* * *
Роза сидела за роялем в небольшом зале музыкальной школы и играла Шопеновский этюд, который почему - то назывался "Революционным". Хочется человеку выразить законченность словами то, что не подлежит описанию никаким словами.
Музыка потому и музыка, что она звучит, а для слов имеется литература. Но это навязчивое название так приросло к воздушному музыкальному замку, что Роза невольно начинала думать о революции, о том, что именно ей посвятил свою музыку гений.
И все укладывалось: этюд действительно был революционным. Но вот она представила себе поле и жару. И звон воздуха и его прозрачность, и музыка Шопена прекрасно легла и на этот внутренний видеоряд.
Человек пульсирует вместе с космосом, а музыка и есть его ритм и звучание.
Но сейчас, играя Шопена, Роза о музыке не думала вообще. Она плыла по спокойной воде, прислушиваясь к жизни природы и соразмеряя свои душевные движения с ней. В такие мгновения она всегда ощущала полнокровность своего естества. Ей казалось, что вот в таком режиме она смогла бы прожить всю жизнь, не общаясь с мужчинами, детьми, начальниками, коллегами.
Скрипнула дверь. Этот звук сразу вышиб Розу из мира, в котором она пребывала.
Сколько раз говорила на разных заседаниях и советах, что пора поменять двери, которые рассохлись и скрипели во всей музыкальной школе, что это недопустимо именно у них, где воспитывается культура восприятия звука.
Но никого, кроме нее, это не интересовало. Человек перестал быть экологическим чистюлей. Он стал всеядным: поглощал всякие звуки.
А однажды Роза случайно застала их директора - элегантного, тонкого знатока Баха и автора нескольких книг о нем, Станислава Щетина - за поеданием примитивного бутерброда, лежащего на примитивной газетной бумаге с масляным пятном. И это пиршество сопровождала вторая английская сюита ля - минор.
Никто не говорил, что Баха нужно слушать, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Но под бутерброд, да еще и на грязной газете! Извините!
Особенно покоробило то, что жирное пятно как раз попало на огромный заголовок спортивного материала о каком-то футболе.
Но и это еще ничего. Директор, сравнительно молодой человек, выпускник Московской консерватории, не убрал бутерброд, а чуть ли не предложил ей составить ему компанию в поедании его.
Наверное, на ее лице кое-что отразилось, с тех пор Щетин стал разговаривать с ней, как со вчерашней выпускницей, которую он взял на работу под большим давлением, оказав тем самым неоценимую услугу.
Вот так легко можно испортить из-за простой глупости. Она просто не смогла изобразить на лице восторг от созерцания бутерброда с совершенно мерзкой розово-зеленой докторской колбасы и прослушивания английской сюиты.
И Бах теперь воспринимался через призму директорского кабинета. И как нельзя избавиться от застаревшего запаха в квартире, так нельзя, оказалось, избавиться, слушая фортепьянного Баха, от грязной газеты и бутерброда с колбасой.
Даже, уединившись дома, слушая Баха, Роза видела перед собой всю эту мерзкую картину.
В зал вошел Илья. Это он скрипнул дверью.
Илья был высоким, на нем всегда был хорошо отутюженный костюм, руки висели плетьми и болтались неуправляемо из стороны в сторону. Илья походил на ученика, получившего двойку по физике. Именно по физике, потому что этот предмет был так далек от его мира, что он не мог понять, зачем он вообще присутствует в жизни. И от этого непонимания становилось обидно.
Не раз Роза говорила Илье, чтобы он учился изображать на лице радость, а не уныние.
- Ты ведь человек вдохновения, должен излучать свет, а поглядишь на твою физиономию, плакать хочется, или пойти на мост любви и броситься вниз.
- А почему именно на мост любви? - спрашивал совершено невинным голосом Илья.
- А потому, что так романтичней.
- Значит, надо бросаться именно там, - соглашался Илья.
Его трудно было пронять. Человек, который сросся со своим внутренним палачом, не умеет смотреть на мир радостно, как просила его простодушная Роза.
