телефону.
И не дожидаясь вопроса, пояснил:
– В Италии есть странный обычай: в тюрьмах, особенно в тюрьмах строгого режима, к телефону арестованных не подзывают. А миланская тюрьма Сгрена – это не карцер для нарушителей уличного движения.
– Ты уверен, что человек, который нам нужен, в тюрьме?
– По крайней мере два года назад он был в тюрьме.
– Но, может быть, за это время его выпустили?
– Вряд ли. За предумышленное убийство троих человек мало не дают.
– И что нам делать?
– Лететь в Милан и добиваться свидания.
– А свидание получить можно?
– Свидание дают только близким родственникам. И только по специальному списку.
– Нам нужно найти этих родственников?
– Боюсь, что найти их нелегко. Надо будет лететь в Сицилию, а там…
– И что делать?
– Будем пытаться получить свидание. Точнее, будешь добиваться ты.
Мальвина не удивилась, только спросила:
– Как?
– Скажем, что этот мерзавец тебя соблазнил, у тебя от него ребенок, и ты хочешь встретиться для того… для того, чтобы его простить.
– Поверят?
– Италия! Там чем неправдоподобнее и чувствительнее, тем больше шансов, что поверят. Завтра купим тебе черную кофту и платок.
– А кто я такая? Я ни слова по-итальянски.
– Ты простая крестьянка. А что касается "ни слова по-итальянски", то ты крестьянка португальская.
– Почему крестьянка? – Мальвина даже обиделась.
– Крестьяне немногословны, их словарный запас невелик. При твоем знании португальского как раз подойдет. Будешь говорить, что ты из маленького португальского городка Сан Бартоломеу. Если врешь, лучше иметь в виду что-нибудь реальное.
– Но Сан Бартоломеу в Бразилии.
– Ты думаешь, кто-нибудь это знает?! В тюрьме-то! По-португальски в Сан-Бартоломеу говорят? Говорят. Кстати, и океан там тот же, что в Португалии. Атлантический.
– Ну, не крестьянка, а что-нибудь посерьезнее, – Мальвина не могла смириться со снижением своего социального статуса.
– Да они и сами поймут, что ты не крестьянка.
– Ну и… – недоумевала Мальвина.
– Надо же им дать возможность показаться самим себе умными. Они потом в баре будут рассказывать друзьям: "Говорила, что крестьянка, но я-то понял". Главное – не социальный статус. Главное – внешность. И тоска в глазах. И не просто тоска, а тоска красивой женщины. Горе красивой женщины – самый надежный пробойный инструмент. И чем женщина красивее, тем инструмент безотказнее. И смена настроения. Это очень важно. Сначала смирение и слезы: "Я простила тебя!" Потом на высоких нотах: "Мерзавец, ты испортил жизнь, испортил жизнь не только мне, но и нашему малютке". И опять смена настроения: "Да, я плохая, я очень плохая". И побольше о младенце. "Он тебя будет любить. Он очень похож на тебя". Словом, главное, чтобы тюремщикам было чего рассказать вечером в баре.
– Как его зовут?
– Микеле. И фамилия Платини. Он почти Мишель Платини, но по-итальянски: Микеле Платини. У футболиста ударение по-французски на последнем слоге, а у него как у итальянца на предпоследнем.
На следующее утро таксист довез нас до Женевы.
Новенький, как с иголочки, почти игрушечный самолет за час доставил нас до еще недостроенного нового миланского аэропорта. В гостинице Мальвина надела черную в обтяжку блузку, отчего ее грудь для поклонников больших бюстов стала объектом насильственного притяжения. А необыкновенного зеленого цвета ультракороткая юбка могла довести до обморока любителей плотных женских ног. Закинутые на левое плечо волосы накрывала шляпа явно с чужой головы, взятая, как следовало догадаться, только для посещения тюрьмы. Я был в восторге:
– Ты действительно похожа на безутешную соблазненную девицу. И что самое главное – никакого интеллекта, одна тоска. Но какая!
Правда, большие голубые глаза не соответствовали образу пылкой южанки, но глаза не переделаешь.
