- Пожалуйста, ее вещи на складе. Пойдемте. - Ему явно не терпелось поскорее уйти отсюда.
Нырнув под клапанами огромного котла и открыв ключом угловую дверь, Бобби ввел меня в крохотную каморку. Через высокое грязное окно в комнату пробивался слабый дневной свет, и Бобби повернул выключатель. При свете электрической лампочки я увидел несколько сложенных в углу чемоданов и шляпных коробок, а рядом - большой дорожный сундук, обклеенный ярлыками американских и иностранных отелей.
Когда Бобби Донкастер отпер своим ключом сундук и поднял крышку, изнутри пахнуло лавандой и юностью. Чего там только не было: бесконечные платья, юбки, свитера, кофточки, дорогое пальто с бобровым воротником. Щупая пальцами пальто, я поймал на себе ревнивый взгляд Бобби.
- Чемоданы тоже ее?
- Да.
- А в них что?
- Самые разные вещи: одежда, туфли, шляпы, книги, драгоценности, косметика.
- А ты откуда знаешь?
- Я эти чемоданы сам укладывал. Думал, Феба напишет, куда их послать.
- А почему ты не отправил их ей домой?
- Как-то не хотелось… Не хотелось, наверно, с ними расставаться. Кроме того, Феба говорила, что дома никого не будет, вот я и решил, пусть пока здесь полежат. Тут они у меня в целости и сохранности.
- Много, я смотрю, у нее вещей осталось, - сказал я. - Что ж она с собой-то взяла?
- По-моему, только дорожную сумку.
- И вы с матерью решили, что Феба отправилась в кругосветное путешествие с дорожной сумкой?
- По правде говоря, я не знал, что и думать. Если вы полагаете, что я знаю, где она, то вы ошибаетесь. Сильно ошибаетесь. Одна надежда на вас, - добавил он уже мягче.
- Ты можешь мне помочь.
Он очень удивился. Он вообще легко удивлялся.
- Каким это образом?
- Если расскажешь все, что ты про нее знаешь. Но сначала давай посмотрим, что в чемоданах.
Я опять стал рыться в вещах, но ничего интересного - писем, фотографий, дневника, записной книжки - так и не обнаружил. Очень возможно, все это Бобби предусмотрительно из чемоданов извлек.
- Это все?
- По-моему, да. Я вроде бы уложил то, что нашел. Помогала мне Долли Лэнг. Она жила… живет с Фебой в одной комнате.
- А на память ты ничего из ее вещей себе не брал?
- Нет. - Он смутился. - Такого за мной не водится.
- У тебя есть ее фотография?
- К сожалению, нет. Мы никогда фотографиями не обменивались.
- Ты говорил, что у нее остались книги. Где они?
Бобби вытащил из-за сундука тяжелую картонную коробку, в которой лежали книги, в основном учебники и справочные издания: зачитанные французская грамматика и словарь Ларусса, антология английских поэтов-романтиков, том Шекспира, несколько романов, в том числе романы Достоевского в английском переводе, пособия по психологии и экзистенциализму в мягких обложках. На форзаце значилось "Феба Уичерли" - судя по мелкому, четкому почерку, особа тонкая, чувствительная.
- Что она за человек, Бобби?
- Феба - необыкновенная девушка.
Можно подумать, что я в этом сомневался.
- Опиши мне ее, пожалуйста.
- Попробую. Для женщины она довольно высокого роста - пять футов, семь с половиной дюймов, стройная. Прекрасная фигура, красивые стриженые волосы.
- Какого цвета?
- Темно-русые, она почти блондинка. Мне она казалась очень хорошенькой, хотя некоторые бы со мной, наверно, не согласились. Когда ей было хорошо, когда она была в ударе, она была очень красива. У нее потрясающие темно-синие глаза и обворожительная улыбка.
- Насколько я понимаю, хорошо ей было далеко не всегда.
- Да, проблемы у нее были.
- Она делилась с тобой своими неприятностями?
