Ничего не говоря, она взглянула на меня, потом прошла к драпированному креслу в углу комнаты и шлепнулась в него, забросив ноги на подлокотник. Она крайне небрежно обращалась с этими длинными стройными ножками. И под ее платьем явно не было ничего, кроме самой Эйлы.
Я рассказал им, зачем пришел сюда, и минут десять мы обсуждали тот вечер, так и не раскрыв ничего нового. Когда я рассказал о попугае, оба они выглядели озадаченными. Они подтвердили то, что мне говорил Джозеф Борден. Я хотел уже уходить, когда вспомнил слова Энн о картинах Питера и как бы случайно представился "любителем".
Лицо Питера посветлело.
- Правда? Прекрасно. Пройдемте сюда… Я только что закончил работу. Возможно, она заинтересует вас.
Я пошел за ним в студию, а впереди нас шествовала Эйла, и надо сказать, шествовала она превосходно. Я окончательно убедился, что под платьем у нее ничего нет. Платье охватывало талию, облегало бедра, и, когда она шла, под тонкой материей легко угадывалась твердая плоть.
В середине комнаты на мольберте стояла большая картина. За ней виднелся низкий драпированный диван. Эйла прошла к нему, откинулась на спинку, позволив платью едва прикрывать свои бедра. Действительно едва. Я отвел взгляд в сторону и посмотрел на картину.
Она оказалась так себе. На мой вкус, конечно. Он расписал ее как ад - тут перемешались кривые линии, могильные холмы, какие-то кляксы, и я от нее дурел.
Питер тревожно взглянул на меня.
- Нравится?
Я пожевал губу. Очевидно, это было "современное искусство". Возможно, "Симфония лжи" или "Заря над критикой". Я не знал, что бы такого сказать без обмана.
- М-мм, да уж. Действительно.
- Конечно, тут надо еще повозиться, прежде чем выставлять на демонстрацию. Это из моего позднего… Диана после охоты. Честно говоря, не верю, что создал бы подобный эффект с другой моделью. И только Эйле удалось объединить сущность - вдохновение, драму и огонь…
- Эйле?
Я взглянул на пеструю картину.
- Так это Эйла?
Питер Саулт нахмурился. Я свалял дурака.
- Конечно, - сказал он резко. - Это козлу понятно. Смотрите!
Он ткнул в картину кистью.
- Вот мотив…
Он замолчал и повернулся к печальной девушке.
Она кивнула и, пожав плечами, слегка дернула подол платья. Оно начало расстегиваться. Я оказался прав - под ним ничего не было. С явно наигранным равнодушием она подняла руки к воротнику и потянула платье к плечам. Прошла секунда или две, но мне казалось, что она раздевалась очень долго, словно каждое движение выполнялось с преувеличенной, провоцирующей медлительностью.
Платье сползло с плеч, оголив дерзкую высокую грудь. Казалось, Эйла почти не осознавала своей абсолютной наготы, но ее большие темные глаза застыли на мне. Мгновение она придерживала платье на бедрах, прикрыв изгиб талии и верхнюю часть бедер. О, Боже, она походила на свои черные брови, летящие ввысь. Полная грудь выпирала вперед, ноги слегка раздвинулись, белая кожа создавала изумительный контраст с черной тканью. Она выглядела почти непристойно голой. В тот миг мне подумалось, что эта жаркая сильная женщина и в аду получит наслаждение.
Платье упало на пол. Эйла повернулась, шагнула к дивану и погрузилась в него, закинув руки за голову. Она подняла правую ногу, затем опустила ее на одежду и неподвижно замерла.
Питер о чем-то говорил, но я его почти не слушал. Он что-то объяснял о "светотени… символических элементах… тональной необходимости" и множестве других непонятных вещей, а я смотрел на Эйлу. Как я понимал, в этой комнате она была единственным произведением искусства, сочетая в себе все необходимые элементы, символизм и прочее.
Питер мог говорить только о картине. Не отрывая глаз от Эйлы, с почти диким одобрением, я делал в соответствующие моменты какие-то идиотские замечания. Эйла повернула голову и, похотливо улыбаясь, смотрела на меня.
