- Нет-нет, Кэтрин этого не заслужила. Да и мне самому было бы потом стыдно. - Его бледные щеки покрылись легким румянцем, глаза сверкнули. - Впрочем, мы с вами отвлеклись, - заметил он как бы невзначай. - Вернемся к моей племяннице, а то уже время позднее. Скажите, чем я могу вам помочь?
- Вы можете обратиться в полицию. Если пойду к ним я, они и пальцем не пошевелят. И потом, Уичерли как огня боится огласки. А вы могли бы конфиденциально навести справки о своей племяннице, и тогда дело, быть может, сдвинулось бы с мертвой точки.
- Обязательно заявлю в полицию. Завтра же.
- А еще лучше - сегодня вечером.
- Хорошо. - У этого человека сердце, возможно, было и слабое, зато характер очень сильный: он на мелочи не разменивался. - Как мне себя вести?
- Это дело ваше. Главное, чтобы власти как можно скорее приступили к розыску Фебы - и не только в Сан-Франциско, но и по всей округе. Кроме того, им следует осмотреть все неопознанные трупы, найденные с первых чисел ноября.
Тревор опять побледнел:
- Вы же сами говорите, что обычно беглянки остаются в живых.
- Обычно да. Но бывает всякое. У вас есть ее фотографии?
- Я фотографировал Фебу прошлым летом, когда она гостила у нас. Сейчас принесу.
Тревор встал, причем на удивление легко, без всякого усилия, его усталость выдавали одни глаза: на какое-то мгновение они погасли, словно фитиль от керосиновой лампы - на ветру.
Тревор вернулся через пять минут с пачкой цветных фотографий, сел и стал передавать их мне по одной. Вот Феба широко улыбается, стоя в белом летнем платье среди камелий; вот она в желтой майке с теннисной ракеткой в руке, а вот несколько пляжных кадров: девушка стоит, сидит, лежит на желтом песке, на фоне ярко-синего моря, на некоторых фотографиях на заднем плане виднеются скалы.
По-своему она была даже хорошенькой, хотя по-настоящему красивой Фебу, как, впрочем, и большинство ее сверстниц, назвать было трудно. В ее улыбке, особенно на пляжных карточках, сквозила застенчивость; ей ужасно хотелось хорошо получиться, и она пожирала глазами объектив фотоаппарата, выставив вперед свои маленькие острые груди.
Когда я встретился глазами с Тревором, то выяснилось, что все это время он внимательно меня изучал.
- Неординарная натура… - сказал он. - Тонкая, глубокая… Жаль, что детство у нее было тяжелым - Феба заслужила лучших родителей.
- Вы, я вижу, питаете к ней слабость.
- Я люблю ее как дочь. Своих детей у нас с Элен нет, и мне следовало бы больше заботиться о Фебе. Впрочем, сейчас об этом говорить уже поздно.
- Это прошлогодние фотографии?
- Да, у меня есть, разумеется, и более ранние карточки Фебы, даже детские сохранились. Но я решил показать вам только самые последние - тут она больше всего на себя похожа. В детстве Феба была полнее.
- Она проводила вместе с вами прошлое лето?
- Всего несколько дней, в августе. У нас с женой есть коттедж на океане, возле Медсин-Стоуна. Предполагалось, что Феба проживет у нас дольше, но они с Элен что-то не поделили, и девушка уехала раньше времени. Я в ее отношения с теткой не вникал.
- Вы не помните парня, с которым она познакомилась в Медсин-Стоуне? Красивый такой, рыжеволосый.
- Я издали видел, как он плавал на серфинге. Мне-то самому серфинг категорически противопоказан. Они с Фебой и еще несколько молодых людей барахтались в волнах. - Последнюю фразу Тревор произнес с нескрываемой завистью.
- Но сами вы с ним не знакомы?
- Нет, Феба почему-то решила нас не знакомить. Думаю, что из-за этого у нее и возникли трения с Элен - девушка явно предпочитала его общество нашему.
- Вы что-нибудь про него знаете?
