* * *
Грузовик они нашли почти сразу же, приехав в райцентр на двух смирнейших конягах, который Озирский всю дорогу костерил за тихий нрав и отсутствие острых ощущений. В благодарность за пригнанных меринов какой-то чин районного масштаба разузнал, когда отсюда идёт транспорт в сторону Ленинграда. Более того, он не поленился сбегать и договориться с водителем. Андрей почти всё время молчал, то ли обмозговывая детали плана, то ли переживая из-за неурочного отъезда. Разумеется, ничего объяснить ни старикам-хозяевам, ни членам съёмочной группы он не мог, а просто сослался на неотложные служебные обстоятельства.
Озирский тоже был с рюкзаком, в том же камуфляжном костюме. Сидя на крыльце раймага, он, не переставая, курил и писал прутиком на земле какие-то слова, которые тут же стирал подошвой сапога.
В шесть часов вечера подъехал ЗИЛ с крытым кузовом. Рыжий длинный парень, выпрыгнув из кабины, сообщил, что едет не до Ленинграда, а до Тосно, что по Московской ветке. А уж оттуда пусть они сами добираются – это очень просто. Парень через каждое слово смачно матерился, но его будущих пассажиров это не смущало.
В кузове стояли ящики, всю дорого ползающие туда-сюда по днищу. Озирский уселся прямо у кабины, закрыл глаза и задремал. Минц, тоже отчаянно зевая, слушал, как по брезенту кузова скребут ветки, но заговорить не решался – боялся нарваться на отпор. Так Саша страдал почти всю дорогу, пока Андрей наконец-то не соизволил заговорить.
– Сашок, понимаешь ли, тут дело больно деликатное… Я бы давно всё объяснил, но не хочу подставлять даму. – Андрей пощёлкал пальцами. – Сам знаешь, что это всегда создаёт лишние трудности.
– Дама? – почему-то удивился Минц. – Какая дама? Там, вроде, одни мужики были…
– Моя старая знакомая, – пояснил Андрей. – Я на неё, конечно, надеюсь, но нацело поручиться, понимаешь ли, не могу. Вдруг она не захочет вписываться в эту историю? Ведь если Сакварелидзе посадят, она потеряет всё. Мало кто захочет так рисковать, и я не смогу настаивать. Имею право только нижайше её просить. Возможно, эта особа спустит меня с лестницы. Мы ведь давно не виделись, да и расстались не лучшим образом.
– Это – твоя бывшая любовь? – До усталого Минца что-то начало доходить. – А какое отношение она имеет к Сакварелидзе?
– Прямое – это его жена, – обхватив руками колени, буднично ответил Озирский.
– Жена? Ты близко знаком с женой Зураба? – Саша был потрясён до глубины души. – Вот это да! И долго вы с ней встречались?
– Да нет, не очень, – уклончиво ответил Андрей, утрамбовывая свой рюкзак. – Она мне понравилась сразу, но хотела серьёзных отношений. Тогда ещё была жива Ленка, и Арина не давила на меня. А когда я освободился, решила взять быка за рога. Она привыкла своего добиваться. Как говорится, если чего решила, то выпьет обязательно. Порядочная девчонка, невинная была. И я себя мерзавцем чувствовал, а сделать ей предложение почему-то не мог. Вроде бы, даже побаивался. Знал, что безответной, покорной, как Ленка, она никогда не станет. Ты в курсе, как я с Наташкой обжёгся, хотя в ней был на сто процентов уверен. Теперь на воду дую, особенно из-за детей. Своих у Арины нет, она сама ведёт себя, как маленькая. Вряд ли она будет хорошей матерью для чужих отпрысков. Просто пока не хочет об этом думать, а у меня такого права нет. Странная история – в ней только психоаналитикам разбираться. Арине, наверное, другой муж нужен, этакий подкаблучник. Не знаю, как она там своим бандитом командует. Но, думаю, она его крепко за одно место взяла. Да и за горло – тоже…
Грузовик мчался лесом, и грибной дух с отчётливым привкусом бензина заставлял сладко сжиматься Сашино сердце. Озирский же, тоже разволновавшись, улёгся затылком на свой рюкзак и принялся насвистывать залихватский мотивчик.
– Вы когда с ней виделись в последний раз? – заинтересовался Саша. Чужие любовные истории никогда не оставляли его равнодушным.
– Да какая разница? – огрызнулся Андрей, дрогнув длинными ресницами. Он скосил на Минца один глаз, наполненный дрёмой. И стал искать сигареты в кармане.
Вечерело, и нескончаемый лес становился всё более тёмным, таинственным. Минц уже не верил, что грузовик когда-нибудь вырвется в поле или на шоссе, а потом завиднеется в сером тумане город Тосно.
