Загадочной выглядит Роза, да и сам Кошерин, что тут говорить, изменился. И минуты не проходит, чтобы он не думал о сложившейся ситуации. Никогда в жизни столько внимания своему сыну он не уделял.
Он им вообще не интересовался. Возможно, в том и есть сермяжная правда, что Виктор таким образом вернул его к себе, заставил заниматься своей личностью.
Зачем это ему, мало что ли дел в своей психиатричке? Вон сколько прелюбопытных личностей вокруг. Тут тебе и вундеркинд - композитор, и депутат - спортсмен.
- Стоп, Дима, - сказал себе Кошерин. - С вундеркиндом мы уже познакомились, точнее, пока с его родителем. Не познакомиться ли теперь и с депутатом?
Кошерин посмотрел на часы. Есть еще время заглянуть в приемную Верховной Рады, где он сможет получить все данные на Петра Олейникова.
В приемной долгое время не хотели давать никаких данных и отгоняли Кошерина, как назойливую муху, пока он тут же в приемной не позвонил по мобилке в справочную и не узнал служебный телефон Олейникова.
Кошерин помахал бумажкой в воздухе, мол, обойдемся и без вас "засекреченных идиотов" и ушел, громко хлопнув дверью.
Он сразу же позвонил Олейникову. Тот оказался на месте, но долго не мог понять, чего от него хочет Кошерин. А когда понял (не зря его Виктор тянул на буксире, и таких берут в депутаты!), тут же пригласил к себе в приемную.
Не прошло и получаса, как Кошерин сидел в небольшом кабинете Олейникова и ждал, когда он переговорит по телефону.
Поначалу Кошерин с удовольствием слушал разговор депутата, речь шла о покупке машин, а потом стало скучно. Простой вопрос превратился в такую бессмысленную болтовню, что Кошерин почувствовал удушье и ему захотелось на улицу.
Какого черта он здесь делает перед этим розовощеким блондином, у которого полторы извилины в голове? Ясно выразить мысль свою не умеет. Такого специалиста к себе Кошерин на пушечный выстрел не подпустил бы. А здесь в высоком кабинете, значит, ему можно сидеть и вершить государственные дела! Вот только государственные ли?
Кошерин снова включил внимание, разговор все еще крутился вокруг машин, которые собирался покупать Олейников в количестве 150 штук. Понятно, что дорогостоящий товар приобретался не для прогулок при луне, а с явным желанием нажиться.
Когда Кошерин снова подключился к разговору, речь шла о том, как транспортировать груз из порта.
Так и хотел стукнуть кулаком по столу Кошерин. Возьми, дурак, несколько спецвагонов и вези "ланосы" хоть на край света.
Но Петр Олейников никак не мог догадаться, что можно таким способом доставить машины к месту назначения. Ему все время хотелось найти 150 водителей, заплатить им за поездку и чтобы своим ходом, ведь это автомобиль, твердил кому - то в телефон депутат, пусть сами и добираются.
Ему казалось это вершиной логики. Действительно, ведь не комбайн какой им переправить нужно, а автомобиль, назначение которого как раз ездить по дорогам.
Кошерин так завелся, что ему хотелось крикнуть: болван ты этакий, возьми ручку и прикинь, сколько ты заплатишь 150 водителям, истратишь бензина, да к тому же рискуешь по дороге попасть в аварию, что повлечет за собой еще немаленькие расходы.
Проще загнать этот автопарк на платформы и таким образом сбросить ответственность на перевозчика. К тому же и намного дешевле обойдется.
А главное, как нудно и долго говорит этот Олейников.
Кошерин пошевелился на стуле, Олейников уловил его белесыми детски - наивными глазами и рукой сделал несколько махательных движений, сидите, мол.
Наконец разговор закончился, и Кошерин все - таки не выдержал, рассказал, что надо делать.
Олейников смотрел на него улыбчиво - выжидательно и понятно было, что он не одобряет решения Кошерина. И еще весь вид его говорил, что некрасиво подслушивать чужие разговоры.