- Нет. На вид здоровый, красивый самец. Надо сказать, что Феба очень им увлеклась. Но чести лично познакомиться с ним меня, увы, так и не удостоили. А вам что-нибудь про него известно?
- Сегодня утром я беседовал с ним в Болдер-Бич. Он там учится.
- И все еще за Фебой ухаживает?
- Ухаживал, пока она не исчезла.
- Вы подозреваете, что он в этом деле замешан?
- Нет.
- А по-моему, подозреваете. - Тревор поедал меня глазами.
- Я всех подозреваю - это у меня профессиональная болезнь. Что же касается этого парня, то у него нет никаких мотивов для преступления и есть алиби.
- Вы, я смотрю, с пристрастием его допросили. Как его зовут?
- Бобби Донкастер, - ответил я и сменил тему: - На какой фотографии Феба похожа на себя больше всего?
С ловкостью карточного шулера Тревор веером разбросал фотографии по столу и, выбрав ту, где Феба была в белом платье, заметил, что с теннисной ракеткой она вышла ничуть не хуже. Я попросил фотографию Фебы с теннисной ракеткой и тут же ее получил.
- Чем еще могу быть вам - вернее, Фебе - полезен?
- Размножьте, пожалуйста, ее фотографии. Пусть у нас будет пятьдесят или даже сто штук - на тот случай, если Гомер Уичерли по-настоящему возьмется за дело.
- То есть?
- То есть воспользуется услугами сыскных агентств, средств массовой информации, объявит общегосударственный розыск - возможно даже, с привлечением агентов ФБР. Уичерли богатый человек, он может многое.
Тревор захлопал в ладоши:
- Прекрасно. Если возникнет необходимость, я все это ему организую. Так вы считаете, что следует объявить розыск?
- Подождем до завтра. Если бы мне удалось связаться с Кэтрин Уичерли, возможно, что-то бы прояснилось. Кстати, имя Бена Мерримена, агента по продаже недвижимости, вам что-нибудь говорит?
- Боюсь, что нет. - Тревор в задумчивости сдвинул брови. - Мне кажется, я видел рекламный щит с его именем на Камино-Реал. А зачем он вам?
- Это он занимается продажей дома миссис Уичерли, Может быть, Мерримен даст мне ее новый адрес. Завтра я сам с вами свяжусь, а сегодня вечером вы пойдете в местное отделение полиции, как договорились.
- Сразу же после вашего ухода.
Я понял намек и встал. Когда я шел через библиотеку, мне под ноги попалась жемчужина.
Глава VIII
На карнизе каменного дома светились неоновые буквы "Бен Мерримен". Находился дом в одном из заброшенных районов города, среди покосившихся зданий, пустырей и дешевых лавчонок. Рядом располагалась ветеринарная лечебница, а на противоположной стороне улицы, по диагонали, - автостоянка с рестораном, забитая уцененными автомобилями и их владельцами.
Машину я решил запереть: на заднем сиденье в портфеле лежал пистолет, который обошелся мне в семьдесят пять долларов, а в перчаточном отделении - портативный магнитофон. Лаяли собаки. Пахло какой-то химией.
Сквозь запертую стеклянную дверь в тамбур виднелась еще одна - входная. Я постучал по стеклу ключами от машины, и вскоре внутренняя дверь открылась. При свете фонаря видно было, как в тамбуре выроста женская фигура и неуверенным шагом двинулась в мою сторону. Щелкнул замок, и стеклянная дверь распахнулась.
- Мне нужен мистер Мерримен.
- Нет его, - буркнула женщина.
- Вы не скажете, где он?
- Спросите меня что-нибудь полегче. Я сама уже битый час его жду. - Голос злой. - Вы клиент мистера Мерримена? - спросила она, смягчившись.
- Потенциальный. Меня интересует дом, продажей которого он занимается.
- А… понятно.
Она широко раскрыла дверь и включила свет. Это была блондинка лет тридцати в жакете из искусственной норки, такой же траченой, как и ее обладательница. Такие блондинки в чем-то сродни калифорнийским фруктам: они рано созревают, некоторое время - довольно, впрочем, недолгое - выглядят очень аппетитно, а затем падают в первую же подставленную руку. Память о былой красоте они бережно хранят всю жизнь.
