– Не суть! – махнул рукой Захар. – Банда такая, что можно оружие применять на всю катушку! Но только табельное, а не какое попало. Так начальство и заявило: "Он же раньше пистолет приобрёл, ещё не зная, что случится. Хранил его дома, разгуливал с ним в кармане. А если все так будут делать?"
– Тогда мы быстро перестреляли бы всех бандитов, – с готовностью предположил Грачёв. – Между прочим, я просил табельный пистолет у сержанта – не дал. Сколько пуль в воздух ушло – чуть ли на всю банду хватило бы!..
– Тебе слово – ты десять! – огорчённо сказал Горбовский. – Думаешь, мне не больно? Такая работа у нас. Надо уже привыкать, легче не станет. Мы с Павлом, конечно приложим все усилия для того, чтобы ты не пострадал. У тебя это оружие сейчас с собой?
– Нет, дома в сейфе лежит, – соврал Грачёв и подумал, что обыскивать его вряд ли станут. Дотянуть бы до вечера, а там всё кончится. Не нужен ему никакой орден, и жить после всего нельзя. Нельзя – и точка!
– Тогда ты завтра утречком с ним ко мне приходи, – сказал Милорадов. – А пока так и держи в сейфе, что домашние друг друга не перестреляли. Отдашь ствол мне, а я постараюсь выкрутиться. Буду упирать на то, что без этой твоей выходки главари ушли бы реально.
– Вас понял, – равнодушно ответил Грачёв и на секунду представил, как мама Лара с бабой Валей палят на кухне. Возможно, только Дарья не побоялась бы прикоснуться к оружию.
Горбовский, верный своей привычке, подошёл к репродуктору и усилил звук.
– Сейчас последние известия будут. Всеволод, ты от Бариновой давно приехал? Вкратце доложить можешь?
Грачёв не успел ответить – засигналил местный телефон. Горбовский схватил трубку, назвал себя и замолчал, слушая.
Потом два раза сказал:
– Понял. Да, понял. Есть!
– Что случилось? – поднял брови Милорадов, когда Захар положил трубку. – Кто звонил?
– От генерала… Сказали, что совещание наше переносится на завтра, первое февраля. В десять утра все должны быть там, наверху. Так что, Всеволод, иди-ка ты домой, отдохни…
Грачёв не шевелился, глядя в одну точку – и вовсе не потому, что Горбовский не был его начальником. В тишине прозвучали позывные "Маяка", но узнать новости не удалось.
В кабинет вошёл Тенгиз, а за ним – худая высокая женщина в форме, с прямыми, крашеными перекисью волосами до плеч. Грачёв обратил внимание на её простую, с косым пробором, причёску и постное лицо монахини. Абоянцева обвела собравшихся спокойным взглядом из-под очков и замерла, немного наклонив голову.
– За две недели боевых действий союзная авиация совершила свыше тридцати тысяч боевых вылетов. Войска МНС нанесли ракетно-бомбовые удары по двадцати шести стратегическим объектам Ирака… – чужим, далёким голосом говорил репродуктор. Почему-то Грачёву казалось, что в эфире не хватает отзвука взрывов.
– В чём дело? – удивился Горбовский.
Милорадов смотрел на Абоянцеву и молчал, думая о своём.
– Меня Тенгиз Варлаамович попросил зайти, – тихим голосом ответила Вера. Она с подчёркнутым уважением смотрела на начальников, прямо-таки ела их глазами. Но Грачёв видел, чувствовал, что где-то в глубине души Абоянцевой тлеет страсть – как огонь под торфяником.
– А по какому поводу? – никак не мог взять в толк Захар. Ему не удалось толком прослушать новости, и потому он раздражённо перекладывал бумаги на столе.
– Я сейчас объясню! – Всеволод вытащил стул на середину комнаты. Уселся на него верхом, никого не стесняясь. – Очень хорошо, что здесь оказались Павел Андрианович и Захар Сысоевич. Видимо, догадка моя верная, и небеса шлют сигнал. – Сама расскажешь или мне доверишь? – грубо обратился он к Абоянцевой.
Та пожала плечами, удивлённо наморщив лоб.
– Во-первых, почему вы мне тычете? Я в матери вам гожусь! – назидательно сказала она. – Во-вторых, я не понимаю, о чём должна рассказывать.
Она переминалась с ноги на ногу, давая понять, что хочет сесть на стул.
