* * *
Дмитрий вёл машину сам, чтобы не ставить своего водителя в курс дела. Сколько-нибудь нужных вещей набралось немного. На всякий случай, прежде чем покинуть квартиру, он переворошил ящики стола, забрал несколько записных книжек, магнитофонных и видеокассет, а также фотоаппарат вместе с плёнкой. Потом положил во внутренний карман куртки паспорт Татьяны, свидетельство о рождении Божены, все свои документы. Проверил, не оставил ли где включённый светильник, плотнее подкрутил краны, взял чемодан и вышел на лестницу.
Поставленная на сигнализацию и запертая на три замка квартира оставалась под наблюдением Анатолия. Дмитрий же спустился к своему красному "Мерседесу", открыл дверцу, нырнул за руль и ещё раз проверил, на месте ли заграничный паспорт, деньги – в валюте и в рублях, а также кое-какие драгоценности.
Не заметив ни на Гороховой улице, ни на Адмиралтейском проспекте сколько-нибудь заметного оживления, он повернул к Дворцовому мосту. На площади уже собирались люди, и над одной из групп откровенно развевался российский триколор – флаг торгового флота. К удивлению и радости Стеличека, манифестантов никто не разгонял. Напротив, в их сторону направлялись всё новые и новые протестующие.
Инопланетянин хмыкнул и пожал плечами – он начал что-то соображать. Зураб, как всегда, оказался прав – на то он и начальник службы безопасности. О каких танках и репрессиях может идти речь, если не соблюдается основная заповедь любого переворота – немедленный арест бывших руководителей и силовое подавление любого сопротивления? А уж если боятся тронуть каких-то прыщавых юнцов, у которых слишком уж разыгрались гормоны, то разве может идти речь о городском и российском руководстве?
"Действительно, мы зря струхнули и задержали груз, – размышлял Дмитрий, сворачивая на Университетскую набережную. – Если это и переворот, то обречённый на провал – видно уже без очков. Для чего было его начинать, если нет огня, драйва, воли к победе? Дело даже не в возрасте его руководителей – к примеру, ни Тьер, ни Пиночет, ни, страшно сказать, Ленин и Сталин мальчиками не были. Жизненный опыт в этом деле никогда не помешает, и один старик может стоить десяти молодых. Просто дело в том, что "совок" давно уже сгнил и выродился. Туда, в верха, не поступала свежая кровь, и потому Союз заболел гангреной. Если уж входящий в ГКЧП председатель КГБ не в состоянии грамотно произвести переворот в собственной стране, на кой чёрт такой председатель, такая страна? Значит, наша сделка с Ншаном тем более должна состояться. Плевать, что задержали груз, отменили аренду муковозов – это даже безопаснее. О таком транспорте знал покойный Гюлиханов, а, значит, передал Горбовскому. Даже если муковозы остановят без оружия, всё равно остановят, начнут допытываться, что да как. А ребята могут струхнуть из-за этого ЧП, наболтают лишнего. Короче, что ни делается, всё к лучшему. Но всё-таки надо немного подождать, осмотреться. Как ни крути, а экстремальная ситуация налицо, и всё ещё может измениться…"
На Восьмой линии Дмитрий остановил машину у дома тёщи и с чемоданом ринулся вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки. Ему пришлось долго звонить, потому что ключ он второпях куда-то засунул. Кроме того, не хотелось входить хозяином в чужую квартиру – Дмитрий знал, что тёще это не понравится.
Дверь наконец-то открыла заспанная Татьяна, которая придерживала на груди халат.
– Митька, чего с тобой? Ты больной, что ли? Я же кормлю в это время – разве забыл? А мама в ванной, под душем…
– Ты что, подруга, ничего не слышала? – задыхаясь, спросил Стеличек и протиснулся мимо жены в переднюю.