Закрыв дверь, она задела меня плечом - то ли заигрывая, то ли просто потому, что выпила лишнего. Скорее второе: вместо духов блондинка обдала меня терпким запахом джина. Затем она расстегнула свою траченую норку и обольстительно улыбнулась. "Возьми меня, если ты мужчина, - говорила эта улыбка. - Все от тебя зависит". Так всю жизнь они и не могут избавиться от мучительного желания упасть в те самые руки, что когда-то раз и навсегда отучили их от трогательного и по-детски беспечного самолюбования.
- Теперь я на мужа больше не работаю, - сказала она, - но, раз его нет, справимся и без него. Сейчас у нас продается много прекрасных домов.
Блондинка подставила мне стоявший у письменного стола стул, при этом сама качнулась в одну сторону, а ее норковый жакет - почему-то в другую. Я сел. На пластиковой крышке стола лежали густой слой пыли и прошлогодний отрывной календарь.
Рядом с календарем было сложено несколько небольших блокнотов с фотографией плотоядно улыбающегося курносого человека в веселеньком галстуке. "Бен Мерримен, агент по продаже недвижимости. Выгодно и надежно", - значилось под фотографией.
- Много прекрасных домов, - повторила жена Мерримена, садясь напротив меня. Вид у нее был очень деловой, а вот поза довольно легкомысленная. - Какая именно недвижимость вас интересует, мистер…
Я достал бумажник и извлек оттуда визитную карточку, которую, не подозревая о моей профессии, вручил мне в Санта-Монике один страховой агент. На визитной карточке стояло: Уильям С. Уилинг-младший.
- Уилинг, - представился я. - Мне нужен большой, солидный дом, что-то вроде белого особняка в колониальном стиле, который сегодня попался мне на глаза в Атертоне. Судя по объявлению, занимается продажей этого дома ваш муж.
- Вы, наверно, имеете в виду дом Мандевилла на Уайтокс. За высокой каменной стеной.
- Совершенно верно.
- Мне очень жаль, - судя по выражению ее личика, ей и в самом деле было очень жаль, - но этот дом продан. Увы. Вы могли бы сделать ужасно выгодную покупку: владелец уступил несколько тысяч.
- А кто был владельцем этого дома?
- Некая миссис Уичерли. Роскошная дама, с деньгами. Бену она сказала, что отправляется путешествовать.
- Куда?
- Понятия не имею. - Миссис Мерримен смотрела на меня своими широко раскрытыми невинными глазами цвета спелой сливы. - Но вы ее даже не ищите - только время зря потеряете. Дело сделано, даже бумаги, кажется, подписаны. Новые владельцы не сегодня завтра из Окленд-Хайтс переедут. Прекрасные люди. Бен говорит, они без звука всю сумму наличными выложили. Ну да ничего, на этом доме свет клином не сошелся - есть и другие, ничуть не хуже.
- Но меня интересует именно этот дом. Ведь табличка "Продается" все еще висит.
- Мало ли. Бену давно надо было ее снять. Если б он побольше делом занимался…
Тут открылась входная дверь, и вместе со сквозняком в комнату влетел какой-то человек. Сначала я решил, что это Мерримен, и встал, повернувшись к нему лицом. Но вместо Мерримена я увидел мужчину помоложе, в синем, под цвет глаз, мохеровом свитере, со светлыми волосами и маленькой, точно приклеенной, бороденкой.
- Где Бен? - спросил он у блондинки. - Говори как есть, кукла.
- Откуда я знаю. Он уже два часа назад должен был прийти. Сказал, что у него встреча.
- С Джесси?
Блондинка поднесла руку ко рту. Сквозь прозрачную кожу видны были разбегающиеся веером, словно побеги плюща, вены. Она сунула в рот кончик среднего пальца и крепко его прикусила.
- Джесси? А при чем тут Джесси?
- А при том, что он сегодня приставал к ней, когда я был в магазине. Мне это не нравится.