Питер начал поворачиваться ко мне, и я тут же перевел взгляд на него. Он счастливо улыбался.
- Спасибо вам. Но если бы вы посмотрели на нее, когда я закончу.
- Действительно, - подтвердил я. - Могу представить.
Питер отвернулся к картине и начал работать. По мне он мог бы этого и не делать, но художник вдохновенно тыкал кистью то здесь, то там. Я молча ждал. У меня больше не было вопросов к нему, но, думаю, один или два вопроса я мог бы задать Эйле.
- Где, черт возьми, желто-кремовая? - вдруг заорал Питер… Я вздрогнул.
- Что?
- Желто-кремовая. Ну что же тут творится?
Он переворошил длинную коробку, заполненную сморщенными тюбиками.
- Эйла, где, черт возьми, желто-кремовая?
Она пожала плечами и приподнялась на локте. Ее длинные волосы волнами стекали на белое плечо.
- Черт, - воскликнул Питер и выскочил из комнаты.
В передней раздался звук хлопнувшей двери. Эйла взглянула на меня. Я спросил через несколько секунд:
- Куда он ушел?
- Наверное, в гараж. У него там краски и всякий хлам.
- А-а. Только в гараж.
Она улыбнулась. Это было не просто обольстительная улыбка. Ей благоволил сам дьявол. И улыбка казалась обольстительно прекрасной.
- Мистер Логан, - произнесла она.
- Да?
- Идите сюда.
Ее голос напоминал трепещущее контральто. Он был глубоким и мягким, как темнота - как чернота. Он походил на черноту ее волос, бровей и огромных печальных глаз. Я подошел к дивану.
- Присаживайтесь, - предложила она.
Я сел рядом с ней, и она прошептала:
- Смотрите на меня.
Эти слова удивили меня? Я ожидал, она скажет что-нибудь иное.
- Что вы сказали?
Дыхание бессознательно замедлилось.
- Смотрите на меня, мистер Логан. Просто смотрите на меня. Вы понимаете?
Она говорила очень медленно, почти лениво.
- Нет, ничего не понимаю…
Какой странный разговор.
Она откинулась на локти, затем легла на спину, сложила руки по бокам и вытянула ноги.
- Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Мне нравится, когда мужчина смотрит на меня.
Она облизала губы и улыбнулась.
- Вот почему я так себя веду. Я наслаждаюсь. Это наполняет меня радостью.
Секунду она молчала.
- Питер смотрит сквозь меня. А вы нет. Я знаю, вас возбуждает мое тело. Правда? Возбуждает? Вы возбуждены?
- Да. Конечно, Эйла.
- А вас зовут Марк?
- Да.
- Смотрите на меня, Марк. Сядьте ближе… еще ближе, Марк.
Я придвинулся к ней, рассматривая ее странное и прекрасное лицо, изящную бесстыдную белизну ее тела. Я провел ладонью по ее талии и погладил взбухший холмик груди. Она медленно поворачивала голову из стороны в сторону, не отрывая глаз от меня.
- Нет, не прикасайтесь ко мне. Не сейчас, Марк.
Она взяла мою ладонь, отвела ее в сторону и снова разбросала руки по бокам. Ее кожа сияла в свете лампы. Пока я смотрел на нее, она подняла одну ногу, согнула ее в колене, медленно скользнула голой ступней по материи дивана и опустила ее вниз. Затем подняла и опустила другую. Я взглянул в ее лицо. Она закрыла глаза и по-прежнему улыбалась.
Я коснулся ее бедра, почти непроизвольно погладил кожу, и она открыла веки. Эйла смотрела на меня и медленно облизывала губы.
- Правильно, - прошептала она. - Сейчас правильно, Марк.
Я склонился над ней. И вдруг в передней хлопнула дверь.
Лицо Эйлы не изменилось, но я скатился с дивана и вскочил на ноги.
- Я… лучше уйду.
- Не думай о нем.
- Что?
- Не думай о Питере. Для него я только модель. Останься.
Я покачал головой. Питер вошел в комнату. Он сжал в руке серебристый тюбик и погрозил им в нашу сторону.
- Желто-кремовая, - весело закричал он.
