- Это не так просто, мистер. Мне надо знать, как это произошло. Как, вы сказали, ваша фамилия?
- Фергюсон, - ответил я. - И полковник Фергюсон не обязан отвечать на ваши вопросы.
- Как бы не так! Почитайте Правила дорожного движения.
- Я их читал. Я адвокат. Он представит вам объяснения позже. А сейчас он, совершенно очевидно, не в полном сознании.
- Правильно, - сказал Уайти. - Мы отвезем его в больницу, и все будет в порядке.
Он положил бледную худую руку на плечо Фергюсона, как мясник, щупающий тушу. Фергюсон нетерпеливо дернулся, оступился и чуть не упал. Он смотрел вокруг на разрастающееся кольцо зевак, и в глазах у него рождался страх.
- Выпустите меня отсюда. Моя жена… - Он прижал ладонь к лицу и отнял всю в крови.
- Ваша жена? - переспросил Мейен. - Она была в машине?
- Нет.
- Как произошло столкновение? Что вам вообразилось?
Я встал между ними:
- Полковник Фергюсон ответит на необходимые вопросы позднее, когда придет в себя.
И, сжав костистый локоть Фергюсона, провел его через толпу к моей машине.
Мейен шел за нами, размахивая бланками протоколов.
- Куда это вы собрались?
- К врачу. На вашем месте я бы не торопился раскручивать это дело.
Я открыл дверцу перед Фергюсоном. Он забрался внутрь сам, не пожелав воспользоваться моей помощью. Мейен моргая смотрел нам вслед, а пальцы его теребили книжку бланков.
- Куда ни повернись, всюду вы, а? - сказал Фергюсон.
- Я случайно слушал полицейское радио, и тут сообщили про вашу машину. У вас есть в городе свой врач?
- Я по врачам не хожу! - Он гнусаво фыркнул через поврежденный нос. - Послушайте, мне надо выпить. Мы никуда не могли бы заехать?
Я отвез его в гриль-бар ближе к окраине. Полуденные посетители рассосались, и лишь за двумя-тремя столиками несколько человек еще допивали свой обед. Я провел Фергюсона в глубь помещения и порекомендовал ему умыться.
Из уборной он вышел в несколько более пристойном виде и заказал виски со льдом. Я заказал бутерброд с мясом. Как только официант ушел, Фергюсон наклонил ко мне через столик свое истерзанное лицо. Глаза у него были беспросветно унылыми.
- Что вы за человек? Могу я вам довериться?
- По-моему, можете.
- А вы не просто увиваетесь вокруг в надежде, что вам отвалится кругленькая сумма?
Вопрос был оскорбительный, но я не стал оскорбляться. Ради откровенного разговора стоило кое-что вытерпеть.
- Вполне естественная надежда, верно? Но деньги для меня еще не все, как, возможно, вы уже заметили.
- Да. Вы со мной говорили без экивоков. Хотелось бы мне поверить, что и я могу говорить с вами прямо. - Его голос дрогнул. - Видит Бог, мне надо с кем-то поговорить.
- Валяйте. Моя профессия подразумевает умение слушать и забывать услышанное.
Официант принес виски. Фергюсон жадно припал к бокалу, а потом поставил его со стуком.
- Я хочу прибегнуть к вашим профессиональным услугам, мистер Гуннарсон, что гарантирует вашу забывчивость, верно? Без права разглашения и все такое прочее.
- Для меня это вполне серьезно.
- Я не хотел вас задеть. Нет, я отдаю себе отчет, что держался с вами непростительно грубо, когда все это началось. Приношу свои извинения. - Он старался быть сдержанным и обаятельным. Мне он больше нравился несдержанным и естественным.
- Извинения не нужны. Вы были в шоке. Но мы не сдвигаемся с места.
- Сдвинемся, если договоримся. Согласны вы быть моим юридическим советником в этом деле?
- С удовольствием. До тех пор, пока не будут затронуты интересы моей клиентки. Моих других клиентов.
- Каким образом?