– Впрочем, припоминаю, – вдруг ответил Андрей, когда Саша этого уже не ждал. – Мы расстались в начале мая. После того, как я орден получил за банду Переверзева и по случаю тяжёлого ранения. Арина заявила, что ждать, пока я созрею, больше не будет. Она, конечно, девица экстравагантная, но то, что избранником окажется бандит-убийца… Сказать честно, я был в шоке. Но дело её, в конце концов. Видишь, теперь даже пригодилось… Бери, Сашок! – И Андрей протянул только что надорванную пачку "Мальборо".
Он, усмехаясь, смотрел на Сашу, и продолговатые глаза по-кошачьи светились в полутьме. Когда Андрей начинал в ударе корчить рожи, шарм его делался непобедимым. Минц прощал этому человеку то, чего никогда не простил бы никому другому – так повелось с тех времён, когда они занимались карате в подвале на Лиговке. Андрей был Сашиным гуру, которого надлежало безмерно уважать и беспрекословно слушаться. Кроме того, полтора года назад тот же Озирский спас Минцу жизнь, вырвал буквально с того света, по своим каналам раздобыв чудодейственное снадобье…
Андрей курил, и приятно пахнущий дым разбивался о брезентовый потолок кузова. ЗИЛ с рычанием вывернул на шоссе, оставив позади последние деревья. Саша подобрался к борту и выглянул наружу. За полем светились огни деревеньки, и совсем рядом гудел электровоз междугороднего поезда. Скорее всего, московского – значит, до Тосно уже недалеко.
– Андрей, может, нам порознь в город вернуться? Чисто на всякий случай, – предложил Саша, усаживаясь рядом с весело насвистывающим другом. – Негоже мелькать рядом, особенно сейчас. Мало ли, что наши клиенты предпримут перед своей операцией?
– Ты прав, Сашок. Безопасности, как и денег, много не бывает, – ответил Озирский, не меняя позы. – Мы выходим в Тосно. Ты садишься на электричку, прибываешь на Московский вокзал. Я ловлю следующую попутку и худо-бедно добираюсь до Ульянки.
– А твоя мама сейчас там? – зачем-то спросил Минц.
– Естественно. Где ж ей быть? Она теперь в своей комнате на Литейном почти не живёт. Мы же скоро переезжаем на Фонтанку, а пока пусть детки напоследок более-менее чистым воздухом подышат – из парка.
– А почему они не на даче? Ведь ещё пока лето, можно было задержаться… – Минц опять вспомнил отца, свою несостоявшуюся поездку в Токсово и загрустил.
– Они были на даче, но потом там начала твориться какая-то чертовщина, – неохотно объяснил Андрей. – Сначала вышла из строя печка, перестал тянуть дымоход. А топить приходилось часто – лето выдалось хреновое. Ну, ты понимаешь, чем это грозит – насмерть угореть можно. Мать один раз еле успела Женьку с Лёлькой на улицу вытащить, а потому послала всё к чёрту. Такой ценой чистый воздух нам не нужен. К тому же, Лёлька простудилась. Да и хозяйка объявила, что на следующий год нам комнату не сдаст. Какие-то подозрительные личности у её забора крутятся. А раньше ничего такого не было. Вот она и решила, что они за мной охотятся. Ещё вдруг стрелять начнут да попадут в неё или в мужа…
– Ну и дрянь! – возмутился Минц. – Неизвестно, откуда эти типы взялись, а она всё на вас сваливает! Плюнь на неё, не надо за эту дачу держаться – другие найдутся, – успокоил он.
– А я и не собираюсь! – хмыкнул Андрей. – Сам-то я эту бабу плохо знаю, рассказываю со слов матери. Она-то, конечно, тоже не молчала, так что скандал получится на славу. Уже машина с вещами отъезжала, а они всё лаялись…
– И где именно та дача была? – осведомился Минц.
– Да около Ропши, в Ильино. Ладно, хватит о ней! Мы к Шапкам подъезжаем, – выглянув из кузова, сообщил Андрей. – Надо условиться насчёт связи. Мы же по городу сейчас с оглядкой ходить должны. Самое главное, нельзя противника недооценивать. Алима уже потеряли, и никогда об этом не должны забывать, оправдывать себя. Были слишком самонадеянны – и получили. – Андрей на полном ходу оторвал веточку от какого-то дерева, стал её жевать. – Мне раза два придётся с Ариной встретиться. Это, конечно, если после первого я не вылечу вон из окна, – счёл нужным предупредить Андрей. – Арина – она такая. Уж врежет – так врежет…
– Дерётся? – удивился Саша.
