– Так что вы хотели сказать? – Всеволод не стал терять время даром. – Будьте откровенны, раз уж решились дать показания.
– Вы слышали об Иващуге Святославе Игнатьевиче? – дрожащим голосом спросила Анастасия.
– Допустим, слышал, – уклончиво ответил Грачёв.
– А о Жислине? Его Ипполитом зовут.
– Звали, – поправил Всеволод.
– Что? – Анастасия вздрогнула. – Я не ослышалась? – Губы её затряслись, а глаза вспыхнули надеждой. – Звали?.. Где он?
– На том свете, вместе с Иващугой, – просто ответил Всеволод. – Надеюсь, что в аду, если действительно есть Бог.
– Они… мертвы?! – радостно вскричала Анастасия, заглушая свист чайника. Она, не глядя, повернула кран, и чайник замолк. Улыбка скользила по бледным, не накрашенным губам. – Правда? Это точно? Вы не ошибаетесь? Мне казалось, что они бессмертны…
– Я не могу ошибиться, потому что сам сделал это, – признался Грачёв и увидел, что Настя смотрит на него уже с обожанием. Вот ей не страшно, как бабе Вале. Она знает, кем были покойные.
– Вы? Лично?… Спасибо вам! – Баринова вдруг схватила его руку и порывисто поцеловала. – Как жаль, что Боря Кулаков не дожил! Ну, ничего, я за ваше здравие буду свечки ставить, как он хотел. Говорил, что тот, кто прикончит хотя бы одно из них, достоин золотого памятника при жизни. А вы – сразу двоих! Это и за Веню тоже… Боже, как я счастлива! Свершилось! Это тоже вчера?
– Да. Ведь они убили моего брата, – с трудом вымолвил Грачёв. Почему-то ему был приятен эмоциональный поцелуй Насти, а потому хотелось сделать ей ещё что-нибудь хорошее. – Я не буду сейчас вас утомлять подробностями. Скажу только, что была погоня. Иващуга пытался уйти через полотно окружной железной дороги. Знаете, там, в Шувалове-Озерках, на выезде из города? Он был ранен и попал под поезд. Разумеется, насмерть. Жислин скончался от сильнейшей кровопотери. Остальные полтора десятка боевиков арестованы. Это – огромная удача, хотя мне сейчас вообще ничего не мило. Уж кто-кто, а вы меня поймёте. Мы с вами никогда не станем прежними, Настя…
Она улыбнулась сквозь слёзы и стала разливать чай в чашки тончайшего фарфора, вызолоченные изнутри. Грачёву почему-то казалось, что она сейчас расплачется – но уже счастливыми слезами.
– А мне вы милы, Всеволод. – Она на сей раз опустила отчество. – Вы даже не представляете, за скольких людей отомстили! А скольких спасли – тех, кого они уже никогда не убьют! Мне будет легче пережить потерю – только благодаря вам. Простите за то, что сказала сегодня при встрече. Я ведь ничего ещё не знала. Я безумно рада, как это ни кощунственно звучит. Но, если бы не Иващуга, муж был бы сейчас жив. А Жислин – вообще садист и маньяк. Ему всё равно, кого убить. Чем беззащитнее, слабее жертва, тем для него лучше. Я знаю, что в Сибири он один раз четверых детей зарезал – просто для того, чтобы не кричали, не мешали дом грабить. И даже за это его не расстреляли, а отправили в психбольницу. Жислин и Вене говорил, что всегда за ним вернётся, потому что выскочит из любой западни. Пейте, пейте чай, я ещё вам налью. Господи, даже не знаю, что ещё могу для вас сделать…
Грачёв, только согревшийся у плиты, от горячего чая, оледенел и застыл, не донеся чашку до рта. Жанночка Сеземова, душечка черноглазая, как тебе повезло! Там ведь именно Жислин орудовал, который не пощадил бы тебя ни за что!..
Он вспоминал, с какой жестокостью была убита Наталья. Жислин ножом изрезал её грудь и живот, и халат вмялся во внутренности. А мужа её ударил поспешно, небрежно – видимо, не испытывал особого наслаждения. Должно быть, Сеземов выживет – после операции его состояние немного улучшилось.