– А что я должна была слышать? – Физиономия Татьяны дышала чистотой и полным неведением. – Закрой дверь, я же голая почти. Ребёнка до родимчика напугал своим трезвоном…
– Таня, в Москве переворот или, по крайней мере, какие-то беспорядки. Не ясно, одним словом, кто правит страной. Говорят, что президент тяжело болен, и по радио – траурная музыка. Вице взял на себя его обязанности и ввёл ЧП – в Москве и здесь. Ты понимаешь, что в такой ситуации мне и тебе с Боженкой нельзя здесь оставаться. Я сейчас с вашего телефона кое-куда звякну. Не исключено, что нам с ребёнком придётся летать к моему отцу в Прагу. Это в том случае, если переворот действительно состоится. Правые консерваторы захватят власть, и тогда мне в Союзе делать нечего. Дорога одна – на нары…
– Так что, теперь опять коммунисты будут, да? – догадалась Татьяна. Тон её не выражал ни радости, ни горя.
– По крайней мере, сейчас они объявили о переходе всей власти в их руки. Так что мне, тебе и всем моим родственникам чесаться некогда. На всякий случай собери дочку и приготовься сама. Дай Бог, чтобы население подняло хипиш, не промолчало. В поражении этих комитетчиков спасение в первую очередь для нас, для нашего дела. Но даже если придётся бежать из страны, не пропадём, не бойся. Там рядом Югославия, а, значит, велика потребность в оружии. Надо только благополучно улизнуть из Питера. Я знаю, что аэропорт пока свободен.
– Митька, кошмар! – только и смогла вымолвить Татьяна . Она растерянно моргала глазами, не слыша ни плача Боженки, ни голоса матери. Анастасия через дверь ванной спрашивала, что случилось, и почему неожиданно приехал зять.
Ни слова не говоря, Дмитрий прошёл мимо жены к телефону, торопливо снял трубку. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, но никаких войск и бронетехники на Васильевском острове не было. Трубка гудела, как обычно, и на душу Дмитрия внезапно снизошёл покой.
А тем временем "Шевроле" Сакварелидзе, в котором, кроме хозяина, находились ещё Додонов и личный шофёр, ехал по Свердловской набережной в сторону Шоссе Революции. Зураб и Валентин Максимович сидели сзади, чтобы, не привлекая к себе внимания, держать в после зрения дорогу.
Сакварелидзе расстегнул ворот своей рубашки из плотной коричневой ткани, с множеством фурнитуры. Опять, как и прежние дни, днём стало жарко, хоть солнце редко вырывалось из-за туч. Валентин Максимович увидел на волосатой груди своего нового знакомого медальон. На крышке его был выгравирован крест, а внутри, похоже, находился чей-то портрет.
– Красивый у вас медальон, Зураб Вахтангович, – не удержался Додонов. – Старинный, да?
– Да, ещё от бабушки достался. – Тот отвернулся от окна, через которое наблюдал за едущей следом машиной ГАИ.
– А там, под крышкой, есть что-нибудь? – заинтересовался Додонов. – Если не секрет, конечно.
Сакварелидзе с готовностью расстегнул цепочку, нажатием пружинки открыл крышку. Додонов, надев очки, взял в руки тёплый медальон и увидел портрет молодой блондинки в подвенечном платье и белой шляпке.
– Это ваша супруга? Очень мила! – Додонов вернул Зурабу медальон. – Я вижу, что вы очень любите её и тоскуете. Давно не виделись?
– Со вчерашнего вечера. Но мне этого достаточно, – негромко, но страстно, тяжело дыша, сказал Зураб. – Я всё никак не могу надолго остаться с ней. Постоянно нужно куда-то уезжать, бросать Арину на ночь. Я ревную её, люблю, но ничего не могу поделать. Вот когда закончим переброску, поеду с ней в Гори.
– Завидую я вашей жене, – искренне признался Додонов. – Всех бы нас так любили! Значит, вы считаете, что события на самом деле не стоят и выеденного яйца? – перевёл Додонов разговор на другую тему.
