Странно, но меня никто особенно не стеснялся. Все считали, что у девчонки моего пошиба на мозгах нет ни одной складки. В мятном пару русской бани и в лазурных водах бассейна на Багамах я казалась им просто симпатичной вещицей из секс-шопа. И я почти в открытую фиксировала их "тёрки", попивая то квас, то шампанское. А если спрашивала о чём, то только о камешках и шубках – как полагалось по роли. Далее все презенты продавались, а средства шли на финансирование "Семьи". Других источников дохода у нас не было. Пришлось расстаться даже с бриллиантовой серёжкой из пупка.
Между делом, я взяла в лизинг, а после выкупила кросссовер "Вольво СХ-90". Перекрасила его в любимый пурпурный цвет. Я свою машинку холила и лелеяла, умащивала спреями. Смахивала замшей каждую капельку с кузова и драла по три шкуры с механиков, прислушиваясь, не барахлит ли мотор. Смотрела за фильтрами и аккумуляторами. Едва не кидалась с кулаками на каждого, кто слишком громко хлопал дверцей.
К шведским маркам меня приохотили родственники Маамуна. Каждый из них начинал с какой-то модели "Вольво". Например, мой бывший имел автомобиль четвёртой серии. И часто использовал его как гоночный. Правда, при мне Маамун уже пересел на "мерина".
Смешно, но и "папик" тоже когда-то "запал" на "шведа". Это был белый SAAB-900. Причём оба держали фотки этих авто в телефонах, всем их показывали. И ностальгически вздыхали, словно видели лицо далёкой возлюбленной. "Шведы" были подержанные, изрядно поколесившие по родным дорогам. Но всё равно и для арабов, и для таджиков, и для других перспективных южан они навечно остались мерилом первого жизненного успеха. О таком всегда приятно вспоминать.
Самозабвенно гоняя по загородным трассам и по Кольцевой дороге, я рисковала размазаться в блин. Вскоре я получила кличку "Шумахер". "Все вокруг хотят приложить меня, но я неуловим!" – частенько думалось мне в пиковые моменты. Эту фразу где-то вычитал Богдан и передал мне, напутствуя перед поступлением в автошколу. Так оно вообще-то и получилось. Я уже давно играла в "машинки" как в "стрелялки", испытывая при этом невероятный восторг.
Меня "прикладывали" часто – особенно поначалу. Больше всего до сих пор ненавижу Т-образные перекрёстки, где пострадало очень много народу. Стукнули пару раз и меня. Теперь я в таких местах сильно кручу головой, пытаясь предусмотреть все случайности. Кручу так, что потом разрывается шея.
Один раз вела объект с Гражданки в Центр. Съезжала с Первого Муринского на Лесной; делала левый поворот как раз через букву Т. Я очень торопилась – боялась потерять "Ауди Е-Трон". Смотрела только за ним, а за дорогой – постольку-поскольку. Вижу – на Лесном все встали. И – вперёд! Не заметила, что за одним "Форд-Фокусом" стоит точно такой же. Они идеально слились – раз. И второе – "Форд" тоже торопился. Дал мне в багажник слева – аж вся жизнь пронеслась перед глазами. Ещё немного – и въехал бы прямо в мою дверь.
Объект я, разумеется, потеряла, да ещё на неделю попала в больницу. Дядя очень разозлился, но сказал только: "Шумахер хренов! Теперь только в паре будешь работать, пока нормально водить не научишься…" Тогда мне стало смешно. А после того, как Михаэль разбился, катаясь на горных лыжах, кличка стал уже не забавной, а страшненькой.
Той Марьяны, которая в четырнадцать лет пила и курила, пробовала гашиш и коноплю, больше не было на свете. Дочь капитана Ружецкого и племянница генерала Грачёва не имела права так себя вести. Дядя Сева потом признался, что не ожидал от меня такого подвига. Думал, что вот-вот сорвусь и вновь покачусь по наклонной – уже навсегда.
Лёлька за это время уже окончила Университет ГПС МЧС России. Получила парашютную, водолазную и альпинистскую подготовку. Девчонок готовили там для работы в Госпожнадзоре, на экспертизе пожаров и в кинологической службе. Но Лёлька рвалась именно в спасатели – чтобы работать "в поле".