– Я понимаю, что веду себя неправильно, – продолжала между тем Настя. – Но я – женщина, вдова, и потому могу себе позволить. Ради Бога, расскажите, как там всё было! Мой муж был жуликом, но всё-таки не убийцей, не извращенцем. И я столько времени жила с мыслью, что мы все погибнем от рук этой банды! Хочется знать, каким образом восторжествовала справедливость, на которую я уже и не надеялась…
Всеволод кратко, сжато изложил самую суть дела, потому что обо всем случившемся говорить просто не мог. Он прерывался ненадолго, чтобы выпить ещё чаю. Настя слушала очень внимательно, то и дело вытирая глаза. Когда Всеволод дошёл до гибели Кати Корсаковой, она разрыдалась, стала что-то говорить о своей дочери, которая была всего на два года моложе.
Потом, помолчав, Настя спросила:
– Значит, вы не заметили слежку? Это точно, что её не было? Вы же – специалист, как я понимаю. Да и брат тоже не новичком в этом деле был.
– Там было всё совершенно чисто, – уверенно сказал Грачёв. – Нас никто не вёл – в привычном смысле. Бандиты ждали уже у дома брата – значит, знали, что мы туда приедем. Но Михаил предложил это в последний момент, когда мы находились на Литейном, одни в кабинете, да и в коридоре было пусто. Я уже тысячу раз прокрутил в памяти случившееся, и нашёл только одну зацепку. Перед тем, как мы уехали, брат позвонил домой, чтобы предупредить жену. У Иващуги и Жислина определённо был человек на Литейном. И он мог слышать этот разговор. Вы что-нибудь знаете от них? Может быть, муж рассказывал?
Настя некоторое время сидела с низко склонённой головой. А Грачёв смотрел на завитки её причёски, на распухшие от слёз щёки и блестящий нос. Как странно, что ещё вчера они делали обыск, увозили мужа этой женщины в изолятор, да и на неё смотрели соответственно. А вот теперь, когда жулика не стало, Настя превратилась в нечастную вдову, не привыкшую жить самостоятельно. Всего один день прошёл, а будто бы целый год…
– Закурить у вас не будет? – слабым голосом спросила Баринова.
– Прошу вас! – Грачёв достал "Монте-Карло".
Краска с ресниц хозяйки окончательно сошла, и они оказались очень длинными, светлыми. Настя жадно затянулась, снова всхлипнула, покачала головой.
– Как девочку жалко, которую задавил Иващуга! У него же трое детей. Слава Богу, он не успеет воспитать их по своему образу и подобию! Старшему всего восемь лет, младшей девочке – год. Как представлю, что они с Жислиным – мою Таньку… Прямо сердце заходится! Этим бы и кончилось, погуляй они на свободе ещё несколько дней. Я до сих пор не могу до конца поверить, что они уже никогда не вернутся – ни из тюрьмы, ни из психушки. – Настя взглянула прямо в глаза Грачёву, и он увидел в её зрачках крошечное отражение запотевшего окна. – Вы спросили, не знаю ли я, кто мог на них работать в "Большом Доме". Кажется, догадываюсь…
Настя ещё раз затянулась ароматным дымом и вдруг заметила, что толстое обручальное кольцо ещё на правой руке. Закусив губу, сняла его и надела на безымянный палец левой.
– Когда Веня пробовал артачиться, Иващуга всегда говорил, чтобы муж не питал иллюзий. Мол, в "Большом Доме" на него работают несколько человек, а потому любую жалобу тут же передадут или самому Святославу, или Мите Стеличеку. И пусть Вениамин тогда пеняет на себя. Вот всё, что я знаю, что вспомнила сейчас.
– Анастасия, вы только это слышали? Иващуга в подробности не вдавался? Может быть, имя называл или подразделение, где "крот" сидит?
– Он-то крепко тайну хранил, а вот Жислин по пьянке проболтался мужу один раз. Сказал, что их Верочка одна целой банды стоит. Видите, имя уже есть! Наверное, женщин у вас не так много, как мужчин, и найти её будет просто.
– Ну-у, спасибо, Анастасия! Вы мне отплатили сполна за свою сегодняшнюю радость. Скажите, а Стеличек вам так же хорошо знаком, как эти двое?