- Я и не собирался подслушивать ваши тайны, - сказал громко Кошерин. - Вы меня пригласили в кабинет, вот я и сидел и ждал своей очереди. Больше ничего, все что вы говорили, я не слышал, у меня своих дел хватает.
Этим заявлением, невольно вырвавшемся, Кошерин заставил Олейникова задвигаться интенсивно за столом. Олейников взял ручку и постучал ею по столу, затем опустил голову и стал что - то искать в ящике.
Только тут Кошерин понял, что своим заявлением "ваши тайны" он как бы вводил разговор депутата по телефону в разряд криминальных договоренностей.
Иными словами Олейников, сидя в депутатском кресле, занимался посторонними незаконными делами.
Кошерин хотел как - то дать понять, что не это он имел в виду. Но понял, что сейчас залезет в еще большую халепу. Депутат Петр Олейников и так уже не знал, куда деть свое красное лицо.
- Я к вам пришел по делу, - сказал Кошерин. - Оно касается моего сына Виктора Дмитриевича Кошерина, известного вам психиатра.
Красное лицо перестало двигаться, пузырчатые голубые глаза Олейникова застыли и выражали глупое беспокойство.
- Как вы сказали?
Кошерин повторил сказанное.
Некоторое время Олейников переваривал услышанное.
- Да, я знаком с вашим сыном, - наконец выдавил из себя депутат. - И что из этого следует?
- Я хотел бы спросить, когда вы его видели последний раз, дело в том, что Виктор Дмитриевич пропал?
- Как пропал? - обрадовано вскричал Олейников, словно этим легким вопросом Кошерин извинял его. - Я у него недавно был на сеансе.
- Недавно, это когда?
- Сейчас, сейчас, - заметушился депутат, - где - то диктофон подевался. Я ведь все его наставления записываю. Ага, вот он.
Олейников достал из гладкого блестящего черного портфеля диктофон.
- Хотите послушать?
Кошерин голоса сына давно не слышал.
- Конечно, что за вопрос.
Олейников нажал кнопку и послышался треск.
- Постойте, такого быть не может, я ведь записывал.
- Может, вы не перемотали? - высказал догадку Кошерин.
- Сейчас, сейчас…
Олейников стал щелкать переключателем, но ничего не получалось, по прежнему диктофон только трещал.
- Чудеса, просто чудеса, такую установку не записать. Это преступно с моей стороны.
При слове "преступно" Олейников быстро глянул на Кошерина.
- Вы понимаете, это ведь мое спасение? Установки Виктора Дмитриевича я всегда записывал и потом пользовался ими дома. У меня уже целая аудиотека его установок. Ваш сын прекрасный врач, он меня лечит от очень сложной психической болезни, которую я заработал здесь.
Хотите, мы поедем ко мне домой и там все прослушаем. Или я сейчас позвоню Турчанке. И она нам по телефону передаст.
- Турчанка - это кто? - строго спросил Кошерин.
- Так я ее зову, она из Турции приехала специально ко мне. Это моя домработница и…
- Понятно. Вы думаете, она сможет найти записи и проиграть их нам?
- А что тут такого. Мы постоянно проводим аудиоконференции. Сейчас и проведем.
Олейников набрал номер и стал слушать. Долго никто не подходил. Наконец, связь была установлена.
- Я сейчас ее на селектор переведу, - бормотал увлеченный делом Олейников. Теперь ему было не обязательно смотреть на своего посетителя, перед которым чувствовал себя неловко и беззащитным.
Раздался голос Турчанки. Глубокое бархатистое контральто.
У нее, наверное, и усы растут, подумал Кошерин.
Турчанка ушла, стук каблуков был хорошо слышим через включенный селектор. Через некоторое время она включила диктофон. Но кроме треска Кошерин ничего не услышал.
- Ты, голубушка, что - то неправильно делаешь, - заволновался Олейников. - Ты посмотри там на рычажок слева, там, где стоп написано. Да, да… Теперь нажми, это перекрутка.