– Да нет. Но ругается, как на базаре. Наверное, потому за "рыночного" и вышла. Но мы обернём этот факт себе на пользу, Сашок. Если её благоверный будет участвовать в переброске оружия, он должен как-то объяснить жене свою длительную отлучку. Арина – единственная, кто может задавать Сакварелидзе вопросы, не вызывая у него подозрений.
– Так я не понял… – Минц плотнее завернулся в свою куртку. – Она что, грузинка?
– Нет, что вы! Её мать – карелка, из Олонца. Отец, вроде, русский, но тоже из тех мест. Это – натуральная блондинка, на которых так падки южные мужчины. – Озирский бесстыдно и намекающе оглядел Сашу и подмигнул. Тот потупился и покраснел. – Разумеется, дело может и сорваться. Будь готов и к этому. Всё слишком нервно, напряжённо. С её, конечно, стороны. Впрочем, Арина могла и утешиться с Сакварелидзе, много о себе возомнить. Она теперь – богатая дама, а это очень портит людей. Но, пока я с ней не встретился, ничего говорить не буду.
– Когда ты к ней пойдёшь? – торопливо, поглядывая через борт кузова на дорогу, спросил Саша.
– Думаю, что завтра вечером. Скорее всего, мужа в тот момент дома не будет. Я разведаю это по своим каналам, так что не беспокойся. Вы с Захаром не надейтесь на меня, как на Мессию, но в любом случае я сообщу о результатах. Где бы нам встретиться в понедельник утром? Только не у меня и не у тебя. И уж, тем более, не у Горбовского.
– Это само собой! – Минц глубоко дышал чистым, прохладным воздухом. – Где живёт твоя Арина?
– По моим сведениям, на шоссе Революции. Они там квартиру четырёхкомнатную снимают. Сакварелидзе недавно перебрался туда из Горской. Решил, что молодой жене в пригороде будет не очень комфортно.
– Шоссе Революции? – переспросил Саша. – Кто же у нас там есть поблизости? Не хотелось бы Люду Масик тревожить – она очень переживает из-за Алима, вероятно. Давай-ка вот как поступим… Есть у нас с тобой человек, который живёт на проспекте Тореза и может пользоваться доверием. Догадываешься? – хитро прищурился Саша.
– Да ну тебя с твоими викторинами! – разозлился Андрей. – Говори толком. Вон, уже Тосно виднеется, и нам скоро слезать.
– Клава! Клава Масленникова. Родная твоя дочурка.
Озирский криво усмехнулся и почесал подбородок.
– Ещё её впутывать… Ладно, Сашок, подумаем. Ты ей про меня лишнего не наболтал? Насчёт её происхождения?
– Нет. Она ничего не знает. Просто влюблена в тебя по уши. Лучше бы в меня, честное слово! – завистливо сказала Саша. – А то – ни себе, ни людям.
– Да что я – содомит какой? – Озирский надел рюкзак на спину. – Неужели до сих пор сохнет?
– Конечно. Она мне сама говорила.
– Тогда приходи к ней в воскресенье вечером. Короче, когда хочешь, но чтобы в понедельник утром был там. По телефону я на эти темы говорить не стану. Только согласится ли Клавка нам помочь?
– Она за тебя жизнь готова отдать, не то что устроить у себя явку. Для неё твоё имя – всесильный пароль, – уверенно сказал Саша.
– Тогда, Сашок, договоримся так. Утром девятнадцатого числа мы встречаемся у Клавдии и обсуждаем обстановку. Тогда уже будет ясно, удалось ли мне договориться с Ариной. Ты немедленно едешь и докладываешь всё Горбовскому. И держи себя в форме – не пей с ней, не гуляй, в постель не прыгай. И про меня ничего не говори – пусть пока поживёт в неведении.
– Постараюсь! – Саша сверкнул белыми зубами на смуглом лице. – Кажется, тормозим…
– Приехали! – Андрей, как всегда, выпрыгнул из кузова ещё на ходу. Верный ученик, как всегда, последовал его примеру.
Когда рыжий шофёр открыл дверцу и выглянул из кабины, оба его пассажира уже стояли рядом. Саша копался в бумажнике, Андрей – в рюкзаке; и оба делали вид, что ничего особенно не произошло.
Получив четвертной, бутылку "Столичной" и блок "Мальборо", Шофёр разинул рот, немного так постоял, озадаченно почесал макушку и, за неимением должного словарного запаса, от души послал всех по матушке.
– Ну, спасибо, мужики! – сказал он после смущённо, понимая. Что ведёт себя неправильно. – Чегой-то вы перебрали, но "дают – бери", как говорится… Не откажусь. Бывайте. И счастливо вам!