Через час мы были в ужасной тюрьме Сгрена.
Встретили нас если не радушно, то с пониманием. Мальвина молчала, говорил я.
Нет, это категорически невозможно, Синьор Платини не имеет права принимать гостей. Конечно, мы все понимаем. Мы сочувствуем синьоре, простите, синьорине.
Синьорина молчала и хлопала длинными ресницами.
Пришел начальник повыше.
– К сожалению, мы допускаем к синьору Платини только тех лиц, коих он указал сам.
– Но он не знает, что у него есть ребенок.
– Мальчик? – поинтересовался начальник.
– Мальчик.
Неожиданно вмешалась Мальвина и на плохом португальском языке объяснила, что назвала мальчика именем отца, Микеле.
Я пояснил:
– Она назвала ребенка именем отца, поскольку думала, что Микеле приговорят к смертной казни, а она хотела, чтобы имя Микеле сохранилось.
– О, у нас уже давно нет смертной казни! – ужаснулись тюремщики.
– Но она этого не знала. Кто-то ей сказал, что в Италии казнят на гарроте.
И объяснил, что такое гаррота:
– Это когда надевают на шею деревянный ошейник и медленно его сжимают. Пока несчастный не умрет в муках.
Вообще-то ни в Португалии, откуда "родом синьорина", ни в Италии гарроту никогда не применяли, но на тюремщиков это подействовало.
– Какая дикость!
Я продолжал развивать успех:
– Она назвала мальчика не по-португальски, а по-итальянски. Она хочет, чтобы он был итальянцем. Она надеется, что честной и безупречной жизнью мальчик искупит грехи его отца.
При словах "грехи отца" тюремщики понимающе развели руками. А я продолжал:
– Я надеюсь, что заточенный в камере Микеле неустанными молитвами пытается найти дорогу к прощению. Денно и нощно взывая к господу, он наверняка хочет открыть для себя истину и доброту.
Мне трудно было представить Микеле неустанно молящимся да еще денно и нощно. Однако, как ни странно, начальник со мной согласился:
– Падре Рафаэле доволен им.
– Я надеюсь, – осторожно продолжал я, – что, узнав о рождении сына и увидав чистый лик матери своего младенца, он поймет, что совершенные им по непродуманности поступки на самом деле были посланы ему для выхода из тьмы порока.
Начальник посмотрел на Мальвину дольше, чем полагалось правилами приличия, задержав взгляд на ногах, и встал.
– Я доложу синьору директору.
Остальные тюремщики закивали головами.
Синьор директор явился минут через пять. Это был невысокого роста офицер в аккуратном мундире, с живыми глазами и ухоженным лицом. По тому, как он посмотрел на Мальвину, я понял, что у нас появился шанс.
Начальник, который беседовал с нами, изложил директору проблему, не забыв ни про гарроту, ни про итальянское имя.
– Я буду молиться за вас, синьор директор, – вставила Мальвина.
Мне стало понятно, что молитва – далеко не то, что он хотел бы иметь от "моей безутешной сестры".
– Я могу дать разрешение на свидание, – немного поколебавшись, изрек он, – но только без непосредственного контакта. Синьорина будет задавать вопросы моему офицеру, а он передавать их заключенному. И наоборот.
Я рассчитывал совсем на другое, но приходилось соглашаться.
– Я вам так благодарен! Так благодарен! Элиза, поблагодари синьора директора.
Элиза встала и почти бросилась на синьора директора. Тот не испугался и, даже напротив, расставил руки, чтобы принять ее в объятия.
– Нам придется немного усложнить переговоры, – пояснил я. – Моя сестра не владеет итальянским. Она будет говорить мне по-португальски, а я буду переводить для вашего офицера, который и передаст ее слова синьору Платини.
Директор охотно согласился. Он все еще держал Мальвину в руках. Потом погладил ее по голове и со словами "бедное дитя!" неохотно отпустил.
Микеле привели минут через десять.
За те три года, что я его не видел, он не изменился. Разве что теперь был аккуратно побрит и причесан.