Но ничего не получалось. Диктофон шипел, трещал и плевался обрывками фраз.
А Олейников бледнел, краснел, вставал, садился, стучал пухлыми ладошками по зеркально полированному столу, двигал диктофон взад - вперед…
- Такого просто не может быть.
- Потому что не может быть никогда, - добавил Кошерин.
Ему хотелось смеяться. Ловко все придумал Виктор. Точно так, как и с рукописью своей. Запись мгновенно стирается, потому что ее не должен слушать чужой. Но потом, не сомневался Кошерин, она восстановится. Когда его не будет рядом.
Значит, в данном случае он чужой, не должен слышать голос родного сына.
Кошерин хотел успокоить совершенно разволновавшегося Олейникова, но потом махнул рукой. Получится такая же занудина, как в случае с транспортировкой автомобилей.
- Ладно, пойду, - сказал, вставая Кошерин.
- Нет, зачем же, вы посидите. Я сейчас позову нашего технаря, он мигом все исправит.
- Значит, вы виделись с Виктором несколько дней назад? - уточнил Кошерин.
- И он был в полном здоровье и даже шутил, анекдот мне рассказал. Про компьютеры. Ага, вот этот: "Если долго смотреть в монитор компьютера - в какой-то момент он начинает смотреть на вас".
Представляете, компьютер смотрит на вас глазами тещи? Физиономия Олейникова растянулась в улыбку. И он сразу стал похож на пятилетнего бутуза, у которого отобрали любимую игрушку.
Но это выражение быстро стерлось.
Кошерин внимательно смотрел на депутата. То ли анекдот не понял, то ли увидел что-то неловкое в нем.
Олейников оглянулся, не было ли за его спиной этого неловкого?
В коридоре Кошерин с силой потер лицо, будто боролся со сном. И таких вот берут на работу в высший эшелон власти! Анекдоты рассказывает. Далеко же мы уедем в таком эшелоне.
* * *
Сила слабостью сильна. Виктор все время показывает ему эту свою слабость, а он превращает ее в силу и движется к причине, не понимая следствия. Чем-то все это должно закончиться!
Кошерин сидел перед дневником (так теперь он назвал рукопись Виктора для себя) и думал о том, что попал в ловушку, из которой теперь будет сложно выбраться.
Ошибся он один раз, когда женился на Кристине.
И ошибка состояла в страсти его к женщине. Именно тогда она достигла своего пика, и ему подвернулась Кристина. А если бы подвернулась другая, то он повторил бы все сначала и в том же порядке.
Теперь он в этом не сомневался. Следовательно, ошибку допустил не он, а та сила, которая толкала его к женщине, чтобы взять у нее то, что подсказывала взять его природа.
В чем же здесь его вина? Все та же природа и породила ее. Никто ни в чем не виноват - вот как все получается. Зачем же тогда ему голова на плечи поставлена? Чтобы все оправдывать влиянием природы? Человек не зомби, хотя много общего. Ведь если разобраться, то он всю жизнь бежал к какой-то цели.
Само по себе это глупо, но глупо вслепую плестись по прямой дороге, неизвестно куда. Человек тем и оправдывает свою жизнь, что стремится выполнить поставленную цель.
Какую цель он ставил для себя? Быть успешным, богатым, прожить жизнь в интересных поисках, узнать все о земле, набить свои мозги ярчайшими картинами, чтобы затем было что вспоминать.
Человек невольно делает все, чтобы было что вспоминать.
Недавно Кошерин, отдыхая в парке, подслушал разговор двух стариков. Один из них спал на скамейке, где всегда собирались шахматисты. К нему подошел и присел другой старик и пожурил, что вместо того, чтобы наблюдать красивые каштаны, он дрыхнет.
Первый старик засмеялся, сказав, что во сне он видел более красивую природу. Потом они заговорили оживленно о последних событиях и, в конце концов, стали обсуждать последнюю песню знаменитого шансонье, который пел о французских булочках, которые в 70-е годы 19 века стоили шесть копеек.