– Память отшибло? – Грачёв закусил удила. – За измену отвечают в любом возрасте, по крайней мере, после восемнадцати лет. Ну, вот что! Я не стану злоупотреблять временем занятых людей. Захар Сысоевич, Павел Андрианович, эта уважаемая дама вчера вечером, прямо отсюда, из нашего якобы неприступного здания, известила боевиков бандгруппы о том, что мы с Михаилом едем к нему домой. И они, опередив нас, прибыли туда. Потому и не было слежки, что дало нам повод несколько расслабиться. Возможно, у главарей были в машине телефон или рация…
– Вера, не может быть, что ты урле литерила! – воскликнул Тенгиз из-за своего стола.
Горбовский поднял руку:
– Батоно, не кричи, не надо! Вера Александровна, это правда? Или Всеволод ошибается? Такое тоже бывает – все мы люди.
Бледная физиономия Абоянцевой была непроницаема. Вера только поджала губы, ещё ниже склонила голову, да так и застыла. Но Грачёв заметил, что пальцы её шершавых, по-мужски больших рук, отчаянно теребят рукава кителя.
– Я ещё раз спрашиваю – это правда? – Захар чуть повысил голос. – Если нет, скажите сразу.
Абоянцева продолжала молчать, всем своим видом демонстрируя смирение и послушание. Всеволод чуть не задохнулся от бешенства.
– Видите, она не отрицает! Но и признаться не может по понятным причинам. Иудой хочет выставить меня перед вами, с больной головы на здоровую хочет свалить. Думает, что у меня доказательств нет, но очень сильно ошибается. Я приведу штук пять свидетелей, которые всё подтвердят. Тенгиз, кто вчера ещё был на коммутаторе?
– Оля Карманова и Дина Неверова – я выяснил. – Тенгиз рассматривал комнатный цветок в горшке, но пальцы его мелко дрожали.
– Знаю, знаю… – заговорил и Милорадов. – Что ж, Вера Александровна, пусть на девочек подозрение падает?
– Павел Андрианович, я точно знаю, что "крота" зовут Вера. Стало быть, девочки вне подозрений. Может быть, там в другой смене Вера есть, и она вчера вне графика дежурила? – постарался быть объективным Грачёв.
– Нет, другой Веры на коммутаторе быть не может, – озадаченно сказал Милорадов.
– Вот я и говорю, что зря она упирается! – подхватил Всеволод. – Тебя же, тварь, Жислин покойный продал с потрохами. Знакомо это имя? Забегали глазки, вижу. Ничего, на полиграфе всё скажешь, как перед Господом Богом. Думала, ходишь, как монашка, с унылым видом, так никто никогда не догадается? Действительно, удачную кандидатуру они подобрали – снимаю шляпу! Я и сам век бы не догадался – без наводки…
– Тише, тише, Всеволод Михалыч! – Милорадов подошёл к своему сотруднику сзади и положил руки ему на плечи. – Доказательства надо предъявить, а ты сразу на оскорбления съезжаешь. Есть у тебя под рукой железные факты? Чтобы сразу – и наверняка!
– Павел Андрианович, можно сейчас пригласить сюда кого-нибудь из задержанных членов бандгруппы? Допустим. Фигурина или Мармура? И девочек этих – Карманову с Неверовой? Иначе будет не доказать.
– Как думаешь, Захар? – повернулся Милорадов к Горбовскому. – По-моему, надо позвать.
– Тенгиз, организуй! – распорядился майор. Всех троих усадите в моём кабинете, а двоих задержанных сначала приведите сюда…
* * *
Оля и Дина, когда им объяснили, в чём, собственно, дело, немедленно закатили истерику. Они стали клясться жизнями детей и родителей, мужей и прочих близких, что ни в чём не виноваты и готовы дать любые показания. И уж кого-кого, а такого клёвого парня, как Мишка, они ни за что не сдали бы. Наоборот, обе девушки ревели по нему с тех пор, как заступили на дежурство и всё узнали.
Тенгиз, как мог, успокаивал их и отпаивал водой из чайника, а остальные молча сидели и ждали. Через некоторое время конвойный ввёл в кабинет Горбовского задержанного Василия Мармура – сутулого мужика с жёсткими усами щёточкой. Похоже, бандит очень удивился, но привычно хранил ледяное молчание. Он ждал, пока заговорят легавые. Вася-Тайшет, уроженец Иркутской области, не знал других законов, кроме блатных "понятий", и свято их чтил.
– Слушай, Василий, ты вот что мне скажи, – миролюбиво сказал Захар, когда Мармур уселся напротив него. – На какой из ваших машин вы следовали за "Жигулями" Грачёва вчера вечером? Ты же водила у них – должен это знать.
Мармур надсадно закашлялся, едва не сплюнул на пол и замотал головой, будто бы всё отрицая.