Илья все время решал задачу, которая ему уже самому надоела, но которую решить было необходимо.
Роза преподавала ему общее фортепьяно, композитор должен хорошо владеть инструментом. Но Илья не любил фортепьяно, он любил аккордеон, прекрасно на нем играл.
* * *
Отец купил аккордеон, на нем Илье было легко сочинять. У него была половинка "HESSA", который можно было взять на дачу, да и просто погулять с собой. А потом аккордеон имел "готовые" басы, которые сразу давали представление Илье о полном объеме его музыки.
Так или иначе, учился на фортепьяно Илья неохотно. Ему больше нравилось просто общаться с Розой. Потому он и просил, чтобы отец на фортепьяно не ходил, потому что с Розой Алексеевной они вместе обсуждают его будущую музыку, только она понимает, что он хочет выразить.
И это было так. Роза прекрасно понимала внутреннее музыкальное устройство этого гениального юноши. Она и сама имела отношение к композиции.
В консерватории начала писать фортепьянные этюды. Придумывала для себя; пальцы не вышли ростом, и им требовалась специальная растяжка, чтобы брать полторы октавы. Существовали, конечно, классические упражнения для исправления этого недостатка, но Роза сочиняла свои упражнения, и они помогали.
А потом увлеклась и насочиняла целый альбом любовных песен и фортепьянных сонат, которые никому не показывала. Разве что Кошерину. И то, когда он ее сильно просил поиграть и сам садился за инструмент.
Илья был в восторге от ее музыкальных сочинений, предлагал поговорить с директором филармонии, чтобы устроить специальный концерт. Роза приходила в ужас. Она и представить себе не могла, чтобы выставлять напоказ свои сочинения.
Не раз ее вызывал к себе Щетинин и читал нотации по поводу того, что она отбирает хлеб у преподавателя по композиции Юрия Примакова.
Сам Примаков ничего против не имел, ему все эти композиторы уже давно были до лампочки, он мечтал уехать из провинциального Киева в родную Москву.
Илью, конечно, выделял и собирался взять его с собой, чтобы не начинать на пустом месте. Тем более, что в Москве о юном гении уже хорошо знали.
- Роза Алексеевна, я хотел спросить у вас совета, - сказал Илья, поднявшись на сцену.
- Я плохая советчица, Илья.
- А кто же мне посоветует? Я влюбился. Понимаете, вчера был на концерте и влюбился в гитаристку Клаву Горискину.
Роза чуть со стула не упала. Ей показалось, что она ослышалась, но нет, Илья говорил о любви. Клава Горискина, юное дарование, которая покорила своей игрой на совершенно не женском инструменте гитаре Европу, добралась уже до Америки и Австралии. Сейчас она выступала в Киеве, и Роза слушала ее на репетиции.
Это что - то!
Но Илья влюбился? Вот так взял и… Нет, тут что - то не то.
- Ты уверен, что влюбился? - спросила Роза, закрывая крышку рояля.
- Совершенно уверен. Мне кажется, что я ее давно и хорошо знаю, а так как она играет, вы понимаете?
- Так, может быть, ты влюбился в ее игру? - с надеждой спросила Роза.
- Ну, конечно, и в игру тоже. А разве можно влюбляться в игру?
- Еще и как. Сколько девочек по тебе сохнут как раз по этой причине - они любят твою музыку.
- Нет, в симфонии влюбляться нельзя, их надо читать. Как книгу.
- Тебе, конечно, лучше об этом судить, ты же их пишешь… А что такое любовь, ты знаешь? - спросила дрогнувшим голосом Роза.
Илья задумался. Он вообще редко отвечал на прямые вопросы. А тут про любовь. У него было уже сочинено несколько любовных романсов. Но это так - для овладения жанром, как говорил Примаков, давая задание. Естественно, много слышал про любовь, с удовольствием читал романы.
Но вот на вопрос Розы он ответить не мог.