– Как тебя звать-то, мил человек? – крикнул Озирский, когда мотор зарычал.
– Михаил я, Румянцев! – донеслось из кабины, и ЗИЛ рванул своим маршрутом.
– Сашок, иди на вокзал. – Андрей почему-то поскучнел. Чтобы вернуться в форму, он торопливо щёлкнул зажигалкой. – Авось, дорогу тебе покажут. – А я постараюсь "колёса" здесь поймать.
– Автостопом решил добираться? – понимающе спросил Саша.
– Ага. Давай пока попрощаемся!
Андрей быстро пожал Саше руку. Через минуту он уже быстро шёл по обочине шоссе, "голосуя" появившемуся из-за поворота КамАЗу. Минц же остановил очередную бабульку с тачкой, которая откуда-то везла несколько кочнов капусты. Он спросил, как быстрее выйти на станцию, и получил подробные, хоть и бестолковые объяснения.
Домой Саша возвращался уже в темноте, еле двигая ногами от усталости. Сколько пришлось пройти да день, боялся даже подумать, и потому просто смотрел под ноги, чтобы не растянуться. Брёл по самой середине Большого проспекте Васильевского острова, никакой транспорт тут не ходил, и оживлённая ранее магистраль стала зарастать травой.
Минц перешагивал брошенные на растрескавшийся асфальт трубы, взбирался на кучи песка и щебня и думал о том, что следующую зиму тоже придётся прожить без отопления. И потом неизвестно ещё сколько будет таких зим – серых, безнадёжных. Папа умудрился без серьёзных болезней пережить холодное время, но потом может случиться всякое. Дом дореволюционной постройки, уже старый, и от сырости портятся стены, крошится кладка, ржавеют трубы.
Васильевский остров гибнет на глазах. Дома буквально через один зияют выбитыми окнами; их стены полуразрушены, крыши наполовину сорваны. Эти призраки былого великолепия мало чем отличаются от тех домов, где ещё живут люди – те тоже потрясают своим убожеством. Те же чувства Минц испытывал днём, в деревне, и сейчас они нахлынули вновь. Похоже, Питер имеет такое же незавидное будущее, как и новгородская глубинка…
Думая только о том, как добраться до постели, Саша завернул за угол дома, вошёл в свой подъезд. Отделение Сбербанка, размещавшееся внизу, разумеется, было закрыто. То ли на вольном воздухе он отвык от подобных запахов, то ли от переутомления подкачало здоровье, но ударивший в нос запах мочи и прочих нечистот буквально оглушил Сашу. Он даже прикрыл нос и рот ладонью, удерживая рвоту.
Лифт опять не работал, и пришлось кружить по стёршимся ступеням, взбираясь на четвёртый этаж. Тот ли это дом, из-за которого им все завидовали? Снаружи он ещё ничего, а внутри – форменная развалюха. За последние годы жилище постарело, будто на несколько десятилетий, и уже не вызывало ничьих восторгов.
На своей площадке, недалеко от шахты лифта, Минц едва не наступил в чью-то блевотину, которой утром не было. Окончательно озверев, он полез за ключом, но пальцы от усталости разжались. Сталь звякнула о камень, и пришлось ещё несколько минут наощупь искать брелок. Лестницу давно уже не убирали, и Саша здорово испачкался, после чего решил тут же рвануть под душ.
С удовлетворением обнаружив, что света нигде нет, Саша всё же заглянул в комнату Льва Бернардовича. Постель отца была пуста, а на покрывающей подушку накидке белела записка. Минц поспешно зажёг торшер и узнал руку сестры.
"Саша! Папу я увезла на дачу – пусть ещё немного побудет у нас. Поскольку, кроме тебя, в городе никого не остаётся, я поместила на объявлениях об обмене сахарного песка на ягоды ваш телефон. Звонить попросила с восьми до десяти вечера. Сам понимаешь, что я в безвыходном положении. Может, что-то и получится с этим обменом, хоть я и потеряла всякую надежду. Будь здоров, береги себя. Папу привезу дней через пять, если ничего не случится. Мы едем на нашей машине, за рулём Юрка. Он очень переживал, что не застал тебя. Всего хорошего.
Софья. 17 августа 1991 года"
Присев на постель Льва Бернардовича, Саша с облегчением вздохнул. Сестра права – он сейчас не может уделять отцу и малой толики того внимания, которого старик безмолвно требует. "Спасибо, Сонька, ты молодец! Я теперь свободен, а с племянником в другой раз поговорим…"
Он вышел в коридор, с облегчением сбросил тяжёлые, грязные сапоги. В носках прошёл в ванную, зажёг там свет, газовую колонку и пустил воду.