- Не особенно. Но я знал, что у нее не все гладко. Вы, думаю, слышали: у нее разошлись родители. Но на эту тему она говорить не любила.
- Она что-нибудь рассказывала тебе про письма, которые ее родители получили прошлой весной?
- Какие письма?
- Письма с нападками на ее мать.
Он покачал головой:
- Первый раз слышу. Она вообще ни разу не говорила мне про свою мать. Это была запрещенная тема.
- И много у нее было таких запрещенных тем?
- Немало. Она не любила вспоминать прошлое, вообще говорить о себе. Детство у нее было трудное: родители никак не могли ее между собой поделить, и на Фебе это сказалось.
- В каком смысле?
- Ну, например, она сомневалась, надо ей иметь детей или нет, - думала, что из нее выйдет плохая мать.
- А вы обсуждали эту тему?
- Конечно, ведь мы собирались пожениться.
- Когда?
Он замялся и молитвенно поднял глаза на висевшую под потолком лампочку.
- В этом году, после окончания колледжа. Мы твердо решили. - Он оторвал глаза от гипнотической лампочки. - Что я теперь буду делать - не знаю.
- Странно, что твоя мать ни словом обо всем этом не обмолвилась. Она была в курсе ваших планов?
- Конечно. Сколько у нас с ней об этом разговоров было! Она считала, что мне еще рано жениться. Да и Фебу она недолюбливала.
- Почему?
Он криво усмехнулся:
- Просто мать меня к ней ревновала. И потом, она вообще не любила богатых.
- А ты?
- Мне безразлично, богатая она или нет. Справлюсь и без ее денег - учусь ведь я хорошо. По крайней мере учился хорошо - только в этом семестре стал отставать. Ничего, подтянусь - у меня ведь еще есть пара недель в запасе.
- А что произошло в этом семестре?
- Вы же сами знаете, - отозвался он, в растерянности смотря на раскрытые чемоданы. Зеленые глаза полузакрыты, нижняя губа оттопырена. - Давайте уйдем отсюда, - выговорил он наконец, энергично тряхнув головой.
- Почему же? Разговаривать и здесь неплохо.
- Я вообще не хочу больше с вами разговаривать. Мне надоели ваши намеки. Вы все время пытаетесь уличить меня во лжи.
- Просто мне кажется, Бобби, что ты от меня что-то скрываешь. Мне нужна полная информация.
- Не можем же мы стоять здесь целый день.
- Кто ж тебя заставляет стоять - садись.
Он даже не пошевелился.
- А что вы еще хотели узнать?
- Как она училась? - решил я задать нейтральный вопрос.
- Очень неплохо, на "хорошо" и "отлично". Феба специализировалась по французскому языку, она вообще была к языкам способна. В Болдер-Бич, по ее словам, ей было легче, чем в Стэнфорде, - здесь она чувствовала себя более раскованно.
На его лице вновь заиграла непроизвольная кривая улыбочка. Создавалось впечатление, что он сам над собой смеется.
- Что значит "более раскованно"?
- Я не специалист, - сказал он, неуклюже поводя своими могучими плечами. - Но нервы у нее никуда не годились - это сразу было видно. Сегодня она веселей некуда, а завтра мрачнее тучи. Я сказал, что ей необходимо пойти к врачу, но она ответила, что уже к психиатру обращалась.
- Когда?
- В прошлом году, в Пало-Альто. Впрочем, по-настоящему лечиться она не стала. Сходила пару раз на консультацию - и все.
- Как звали врача?
- Не знаю. На этот вопрос вам скорее ответит ее тетка, миссис Тревор. Она живет неподалеку от Пало-Альто.
- Ты Треворов знаешь?
- Нет.
- А других ее родственников?
- Нет.
- А с Фебой ты давно знаком?
Он ответил не сразу:
- С сентября, с тех пор, как она здесь учится. Меньше двух месяцев.
- И вы уже решили пожениться?
- Я-то сразу решил. Только ее увидел.
- Когда это было?
- В сентябре. Она пришла посмотреть комнату, а я в это время кухню красил.