– Ну, сами посудите, дорогой! – Зураб мотнул головой в сторону абсолютно спокойной набережной. – Прошло достаточно много времени с момента объявления о создании ГКЧП. Вы думаете, если бы произошёл настоящий переворот, здесь не стояли бы танки? Конечно, всё решается в Москве, а потому надо узнать, как дела там. Главное, нужно узнать, на свободе ли российское руководство. Если да, то мы спасены. Реальные путчисты давно упрятали бы их за решётку, если не пристрелили на месте…
– Да, это очень важно, – согласился Додонов. – Может статься, что Дмитрий зря задержал груз.
– Осторожность никогда не помешает. Можно передать отбой тревоги, если всё уладится. – Зураб развалился на простёганном лиловым бархатом диване. – Я вот почему такой оптимист. Уже видно, что новые власти слабохарактерны. Вообразите, что сделали бы на их месте мы с вами. Может быть, останься страна такой, как была раньше, равнодушное население поставили бы перед фактом, и никто бы не пикнул. Но сейчас, похоже, начнётся массовое сопротивление. Слишком много людей уже вкусило нормальной жизни, или же очень хочет её вкусить. Стало быть, сопротивление нужно давить танками. Народ испугается только тогда, когда удивит не только серьёзные намерения, но и готовность их реализовать. А эти идеалисты что провозгласили? Запрет на порнографию и водку? Да сейчас все только этим и занимаются. А кто сам не может, видаки смотрят.
– Да, это верно. – Додонов заметно повеселел. – Мой младший сын учится в МГУ, и там такие нравы… Что вы! Я в его годы и помыслить о подобном не смел. Только разврат, фарцовка, кражи, наркотики, даже детоубийство! Новорождённых душат в пластиковых пакетах…
– Я думаю, что молодые люди не захотят прекращать услады души и тела, и вместо этого ехать на уборку урожая. Похоже, там, в Кремле, совсем оторвались от реальности. Ну, какой дурак захочет под дождём копать картошку, если её можно запросто наворовать на поле, а потом продать на рынке? Пять-шесть рублей за кило спокойно можно взять. Я в этих вопросах специалист. На базарах сплошь и рядом всё ворованное. И ещё – я ведь в молодости исторической факультет кончал, Валентин Максимович. Кое о чём смело могу судить. Летом в России такие дела не делаются. У нас не Франция, где большинство революций совершалось в июле. А здесь всегда беспорядки осенью или зимой. Народ должен хотеть жрать, а в августе голода обычно не бывает. К тому же, население одержимо мыслью о грядущем изобилии, которое гарантируют демократы. И. что самое главное, для этого не придётся работать. Всё принесут на блюдечке – надо только потерпеть.
– Не находите аналогию с корниловским мятежом? А, господин историк? – оживился Додонов. – Почти в тех же числах… А через два месяца команда крейсера "Аврора", грудью вставшая на защиту Временного правительства, чем занималась? Ась?
– Отсюда вывод – мы в убытке не останемся. Вот и приехали! – Зураб указал на дверь своего подъезда. – Езжай в гараж и будь там при рации, – приказал он водителю. – В любой момент могу вызвать.
– Понял. – И водитель дал задний ход.
В лифте они поднялись к квартире Зураба, и тот достал из внутреннего кармана куртки ключи. Додонов кашлянул, снял шляпу и помассировал лысину. Здесь, на Пороховых, тоже было тихо, и только орали во дворе уже ввернувшиеся в город дети.
– Арина! – Зураб позвал жену, как только шагнул через порог, но та не отзывалась.
Сбросив куртку на пуфик у зеркала, Сакварелидзе побежал в спальню. Арина крепко спала, лёжа ничком по диагонали широкой кровати. Маленькая мягкая ручка её безвольно свисала над ковром. В подсвечниках застыли короткие, оплывшие огарки; тут же лежали колода карт и упаковка снотворных таблеток.
Зураб опустился перед постелью на одно колено, погладил жену по волосам:
– Вай мэ! Арина! Аринка, родная! Что с тобой?
Он с ужасом смотрел на упаковки реладорма, из которых, правда, много не убыло. Додонов попятился, не желая видеть интимную сцену. Чтобы не терять времени, он снял летнее пальто и шляпу, повесил всё это в строенный шкаф.
