Движение на шоссе не было особенно оживленным. Я насчитал всего пять машин, которые шли позади меня. А я катил со скоростью 45 миль в час и наблюдал за ними в зеркало. Примерно через полмили, оправа, промелькнул мотель "Эль ранчо". Он был того же класса, что и "Испанская грива", только, пожалуй, несколько больше. Три десятка домиков, расположенных полукругом. Перед ними сверкал бассейн со множеством пестрых зонтов–грибов, разбросанных вокруг…
Все мотели вели между собой жестокую конкуренцию.
Из пяти машин три перегнали меня и скрылись из виду. К двум оставшимся присоединилась третья. Она обошла нас всех и тоже исчезла вдали. Обе машины позади меня не ускорили ход - видимо, сорок пять миль в час вполне их устраивало. В том же порядке мы доехали до бетонного моста. Я увидел два почтовых ящика, заметил, где именно ответвляется грунтовая дорога, и поднял скорость до шестидесяти. Обе машины отстали, и я вскоре потерял их из вида. Миль через десять - мост и еще одна дорога, уходившая вправо. Я резко свернул, а потом сбавил скорость и остановился за первым же поворотом. Выйдя из машины, пешком прошел немного назад, к мосту, и понаблюдал за трассой.
Через минуту обе отставшие машины проехали по шоссе все на той же умеренной скорости…
Теперь путь свободен. Я направился обратно и, добравшись до почтовых ящиков, свернул на грунтовую дорогу. Ни позади, ни впереди не видно ни души, за исключением катящего в сторону города велосипедиста.
Я проехал мимо двух ферм, о которых мне говорила женщина. За загоном для окота дорога стала хуже и превратилась почти что в тропу, правда, широкую, но неухоженную. Она петляла меж сосен и низкорослых пальм. Пыль, поднятая колесами, долго висела позади меня в неподвижном воздухе.
Минут через десять дорога пошла немного в гору, и справа появились поля, изрядно заросшие сорняками.
Две колеи отходили к заброшенной ферме. Я свернул и остановил машину в тени одинокого дерева, перед обгоревшим фундаментом и почерневшей трубой; когда–то здесь стоял дом…
Я выключил мотор и вышел из машины; дремотная тишина летнего дня сомкнулась вокруг. Вневременное спокойствие и полная отрешенность от всего, что волнует и мучает людей, витали над этим местом, делая его почти привлекательным.
"Сюда бы художника", - подумал я.
Горячий воздух дрожал и переливался над пустынным бурым простором полей - до самого леса, что темнел вдали.
Старый амбар - серый, потемневший от непогоды, с дырявой крышей, скособочился в каких–нибудь ста ярдах от развалин, как будто остановленный в своем падении некой таинственной силой.
Я потушил сигарету и пробрался сквозь колючки. Сухие шарики репейника прицепились к брюкам и шнуркам.
Дверь амбара закрыта, но я не заметил никакого замка. Под дверью щель, сквозь которую виднелись клочья сена, свисавшие с сеновала.
Дверь оказалась закрепленной лишь двойной проволокой, закрученной снаружи.
Я размотал ее и с трудом приоткрыл дверь, полузасыпанную песком, намытым на пороге дождями.