- Подробности можно опустить. Моя клиентка находится сейчас в окружной тюрьме. Она оказалась втянутой в дела Ларри Гейнса. Сама о том не подозревая, как и ваша жена.
Его глаза дрогнули.
- И, как вашей жене, - добавил я, - ей приходится терпеть последствия.
Фергюсон с зевком вздохнул.
- Я сегодня видел Гейнса. Вот почему я потерял голову. Послал всякую осторожность к чертям и попытался его нагнать. Только Богу известно, что произойдет теперь.
- Деньги вы отвезли?
- Да. И увидел его. Мне было велено взять картонную коробку, положить в нее деньги и оставить картонку на переднем сиденье, а дверцу не запирать. По их указанию я припарковал машину на Оушен-бульваре неподалеку от пристани и ушел, оставив ее стоять там с деньгами внутри. Мне было приказано дойти до конца пристани. Это шагов двести.
- Я знаю. Мы с женой часто там гуляем.
- Ну так вы, наверное, помните, что там установлен платный телескоп. Я не удержался, бросил пятицентовик в щель и навел трубу на мою машину. Вот так я их и увидел.
- Их?
- Его. Гейнса. Он затормозил рядом с моей машиной, забрал картонку и укатил. Будь со мной хорошее охотничье ружье, я бы мог его подстрелить. Надо было взять ружье.
- А его машина?
- Совсем новая, зеленого цвета. Марку точно не назову. Дешевые машины я знаю плохо.
- Так она была дешевой?
- Да. Возможно, "шевроле".
- Или "плимут"?
- Может быть, и "плимут". В любом случае, вылез из нее и взял деньги Гейнс. И тут я взбесился. Просто пролетел по пристани и решил догнать их… его любой ценой. Чем это кончилось, вы знаете.
Кончиками пальцев он легонько потрогал свой распухший нос.
- Вы лжете очень неумело, полковник. Кто был в машине с Гейнсом?
- Никого не было.
Но он отвел глаза. Взгляд его пошарил по комнате и остановился на голове лося на противоположной стене высоко над стойкой. Официант принес мой бутерброд. Фергюсон заказал еще виски - двойную порцию.
Я машинально откусывал и жевал, а мои мысли неслись вихрем, соединяя обрывки фактов. Картина вырисовывалась далеко не полная, но уже вырисовывалась.
- С Гейнсом в машине была ваша жена?
Его голова упала, словно подрубленная.
- Она сидела за рулем.
- Вы уверены, что не обознались?
- Абсолютно.
Официант принес ему виски. Он выпил его, точно цикуту. Памятуя вчерашний вечер в "Предгорьях", я уговорил его не заказывать больше.
- Нам необходимо продолжить разговор, Фергюсон. Но не обязательно здесь.
- Мне здесь нравится. - Его взгляд вновь обежал комнату, уже совсем опустевшую, и вернулся к дружественному лосю.
- Вы охотились на лосей?
- Ну как же. У меня дома есть несколько прекрасных голов.
- А где, собственно, ваш дом?
- Свои трофеи я храню преимущественно в моем охотничьем домике в Банффе. Но ведь вы о другом? Вы хотите знать, где я живу постоянно, но на это трудно ответить. У меня есть дом в Калгари, а в Монреале и Ванкувере я постоянно держу номер в отеле. Но вот дома я себя нигде там не чувствую. - Как многие одинокие люди, он был рад облегчить бремя своего одиночества. - Домом для меня всегда была наша семейная ферма в Альберте. Но теперь это нефтяные разработки - и все.
- Про свой дом здесь вы не упомянули.
- Да. В Калифорнии я себя чувствую совсем чужим. Я приехал сюда в расчете на выгодное помещение капитала. И еще потому, что Холли не хотелось расставаться с Калифорнией.
- И вы поссорились из-за этого?
- Не сказал бы. Да нет. Мне приятно было уступать ей. Мы ведь женаты всего полгода. - Последние минуты он поутих, но мысль о жене словно обожгла его. Он извернулся на стуле, как от удара в пах. - К чему эти вопросы о домах и вообще? Почему мы говорим не о деле?