Жена Зураба неохотно открыла глаза, увидела перед собой совсем не то лицо, что утром, и сонно спросила:
– Который час?
– Первый час, Арина. Почему ты в постели? Заболела?
– А что, нельзя? – Молодая женщина зевнула. – Я просто приняла снотворное. – Она с трудом села, держась за голову. – Зачем ты меня разбудил? Мы же договорились – обед разогреешь сам.
– Почему ты пила таблетки? – Зураб сжал её тонкие запястья, стал целовать руки.
Додонов кашлянул за приоткрытой дверью. Арина обернулась.
– Ты не один?
– У меня гость. Я тебе всё объясню. Ему нужно на день-два где-то остановиться.
Арина повыше приподнялась на подушках, до подбородка натягивая одеяло.
– Он откуда? Твой земляк?
– Нет, из Москвы. У нас ночью проходили деловые переговоры.
– Понятно. – Арина откинула с лица волосы и поднялась. – Не оставляй гостя одного, Зураб, он может обидеться. Я сейчас быстро оденусь и выйду к вам.
– Тогда я устрою его и вернусь.
Сакварелидзе встал с колен, отряхнул брюки. Арина тупо смотрела на него, на серый день за окном. Кажется, он ни о чём не догадывается. Значит, Андрею удалось незамеченным уйти отсюда, встретиться со своим сотрудником на проспекте Тореза. Теперь нужно узнать о том, до чего "авторитеты" договорились сегодня ночью.
Вообще-то, Зураб никогда не посвящал Арину в свои дела, и она ими не интересовалась. Если сейчас она вдруг начнёт задавать даже наводящие вопросы, это будет выглядеть подозрительно. Ни о чём другом, произошедшем этой ночью, она не знала и не хотела знать.
Сакварелидзе вышел к Додонову и в изысканных выражениях попросил прощения. Сказал, что супруга неважно себя чувствует, недавно заснула, и сейчас ей требуется время, чтобы привести себя в порядок. После этого она будет готова принять дорогого гостя, а пока пусть он располагается в своей комнате. Счёт идёт на минуты, и нужно в первую очередь связаться со столицей. А потом принять окончательное решение и довести его до сведения подчинённых.
Сам Зураб, проводив Додонова в комнату с лоджией и широким окном на северную сторону, объяснил, где можно умыться и сделать все другие дела. Потом он вернулся к жене и увидел, что Арина, уже одетая в пеньюар, сидит на краешке постели и кончиками пальцев массирует потный холодный лоб.
– Я тебя ещё раз спрашиваю! – Сакварелидзе двумя ладонями поднял личико жены кверху. Голос его был срывающийся, страстный. – Почему ты злоупотребляешь лекарствами? Какая проблема так тебя мучает?
– Да какая тут проблема – просто бессонница! – Арина вспомнила, что лучший вид защиты – нападение. – В конце концов, муж ты мне или нет? Для чего ты вообще заводил семью, если не считаешь нужным ночевать дома? Снимал бы проституток и ходил по нужде! А уж если решился привести в дом приличного человека, то сначала раскинь мозгами. В первую очередь подумай, сможешь ли уделить ему максимум внимания. Я целыми вечерами одна, как собака! У нас даже медового месяца не было – вот до чего дошло! Надо было мне думать тоже. Твоя первая жена умерла ещё молодой – значит, не так-то сладко с тобой жить…
– Не надо так, Арина, на то была воля Божья. Болезнь Нателы была наследственная, и я к ней не имел никакого отношения. А что касается моих отлучек, то они, поверь, временны. Я скоро закончу очень важное дело и всецело займусь тобой. Я знаю, что ты скучаешь. Мы недавно поженились, всё время должны быть вместе. Но деловой человек не может позволить себе это. Клянусь – потом мы с лихвой наверстаем упущенное! Не надо увлекаться "колёсами", сердце моё, ты ещё совсем девочка. Потом будет не выбраться, поверь мне. Сколько я видел отличных парней, погубивших себя! А уж девушка и вовсе обречена в этом случае на деградацию!