- С ума сойти можно. - Миссис Мерримен вынула палец изо рта. - А ты уверен, что Джесси не сочиняет?
- Уверен на все сто.
Бородатый поднял сжатую в кулак руку и красноречиво потряс ею. На костяшках пальцев видны были следы, скорее всего, от зубов. В его синих глазах притаилась злоба. Он провел кулаком по своей жидкой бородке и сказал:
- Бен уже не первый раз к ней лезет. Просто я раньше тебе не говорил. А сейчас предупреждаю: не уймешь его сама - уйму я. Так и знай. Я же в любой момент могу на него…
- Отстань от Бена.
- Пускай он сначала отстанет от Джесси. Что это с ним? Тебя, видать, разлюбил?
- Ты что, спятил? У нас все в ажуре. - В ее голосе прозвучала ирония. - А теперь уходи. Не видишь, у меня клиент?
- С каких это пор ты стала по вечерам работать на Бена?
- Неужели непонятно? Мы с ним договорились у него в конторе встретиться. Думали ради разнообразия вечер в городе провести.
- А когда он придет, как ты думаешь?
- Теперь уж не знаю. Решил небось, что без меня ему веселей будет.
- Не иначе. Значит, передашь ему, чтоб мою телку не трогал.
- А ты передай своей телке, чтобы она поменьше задом крутила.
Они обменялись злобными улыбками старых врагов, и бородатый ушел, грохнув дверью. А блондинка вновь опустилась на стул и уставилась в пустоту.
- Сукин сын, - процедила она. - Лезет не в свое дело. - Тут она вспомнила про меня и сказала более миролюбиво: - Не обращайте на меня внимания. Я сейчас приду в себя. Дайте мне всего одну минуту, хорошо?
Чего-чего, а одной минуты мне было не жалко. Она зашла за перегородку и закрыла за собой тонкую дверь. Послышалось бульканье. Все алкоголики почему-то считают, что спиртное льется из бутылки в стакан совершенно бесшумно.
В комнату блондинка вернулась с накрашенными губами и абсолютно пьяной улыбкой.
- Я тут посмотрела, сколько стоил дом Мандевилла. Если он вас действительно интересует, мы могли бы попробовать договориться с его новыми владельцами. Дом обошелся им так дешево, что, даже если они перепродадут его вам с выгодой для себя, вы все равно в накладе не останетесь. Даже если они захотят за него шестьдесят тысяч - это гроши, ведь первоначально он стоил восемьдесят, а строительство нового дома по нынешним ценам обошлось бы в целых сто двадцать тысяч.
- Вы, я вижу, неплохо во всем этом поднаторели, - сделал я ей комплимент, сопроводив его дежурной улыбкой.
- Спасибо, сэр. В свое время я Бену много помогала. - И блондинка, облокотившись на стол, продемонстрировала мне в ответ на похвалу свое весьма аппетитное декольте. - Нет, серьезно, вас этот дом действительно интересует?
- Очень интересует. Может, покажете мне его, а там и о цене сговоримся?
- Прямо сейчас?
- А почему бы и нет?
Ее взгляд скользнул мимо меня на окно, за которым шумел уличный транспорт:
- Нет, знаете, лучше бы мне сейчас не отлучаться. А вдруг Бен все-таки придет? Бывают ведь в жизни чудеса. Если вы не можете подождать до завтра, я дам вам ключи. Вроде бы электричество в доме не отключили.
Она опять зашла за перегородку и опять вернулась с хмельной улыбочкой:
- Простите, но Бен, должно быть, забрал ключи.
- Не беспокойтесь, я зайду завтра.
От Камино-Реал до Уайтокс-драйв оказалось меньше мили. На этот раз железные ворота были широко распахнуты, а с цепи уныло свисал раскрытый висячий замок. Я подобрал несколько валявшихся на дорожке газет: самая свежая была от семнадцатого ноября, а самая старая - от третьего; Феба же исчезла днем раньше.
Над деревьями сквозь нависшие серые тучи пробивалась луна. Я плелся по аллее к дому, и мне казалось, что с каждым шагом дом становится все больше и больше. При свете фонаря его фасад был похож на огромный белый склеп.