- Я пытаюсь получить какое-то представление о вас и о всей ситуации. Давать советы в полной темноте бессмысленно. Вы не разрешите задать вам еще несколько личных вопросов о вашей жене и ваших отношениях?
- Хорошо. Может, это даже поможет мне разобраться в собственных мыслях. - Он помолчал, а потом сказал с удивлением человека, открывшего в себе что-то новое и неожиданное: - Оказывается, я эмоционален! Всегда считал себя сухарем. Холли все это изменила. Не знаю, радоваться или жалеть.
- У вас к ней какое-то двойственное отношение. Горячо - холодно, горячо - холодно, если вы понимаете, что я хочу сказать.
- Прекрасно понимаю. То вскипаю, то замораживаюсь. И оба эти состояния равно мучительны. - Фергюсон не переставал удивлять меня. Он добавил: - Odi et amo. Excrucior. Вы знаете латынь, Гуннарсон?
- Юридическую немного знаю.
- Сам я не латинист. Но моя мать кое-чему меня научила. Это Катулл. "Ненавижу ее, и люблю ее, и я на дыбе". - Он почти взвизгнул, точно его и правда вздернули на дыбу. - Потом сказал низким голосом: - Она единственная, кого я по-настоящему любил. За одним исключением. Но ту я любил недостаточно сильно.
- Вы были женаты прежде?
- Нет. Я успел прийти к убеждению, что брак не для меня. И не надо было отступать. Удача дважды не улыбается.
- Я не вполне понимаю…
- Мне повезло в том смысле, что я сумел разбогатеть. И инстинктивно понимал, что такому человеку, как я, в любви повезти не может. И всегда чурался женщин. Хотя женщины часто вешались мне на шею, но хвастать мне нечем, потому что я прекрасно знаю причину.
- И Холли?
- Вот она нет. Преследователем был я. И очень упорным.
- Как вам случилось с ней познакомиться?
- "Случилось" в строгом смысле слова тут не подходит. Я это устроил сам. Увидел ее в фильме прошлой весной в Лондоне - я туда ездил на торговую конференцию - и решил, что обязательно должен с ней познакомиться. Месяца три спустя в июле я проездом оказался в Ванкувере. У меня есть финансовые интересы в Британской Колумбии, и кое-какой моей недвижимости угрожали лесные пожары. В отеле я взял газету и увидел фотографию Холли. Там как раз шел кинофестиваль, где демонстрировался ее фильм, и она была приглашена на просмотр. С этой минуты я думал только о том, как с ней познакомиться.
- Не хотите же вы сказать, что влюбились в нее с первого взгляда прямо в кинозале?
- Это кажется глупым и сентиментальным?
- Невероятным.
- Нет, если вы поймете, что я чувствовал. Она воплощала все, чего мне не хватало всю мою жизнь. Все то, от чего я отвернулся в юности. Любовь, брак, отцовство. Чудесная девушка, которую я мог бы назвать моей. - Он словно погрузился в грезы, в розовые сентиментальные грезы того сорта, что вспыхивают как целлулоид и запорашивают глаза жгучим пеплом.
- И вы почувствовали все это, просто увидев ее на экране?
- Не только. Но этого я бы не хотел касаться.
- По-моему, у вас нет выбора.
- Но зачем? Та девушка никакого касательства к Холли не имеет. Разве что Холли мне ее напомнила.
- Расскажите мне про ту девушку.
- Копаться в этом теперь слишком поздно и бессмысленно. Просто девушка, с которой я сошелся двадцать пять лет назад в Бостоне, когда учился в Гарвардской коммерческой школе. Одно время я думал на ней жениться, а потом решил, что не стоит. Возможно, зря. - Он смотрел в свой бокал, поворачивая его так и эдак, словно волшебный хрустальный шар, который показывал прошлое вместо будущего. - Холли была как второе воплощение той девушки из Бостона.
Он умолк, точно забыв, что я сижу напротив него.
- И вы сумели познакомиться с Холли, - подсказал я.