– Почему же? – Арина, забывшись, решила рискованно поспорить. – Если человек волевой, он может слезать даже с иглы.
– Ты такого знаешь? – улыбнулся Зураб. – Или просто байки слышала?
– Конечно, знаю! Он и морфин колол, между прочим.
– В институте, что ли, познакомились? Надеюсь, ещё до меня. – Зураб продолжал улыбаться, а сам думал о том, что его ангел оказался порочным. Неужели Арину испортил этот наркоман?
– Допустим! – Она шутливо ткнула мужа пальчиком в плечо. – Что, ревнуешь? Вон, ноздри-то раздулись! А я откуда знаю, действительно ты сегодня ночью на совещании был, или уже кого-то завёл от меня?
– Арина, ещё только один раз я отлучусь, а потом мы уедем в Гори, справим свадьбу по нашим обычаям. Там и проведём медовый месяц. А, если захочешь, махнём в Париж, в Рим, в Лондон – куда угодно! Я помню свой долг, и не нужно меня упрекать. Ты ещё не знаешь, что такое для грузина семья, жена, сын! Ты познакомишься с моей матерью, отцом, братьями и невестками. И с дочерями тоже, разумеется. Тебе их не воспитывать – они уже взрослые. Только успокойся, милая, всё будет хорошо. Молись за меня будущей ночью. И знай, что я всё время думаю о тебе.
– А что будет, если нужно молиться? – встревоженно спросила Арина.
Зураб поднял на неё повлажневшие глаза, обнял, прижал к себе.
– Я тебе потом всё объясню, а сейчас нужно принять гостя…
Сакварелидзе уже хотел поцеловать Арину, но в это время раздался стук в дверь.
– Можно к вам, молодые люди? – шутливо спросил Додонов. – Зураб, вы мне срочно нужны.
Выпустив Арину из своих объятий, Сакварелидзе выскочил в коридор. Взволнованный Додонов ждал его с огромным нетерпением.
– Что у вас? Свежие новости?
– В Москве танки, слышите? Танки! Кроме того, другая военная техника, очень много солдат. На столе лежит снятая трубка, крутится счётчик, но дело стоит того. Я хочу, чтобы вы приняли участие в разговоре. Пусть супруга великодушно извинит – форс-мажорные обстоятельства, ничего не поделаешь.
– Сейчас! – Зураб пригладил волосы перед зеркалом. – Пойдёмте.
Он широким шагом направился в ту комнату, где поселил гостя. Додонов семенил следом и трясся со страху.
– Ну, вот вы… Человек, несомненно, опытный! Скажите – останавливать мне груз или нет? Ведь от моего слова много что зависит. А у меня в голове полный кавардак, и я боюсь допустить оплошность.
– Берите трубку, – скомандовал Зураб, усаживаясь в мягкое кресло около журнального столика. Он закинул ногу на ногу и прикрыл глаза. – Спросите, арестован ли кто-нибудь из российского руководства?
Додонов исполнил требование, весь цепенея от ужаса. Он воображал, что разговор слушают, и вскоре приедут сюда разбираться с крамольниками. Но через минуту он уже весь сиял от счастья.
– Нет?! Серьёзно, нет? Это точные сведения? Мне информация нужна, как воздух! Что?! Ельцин выступил с резким протестом? Сказал, что произошёл переворот? Куда залез? На танк? И его не снял снайпер? Странный какой-то путч, опереточный. Нет, даже в оперетте было бы страшнее, я думаю. А какая реакция была на заявление Ельцина? Вялая? Константин Владимирович, ваши данные стопроцентно точны? Господи, а мы-то тут так все испугались!
– Так я и думал с самого начала! – подал голос Зураб. – Спросите, как себя ведут солдаты? Ну, те, что на танках и на бэтээрах? Они агрессивны или нет? Есть ли у них контакты с протестующими?