Мне захотелось врезать ему в челюсть.
Питер начал размазывать на холсте пятна желтого цвета. Эйла вернулась в прежнюю позу. Через минуту или две она повернула голову и взглянула на меня. Ее ярко-красные губы томно сложились в улыбку. Потом она снова отвернулась. Длинные алые ногти мягко царапали ткань. Пальцы двигались, и я слышал шуршащий звук, который они создавали.
Питер пятнал картину. Я повернулся и ушел.
В баре на бульваре, даже не почувствовав вкуса, я проглотил гамбургер и кружку черного кофе. Несколько минут ум терзали мысли об Энн Вэзер, потом об Эйле Вайчек. На душе стало невыносимо. И тогда я отправился домой - в меблированные комнаты Гордона.
Разбудив клерка за дежурным столом, я получил ключ и поднялся на лифте на пятый этаж. Войдя в комнату, я запер за собой дверь и нащупал небольшую настольную лампу. Выключатель щелкнул, но ничего не произошло. Комната оставалась темной, и я предположил, что перегорела лампочка. Пожав плечами, я похлопал по стене и нашел настенный выключатель. Палец нажал на него, и вновь ничего не случилось - только слабый щелчок в темноте. Я беспомощно осмотрелся, затем меня озарила догадка. Я автоматически втянул голову в плечи, вспомнив свет на лестнице внизу и в коридоре за дверью. Я пригнулся и потянулся за револьвером, но позади меня в воздухе что-то просвистело, и моя голова взорвалась.
Я плыл… плыл…а моя голова пульсировала и трещала, словно ее сжимали в тисках. Перед глазами воронкой клубилась паутина. Череп казался необъятным, но он был сжат, ныл от боли и рассыпался на куски. Я услышал рядом с собой какой-то шум и попытался открыть глаза.
Ни мысли, ни проблеска света. Хотел подняться, но не смог пошевелиться. Кто-то связывал меня, прижимая к полу. Голова дернулась, черный мир прыгнул на меня, и я почувствовал ладони на своей руке. Ощутил прикосновение этих ладоней к своей коже. Они были не на рубашке и на пиджаке, а на коже. Но разве я снимал пиджак? Как долго я лежу? Мне захотелось подняться, хотелось разобраться, что происходит.
Потом у меня заболела рука. То была внезапная боль, резкая, как игла - она впивалась в мою плоть. Прямо на сгибе руки, прямо в вену. Неудержимая паника охватила меня, и я вспомнил похлопывание Брюса по локтю… и его объяснения. Боль в руке - там, где Брюс говорил… О, нет! Я, наверное, схожу с ума. Это невозможно.
Я по-прежнему ничего не видел, но в моих глазах вспыхивал свет, в голове пульсировало. Рука на груди прижимала меня к полу. Другая ладонь - на моей руке. Чернота усилилась. Она стала глубже и шире. Словно я медленно падал в теплую тьму, падал и плыл, падал и плыл.
Стало трудно дышать. Я чувствовал, что меня душат. Мне что-то засовывали в рот, грубо вминая в горло язык. Я расслабился. Голова уже не казалась расколотой. Я устал, просто устал… Теперь до меня доносился голос. Приятный плавный голос. О, как я чертовски устал.
Глава восьмая
Когда зазвенел первый будильник, я приподнялся на локте и взглянул на часы. 07.00 - пора вставать. Я выключил звонок, снова лег и начал ждать, когда меня выбросит из постели трезвон второго будильника. Но он в это утро почему-то не прозвенел. Я наконец поднял отяжелевшее веко и осмотрел комнату. Видимо, пьянка закончилась около трех ночи. Я опять забыл проветрить комнату, но одни часы все же завел. Моя голова всегда по утрам кажется куском цемента, но сегодня она была тупее обычного.
Стоило зевнуть, как в голове запульсировало. Я глупо заморгал, провел рукой и нащупал пластырь на затылке. Вспомнились Люцио и его приятель, который вчера у Джея продырявил мне череп. Все-таки придется отплатить должок, и, возможно, для этого сегодня подходящий день.