- Да. Это было несложно. В Ванкувере у меня большие связи, в том числе и с устроителями фестиваля. В ее честь был устроен банкет, и меня посадили на почетное место рядом с ней. Она была обворожительна и так… так юна… - Его голос дрогнул, не вызвав у меня никакой жалости. - Словно мне был дан шанс снова стать молодым.
- Видимо, вы сумели его не упустить.
- Да. Мы с самого начала понравились друг другу - без всяких сложностей, открыто, по-дружески. Она ничего про меня не знала. Просто сосед за столом с какими-то деловыми интересами. В этом и была вся прелесть. Про мои деньги она узнала только после того, как мы начали постоянно видеться. - О своих деньгах Фергюсон говорил словно о заразной болезни.
- Вы в этом уверены?
- Абсолютно. - Он энергично закивал, точно убеждая себя. - Холли не знала, кто я, пока не выяснилось, что она едет в Банфф. Я пригласил ее остановиться в моем охотничьем домике, - ну, разумеется, не одну. У нас образовалась небольшая компания, и мы поехали в собственном вагоне одного моего знакомого. Удивительная была поездка! Я чувствовал такое волнение от того лишь, что она рядом. Нет, не в сексуальном смысле. - Глаза Фергюсона становились тревожно-виноватыми всякий раз, когда он касался этой области. - Я бывал близок со многими женщинами, но к Холли я чувствовал совсем другое. Она сидела в вагоне у окна, точно золотое видение. Я стеснялся смотреть на нее в упор и глядел на ее отражение в стекле. Следил за ее отраженным лицом, а сквозь него скользили горы, и фоном были тоже горы. У меня возникло ощущение, что вместе с ней я погружаюсь в самое сердце жизни, в золотой век… Вы понимаете?
- Не очень.
- Я и сам толком не понимаю. Знаю только, что прожил двадцать пять лет без этого ощущения. Двадцать пять лет делал что-то, наживал деньги, приобретал недвижимость. И вдруг Холли стала причиной, смыслом всего. И она поняла, когда я вот так объяснил ей. Мы уходили вдвоем далеко в горы. Я изливал ей душу, и она понимала. Она сказала, что любит меня и разделит мою жизнь.
Шок и виски воздействовали на него, как вакцина правды. В его голосе не было и тени самоиронии, ничего, кроме трагической иронии обстоятельств. Он построил свой недолгий брак на грезах и пытался убедить себя, что мечта была реальностью.
- Разделит и ваши деньги? - спросил я.
- Холли вышла за меня не ради денег, - упрямо возразил он. - Не забывайте, она же была восходящею кинозвездой с большим будущим. Правда, студия связала ее очень невыгодным контрактом, но, останься она в Голливуде, ей был бы обеспечен денежный успех. Ее агент говорил мне, что она обязательно станет звездой первой величины. Но ее-то не интересовали ни деньги, ни жизнь, какую ведут знаменитые киноактрисы. Она хотела приобрести культуру, стать по-настоящему образованной женщиной. Мы ради этого и приехали сюда. Думали вместе учиться, читать стоящие книги, заниматься музыкой и другими искусствами.
Он оглядел убогий ресторанчик так, будто угодил в ловушку. Мне вспомнились задрапированная арфа, белый концертный рояль.
- Ваша жена занималась музыкой серьезно?
Он кивнул.
- У нее ведь есть голос. Я нанял ей преподавателя пения. И преподавателя речи. Ей не нравилась ее собственная манера выражаться. Я сам говорю не так уж правильно, но все время должен был ее поправлять.
- Все эти уроки - инициатива была ее или ваша?
- Вначале только ее. У меня еще есть десяток лет в запасе, но мне не очень понравилось, что мы потратим из них год-два на приобретение культуры и так далее. И согласился только потому, что любил ее, был ей благодарен.
- За что благодарен?
- За то, что она вышла за меня. - Его как будто удивила моя тупость. Озадаченное выражение грозило навсегда застыть на его лице. - Я некрасив, я немолод. Собственно говоря, вряд ли у меня есть право винить ее за то, что она сбежала от меня.