И летом 2010 года, когда торфяные пожары взяли Москву в кольцо, именно там проходила практику. А позже, в виде исключения, была зачислена в подразделение, переброшенное с той же целью в Хакассию. Там Лёлька и получила травму. Одно хорошо – быстро поправилась, восстановилась и вернулась в нашу группу. На это ушло меньше двух лет. Молодец она, даже "академку" в институте не взяла, справилась.
У дяди на планёрках мы использовали только юридический слэнг. Дело в уголовке могло быть только возбУждено, но никак не возбужденО. Последнее слово считалось непристойным. Это как компАс, дОбыча, квАртал, рУдник. Все знают, что это неправильно. Но никто уже не пробует делать замечания – давно смирились.
За это время Лёлька несколько раз устраивалась телохранителем – к жёнам и детям серьёзных решал. И там тоже узнавала много интересного. Правда, надолго не задерживалась – приходилось очень уж унижаться. А в пожарной части числилась для того, чтобы шёл стаж службы по специальности. Правда, по этой же причине Лёльку теперь неохотно выпускали за границу, к отцу.
А вот я уже начала выезжать – в Европу, в Штаты. Кушала кальмаров по-средиземноморски. Толкалась в шумных очередях во время американской "чёрной пятницы". Она следует за Днём благодарения, что в конце ноября, и предваряет рождественские распродажи.
В прошлом году такая пятница была двадцать восьмого числа. И "папик" купил мне очередную шубку – на сей раз из енота. Кроме того, торжественно надел на руку прекрасный золотой браслет с гелиотропами. Правда, долго мне наслаждаться не пришлось. У группы возникли финансовые проблемы. Кроме того, подоспело время вносить очередной платёж за "вольвочку".
Была и третья причина. О ней, кроме нас с Лёлькой, никто не знал. Мы тайком копили деньги для поездки на озеро Байкал. Очень уж хотелось встретиться с одной милой дамочкой, имя которой однажды узнала вся страна. Она походя сбила на своей "тачке" двух сестёр. Причём одну из них – насмерть. Другая пострадавшая осталась инвалидом на всю жизнь.
А сучка спокойно ушла от ответственности – из-за высокого положения своей мамаши на местной иерархической лестнице. От бешенства у нас с Лёлькой пар валил из ушей. Казалось, что, если проглотим это, действительно станем перхотью, прахом под ногами "хозяев жизни".
Понимая, что подставляем этим всю группу и генерала Грачёва в частности, мы понадеялись на высшую справедливость. Почему-то были уверены, что нас не найдут. Лёлька с горечью говорила мне, что её отец обязательно понял бы всё, помог. За это, видать, его в своё время и выперли из родной страны.
Но, видно, прав был дядя, когда говорил, что справедливость от Дьявола. Для отвода глаз мы взяли путёвки на Алтай. За день до отлёта из "Пулково" дядюшка всё отменил. Путёвки отдал родителям Влада, а нам с Лёлькой пообещал шикарную замену – по выбору. Но только потом, уже весной…
Мой загранник почти постоянно был в деле. Влад и Лёлька работали, Михон увился. У Богдана не было даже лишней минуты. К тому же, никто из них не мог бы сделать мою работу. И я не имела права на ошибку. Меня приглашали в круизы, и я охотно ехала. Пьяные и расслабленные господа была невероятно болтливы.
Так мы и оказались с "папиком" в Канаде – на последнее Рождество. Там пекли печенье и делали шоколад, швырялись друг в друга сосульками, пили коктейль "Френч-75". Рахмон всегда любил его больше остальных. А потом улетели в Нью-Йорк, где ровно в полночь по местному времени на Таймс-сквер спустился хрустальный шар. Начал свой отсчёт 2015 год. Рахмон чувствовал, что кольцо вокруг него сжимается. И веселился, как в последний раз. Он только не знал, что я тоже тяну за эту верёвочку своими холёными пальчиками с алым маникюром…
А уже второго января мы прилетели в Питер. После ночного шторма на город опустился туман. Наш самолёт сел последним. Противный, слякотный день сразу же испортил нам настроение. И я почувствовала, что наступивший год принесёт проблемы не только "папику".