Да бес с ними. Я добрался до кухни, заварил кофе и по пути в ванную зевнул еще раз. Пять минут под душем и, растираясь толстым полотенцем, я наконец проснулся. Только сейчас на глаза попалась маленькая красная точка на локтевом сгибе левой руки. Немного покалывало, но это мелочь, так что нечего волноваться. Я смазал пятнышко йодом, прошел на кухню и налил кофе. Пока одевался, он остыл.
Я заглянул в стенной шкаф и выругался. Где, черт возьми, серый костюм, в котором я был вчера? На полу валялась обувь, но полуботинок не было. Я почесал голову и осмотрелся. Вроде бы все в порядке. Одежда опрятно сложена на кресле; ниже, на полу, - вычищенные коричневые туфли. Меня удивила одежда. Я всегда вешаю ее в стенном шкафу, если не переберу вдвое, а то и втрое.
В голову лезли всякие мысли. Может, я загулял прошлой ночью? Сначала выпили с Джеем, потом с Энн. Какая странная эта Энн. Хотя интригует. Но потом я не пил. Повидал Бордена, Питера и Эйлу. Вот где лакомый кусочек. Самая обольстительная улыбка, какую я видел. Поймав себя на том, что подмигиваю, я сделал серьезное лицо. Не помню, пил ли я, когда пришел домой. Дьявол, я даже не помню, чтобы раздевался. Ох, смотри, Логан. Должно быть, стареешь, дружок.
Я пожал плечами, надел коричневый брюки, чистую рубашку, яркий галстук и коричневые туфли. Потом вернулся на кухню и поджарил яичницу. После второй чашки кофе, пройдя в спальную, я открыл ящик комода и вытащил наплечную кобуру. Посмотрев на нее секунду, я испытал дурное предчувствие. Револьвера не было.
Я перерыл все ящики, но оружие исчезло. Это мне вообще не понравилось. Мощный "магнум-0.357" - не та вещь, которую можно где-то оставить. Чтобы обыскать всю квартиру, мне потребовалось двадцать минут. Я даже спустился к машине и порылся там. Нулевой результат. Вернувшись домой, я растянулся на диване в полумраке передней комнаты и попытался остановить поток мыслей, который бушевал в моей голове.
Может, это день такой. Бывает, проснешься, встанешь с постели и уже знаешь, что весь день пойдет насмарку. Видимо, я все же напился. Снова заныл затылок, с каждым ударом сердца моя голова мягко пульсировала. Возможно, виной всему сотрясение мозга? Я вспомнил, что когда вчера выходил из магазина Джея, все какое-то время уплывало из фокуса. Правда, это длилось несколько секунд, а потом мир снова стал прочным и твердым. Да, думалось с трудом.
Я все еще сидел на диване, когда в дверь постучали. Это был громкий стук, и он напугал меня. Я взглянул на часы - 08.02. Черт возьми, кого принесло в такую пору? Я подошел к двери и открыл ее. Взгляд скользнул по офицеру в полицейской форме, а потом - по парню в коричневом костюме, который стоял прямо передо мной.
- Привет, Марк.
Я присмотрелся к штатскому. Так это же Хилл. Детектив Джим Хилл, мой приятель.
- Привет, - ответил я. - Наверное, какой-то убийца скрывается рядом? Или тебе нужен совет по технике?
Он даже не расщедрился на улыбку.
- Ничего, если мы войдем, Марк?
- О, дьявол, конечно. Может быть, по чашке кофе?
Они прошли внутрь. Я направился на кухню, но Хилл остановил меня:
- Не надо кофе, Марк. Мы к тебе по делу.
Ему, казалось, нездоровилось.
- По делу? - удивился я. - В такой час? Ну вы даете!
Он прикусил губу и посмотрел на меня. Я перестал смеяться.
- Тогда какого дьявола? Ты ведешь себя так, словно я болен сифилисом.
- Да? А как насчет того, чтобы прокатиться с нами, Марк?
- Куда?
- В участок.
- Зачем?
- Там и объясним.
Я несколько секунд смотрел на него, а он смотрел на меня.
- Ты шутишь?
- Нет.
Он больше ничего не говорил, просто сидел и ждал. Я вздохнул.