И старики принялись вспоминать с таким азартом, что Кошерин чуть не присоединился к ним. Но вдруг он подумал, что этот азарт - просто - напросто неприятие сегодняшней жизни, потому что старики так и не достигли цели в своей жизни, о чем, собственно, с таким жаром друг другу и рассказывали.
Французская булочка являла собой эпоху их молодости и завышенных самооценок. И что в результате? Парк, шахматы, разговоры о том, что в свое время они также поносили.
Человек рождается если не сразу, то быстро, но медленно отмирает. Ему кажется, что это его прошлое, а на самом деле, оно - его смерть, из которой он и состоит. Просто смерть живет с ним всю жизнь и тащит его за руку к своей цели. И вот она цель - совсем близка. А, может, и нет, если верить разным толкованиям о загробной жизни и реинкарнации.
Да что там думать? Всякий день возникают плохие мысли у каждого человека, даже если он и работает как вол. И эти плохие мысли посылает ему смерть, которая живет в нем постоянно, а вовсе не плохая погода или неумеренное потребление алкоголя накануне вечером. Просто смерть имеет разные оттенки.
И вот сейчас она, его наставница и поводырь, приблизилась к нему очень близко и в образе сына задает загадки, которые ему не хочется отгадывать.
Он бы хотел просмотреть окончание "Дневника", но Виктор так устроил, что этого нельзя сделать. Он заставляет его читать страницу за страницей, хорошо понимая, что бросить чтение отец не сможет. И тем самым навлекая известные страдания.
Значит, он так хорошо знает отца своего, что абсолютно уверен, чтение он не бросит.
Не зря Виктор стал психиатром, хорошо изучил весь механизм внутренних мотиваций, а кровушка родная помогает ему заглядывать и в такие темницы души, в которые и сам обладатель души этой никогда не позволял себе заглядывать.
Вот и читай до конца этот "Дневник", греби до конца на смертной галере, пока не покажется берег.
Кошерин еще раз попробовал перелистнуть сразу несколько страниц. И снова ничего не получилось.
И он обреченно продолжал читать дальше.
Роза уехала на работу, Кошерин сидел за тем же столом, и ему казалось, что теперь он будет сидеть за ним вечно.
Глаза лениво бегали по строчкам. Кошерин решил снова обмануть бдительность Виктора, читал быстро, произнося, чтобы никто не заподозрил, слова вслух. Это он читал для Виктора, а свой мозг отключил, не хотел вникать в написанное. Но опыт не удался. Следующая страница после такого чтения вышла пустой. А когда он начал вдумываться в читаемое, она снова была забита текстом.
Сдавшись окончательно, Кошерин читал и с каждым словом все внимательней, потому что теперь Виктор с ним просто беседовал, как если бы они сейчас сидели друг против друга. Да так оно и было, только Виктор был на страницах бумажных листов.
"Вот видишь, Батя, я все-таки тебя неплохо изучил. Ты много раз хотел меня обмануть, а тебе полагается пройти весь путь, в конце которого ты узнаешь кое-что интересное, что тебя касается непосредственно.
Не надо пытаться меня обмануть, я все вижу. Итак, договорились. Ты больше не будешь закатывать истерики.
- Какие истерики? - не выдержал Кошерин. - О чем ты говоришь? Мне просто надоели твои штучки, ты без конца шантажируешь меня.
Знаешь, есть такой афоризм, где-то прочитал: нет опасней мании, чем мания преследования других. Это касается тебя. Я все понял, или ты считаешь, что твой отец тупица первой гильдии? Не забывай, у меня стаж руководства людьми около 40 лет.
Ты, конечно, хороший психиатр, мне о тебе, как о специалисте, только хорошее говорили. Но ты все-таки забываешь, что у меня также имеются извилины. И вот эти извилины говорят мне, что ты начал меня преследовать и откровенно мстишь за прошлое. Потому и придумал этот трюк с исчезновением текста.