Мы мчались из "Пулково" в шикарном "Кадиллаке СиТиЭс" с сидениями цвета старой меди и отделкой из матового дерева. Всю дорогу молчали, чего не было ещё никогда. Я смотрела в туман, скрывший ёлки, свечи, гирлянды. И крепко прижимала к себе маленького йорка Ронни, которого водитель привёз встречать нас в аэропорт. Пёсик безоговорочно выбрал меня в хозяйки – он ведь тоже был мужчиной…
Тетрадь вторая
Глава 5
28 февраля (день). Мы с дядей Севой снова сидели у камина. В креслах, напротив друг друга. Как тогда, в Осиновой Роще. Только не было на мне мутоновой шубки, хоть она и не помешала бы. Я ревела, меня трясло. Будто происходило всё в стылом, почти нежилом доме, а не в уютном гнёздышке Вороновых. Я что-то лепетала, и слёзы текли за ворот. Понимала, что надо уже замолчать. Но всё равно говорила, стараясь не встречаться взглядом с дядей.
В этом Рублёвском посёлке жили дипломаты высокого ранга. Недалеко находились знаменитые Раздоры. Раньше там обитал жених Евгении Вороновой; звали его Анатолий Десятников. После ссоры с ним и возвращалась домой любимая дочка военного атташе, когда напал на неё сосед-алкоголик. Допился до "белочки" и ударил девушку из высшего общества кочергой по голове. Это было в девяносто пятом, когда праздновали пятидесятилетие Победы. Социальные слои после "совка" ещё окончательно не разделились. И рабочие спокойно жили рядом с дипломатами. Сейчас, конечно, такое трудно себе вообразить.
Случилось так, что именно в этом доме решил заночевать и Всеволод Грачёв – тогда ещё подполковник милиции. Ровно год назад он потерял свою третью жену Лилию, а потому часто болтался по чужим "хатам". Маленький Михон и два его старших брата жили тогда с Лилиной матерью и сестрой. Всеволод и обнаружил на ступеньках истекающую кровью Женю, вызвал "скорую". А потом пришёл в клинику проведать пострадавшую. Раз, другой, третий… Кроме того, очень быстро нашёл преступника и разрулил ситуацию.
"Представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь. Другой бы улицей прошёл, тебя не встретил, не нашёл…" – только так, словами из популярной в прошлом песни, и можно выразить нынешние дядины чувства. Иначе никогда бы не жить ему в трёхэтажном коттедже, выстроенном в приятной близости от домов премьер-министра России и видного олигарха. К первому можно отсюда прямо по речке пускать лодочки с фонариками. Крышу дачи второго видно со здешнего балкона.
Кроме ветеранов внешней политики, в посёлке удобно устроились современные силовики и дряхлые партработники советского периода. И у всех губа не дура. Замок Вороновых по тутошним меркам ещё довольно скромный. А вот бывший шеф Вячеслава отгрохал себе дворец из белоснежного натурального мрамора. Впрочем, и это еще не предел.
В "параллельном мире", куда я попала благодаря дядюшке и счастливому случаю, давно всё своё. Школы, рестораны, детские сады, торговые точки. С "быдлом" "рублёвские" не пересекаются даже ненароком. Рублёвка – шоссе тупиковое. Посторонних там нет. Аборигены давно в резервациях. Разве что с обслугой господа вынуждены контачить. И те дерут носы похлеще самих хозяев.
Застройщик в дядином посёлке – не кто-нибудь, а компания Абрамовича. И местные "прыщи земли русской" просто вкладывают денежки в жильё, чтобы потом выгодно его продать. Так поначалу поступил и дядин тесть, но потом прикипел душой к своему "литовскому замку".
Я согласна – трудно не полюбить такую дачку! Шесть спален, столько же уборных, гостевой зал, SPA-зона, своя сауна, бассейн. На первом, техническом этаже – складские помещения, прачечная, автономная котельная. Вроде, даже и бомбоубежище имеется. Короче, не пропадут в случае чего, наши начальники.
Второй этаж занимают гостиная, столовая, несколько гостевых комнат. Третий – полностью хозяйский. Там – спальни, детские, кабинеты, библиотека. Есть и мансарда, где обычно ночую я. Мне могли бы выделить гостевую комнату, даже шикарную спальню – без вопросов. Но из окна мансарды очень красивый вид – на леса и поля. А захочешь полюбоваться посёлком – выходи на балкон. Да, чуть не забыла. В "замке" есть ещё кинотеатр и бильярдная.