- Странно, а я понял, что вы раньше познакомились.
- Значит, плохо поняли.
- Разве ты не познакомился с Фебой прошлым летом на пляже и не уговорил ее перевестись в здешний колледж?
Он глубоко задумался. На его лице и в глазах появилось какое-то отсутствующее выражение, и мне вдруг пришло в голову, что дело, за которое я взялся, - самое что ни на есть банальное: парень сошелся с девушкой, увидел, что она вот-вот проговорится, и убил ее.
- Ну да, - признался он наконец. - Так оно, собственно, и было.
- А зачем же тогда соврал?
- Не хотел, чтобы мать узнала.
- Я же не твоя мать.
- Да, но ведь вы уже с ней беседовали и, возможно еще будете.
- А почему ты скрывал это от матери?
- На всякий случай. Знай она, что мы с Фебой знакомы, она могла бы отказать ей в комнате. Мать у меня человек подозрительный.
- Какое совпадение, и я тоже. Ты с Фебой спал?
- Нет. А и спал бы - ваше-то какое дело! Мы уже взрослые.
- Совершеннолетние, так скажем. Так спал или нет?
- Говорю же, нет. Когда хочешь на девушке жениться, никаких глупостей себе с ней не позволяешь. Мне, по крайней мере, так кажется.
- Где же вы познакомились?
- В местечке под названием Медсин-Стоун, к северу от Кармела. Я поехал туда в августе на недельку. Слышал, что в тех краях отличный серфинг. Феба жила там в это время у Треворов, и мы познакомились на пляже.
- "Мы познакомились" или ты с ней познакомился?
- Не передергивайте. Я учил ее серфингу, она рассказала, что хочет перевестись в другой колледж, и я порекомендовал ей Болдер-Бич. В Стэнфорде она бы все равно не осталась.
- И ты снял ей квартиру.
- Она сама попросила меня найти ей комнату в пансионе, - сказал он, покраснев.
- С милым и в шалаше рай.
Бобби стиснул кулаки, на его загорелых плечах огромными буграми вздулись мышцы. В какой-то момент мне показалось, что он собирается меня ударить. Что ж, может, это и к лучшему: глядишь, в сердцах и проговорится. Но парень сдержался.
- Шутите-шутите. Да, два месяца я был счастлив, как в раю, зато потом наступил кромешный ад.
- Когда ты виделся с ней в последний раз?
Этот вопрос не застал его врасплох.
- Утром второго ноября, в пятницу. Ранним утром. В тот день она уезжала на машине в Сан-Франциско проводить отца и попросила меня подкачать ей шины и проверить уровень масла, что я и сделал. Моя машина в это время была неисправна, и Феба подвезла меня до колледжа. С тех пор я ее больше не видел. - Последние слова он произнес без всякого выражения.
- Какая у нее была машина?
- Двухдверный зеленый "фольксваген" 1957 года.
- Номер машины помнишь?
- Нет, но его можно узнать у перекупщика. Машина подержанная, Феба купила ее в Болдер-Бич, в "Импортед моторс".
- Задолго до отъезда?
- Примерно за месяц, может, больше. Она вдруг решила, что ей позарез нужна машина: автобусное сообщение здесь неважное.
- Перед отъездом у нее было нормальное настроение?
- Вроде бы ничего. Фебу ведь не поймешь, у нее настроение каждый день меняется.
- Она говорила, как собирается провести выходные?
- Нет, не говорила.
- И когда вернется, тоже не сказала?
- Нет.
- Почему?
- Потому что я ее не спрашивал. И так было ясно, что приедет она либо в воскресенье поздно вечером, либо в понедельник утром.
- Случайно не знаешь, она должна была встретиться с кем-то в Сан-Франциско, кроме отца?
- Не в курсе.
- И ты даже не поинтересовался, какие у нее планы на выходные?
- Нет.
- Как ты думаешь, чем она могла заняться, попрощавшись с отцом и сойдя на берег?
- Что-то не соображу, - сказал он, однако по его бегающим зеленым глазам видно было, что кое-какие соображения на этот счет у него имеются.