– Даже лучше, чем они, – смущённо улыбнулась Баринова. – Надо же, совсем молодой, а такой кодлой крутит! Ему ведь в октябре только двадцать пять стукнуло. Очень колоритный парень, высокий, стройный. Волосы соломенные до плеч, как у викинга, а брови – тёмные, вразлёт. Голос приятный, кстати. Он ведь здорово поёт, играет на всех инструментах, имеющихся в рок-группе. Настоящий плейбой – какие девушкам нравятся. Если хочет, может быть очень вежливым, церемонным. Даже странно, что Митя сидел по тяжкой статье. Я и дядюшку его знала, Виталия Константиновича. Они очень похожи, только Дмитрий ростом выше и лицом приятнее. Да и вёл Веталь себя, мягко говоря, не как дворянин.
– Стеличек при вас о делах говорил? – Всеволод уже узнал достаточно, но решил выжать из Бариновой всё, что только можно.
– При мне – нет. У нас других тем хватало. Дело в том, что он на Таню глаз положил. Просил у нас с Веней её руки. Совсем недавно, буквально на днях.
– Вот как? И вы дали согласие?
– А что делать, если ребёнок будет? – пожала плечами Настя. – Конечно, решать самой дочке. Никто силком её под венец не потащит. Честно говоря, мне не очень-то хотелось бы этого, но Таня Митю любит. Так что, возможно, они будут вместе. Я не хочу, чтобы ребёнок рос без отца.
– И что, Инопланетянин не мог защитить от Иващуги свою беременную невесту? – удивился Грачёв.
– Иващуга был очень подлым и самонадеянным. И в отношении Мити мог предпринять всё, что угодно. Мог даже сдать его – с потрохами и со всем бизнесом. А тому зачем лишние проблемы? Кроме того, сохранялся шанс погибнуть в какой-нибудь катастрофе, просто в ванне утонуть. Иващуга с Жислиным не желали ходить под сопляком, и всячески подчёркивали это. Значит, Мити среди задержанных не оказалось?
– Нет. И вы не знаете, где он?
Грачёв вспоминал ночной московский звонок и подумал, что голос у Стеличека действительно приятный, и даже чем-то похож на Сашкин. Вот ведь как бывает – противоположности притягиваются, а похожие люди становятся смертельными врагами.
– Понятия не имею. Он ведь может и за границу, к отцу уехать. Даже вроде бы и собирался – сообщить о предстоящей женитьбе. Но точно не могу сказать – не до того было.
– Как я понимаю, Стеличек вам зла не делал, – подвёл итог Грачёв. – А Иващуга? Предпринимал что-то или только грозился?
– Лично мне он ничего не делал, но Вениамину на психику здорово давил. Правда, это был только вопрос времени. Непонятно, откуда в сыне профессора столько злобы! Жислин – понятно, там иначе и бать не могло. Его отец ходил в "побег с коровой", и он – тоже. Знаете, что это такое?
– Разумеется. Корова – человек, которого берут в побег, чтобы дорогой съесть. Это отмечено в его личном деле.
– Ну вот, какое уж тут может быть воспитание? А у Иващуги отец – член-корреспондент республиканской Академии наук, физик. Мать – дворянских кровей, тонкая, одухотворённая женщина. Как они это переживут, особенно если узнают всю правду? Святослав ведь не сидел, ни разу даже не был в милиции. И от родителей, понятно, всё скрывал. Нет, Всеволод, мне не забыть про эту девушку… Ваш брат – мужчина, оперативник. Знал, на что шёл – и когда выбирал эту работу, и когда вчера спасал вас. Это было только его решение. А девушка ведь не собиралась умирать. Напротив, только жить начинала…
– Вы правы, Анастасия, как это ни печально. Ладно, не буду вас больше задерживать. Спасибо за угощение. – Грачёв захотел встать, но хозяйка положила маленькую холёную руку ему на локоть.
– Из-за их агентши погибли два молодых человека, остались несчастные родственники. Она должна поплатиться за это, – твёрдо сказала Настя, и бриллианты сверкнули в её ушах. – На коммутаторе, вроде, она работает. Измена не должна сойти ей с рук. Постарайтесь найти эту Веру, расколоть её – тогда и вам легче станет.