- Но, может быть, это и не так. Гейнс, скажем, держал ее под прицелом.
- Нет. Я же видел, как он вышел из машины. Она сидела за рулем и ждала его.
- Ну так у него есть над ней еще какая-то власть. Она давно с ним познакомилась?
- Когда мы приехали сюда.
- Вы уверены?
Он покачал головой.
- Нет. Возможно, она была знакома с ним раньше и обманула меня.
- А ее прошлое вам известно? Откуда она? Какое у нее было детство?
- Тяжелое. Но почему и где оно прошло, я не знаю. Холли не любила говорить о себе. Когда мы поженились, она сказала, что намерена начать новую жизнь и не плакать над разлитым молоком.
- Вы видели ее родителей?
- Нет. Я даже не знаю, существуют ли они. Возможно, она их стыдится. И своего настоящего имени она мне не открыла, а вышла за меня под своим профессиональным псевдонимом.
- Она сама вам сказала это?
- Нет. Ее агент Майкл Спир. Я познакомился с ним осенью, когда добивался расторжения ее контракта. Он был долгосрочный и не содержал почти никаких зацепок.
- Вы не будете возражать, если я поговорю со Спиром?
- Только не рассказывайте ему, что случилось. - Голос Фергюсона стал почти жалобным. Прошлое раскрылось, точно рана, только вместо крови он терял душевные силы и энергию. - Мы должны оградить Холли, заслуживает она того или нет. Если бы мне только удалось вытащить ее из жуткой трясины, в которой она увязла…
- Большой надежды на это я не вижу. Но есть еще способ, которого мы не касались. В Лос-Анджелесе я знаю прекрасных частных сыщиков…
- Нет! На такое я не пойду!
Он стукнул кулаком по столику. Его бокал подпрыгнул и звякнул о мою тарелку. Из носа у него снова потекла кровь. Я встал и увел его.
- Едем к врачу, - сказал я в машине. - Вы, наверное, знаете какого-нибудь местного доктора. Если нет, поедем в больницу, в травматологию.
- С какой стати? Я нормально себя чувствую.
- Не будем спорить, полковник. Вы к какому-нибудь врачу здесь обращались?
- Я к врачам не хожу. Эти сволочи убили мою мать! - Голос у него звучал напряженно и пронзительно. Возможно, он это услышал, потому что добавил уже спокойнее: - Холли раза два была в больнице в Буэнависте.
- Очень хорошая больница. А кто ее врач?
- Тип по фамилии Тренч.
- Вы не ошибаетесь?
- Нет, доктор Тренч. - Он вопросительно посмотрел на меня. - А он что, шарлатан?
- Отнюдь. Он врач моей жены. Лучший акушер в городе.
- А ваша жена ждет… - Тут он полностью осознал все и не договорил.
- Да, - ответил я. - А ваша?
- Не знаю. Мы об этом никогда не говорили.
Я все больше убеждался, что не говорили они об очень многом.
17
Я заставил Фергюсона войти в больницу и записал его к хирургу-травматологу доктору Руту. Там у них все поставлено на широкую ногу и буквально для каждого человеческого органа имеется свой особый врач. Я оставил Фергюсона в приемной, предупредив, что вернусь за ним через полчаса. Он сел на край кожаного кресла с прямой спинкой, держа спину не менее прямо, точно каменное изваяние на старинной гробнице.
Когда я вошел в свою приемную, миссис Уэнстайн подняла глаза на часы.
- Почти два, мистер Гуннарсон. Надеюсь, вы хорошо перекусили?
- Спасибо за напоминание. Будьте так добры, позвоните моей жене и скажите, что я не успею заехать домой.
- Полагаю, она уже это поняла.
- Но все равно позвоните, хорошо? А потом соедините меня с Майклом Спиром в Беверли-Хиллз. - Я продиктовал адрес, который дал мне Фергюсон. - Думаю, телефон вам даст справочная. Я буду ждать в кабинете.