- Тогда подожди, пока я оденусь.
В спальной я вытащил из стенного шкафа коричневый твидовый костюм. В дверях стоял полицейский и следил за мной. Пришлось слегка задеть его, чтобы вернуться к Хиллу.
На улице я направился к своей машине, но Хилл сказал:
- Ты поедешь с нами, Марк.
Я забрался на заднее сидение в темноту серой машины. А вскоре показалась городская управа. Мы вошли в полицейское управление и двинулись мимо одинаковых дверей. Я приходил сюда много раз, но никогда у меня не было такого эскорта. Впереди, в самом конце коридора, находился сыскной отдел. Мы свернули налево, к двери с табличкой: "Кабинет 42. Отдел по расследованию убийств".
Когда мы почти достигли кабинета, я спросил:
- Хилл, ради Христа, ты можешь расстегнуть свою губу?
- Да, Марк. Через минуту.
Мы повернули за угол и вошли в комнату 42. Я видел ее сотни раз, но теперь она выглядела иначе - длинный исцарапанный коричневый стол у больших окон, другой стол - у двери, стулья с прямыми спинками, календарь из покойницкой и маленький кабинетик справа.
И еще Грант. Капитан Артур Грант, следователь по особо тяжким преступлениям. Он стоял, подперев спиной стену, высокий и обманчиво тонкий, со стальными мышцами под плохо пригнанным пиджаком. Его плечи слегка обвисли, и он жевал густые аккуратные усы, посматривая на меня холодными темными глазами. Упрямый, но лучший из полицейских, которых я знал, и еще - самый лучший из всех людей.
Он выглядел усталым. На столе перед ним громоздилась стеклянная пепельница, заполненная окурками, и некоторые из них были едва прикурены. Наверное, он находился здесь довольно долго.
- Привет, Марк.
И все. Обычно мы немного шутили, но только не в этот раз.
- Что случилось, Арт?
- Марк, - произнес он, - сделай-ка вот что. Скажи, чем ты занимался этой ночью. Ты знаешь порядок допроса.
Я знал порядок допроса - это верно - и даже обошелся без конституционных предостережений. По крайней мере, дважды в неделю я являлся сюда и отчитывался капитану.
- Что за дьявол, Арт? В чем меня подозревают?
- Дело серьезное, Марк.
Он казался несчастным, и таким я его никогда не видел. Он был моим другом. Но, черт возьми, если у него есть основания подозревать меня, пусть сам и шевелится. Я ему тут не помощник.
- Ладно, Арт. Что ты хочешь знать?
В комнате появился еще один в штатском - сержант, которого я где-то встречал. Полицейский в форме отстал по дороге.
- Начинай с семи часов прошлого вечера, - сказал Грант. - Все детали вплоть до этого момента.
- Ясно.
Я сел на стул, который мне предложили. Хилл устроился напротив меня с другого конца стола. Арт и сержант остались стоять. Я принялся рассказывать. Сначала о своем визите к Джею после семи вечера. Я вкратце описал то, о чем мы говорили, потом - встречу с Энн, Борденом, Питером и Эйлой.
- Когда я вернулся к себе…
- Что? Что ты сделал, Марк? - подгонял меня Хилл.
- Ну, я вошел, конечно, и думаю, сразу завалился в постель. Должно быть, до чертиков устал.
- Должно быть? Ты не знаешь?
Небольшая судорога испуга сжала мое горло. Хилл уже начал травлю, но никто так и не объяснил мне, почему я здесь. Я приблизился к той точке кипения, когда хочется знать все до конца.
- Одним словом, я устал и, честно говоря, не помню того момента. Я вчера получил по голове и, возможно, поэтому не помню.
Арт резко спросил:
- За что? Ты не говорил об этом, Марк.
- Но это и случилось раньше. Пара парней. Они доставили Джею Вэзеру несколько плохих минут, и я обещал ему прийти на помощь. Но мне ничего не удалось. Их было двое, и пока я разбирался с первым, второй пробил мне череп.
- Значит, эта заплатка оттуда? - спросил Хилл.
- Да.
Я ткнул в свой затылок.
- Должно быть, парень треснул меня рукояткой.