Входная, с орнаментом дверь была закрыта, но не заперта. Я вошел и нащупал на стене выключатель. На паркетном полу лежали комья грязи и визитные карточки агентов по продаже недвижимости. В конце коридора, изящно загибаясь, вела наверх, в темноту, витая лестница с белыми перилами.
Я вошел в большую комнату и повернул выключатель. Под потолком тусклым желтым светом как-то нехотя зажглась старинная хрустальная люстра. Обстановка комнаты вполне этой люстре соответствовала: из разных углов угрюмо смотрели друг на друга старые полосатые английские диваны, а над белым мраморным камином с газовым обогревателем висел портрет маслом какого-то тучного джентльмена в двубортном пиджаке.
Вместе с тем современные вкусы хозяйки - или хозяев - тоже давали о себе знать: со старой мебелью никак не вязались разноцветные занавесочки на окнах, возле камина стоял новенький проигрыватель красного дерева с пластинкой "В Китай по волнам", а на белой двери висела пробковая доска для метания стрел.
Я закрыл исколотую стрелами дверь, выдернул одну стрелу из пробковой доски, отошел к камину и метнул стрелу в мишень. Попал. Затем я стал бродить из комнаты в комнату, мурлыкая себе под нос "В Китай по волнам" и вспоминая историю, которую читал еще в школе и которая произвела на меня большое впечатление. Называлась она "Видение мирзы".
Мирзе привиделся мост, по которому шли пешком люди, много людей, все население земли. Время от времени кто-то один случайно наступал на потайной люк и куда-то проваливался, однако исчезновение его оставалось незамеченным - люди продолжали идти через мост, пока не попадали ногой в потайной люк и не скрывались из виду.
На свой люк я наступил, поднявшись наверх по витой лестнице. Правда, то, на что наступил я, никак нельзя было назвать люком, тем более моим. Это было человеческое тело, которое при соприкосновении с моей ногой издало какой-то глухой жалобный вздох, как будто и в самом деле провалилось через люк в глубокую яму.
Я осветил лежавшего, но фонарь мне не помог: вместо лица у него была застывшая кровавая маска. Веселенький галстук и строгий темный костюм в сочетании с изувеченным мертвым лицом имели какой-то жалкий и даже трогательный вид.
Пиджак был пуст. Чтобы залезть в задний карман брюк, тело пришлось перевернуть. Покойник был ужасно тяжелый - не человек, а чугунная плита. В бумажнике я нашел четыре доллара и водительские права на имя Бена Мерримена. Маленький пистолет отсутствовал.
Чтобы не переворачивать тело снова, я засунул бумажник не в задний, а в нагрудный карман, затем опять вытащил его, протер носовым платком и положил обратно. Лежавший на полу фонарь сверлил меня своим круглым желтым глазом. Я подобрал его и вышел на улицу.
На обратном пути в контору Мерримена я остановился на заправочной станции "Сазерн-пасифик". Время было позднее, и сама станция была уже закрыта, но телефон-автомат, по счастью, находился не внутри, а снаружи. Я снял трубку и позвонил в полицию.
Миссис Мерримен я застал в той же позе, за письменным столом. Когда я вошел, она подняла на меня свои пьяные глаза и с застывшей улыбочкой проговорила:
- К сожалению, Бен еще не вернулся. Вот сижу тут одна, скучаю. Хотите, поскучаем вместе. - Она обратила внимание на выражение моего лица и скорчила гримасу: - Что случилось?
- Мне нужен адрес миссис Уичерли.
- У меня его нет.
- Должен быть, раз вы продавали ее дом.
- Продавал Бен, а не я. Говорю же, я на него больше не работаю. Пусть сам свои делишки обделывает.
- Тогда дайте мне посмотреть документы на продажу дома.
- Зачем они вам? Хотите, что ли, без нашего посредства сделку заключить?
- С чего вы взяли? Я хочу знать, где находится миссис Уичерли, только и всего.
- В документах на продажу ее нового адреса нет. Пойдемте, я вам покажу одну бумажку.