– Ещё раз спасибо! – Грачёв улыбнулся – впервые за сегодняшний день. – Больше я вас беспокоить не стану, да и другим запрещу. Всё-таки соблюдайте осторожность, не открывайте дверь, как мне, без вопросов. Кто знает, сколько ещё членов банды осталось на свободе? Если явятся люди ОТТУДА, ни в коем случае не выдавайте себя. Вы мне ничего не сказали, и точка. Надо, конечно, квартиру вашу проверить на наличие микрофонов. Но сейчас мне некогда, поэтому постараюсь сделать это позже.
– Не думаю, – заметила хозяйка, почёсывая хрюкающую от удовольствия болонку. – Они считали Вениамина не способным на серьёзный поступок. Знали, как он их боится, и потому не давали ему ни секунды покоя. Ну а от меня, глупой бабы, и вовсе ничего такого не ждали. Хотя, конечно, я могу ошибаться, и ничего исключать нельзя…
* * *
У Бариновой и на улице Всеволод несколько успокоился, чувствовал себя и разговаривал спокойно, по-деловому. Но как только он вошёл в двери "Большого Дома", туда, где столько раз встречался с братом, сразу же ощутил сильный, противный укол в сердце. Заметил, что у гардероба скопилось слишком уж много народу, и все смотрят с испугом, с интересом. Они явно только что обсуждали ночное происшествие, и при появлении главного героя поспешно смолкли.
Некролог ещё не вывесили, но Всеволод знал, что белый лист ватмана с чёрными буквами и фотографией в рамочке обязательно здесь появится, как это уже бывало на его памяти не раз. Выскочивший из-за угла Тенгиз схватил Грачёва под руку, крепко сжал его локоть.
– Вах, горе какое! Севка, ты поплачь, поплачь, легче станет. Я знаю – многих уже схоронил. Зачем Мишико вчера мне соврал? А я, осёл, поверил, домой побежал… – Тенгиз то и дело заглядывал Грачёву в лицо, будто извиняясь за вчерашнее. – Нас с тобой приглашают в четыре часа, вместе с Горбовским и Милорадовым, к начальству на ковёр! – Дханинджия выразительно взглянул вверх, потом повёл Всеволода на лестницу. – Сашка уже из Москвы вернулся, скоро приедет – вот и отправимся зады подставлять под порку. Только за что пороть-то, если банду взяли? И ведь без потерь обошлись непосредственно на операции, даже не ранен никто. Ребята говорят, после смерти главарей боевики вообще утратили волю к сопротивлению. И бояться им больше некого, так что зачем отстреливаться? Сразу руки подняли – и в автобус…
– Значит, Минц вернулся? – Всеволод впервые назвал так своего однокашника. – Тоже, наверное, с победой?
– Нет, к сожалению! – Они уже шли по коридору, и Тенгиз поддерживал Грачёва, обнимая за плечи, как больного. – Арсен в "Космосе" не появился, залёг где-то. После ареста Габлая они там облажались все.
– Получается, зря Минц прокатился? – Всеволод вдруг оскалился, потом рассмеялся так страшно, что Тенгиз даже остановился. Всеволод дёрнул его за руку. – Чего встал? Пойдём к вам в комнату, дело есть важное. Не до перекуров сейчас.
В общей комнате Всеволод увидел тот стул, на котором Михаил сидел перед тем, как уехать в Заневку к Нечаеву. Подошёл, погладил его по сидению, но не сел, а опустился на другой, рядом. В углу красновато светился оставленный без присмотра электрокамин, и Тенгиз всплеснул руками, бросился выдёргивать вилку из розетки.
– Ещё пожара не хватало нам сейчас! Чаю хочешь? Замёрз, наверное?
– Да я пил недавно. – Грачёв вспомнил о Насте Бариновой, о том, что она рассказала про "крота", и решил не терять времени попусту. – Батоно, сядь-ка, потом чаю попьёшь. С двумя я рассчитался, осталось третьего найти…
– Ты про кого? – опешил Дханинджия. – Ну, про двоих понятно. А кто третий? Стеличек?
– Нет, "крот". Нам только пока не известно, кто он. Вот это мы и постараемся сейчас вычислить. – Грачёв взял Тенгиза за пуговицу, легонько потянул к себе. – Напоминаю, батоно, на чём мы вчера попались. Всё время, пока отсюда ехали до Шувалова, дорога была чистая, понимаешь? Следить было легко – ночь, мороз, машин мало. И я в этом деле что-то соображаю, ты уж поверь. И вот, уже после того, как всё произошло, я стал раскручивать логическую цепь. Утечка могла произойти только через коммутатор – ведь Мишка перед этим домой позвонил. Никаким иным образом сведения не ушли бы в банду, да ещё так быстро. Сегодня я встретился с одной очень информированной особой – вдовой Вениамина Баринова, подельника всей этой гоп-компании. И она подтвердила мои опасения… Да что там, это уже точно! Ты можешь выяснить, кто вчера вечером дежурил на коммутаторе?