Тут он внезапно переменился в лице, опустил голову, цвет его кожи приобрел какой-то зеленоватый - под стать глазам - оттенок.
- Вспомни, может, ты все-таки поехал вместе с ней в Сан-Франциско?
Он замотал низко опущенной головой.
- Где ты провел тот уик-энд, Бобби?
Он с интересом посмотрел на свои руки - словно видел их впервые.
- Нигде.
- Нигде?!
- Я хочу сказать, здесь, дома.
- Бобби был здесь со своей матерью, где ему и надлежит быть, - раздался у меня за спиной голос миссис Донкастер. - В пятницу он заболел гриппом, и я до понедельника продержала его в постели.
Я сделал шаг в сторону и перевел взгляд с сына на мать. Не сводя глаз с ее угрюмого лица, он едва заметно кивнул. В этот момент это был сын своей матери.
- Это правда, Бобби? - переспросил я.
- Да, конечно.
- Стало быть, мне вы не верите? - процедила старуха. - Что ж, если вы считаете, что я лгу, так прямо и говорите, чтобы я могла заявить на вас куда следует. Мой сын и я - законопослушные граждане, и мы не потерпим клеветы от таких, как вы.
- Ты когда-нибудь попадал в беду, Бобби?
Юноша промолчал, предоставив ответить на этот вопрос матери.
- Мой сын - честный человек, - выпалила она, - и в беду он никогда не попадал - не попадет и теперь. Если же он имел несчастье связаться с глупой девчонкой, это еще вовсе не означает, что его можно безнаказанно смешивать с грязью. И зарубите себе на носу, мистер: если вы вознамерились запятнать наше доброе имя, мы сумеем за себя постоять. Распускайте ваши грязные сплетни где-нибудь в другом месте, если сами не хотите ответить по закону!
С этими словами она подошла к сыну и властно, словно это была ее личная собственность, прижала его к себе. Когда я уходил, они не отрываясь смотрели друг на друга.
С моря дул сильный ветер. В бившихся о парапет волнах играли солнечные блики.
Глава IV
Я вернулся в колледж, и Гомер Уичерли подсел ко мне в машину. Он был сердит и расстроен. Ему не повезло: время было обеденное, большинства работников колледжа на месте не оказалось, и поговорить ему удалось лишь с юристкой из деканата; она, как выяснилось, даже знала Фебу в лицо, но причины отсутствия девушки были ей неизвестны, а к истории, которую ей рассказал Уичерли, она отнеслась без большого интереса: в конце концов, многие студенты выбывают из колледжа без всякого предупреждения.
Встреча с деканом была у него назначена на более позднее время, и Уичерли попросил меня отвезти его в гостиницу "Болдер-Бич", а когда мы приехали, пригласил меня на обед. Последний раз я ел в три часа утра и с удовольствием согласился.
Большое старомодное здание курортного отеля, построенное в испанском стиле, находилось за городом, в парке, на самом берегу моря. Обстановка летнего домика, куда привел меня Гомер Уичерли, была под стать ему самому: громоздкая, богатая и нелепая. Официант говорил с немецким акцентом, а меню было составлено по-французски.
- Вы еще не рассказали, что удалось выяснить вам, - сказал Уичерли, когда официант взял у нас заказ и вышел из комнаты. - Наверняка у вас есть какие-то новости.
Я вкратце сообщил ему все, что узнал от троих свидетелей, однако про подозрения, которые вызвал у меня Бобби Донкастер, говорить не стал: напускать на него разгневанного отца смысла не имело; я предпочитал, чтобы Бобби пока что оставался вне подозрений.
- Получается, - закончил я, - что ваша дочь собиралась провести уик-энд в Сан-Франциско, а затем вернуться сюда, однако что-то, по-видимому, ей помешало.