– Чего бубном машешь? У вас микроавтобус был, ещё гоночная "Лада" и какая-то третья "тачка". Как человека ведь спрашиваю…
– А мы за ними, начальник, не ехали вовсе! – Мармур вытер рот густо зататуированной рукой. – Ошибочка вышла.
– Как не ехали, что ты косишь опять? – Захар раздражённо отбросил в сторону авторучку. – Вы что, с парашютами спрыгнула там, в Шувалове, у дома Ружецкого? Откуда вы взяли, что они туда именно поедут?
– Да мы не вели их, начальник, век воли не видать! Жислину покойному кто-то позвонил на хазу, а я со Святославом Игнатьичем, царство ему небесное, уже в "Тойоте" сидел. – Василий почесал пальцем с грязным ногтем сначала ухо, а потом – макушку. – Жислин спустился к нам и сказал, что ехать надо к метро "Проспект Просвещения". Короче, туда братья приедут вскорости, и будут без "стволов". Здесь наврали ему – ствол был. Из него и упокоили паханов наших…
– А откуда позвонили, Жислин сказал? – уточнил Горбовский.
– Откуда – не знаю, а вот имя запомнил. Ипполит про Веру какую-то говорил Святославу. Мол, штучка надёжная, верить можно. Имя ей соответствует…
– Вера? – Захар сделал вид, что ничего не знает. – Точно запомнил имя?
– Жена у меня Вера, так что здесь без кидалова, начальник! А про "волыну" она и не сказала. Не знала, видно. Она ж телефонистка только…
– Телефонистка? – Горбовский восхитительно играл свою роль. – А ты её видел когда-нибудь? Опознать сможешь?
– А чего на неё глядеть? – вытаращил Мармур глаза цвета светлого пива. – Нету надобности. Знаю только то, что Жислин говорил. У вас она где-то пасётся.
– А кто мог её видеть из ваших? – безразлично спросил Захар. Всеволод впился пальцами в спинку стула и почувствовал, как дёргаются от нетерпения его колени. – Василий, вспомни, а? Срок меньше получишь – моё слово твёрдое.
– Да? – оживился Мармур. – Не раскидываешь, начальник? Её точно видел Студень…
– Ты имя называй, а не погоняло! Какой ещё Студень? – допытывался Захар.
– Митяев Андрей. У него рожа такая серая, мягкая… Он башли носил Верке за работу. Вроде, на квартиру к ней ездил. А перед тем нарядился под сантехника. Всё, начальник, боле ничего не ведаю!
Мармур сжал свои сизо-малиновые губы, а усы его угрожающе зашевелились. Горбовский вызвал конвойного и приказал немедленно доставить сюда Андрея Митяева, а сам отправился готовить опознание. Тут требовалось срочно отыскать понятых, без которых процедура начаться не могла.
Через полчаса Митяев, лицо которого действительно напоминало кусок студня, причём растаявшего и прокислого, вошёл в кабинет. Там у стенки, рядком, сидели три телефонистки. Понятых пришлось буквально ловить на Литейном и уговаривать помочь родной милиции, обещать луну с неба. Лишь два человека, не имеющие отношения к органам, на несколько минут заглянули в "Большой Дом".
Прослушав все обязательные заявления и напутствия, а также получив, только наедине, обещание скостить срок, Митяев уверенно указал на Абоянцеву.
– Вот, ей "бабки" возил. Жислин велел – я поехал. Она на Шверника живёт…
На несколько минут в кабинете повисла тяжкая, свинцовая тишина. Горбовский стоял молча, не зная, что ему со всем этим богатством делать. Грачёв поймал взгляд Абоянцевой и вздрогнул – она была довольна собой. Несмотря на сутулую спину и униженный вид, она будто бы внутренне распрямилась.
"Это – не наваждение, – думал Грачёв, наблюдая за тем, как понятые торопливо подписывают протокол опознания. – Она ничуть не раскаивается. Мало того, она повторила бы свою измену ещё тысячу раз! И вот это – самое страшное…"
Захар тем временем вызвал конвойного, отправил Митяева в камеру. Велел Тенгизу проводить на выход понятых. Сам же вызвал ещё одного милиционера и велел ему остаться с Абоянцевой. Потом Горбовский тяжело вздохнул и посмотрел на сжавшихся в комочки Олю и Дину. О них, похоже, все забыли.
– Пойдёмте, девушки, в другое помещение, – бодрым голосом пригласил их Захар. – Не волнуйтесь – с вами всё в порядке.
Когда все переместились в общую комнату, Дханинджия буквально рухнул на своё место и закрыл лицо руками. Захар Сысоевич с хрустом сжимал пальцы в замок.