- Так вот я тебе расскажу, что это такое, - видя затруднение юноши, сказала Роза. - Это такое чувство, которое максимально приближает к тебе человека, или наоборот, удаляет его слишком далеко. Но в обоих случаях, тебе этот человек начинает сниться, ты все время думаешь о нем, без него тебе трудно дышать. А вообще словами это трудно передать, потому такие огромные силы бросило человечество - лучших поэтов, композиторов, писателей, художников, - чтобы раскрыть этот секрет. Но это и до сих пор тайна. И, как тайна, притягивает к себе. И будет притягивать.
- Так что же мне делать? Я хочу с ней поговорить, может, в зоопарк сходим.
- А отец знает… об этом?
- А зачем ему знать, его такие вопросы не интересуют.
- Значит, ты мне только сказал?
- Только вам, - подтвердил Илья.
Вот так, Роза Алексеевна! Вы все талдычите ему о своих профессиональных делах, а ему не с кем поговорить про любовь. Он доверяет это свое непонимание пока, но уже с крепким росточком (это видно), ей, учительнице по общему фортепьяно.
И что же она должна делать? Идти к его отцу и предупреждать, что его сыну нужно дать небольшую свободу, чтобы он сходил с девушкой Клавой, которая прекрасно играет на гитаре, в зоопарк.
Может, именно в зоопарке, на фоне слонов и носорогов, юный вундеркинд Илья возьмет за руку другого вундеркинда - певицу и гитаристку Клаву - и скажет ей первые слова любви.
Нет, Илья не скажет. Он будет мяться, мэкать и бэкать, а потом начнет рассказывать содержание своей новой симфонии, которая уже практически завершена.
Но почему она должна еще этим заниматься? Ей мало Кошерина, с которым происходит что - то очень нехорошее?
- Ладно, - сказала Роза. - Я поговорю с Клавой. А сейчас садись за инструмент.
Илья не ожидал такого приглашения. Илья покорно сел за рояль, но не торопился открывать крышку.
- А ты не думаешь о любви, когда сам сочиняешь? - неожиданно спросила Роза.
- Я вообще не думаю, когда сочиняю. А может, и думаю…
- Ладно, об этом поговорим как-нибудь в другой раз. Начали с революционного этюда Шопена.
Роза потому и играла накануне этот этюд, что дала задание Илье его выучить. У мальчика была великолепная музыкальная память. Ему достаточно было пару раз сыграть с листа, чтобы накрепко запомнить ноты.
Илья сидел в задумчивости.
- Ну, - напомнила о себе Роза, - начнем или все про любовь будем думать?
Илья резко встал.
- Нет, Роза Алексеевна, я сейчас не могу играть, но я выучил этюд, он не такой сложный.
- По-твоему, выучить ноты, значит выучить музыку композитора? Интересно. Ты так и к своим сочинениям относишься? А разобраться в тонкостях, нюансах, увидеть что-то новое в уже игранной - переигранной музыке, как тут быть?
- Никак, просто я не хочу сейчас играть.
- Что же мне с тобой делать! Так нельзя, Илья. Ты еще не классик, а время тебе дано для того, чтобы учиться прилежно, осваивать.
- Классическое наследие, - договорил за Розу Илья.
Роза рассмеялась.
- Именно это я и хотела сказать.
Илья рассмеялся тоже. Ему очень нравилась его учительница. Однажды он даже подумал, что влюбился в нее, а она ему ответила. Но он же совсем мальчик по сравнению с ней. Потому он и сообщил Розе Алексеевне, что влюбился, чтобы она не подумала, что он по прежнему влюблен в нее. Это же так естественно.
- Хорошо, - сказала Роза. - Иди, отдыхай. А я переговорю с Клавой.
Илья радостно, чуть не вприпрыжку заскакал по красной дорожке зала.
- Гениальный козленок, - сказала тихо Роза. - Мозг еще совсем маленький, а талант огромный. Вот и учи такого.