Конечно, Вороновых можно понять. Здесь уже никакой сосед-синюха им не страшен. От огромной стеклянной двери широкая лестница ведёт вверх. С потолка свисает хрустальная люстра. На стенах – парадные портреты членов семьи. Как и у всех, здесь много икон. Мать Евгении Юлия Дмитриевна, бывший член КПСС, стала едва ли не кликушей. У неё в спальне вообще целый алтарь.
Мебель в доме от фирмы "Франческо Молон". Это – реставрированный антиквариат. Дубовые шкафы, бархатные диваны, ковры, журнальные столики с инкрустацией. Короче, "тяжела и неказиста жизнь придворного артиста".
Надо сказать, что, по сравнению с другими, Вороновы живут "на троечку". Например, не разводят в пруду сигов и пескарей, не собирают урожаи шампиньонов на участке. И чучел всяких зверей у них нет. Только медвежья шкура в кабинете Вячеслава и оленьи рога в прихожей – но без головы. А про медведей на задних лапах Евгения и слышать не хочет – считает моветоном. Сегодня, как и всегда, Юлия за завтраком жаловалась на дороговизну содержания дачи. Женя в этом с матерью соглашалась. Управляющая компания совсем оборзела – вывоз мусора и охрана столько не стоят. Да и газоны зимой не стригут. Кроме того, у Вороновых свой садовник – приходящий.
Коммунальные платежи скоро вообще оставят без штанов. И прислуга даром работать не будет. Того и гляди переманят соседи. А дом нужно постоянно поддерживать в полном порядке. Кругом – сплошная элита, политическая и эстрадная. Кто-нибудь может и в гости завернуть – по-дружески, без предупреждения. И потому люди ночами не спят – боятся испортить имидж.
О кризисе тут говорить не принято – это якобы по барабану. Но тайком жильё продают, и с большим дисконтом. Торгуются при этом не хуже, чем на турецком базаре. Цену берут с потолка, причём всегда завышают. А потом сбрасывают один-два "лимона" баксов – как шубу с барского плеча. Вопросы решаются просто – за чаем или кофе, в библиотеке. Прямо оттуда едут к нотариусу.
Кстати, Вороновы так же купили свой дом – по дешёвке. Что-то у прежнего владельца не срослось, и "литовский замок" он не потянул. Как и заведено, недвижимость оформили на юридическое лицо – фирму Феликса Вячеславовича Воронова, старшего брата Евгении. Из-за этого на налоговой декларации главы семейства покупка никак не отразилась.
Все хлопоты тогда заняли ровно месяц, зато два года с перерывами делали ремонт. Теперь замок сверкает – мрамором, позолотой, серебром, лаком. Не говорю уже о стеклопанелях в ванных комнатах. А в бассейне такая же плитка, только с голографическими эффектом. Плывёшь и любуешься своим отражением на дне.
Дяде, конечно, давно наскучили эти разговоры. Он боролся с зевотой и не знал, как улизнуть под благовидным предлогом. Тёща как раз завела разговор о ближайших соседях, которые покрыли бетонную статую специальным составом. Теперь статую выдают за бронзовую с прозеленью. А другие баловни судьбы меняют дубовые и буковые полы на палисандровые. Раньше у многих вообще были сосновые, но теперь это – сущий позор. Чтобы не скатиться в лузеры, нужно бы и полы поменять – на заморскую древесину. Зебрана, ироко, кумара – самое то.
Тесть, раньше живо интересовавшийся всем этим, после инсульта начисто утратил прежние привычки и тупо смотрел в одну точку. То Юлия, то Евгения кормили его с ложечки, сконфуженно поглядывая на нас с дядей. Теперь в Горках семье ханжески сочувствовали, а за глаза обсуждали и презирали.
Поняв, что больше не могу страдать про себя, я поймала под столом дядину руку и легонько её пожала. Это означало, что нам нужно поговорить наедине. Судя по тому, как радостно сверкнули огненные глаза генерала, помощь подоспела вовремя…
– Ну и удивила же ты меня! Прямо не знаю, что сказать. Любых выходок от тебя ждал, но чтобы такое…
Дядя смотрел в камин, где за кованой решёткой бесновалось пламя. Поленья трещали так, что я каждый раз вздрагивала. Мне казалось, что в темноте стреляют – нервы стали совсем дерьмовые.