Тебе кажется, что тебя в прошлом родители унижали. Но всех детей родители унижают. И не потому, что они злы и нервны, а потому что живут в разных мирах. И один из этих миров - взрослый - требует хорошей организации. В противном случае жизнь превратится в кошмар. Мы и стремились построить твой фундамент. Наверное, были перекосы и злоупотребления. Но это в порядке вещей.
Теперь ты и сам это хорошо понимаешь. Правда, у тебя нет детей.
Ты получил достаточно приличное образование, смог стать хорошим специалистом. Чего еще? Почему нам надо быть привязанными друг к другу всю жизнь? Я уже старик, но помощи у тебя не прошу и просить не буду.
Человеческое общество жестоко и устроено по законам дикой природы. Поэтому столь важны протекции, количество денег, связи…
Все болезни души от соприкосновения с себе подобными. Твоя профессия не лечит социальных заболеваний, не лечит и их симптомы. Поэтому вылеченных от заболеваний психики не так уж и много. А если и есть, то те, у кого достаточен свой волевой потенциал.
Кошерин остановился и посмотрел почему-то в потолок. Он ожидал мгновенного ответа. Но страница была пуста.
Он закрыл "Дневник" и снова открыл его. Листы были чистыми. Связь прервалась. Кошерин чувствовал себя полным идиотом. Перед кем это он сейчас распинался? У него уже не было никаких сомнений, что Виктор рядом, что он жив, играет с ним в какие-о игры.
И вот тебе раз - снова исчез. И рукопись превратилась в обыкновенный старый чистый большой блокнот.
Но ведь диалог был. Иначе кому он отвечал? А рукопись? Он ведь установил закономерность, при которой ее можно читать. А теперь что? Бред какой-то.
Кошерин почувствовал, что его начинает распирать злость. С ним такое бывало, когда все выпадало из рук и шло вкривь и вкось.
Он мог накричать на своих сотрудников, оскорбить ни за что ни про что. Потом каялся, извинялся.
Вот и сейчас накатило. Надоел ему мягкотелый старичок Кошерин, который перед каждым клонится, даже перед Розой, которая обязана ему многим. И сынок ему надоел, и дело, которое он затеял с поиском, надоело. И капитан Смирнов - тоже надоел.
Все, сказал себе Кошерин, покупаю билет и еду в… Куда он может поехать, чтобы обо всем забыть и забыться? Он стар, женщина ему уже не под силу, а без нее где-то там-на островах, в лесах и лугах, в турпоездке - одиноко.
Но разве он боится одиночества? Он умеет быть с собой наедине, разговаривать, отдыхать. Необходимо менять пейзаж за окном.
Почему бы действительно не поехать в тур, скажем, по Европе? Когда-то он мечтал сесть на теплоход и совершить круиз. Море отдаст ему свою энергию, его будут развлекать концертами, рассказами о местах, мимо которых будет проплывать судно, он будет среди людей и в то же время один.
Я и море - это ведь прекрасно! Разве он не достоин такого отдыха?
И тут он вспомнил о капитане Смирнове, который просил его не покидать город, пока не закончится следствие. И потом этот тайник с огромной суммой денег. Вместо моря и белого теплохода тебе грозит грязная камера, в лучшем случае, на двух персон.
Кошерин сморщился от отвращения к себе. Какая мерзость эта жизнь! Только что она была чистой и комфортной, а теперь вонючая и грязная. И ведь никто к нему не подходил, никто не навязывал своих мыслей, он сам все испортил своими размышлениями и домыслами.
Скорее всего, не было никакой рукописи, и Виктора, и депутата Олейникова, и вундеркинда Ильи с его геморроидальным отцом не было. Все это он придумал сам, и ему пора записаться на прием… к своему сыну.
Вот и еще одно прекрасное место для окончания жизни - психиатричка. Там ходят-бродят по коридорам и парковым аллеям такие же умники, как и он, один раз задумавшиеся и не сумевшие из этого задумавшегося состояния вовремя выйти.