Внутри было темно и пахло застарелой пылью, высохшим навозом и соломой. Сквозь щели в стене проникали узкие стрелы солнца, освещая клочья пыли, висевшие в безмятежном воздухе. Шаги мои тонули в пружинистой почве. Справа несколько пустых отсеков, а к левой стене прислонена лестница, по которой можно добраться до сеновала. Там, где кончалась лестница, в сеновале была прорублена большая дыра, свет падал на верхние ступени. В мертвой тишине я подошел к лестнице и полез на сеновал. Моя голова уже находилась почти у самого лаза на сеновал, как вдруг у меня перехватило дыхание, а по спине пробежала холодная дрожь. На стене, на толстом слое пыли, освещенной солнцем, я внезапно увидел свежие отпечатки пальцев и части ладони. В тот же момент я оттолкнулся от лестницы и на какую–то наполненную ужасом долю секунды, казалось, повис в воздухе, не в состоянии упасть; и в следующий миг позади меня оглушительно грянул выстрел. Боль, как раскаленное лезвие, полоснула по затылку, воздух наполнился пылью и летящими щепками. И вот я уже падал, слегка покачиваясь в полете и пытаясь нырнуть в темную глубину, подальше от смертоносного солнечного луча. Я приземлился на ноги, но потерял равновесие и упал, покатившись, словно продолжая полет. Оказавшись на спине, я взглянул наверх - и с ужасом заметил в освещенном отверстии сеновала ногу в хлопчатобумажной брючине, мясистую руку и дробовик, двухствольный дробовик, который шевелился, словно принюхиваясь.
Я повернулся, пытаясь подняться на ноги, и в этот момент раздался второй выстрел. Я снова почувствовал боль - на этот раз от плеча до локтя.
Облако пыли и сухого навоза ослепило меня. Я поднялся, но, ударившись о стену, снова упал. Наконец, поднявшись, шатаясь и протирая глаза, чувствуя на себе липкую кровь, я различил в стене дверь. Но едва я двинулся к ней, как услышал резкий металлический звук заряжаемого дробовика и быстрый зловещий шорох сухого сена. Я понял, что человек перебегает к той стене сеновала, где находится дверь, и я - в ловушке.
Пока я буду протискиваться через наполовину блокированную дверь, он уже будет прямо надо мной. И расстояние будет не более шести футов. Он буквально разрежет меня надвое - как головку сыра.
Я повернулся к стене и прижался к ней, едва удержавшись, чтобы не переступить порог. Потом огляделся. Другого выхода не было - и все, что ему требовалось - это спрыгнуть вниз, пройти амбар…
Потом мысли мои немного прояснились, и я понял, что где–то должен быть еще какой–то ход - ведь сам–то он прошел к амбару не через дверь!
Я побежал в ту самую секунду, когда услышал его шаги наверху, над самой дверью. Когда я почти добрался до задней стены, за моей спиной полыхнул луч дневного света, и я понял: он спрыгнул вниз и открывает дверь, чтобы лучше осветить внутренности амбара. А я не видел перед собой никакого выхода, ни одного отверстия, ничего! И мимо лестницы я уже пробежал. Прежде чем я вернусь к ней и полезу на сеновал, чтобы попробовать бежать через крышу, он успеет перебить мне ноги и расстреляет меня безо всякой спешки. Он уже сражается с дверью! Лихорадочно оглядывая стены, сквозь трещины которых просачивался солнечный свет, я вдруг заметил, что одна из трещин шире остальных; именно здесь та доска, которую он оттянул, чтобы пролезть! Я с ходу ударил в нее плечом - и вылетел из амбара, изо всех сил стараясь удержать равновесие; упасть означало погибнуть. Кое–как я устоял на ногах - и сразу метнулся влево, чтобы уйти от дыры позади меня.
Мышцы на спине свело ледяными узлами, пока я бежал по открытому пространству, каждую секунду ожидая, что он влепит в меня заряд. Но позади все было тихо. Тогда я рискнул обернуться: никого! Никто не преследовал меня, а я уже в ста ярдах от амбара - достаточно далеко, чтобы быть мишенью.
Я снова свернул налево и помчался к машине, боясь, как бы он не опередил меня. Запрыгнув в кабину, снова обернулся.
Никого.
Он даже не вышел из амбара. На таком расстоянии стрелять бесполезно, и он, видимо, притаился внутри, ожидая, пока я не уеду, - ведь пока я не знаю, кто он, за ним остается возможность попробовать еще раз.