– Я не хочу тебе врать, понимаешь? Придумывать предлог, чтобы сбежать завтра на траурную демонстрацию. Если я туда не приду, век казнить себя буду…
– А Влад как же? Ему ведь завтра двадцать лет исполняется.
– Мы уже созвонились. Он тоже пойдёт. Не могу, говорит, в такой день отжигать. Потом как-нибудь соберёмся. Его ведь в память Листьева назвали – тоже убитого.
– Да помню я, помню! – Дядя Сева сел в кресло, протянул ноги к огню. – Вот, уже здоровенный парень вымахал с тех пор. А мы до сих пор не знаем, кто там заказчик и кто исполнитель. Скорее всего, косточки этих ребят давно истлели.
– И здесь никого не найдут? – Я почувствовала, как немеют мои губы.
– Вполне вероятно. А, может, сделают кого-нибудь крайним.
– Сделают? – растерянно пролепетала я.
– Конечно, – твёрдо сказал генерал. – Отбрехаться надо, а копать не хочется. Я, конечно, политические взгляды покойного никогда не разделял. Но верность своим убеждениям у меня всегда вызывает уважение. Кроме того, погиб красивый, сильный, яркий человек. Жить бы ему да жить…
– А я даже не знала, какие у него политические взгляды. – Мне опять стало трудно дышать. Я рванула ворот, откинулась на спинку кресла.
– Надо было, конечно, ожидать, – задумчиво сказал дядя. Прищурившись, он смотрел в камин, будто там шёл какой-то фильм.
– Почему? – Мне стало совсем жутко. Жаль, что я раньше не поделилась с таким профи, как генерал Грачёв. Может, сумела бы предотвратить трагедию.
– Из-за зелёнки. Глупая вроде, штука, но безобидная. Максимум, что можно сделать с человеком, облив его зелёнкой, – выставить смешным, жалким. То есть банально унизить. И испортить костюм, разумеется. Но на самом деле, особенно когда речь идёт о политическом оппоненте, это вовсе не так прикольно. Не хотелось, конечно, верить в это. И я гнал от себя страшные мысли. Но могу припомнить несколько случаев, когда именно такая выходка означала смертный приговор. Слышала, наверное, выражение: "Смажь лоб зелёнкой, чтобы пуля инфекцию не внесла!"?
– Да, слышала раньше, но давно уже забыла. А я думала, что это просто глупые шутки. Зелёнка ведь очень плохо отстирывается. Так вообще часто делают. Мукой обсыпают, тортом в лицо швыряют. Из баллончика могут в глаза прыснуть, или нашатырём… Но никого больше не застрелили.
– Ревновала, небось? Там же буквально гарем был. – Дядя теперь смотрел на меня с грустной улыбкой.
– Я была в курсе, что Борис – факер. И вообще, чья бы корова мычала! Какое я имею право ревновать? Наоборот, с ним впервые "включила голову", поговорила по душам. Совершенно новые ощущения, а это всегда желательно.
– Верно мыслишь. – Дядя помешал кочергой в камине. – Давно вы познакомились? Уже в этом году? – И снял грубую рукавицу. С грохотом упали прислонённые к каминной решётке щипцы.
– Да, в этом. Образно выражаясь, началось всё с шампусика, а кончилось дорогим коньяком со сладко-горьким букетом. Я говорила и боялась ляпнуть что-то не так. Короче, не хотела свою дремучесть показывать. С другими было плевать, что подумают, а тут нет. Борис интересно общался – без пошлости и без сиропа. Хотя, конечно, мог словесно вставить, но всегда к месту. Какая-то загадка в нём была, недоговорённость. Будто знает что-то, а сказать не хочет. Для мужиков это тоже очень важно. Чтобы тянуло встретиться ещё раз – без всякой надежды на брак или презенты. Хотя кольцо он мне подарил. Вот это, с сердечком. – Я поиграла гранями бриллианта. – Теперь я счастлива, что хоть одна вещь осталась на память. С голоду буду умирать – не расстанусь. Если что, положи это колечко мне в гроб…