И что она скажет Клаве, которая сама, наверное, в кого-то влюблена и вряд ли в Илью. Она удивится, покраснеет, начнет путаться в словах. Или наоборот, расскажет, что влюблена в другого, пусть Илья ее забудет.
В таком золотом возрасте они находятся, что им не любовь нужна, а мысли о ней, ее образ, который должен быть возвышенным и красивым. Обязательно красивым.
Роза много раз наблюдала у девочек, которые готовились к любви и быть любимыми (а этим они занимались постоянно), стремление казаться бывалыми на этом поприще.
Вот эта Клава, она не очень и красива, но зато уже такая старенькая от успехов. Она сейчас играет в свою популярность и обожаемость. И рассказ о любви пусть и вундеркинда Ильи должен совместиться с ее принципами.
Розе и самой было интересна их встреча. Илью она любила чисто материнской любовью, а скорее даже, творческой. Если бы Розу спросили, что означает такой род любви, она бы выдала целую диссертацию. Но коротко это выглядело так - единение душ.
Душа Ильи бурно развивалась. Почва благодатная, чего же ей не расти. Роза занималась с Ильей уже четыре года, и хорошо помнила, как он первый раз пришел к ней на занятия. Тогда у него душа была с кулачок. Он ко всему приглядывался, а главным образом, к себе. Он как бы смотрел на себя со стороны.
Когда Роза ставила ему руки и посадку, то Илья поправлял ее даже. И, удивительно, по делу.
- А я себя вижу, как сижу и играю, - сказал Илья, хотя его никто об этом и не спрашивал.
Роза много читала про вундеркиндов, но запала ей в голову одна характерная ошибка в работе с ними: интеллектуальная недогрузка.
Это влияет на формирование волевых навыков, умение сопротивляться трудностям, не закрепляется привычка к постоянному труду. Ведь так все легко дается.
А что такое интеллектуальная загрузка? Где тот красный огонек, который начнет мигать, когда план загрузки будет выполнен? И что загружать в голову Илье? Объяснять ему правила игры на фортепьяно, тут, конечно, присутствует интеллект в способе схватывания материала, но тот ли это интеллект?
Роза много разговаривала с Ильей о музыке, выводила его в обычный мир и пыталась объяснить влияние музыки вообще и его в частности на людей.
У них даже игра была такая: нарисовать музыкальный портрет человека. Он шли на улицу, садились на скамейку и выбирали для себя персонаж. А затем Илья рассказывал об этом человеке, кто он по профессии, чего достиг и как воспринимает музыку (или не воспринимает ее вовсе).
А однажды она попросила нарисовать свой портрет, а потом самого Ильи.
Беседуя с Ильей о музыке, открывала в себе некие, спрятанные мысли, которые нехотя выползали из теплой постели подсознания (или откуда там еще?) и формировались в типы высказываний.
Илья заражался этой игрой и переставал заниматься фортепьяно.
Получалось, что она его в одном случае недогружала, а в другом перегружала.
А однажды она обнаружила и вовсе замечательную вещь - она начинала говорить словами Ильи, а Илья стал подражать ее мышлению.
Вот тогда она в Илью действительно влюбилась, ждала встречи с ним, чтобы погрузиться вместе в тот запутанный музыкально-философский мир, где все меняется посекундно и звучит красота. Так прекрасно было плыть в лодке с этим мальчиком и указывать ему на движущиеся пейзажи, в которых совершенно не было людей.
Но эти пейзажи звучали, и они слышали эти звуки.
Как-то Роза попробовала "загрузить" таким интеллектом и Кошерина, ведь и он в молодости покорял музыкальный Олимп, был прекрасным пианистом. Но Кошерин лишь пробурчал: "ты никак впала в детство.
Какая огромная разница между людьми: у этого взросляка только одно на уме - карьера, положение, борьба с врагами, которых становилось все больше по мере старения. А у Ильи, у детства - небо чисто, красота насыщена, и дух расширяется от восторга.
Так какая она, настоящая жизнь?
Несомненно, жизнь Ильи.