Я содрогнулся от страха. Минуту назад он был в полной безопасности, не возбуждая ни малейшего подозрения, а на близком расстоянии дробовик - одно из самых смертоносных и безошибочно действующих орудий уничтожения…
Я свернул на шоссе, чувствуя, как кровь капает прямо на сидение. Приходилось все время протирать глаза. Проехав с милю, я остановился, чтобы посмотреть, насколько серьезны мои раны. Ощупал голову. Кожа на макушке, там, где прошла дробина, была разорвана на протяжении почти трех дюймов. Я разорвал рубашку, усеяв дорогу пуговицами, стер с лица кровь и пыль и осмотрел руку. Одна–единственная дробина проделала в ней глубокий шрам от самого плеча, прежде чем вошла в плоть. Я нащупал ее под кожей. На ощупь - довольно крупная. По меньшей мере второй номер. А может быть, мелкая картечь.
Я подумал о первом выстреле. Стрелок находился не дальше, чем в шести футах, и если бы моя голова поднялась чуть повыше, я получил бы весь заряд. Ноги подкосились, и я сел на обочину дороги…
Потом забрался в угол кабины и попытался закурить, но сигарета превратилась в кашу, прежде чем успел поднести ее ко рту. Я бросил ее в дорожную пыль - рядом с маленькими красными каплями - и прислушался к мирному жужжанию насекомых…
В том, как провели меня, было что–то устрашающее. Самая старая формула подставки - и я попался на приманку, как неопытный новичок!
Ловкачи! До того ловкие, что даже страшно. Анонимный намек, что кислота - в таком заброшенном месте, должен был меня сразу же насторожить. По крайней мере надо было действовать осторожно. Но существенный нюанс: я заставил ее сказать мне о кислоте как бы против воли. И тогда она предупредила, что за мной могут следить - в то время как он уже поджидал на сеновале с дробовиком в руках…
И это называется провинциальные простачки!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Доктор Морли бросил шарик картечи на стол и хмыкнул:
- Гмм… Ничего себе дробинки!
Это был крупный человек с красноватым лицом, от природы грубоватый и сердечный, но умевший с легкостью хамелеона приспосабливаться к характеру и настроению пациента.
Я выглядел крупным и здоровым, раны мои были сравнительно легкие, и поэтому он разговаривал со мной как мужчина с мужчиной и даже с оттенком мрачноватого юмора:
- Едва ли он вышел на перепелов, этот охотничек!
- Разумеется, нет! - ответил я.
Может быть, позднее я бы придумал какую–нибудь забавную историю, но сейчас я все еще продолжал слышать звук выстрела у себя за спиной.
- Это была двухстволка, - добавил я, слегка передернувшись, ибо в этот момент он прижал края надреза и стал накладывать шов.
- О-о! - сказал он. - Мазила!
"Учтет свои ошибки в следующий раз", - подумал я.
У меня не было никакого представления о том, кто он и как выглядит. Он мог зайти мне за спину в любой момент. Зато теперь я наверняка знал одно: человек, которого я ищу, не простой хулиган, который плеснул серной кислотой и отсидит, если его поймают, за это несколько месяцев в окружной тюрьме.
- Лучше сделайте мне противостолбнячную прививку, - сказал я. - Я уже и не помню, когда мне делали ее в последний раз, а этот сарай был весь выстлан навозом.
- Уж чего–чего, а это вы получите! - весело сказал доктор. - Но сначала я хочу заштопать до конца вашу голову. Вы не очень ревниво относитесь к своей прическе?
- Да нет, - сказал я. - Самое главное, чтобы она была на моей голове, а не на стене какого–нибудь грязного амбара.
- Ну вот, вам уже лучше! Я так и знал, что вам быстро полегчает. И вы совсем не знаете, кто он и за что хотел вас прикончить?
- Нет.
- Знаете, а мне придется сообщить полиции. Как–никак огнестрельная рана.
- Разумеется! По свежим следам мы можем сообщить об этом также в "Клуб садоводов" и в ближайший выпуск "Литературного альманаха". Нам необходима любая помощь.