Мы сидели у окна и поедали друг друга глазами. Подавшись вперед и стиснув мое колено своей толстой рукой, Уичерли навалился на меня всем своим весом; издали его загорелое запястье, покрытое густым слоем выгоревших на солнце волосков, было похоже на поле колосящейся пшеницы. От его тяжелого тела - да и от встревоженного лица почему-то тоже - исходила какая-то неуправляемая слепая сила.
- Значит, вы думаете, Феба могла стать жертвой преступления? Говорите прямо.
- Не исключено. Ведь последний раз ее видели в таком районе Сан-Франциско, где человека могут за трамвайный билет убить. У нее же была с собой крупная сумма денег. Мне кажется, вы должны обратиться непосредственно в городскую полицию.
- Не могу. Хватит с меня той грязи, которой меня во время развода обливали газеты. И потом, я просто не в состоянии поверить, что Фебу убили. - Он снял руку с моего колена и приложил ее к груди. - Я сердцем чувствую, что моя дочь жива. Не знаю, где она, что делает, но уверен: она жива.
- Очень возможно. И все же лучше было бы действовать так, как будто ее в живых нет.
- Вы что же, хотите, чтобы я перестал надеяться?
- Я этого не говорил, мистер Уичерли. Я ведь только сегодня взялся за ваше дело. Если хотите, чтобы я вел его один, без посторонней помощи, я согласен.
- Именно этого я и хочу.
Официант тихонько постучал в дверь, внес поднос с тарелками и расставил их перед нами на столике. Уичерли набросился на еду, как будто не ел целую неделю. Он ел, а по лицу его струился пот.
Я жевал бифштекс и смотрел в окно. Густой вечнозеленый парк спускался к набережной, на которую накатывались волны. Двое аквалангистов в черных купальных костюмах, невзирая на холод, смело входили в январское море, шлепая ластами по воде, словно плавниками - спаривающиеся тюлени. На горизонте маячили раздувающиеся на ветру паруса.
Я попытался вообразить, как Уичерли путешествует по далеким морям. От Тихого океана у меня почему-то остался в памяти запах пороха и огнемета; что же касается Уичерли, то его я вообще плохо себе представлял: порассуждать о своих чувствах он любил, но сам пока оставался для меня такой же загадкой, как и местопребывание его дочери.
- Да, чуть не забыл, - сказал я. - В разговоре с Долли Лэнг, соседкой Фебы по комнате, выяснилась еще одна вещь. Ваша дочь, оказывается, толковала ей о каких-то письмах, которые прошлой весной пришли на ваш адрес. По словам Долли, эти письма очень ее тревожили.
- Что именно она вам рассказала? - Уичерли бросил на меня беспокойный взгляд.
- Слово в слово передать вам ее рассказ я не могу. Долли трещала без умолку, а записей я не вел. Насколько я понял, автор письма клеветал на вашу жену.
- Да, в этих письмах действительно сообщались малоутешительные подробности.
- Автор писем вам угрожал?
- Пожалуй, хотя и не прямо.
- И вашей бывшей супруге тоже?
- В письмах содержалась угроза нам всем. Адресованы они были всей семье - поэтому Феба и прочитала первое письмо.
- А сколько всего было писем?
- Два. Они пришли с разницей в один день.
- А почему вы мне сами ничего про них не рассказали?
- Мне и в голову не могло прийти, что анонимные письма имеют какое-то отношение к исчезновению Фебы, - спокойно ответил Уичерли, однако его ровный голос никак не вязался с обильно выступившим на лице потом. Он вытер салфеткой вспотевший лоб и добавил: - Я не знал, что Феба из-за них расстраивалась.
- И тем не менее это так. Долли говорит, что Феба винит в этих письмах себя.
- Не понимаю.
- Вот и я тоже не понимаю.
- Странно, очень странно. Разумеется, первое письмо не могло ее не шокировать. В это время были пасхальные каникулы, Феба жила дома и в то утро сама спустилась за почтой. Письмо было адресовано всем членам семьи - иначе бы она его не вскрыла. Прочитав анонимку, Феба передала ее мне. Я хотел было спрятать письмо от Кэтрин, но моя сестра Элен его заметила и за завтраком…