Таким образом, она как бы жила в двойном незаконном браке. С Кошериным, как гражданская жена, а с Ильей, как духовная наставница, мать и сестра.
А что у нее еще было? Скучное прозябание в музыкальной школе, общение с выброшенными за борт большой музыки вялыми женщинами и плаксивыми мужчинами, у которых к их профессии было чисто потребительское отношение и зависело от уровня нищенской зарплаты (уборщица их же школы зарабатывала больше, потому что работала еще в конторе рядом).
Вот она и жила своим двойным незаконным браком, пока вся эта конструкция, сооруженная ею, не начала распадаться.
Во-первых, появился Виктор на горизонте. Он возник так неожиданно, что Роза даже сначала не поняла, кто он.
Конечно, она знала о сыне Кошерина, знала, что он примерно одного возраста с ней, видела его фотографии и даже несколько раз живым, но издали.
А тут приходит в ее класс еще сравнительно молодой человек с внимательными серыми глазами, немножко смотрящими в разные стороны, отчего трудно сосредоточиться на лице. Приходит и говорит, что он сын Кошерина, ее любовника и хочет с ней поговорить.
Она просто испугалась, потому что знала, что он психиатр, что от него ничего скрыть нельзя. Так оно и было. Его глаза сразу поглотили ее, и на поверхности остался только ее голос.
Она сразу сдалась на милость победителя.
А Виктор пришел с просьбой оформить ее с отцом отношения.
Это было так неожиданно, что Роза на первых порах ничего и сказать не могла, а только сглатывала слюну и судорожно вдыхала воздух.
- Вы успокойтесь, это не он послал меня.
Он никогда вам предложение не сделает, стар и битком набит комплексами.
- А зачем вам это? - спросила она осипшим голосом. - Вам-то зачем? - сказала уже уверенней.
- Затем. Мне это нужно, так спокойней можно будет разъехаться. Я жить с ним больше не могу. Но если я начну разговор о разъезде, он может озвереть. Я его знаю. Он собственник, и грамма территории не отдаст. Скорее - деньги.
- Так возьмите деньги и купите себе квартиру.
- Слушайте, - приставил к ней свои глаза, как приставляют к груди в области сердца стетоскоп, Виктор. - Не надо мне давать советы. Я ведь не пришел к вам учиться игре на фортепьяно. Как кстати, мой пациент занимается?
- Ваш пациент?
- Илья Измайлов.
- Господи, Ильюша. Да ведь он совсем маленький!
- Однако это не мешает вам его тайно любить.
Роза смешалась, покраснела. Она давно ждала, что кто-то заметит ее отношение к ученику. Но думала, скорее всего, сам Илья.
- Это не та любовь, про которую вы думаете.
- Я сам знаю, про какую любовь мне думать. Женщина создана для любви. Она даже в пустыне найдет объект для обожания.
Я же вас не виню. Каждый человек имеет свою психологическую защиту. У вас это скрытая любовь. Вы считаете, что только так можно общаться с человеком. И те, кто не отвечает вам, вами выбрасывается на помойку.
Другими словами, у вас жизнь реальна сверх меры. И потом это характерная черта вашей профессии. Среди музыкантов много психологического разврата. И само учительство не более, чем интеллектуальный половой акт.
- Что вы такое говорите, вы ведь профессор? - чуть не закричала Роза.
Слова Виктора вывели ее из странного состояния застенчивости и заставили вспомнить о себе, как таковой.
У каждого есть своя сущность, которая чаще всего глубоко спрятана, но в критических случаях ярко проявляется. Эта сущность не часто извлекалась из подсознания Розы, но несколько случаев было, когда ее заставляли отвечать крупными залпами, чтобы сбить с прицела наступательный пыл нападающего.
- Так как в отношении того, чтобы уговорить моего отца жениться на вас?
- Вы сначала меня уговорите. Или считаете это необязательным? Считаете, что я вообще… недоношенная?
- Вы мне начинаете нравиться. Ей Богу!