…В мотеле мне удалось почти остановить кровотечение и переодеться. Потом я вызвал такси и поехал в город к врачу. Помощник доктора Грэма сказал, что тот уехал в город - и порекомендовал мне доктора Морли…
Я взглянул на часы. Почти четыре. Хоть бы доктор поторопился, чтобы успеть к пяти часам, когда должен позвонить Лейн.
Местная анестезия, которую сделал доктор, прежде чем обрабатывать рану, уже отходила. Морли окончил штопать мою голову и вкатил противостолбнячную сыворотку.
- Ну вот, теперь вы совсем как новенький! - сказал он и протянул руку к телефону. - Это случилось за пределами города?
- Да, - ответил я. - Во владениях шерифа.
- Гмм… Дайте подумать… имя, местный адрес, что еще нужно сказать?
- Ничего. Только удостовериться, что они все на месте, прежде чем вы расскажете, что в меня стреляли.
- Вы будете поблизости?
- Да, сейчас пойду туда.
Я расплатился, зашел в магазин и, купив дешевую соломенную шляпу, чтобы защитить себя от солнца и любопытных взглядов, направился к зданию суда. Там меня уже поджидали - Макгрудер и огромный рыжеволосый помощник шерифа, имя которого не потрудились назвать. У него были светло–серые глаза, громоздкие челюсти и волосатые руки - красные и с изуродованными костяшками пальцев, что внушало некоторое беспокойство.
Они провели меня в одну из внутренних комнат, разыграли меня сперва индивидуально, а потом коллективно и втолкнули меня в кресло, а сами витали надо мной, забрасывая меня вопросами. Видимо, они считали преступником каждого, в кого стреляли. Несмотря на этот искусный допрос, мне все–таки удалось рассказать, что же произошло на самом деле.
- Где ваше оружие? - рявкнул Макгрудер.
- У меня нет оружия, - отвечал я. - И разрешения на него нет.
- Вы участвовали в вооруженной стычке… без оружия?
- Я не участвовал в стычке. В меня дважды выстрелили, и после этого я дал тягу. И второго выстрела ждал не по своей тупости, а просто упал и не сразу сумел подняться.
- Кто был этот человек?
- Я же вам сказал, что ни разу его не видел. Только его ногу и руку. Судя по всему, он был в комбинезоне. А рука довольно большая. Дробовик - двухствольный и, вероятно, дорогой. Судя по звуку, когда он его перезаряжал, это не из тех двухстволок, которые выходят из серийного производства.
- В итоге вы его убили? Где труп?
- Нет, я его не убивал. Но я бы попытался это сделать, если бы имел оружие!
- Опишите это место еще раз!
Я описал место происшествия еще раз.
- Ферма старого Уилла Нобла, - сказал Макгрудер. - Площадь в сто квадратных миль. Места хватит, чтобы спрятать труп!
- Вероятно, он об этом тоже подумал, - сказал я. Потом достал сигарету и закурил. Рыжий нагнулся и как бы невзначай выбил сигарету у меня изо рта.
- Наступите на нее! - сказал он.
Я наступил.
Интересно, где же Редфилд? Не то чтобы он был деликатнее этих двоих, но если приходится сидеть, отвечая на бесконечные вопросы, несмотря на сильную головную боль, а человек, который пытался вас убить, преспокойненько ушел домой и лег спать, то хотелось бы осмысленных вопросов.
- Где машина? - спросил Макгрудер.
- В мотеле, - ответил я.
Макгрудер кивнул рыжему:
- Сбегай–ка туда и потряси ее! Оружие, пятна крови…
- Если будете смотреть внимательно, то на переднем сидении заметите кровавое пятно, - сказал я. - Мне пришлось проехать с милю с открытыми ранами на голове и руке.
- На одежде у вас нет никаких пятен.
- Я успел переодеться. Если хотите, можете найти мои вещи в ванне. На вещах - пятна крови, по той же причине, разумеется.
- Кажется мне, этот парень начинает надоедать своим остроумием! - бросил Рыжий.