– Невероятно! Тридцать пять лет в органах! Уж на кого бы подумать, да только не на неё! Всегда за Веру Абоянцеву мы ручались в первую очередь. Как она могла? Ведь на это решиться нужно! Какие мотивы для такого поступка? Дивчинки, вот вы с ней работали вместе. Так скажите честно – как вы к Вере относились?
Пухлая блондинка Оля Карманова пробежала наманикюренными пальчиками по пуговицам своего кителя, откашлялась и заговорила:
– Она нам сначала очень понравилась. Мягкая, деликатная, голоса никогда не повысит. Тут женщины в основном грубые, сами в мужиков превратились, а Вера Александровна от всех отличалась. А сколько всего знает! В живописи, в музыке разбирается. Много нам рассказывала о религии, о монастырях, иконки привозила из отпуска. На лыжах мы вместе катались, летом на залив ездили купаться. Если у кого дома неурядицы, всегда выслушает, не перебьёт. У меня, например, муж запил. А Динку свекровь совсем зажрала. Так вот, хоть часа можно душу изливать, она не устанет, не сбежит. У других-то дела постоянно, все психованные…
– Точно! – Тенгиз яростно ударил кулаком по столу. – Я двадцать лет назад пришёл сюда работать и сразу же с ней подружился. Умеет она камни с души снимать! Нанка фингал под глаз поставит, а я – к Верочке. Все пятеро детей у меня родились, когда я на Литейном служил, и каждому она подарок делала. Торты на дни рождения пекла – мы не просили даже!
– Помню, помню! – кивнул Горбовский. – Когда твоя Медея родилась, она всем показывала костюмчик, который собиралась подарить Нанули для девочки. Розовый такой, симпатичный, с капором.
– Могла бы подарки всем и не показывать! – Грачёв долго смотрел на лампу дневного света, а потом прикрыл ладонью глаза. – Но, с другой стороны, обстоятельства требовали. Кто бы мог себе представить, что такой замечательный человек работает на бандитов?
– Так! – Захар тоже сел на свободный стул – до этого он расхаживал по комнате из угла в угол. – Олька, вот ты сказала, что она вам сперва нравилась. А потом что, вы разочаровались? Или это так, случайно с языка сорвалось?
– Да потом надоело уже! – ответила Дина Неверова. Она была полной противоположностью подруги – худая, высокая брюнетка с узкими раскосыми глазами. – Только и делает, что учит жить, у самой детей нет, а нам даёт рекомендации по воспитанию. Из церкви не вылезает, все службы стоит, а сама, между прочим, некрещёная. Мы с Ольгой деликатно намекнули, что не мешало бы обряд совершить, наконец. А она: "Важно, чтобы Бог был в душе!" Ещё, говорит, не хочет в мире ином с братом покойным расстаться, а он некрещёный тоже был…
– Вот уж действительно – святая простота! – заметил Грачёв. Он уже встал со стула и пересел на подоконник. – С каких это пор услужение бандитам богоугодным делом стало?
– Неприятно, когда тебе постоянно отчитываются, как в бухгалтерии, а ты этого совсем не хочешь, – закончила Дина. – Вера Александровна даже тот суп, что сварила своей невестке, нам с Ольгой несколько раз показывала – в стеклянной банке. А уж что подарила друзьям, как и когда им помогла – замучаешься слушать. И в то же время рубль на пасхальную открытку для старушки никак не могла истратить. Вот почему она стала меня раздражать, – закончила Дина. – Слишком уж всё напоказ у неё. И голос какой-то деланный, ненастоящий. Елейный, что ли… Мы не дети уже – жить нас учить!
– Я-то всегда думал, что Верочка прямо в рай попадёт! – Тенгиз вытер глаза огромным носовым платком и всхлипнул. – Нанка моя, уж на что ведьма, а её жалует. Говорит, такая приятная женщина, не то, что ваши оперши-блядушки! Уж извини, Захар, но из песни слова не выкинешь. И сейчас, боюсь, не поверит – опять скандалить начнёт…
– Ничего себе, приятная! – остолбенел Грачёв. – Это же вылитая Смерть с косой! Как я раньше-то на неё внимания не обращал? Работал ведь здесь, а как-то не пришлось.
– Я-то, болван, лично просил её не уходить на пенсию, поучить молодёжь годик-другой! – вздохнул Горбовский. – Моча ей, что ли, в голову ударила после пятидесяти пяти? Да как она решилась-то на это, не пойму! В долги к ним влезла, что ли? Так, вроде, она всем деньги давала, и мне в том числе! – с горечью признался начальник отдела.
– Да она давно с ними связана, Мармур говорил, – напомнил Милорадов. – Уже и зарекомендовать себя успела. Я-то её плохо знал. Ну, раза два обратил внимание в коридоре…