– Значит, оттуда текло? – Тенгиз убавил звук в репродукторе, и трагическая, уместная сейчас мелодия стала далёкой; она будто звучала из космоса.
На столе брата лежали пистолет и удостоверение, а в вазе стояли четыре белые розы. К ней прислонили небольшую фотографию, на которую Грачёв боялся взглянуть.
– Если там находилась женщина по имени Вера, значит, именно она сообщила в банду о том, куда мы едем. Позвонить Иващуге – дело нескольких минут…
– То есть?.. – Дханинджия почему-то сильно побледнел. Он беспомощно смотрел на переплёты окон, на серое небо, на падающий снег, и никак не мог смириться со страшной догадкой. – На коммутаторе только одна Вера! И больше нет, понимаешь?
– А больше и не надо – одной достаточно, – усмехнулся Грачёв.
– Севка, понимаешь, ну не может быть! Чтобы она сливала информацию бандитам…
– Как её фамилия? – тихо, но зло спросил Всеволод.
– Погоди, дай вспомнить! А-а, Абоянцева! Но вдова Баринова – не очень-то надёжный источник. Она может специально, чтобы "крота" спрятать, другое имя назвать. Верочка, моя беленькая девочка, моя ласточка… Это же просто ангел земной!
– Ты сдурел, что ли, батоно? – взорвался Грачёв, и веко его задёргалось. – Чего пургу метёшь? На ней плакат не повесят, что она мафиозная агентша. И подберут такую, что никогда не подумаешь. Слушай, где хочешь разыщи мне Веру Абоянцеву! Я прошу тебя потому, что сам могу не сдержаться. Пристрелю суку, если окажется, что это она…
– Да, Севка, за пистолет тебе крепко ответить придётся! – между прочим напомнил Тенгиз.
– Не придётся, – ответил даже не ему, а самому себе Всеволод.
Он подумал, что слишком много патронов расстрелял по колёсам, и теперь остался только один. А ведь неплохо было бы забрать с собой и эту лярву Абоянцеву! Чем они с Мишкой перед ней провинились, чтобы вот так, запросто, выдать их на расправу? Неужели только лишь за деньги?..
– Поможешь мне, батоно? Только не говори, зачем она нужна. Придумай какой-нибудь благовидный предлог – ты умеешь.
Дханинджия кивнул, встал и молча вышел из комнаты. Всеволод, закусив губу, всё-таки заставил себя взглянуть на фотографию брата, которая показалась ему необычной, будто бы ожившей.
– Мишка, ты ведь даже не спросил, хочу ли я жить! Что же мне делать, где грех замаливать?.. Так всё равно тебя не воротишь. Зачем так, я бы сам… Сам вышел бы к ним! Для чего ты не только батоно, но и меня надул? И теперь нам обоим до конца жизни этот груз нести…
Он услышал, что к двери кто-то подходит, и замолчал. Захар дёрнул за ручку, увидел, что не заперто, и впустил Милорадова. Похоже, они очень удивились, увидев здесь "чёрного человека", но ничего не сказали. Всеволод поднялся, чтобы приветствовать старших по званию, но ноги были как ватные.
Павел Андрианович надавил ладонью на плечо, усадил обратно.
– Сева, жить надо! – сказал он немного погодя. – Надо, и всё тут! Такую банду ликвидировали – я даже сам не ожидал… Столько "мокрухи" на висит, не говоря уже обо всём другом. Постараемся к орденам членов группы представить, хоть сейчас это и трудно. Михаила – посмертно, и тебя…
– Если бы не твой дурацкий пистолет! – с досадой сказал Горбовский. – Мы тут уж перед генералами на задних лапках плясали. Упирали на то, что ты был в аффекте, да ещё из этого пистолета застрелил обоих главарей…
– Иващугу я только ранил – он сам под поезд упал, – угрюмо поправил Грачёв.