- Давай, катись быстрее в мотель! - бросил Макгрудер, не обращая внимания на его слова.
А я чувствовал себя все хуже и хуже, и мне было безразлично, что они будут делать.
- Какое в вашем штате наказание полагается тому, в кого стреляли из ружья? - попытался я ввернуть реплику.
Но они не обращали на меня внимание.
- Потом съезди и к этому амбару и осмотри его, - добавил Макгрудер.
Рыжий вышел. Я забыл здешние правила и снова закурил. Макгрудер сразу выхватил у меня сигарету и растоптал ее. По крайней мере какое–то разнообразие.
- Благодарю! - сказал я.
Он сел за стол и устремил на меня холодный взгляд. А я жадно смотрел на сигарету.
- Я что, арестован? - спросил я. - И если арестован, то какие обвинения вы мне предъявляете? Как незаконно двигавшейся мишени?
- Скажем просто, что вы задержаны для допроса до выяснения обстоятельств. До тех пор, пока он не вернется.
- И как долго, по вашему мнению, он будет исследовать эту сотню квадратных миль? С полчаса? В пять у меня свидание.
- С вашей подругой? Я думал, она выбыла из строя после всех этих штучек.
- Она - в постели в связи с полным физическим и нервным истощением, - вежливо сказал я. - Видимо, это вы имели в виду?
Мой тон не задел его, но, может быть, это было и к лучшему. Разозлить его, находясь в моем положении, значило бы получить по уху или схлопотать 30 суток.
Послышались шаги, и в дверь вошел Редфилд. Он был в шляпе и, видимо, только что появился в управлении. Он был явно чем–то взволнован. Прислонившись к дверному косяку, он мрачно уставился на меня. Прошло секунд тридцать, прежде чем он произнес:
- Ну ладно, рассказывайте! Кого вы убили?
- Никого, - ответил я. - Я не стрелял, я…
- Помолчите! - сказал он бесстрастным тоном. - Через минуту–другую мы это выясним. Я подумал, Чэтэм, - вас, возможно, заинтересует тот факт, что я получил ответ из Сан-Франциско?
- Вот как? - сказал я.
- Несоответствующее поведение. Неплохо звучит, не так ли?
Макгрудер навострил уши, и я понял, что он ничего не знал о посланной Редфилдом телеграмме.
- И в результате, - спросил он быстро, - эту обезьянку выбросили из рядов тамошней полиции?
Редфилд кивнул:
- Самый настоящий садист. Избивает людей, наверное, из–за этого и вылетел. И вот, когда в Сан-Франциско уже не в состоянии терпеть его присутствие, он является сюда, чтобы облагодетельствовать нас своими талантами.
Глаза Макгрудера заблестели, но Редфилд не обратил на него внимания:
- И так, Чэтэм, что вы скажете?
- Ничего, - ответил я.
- Ну–ну! Подумайте! - Он слегка улыбнулся, но взгляд его не стал мягче.
- Если они прислали вам телеграмму, - сказал я, - то они, вероятно, сообщили вам все, а не половину. Так что, если вы решили игнорировать все остальное сообщение, то мне добавить нечего.
- Разумеется, - ответил он презрительно. - Они сообщили, что вы ушли в отставку.
- Вот именно! И по своей воле. Меня отстранили от работы на 30 дней, но еще до истечения этого срока я решил уйти совсем… - Тут я удивился, зачем я им все это объясняю; я редко объяснял кому–нибудь, что именно со мной происходило. И тем не менее, как ни странно, Редфилд был одним из тех полицейских, к которым я инстинктивно испытывал чувство приязни и уважения.
- И, разумеется, вы не были виновны в том, в чем вас обвинили?
- Нет, - ответил я. - Я был виновен.
Он взглянул на меня с каким–то странным выражением, но промолчал Через какое–то время он продолжал:
- Итак, теперь вы - вольный вояка. Профессиональный смутьян… Что у вас за связь с миссис Лэнгстон?