Немного помолчав, он приглушённо добавил:
– По-моему, невдалеке кто-то ходит.
– Да никто там не ходит, – возразил Тагеров. – Не говори ерунды.
– Я отчётливо слышал чьи-то шаги, – твёрдо повторил Сергей.
– Может, сходишь и посмотришь?
– Схожу и посмотрю.
– И не забоишься?
– И не забоюсь.
В темноте раздался шорох. После этого дверь избушки со скрипом приоткрылась, и в дверном проёме возник чёрный силуэт Вишнякова. Дверь снова закрылась, и снаружи послышались его неспешно удаляющиеся шаги.
– Пусть посмотрит, – снисходительно проговорила Лиля. – Может, он там своего Снежного Человека найдёт.
В домике снова установилась тишина. Меня обуяла дрёма. И вдруг мой мозг, словно раскалённой иглой, пронзил отчаянный крик.
– А-а-а! А-а-а!
Этот крик выражал безмерный ужас. Мы вскочили.
– Что это? – испуганно спросила Ширшова.
– По-моему, это кричал Сергей, – неуверенно произнесла Патрушева.
– Да, голос был, вроде, его, – согласился я.
Мы прислушались, пытаясь уловить хоть какой-то подозрительный звук. Но подозрительных звуков не было. До нас доносился только шум гулявшего снаружи ветра.
Я поднялся с пола, подошёл к окошку и осторожно выглянул наружу. Но, кроме смутных очертаний деревьев, едва вырисовывающихся в ночном мраке, больше ничего не увидел.
– Ну, что там? – напряжённо спросил Алан.
– Пока ничего не вижу, – ответил я.
Тагеров поднялся на ноги и тоже подошёл к окну. Я посторонился. Вслед за ним в окошко поочерёдно выглянули и все остальные. Но ничего другого, кроме того, что увидел я, никто не заметил. Нами овладело беспокойство.
– Ребята, может с Сергеем случилась беда? – тихо проговорила Юля. – Может на него кто-то напал?
Ответом ей стало гробовое молчание.
– Ребята, ну что же вы? – в сердцах воскликнула она. – Мы должны прийти ему на помощь!
Несмотря на её эмоциональный призыв, никто не сдвинулся с места. Нами овладел страх. Уж слишком леденил душу этот крик. Беспричинно так не кричат. Вишнякова явно что-то сильно напугало. А это значит, что невдалеке от нас находится некая неведомая нам опасность, встреча с которой не сулит ничего хорошего.
– Ребята, ну как вы так можете? – продолжала уговаривать нас Патрушева. – Он же наш товарищ!
– Юля, помолчи, – тихо, но жёстко оборвал её Алан. – Мчаться сейчас на помощь Вишнякову – это глупо. Вокруг темно. Кроме этого, мы безоружны. Что у нас есть? Топор, лопата, да пара перочинных ножей, только и всего. С таким набором мы его не спасём. Мы лишь себя погубим.
– Мы его из домика не выгоняли, – поддержала Тагерова Лиля. – Он сам решил идти. Почему мы должны из-за него рисковать?
– Вы просто трусы! – отчаянно бросила Патрушева. – Жалкие, ничтожные трусы!
– Может не стоит бросать такие обвинения? – раздражённо заметила Ширшова. – Хочешь его спасти – иди, спасай. Никто не держит.
– Юля, и в самом деле, успокойся, – вмешался я. – Алан прав. Для нас действительно будет разумнее остаться здесь. Нам не стоит себя обнаруживать. Мы ведь не знаем, на кого нарвался Вишняков, и сможем ли мы с этим справиться. Может ему уже и помощь не нужна.
– Как ты можешь такое говорить? – дрожащим голосом воскликнула Патрушева.
– Он всё верно говорит, – ледяным тоном изрёк Тагеров. – Обрати внимание, криков Вишнякова больше не слышно. Если бы он продолжал звать на помощь, тогда другое дело. А так…
– Ребята, – решительно сказала Юля, – кто готов сейчас, вместе со мной, идти на помощь Сергею? Бросать его на произвол судьбы – это жестоко. Это не просто не по-товарищески, это откровенно по-скотски. Вы потом сами себя за это не простите.
– А он, когда нашёл самородок, поступил по-товарищески? – возразила Лиля.
– Самородок – это совсем другое! – воскликнула Патрушева. – Сейчас речь идёт о жизни и смерти! Неужели вы этого не понимаете? Итак, кто готов пойти со мной? Алан?
– Никуда я не пойду, – позвучало в темноте.
– Лиля?
– Нет.
– Дима?
– Нет, – твёрдо ответил я.
– Ваня?
– Да я… Да если бы…
– Всё понятно, – отрезала Юля. – Что ж, ладно, я пойду одна.
Она уже вознамерилась открыть дверь, но я, бросившись вперёд, преградил ей путь.
– Юля, ты никуда не пойдёшь! Если ты отсюда выйдешь, и тебя кто-то увидит, ты навлечёшь опасность не только на себя, но и на всех нас. Тебе ясно? Сядь на место!
Патрушева в нерешительности остановилась. Побеждённая моими доводами, она не знала, как быть дальше. В темноте раздались её всхлипывания. У меня в горле вдруг появился слизистый комок. Под ложечкой неприятно засосало. Конечно, я переживал. Конечно, меня не могла не волновать судьба Вишнякова. Но в сложившихся обстоятельствах лезть на рожон было крайне опасно.
– Трусы! Жалкие ничтожные трусы! – едва слышно, сквозь слёзы, проговорила Юля. Она отошла в сторону и села у стены. Каким-то шестым чувством я уловил, как больно резанули меня её невидимые в темноте зрачки.
Это сильно задело меня за живое. Меня вдруг охватило чудовищное чувство вины. Я не мог понять, что со мной происходит. Мне было абсолютно наплевать, что думают обо мне Алан, Ваня и Лиля. Но касательно Юли я такого сказать не мог. Я вдруг ощутил, что мне отнюдь небезразлично, как я выгляжу в её глазах. Меня тянуло как-то загладить свою резкость, и я, запинаясь, произнёс:
– Ну, ты ладно. Мы обязательно сходим туда утром, когда рассветёт. Сходим и посмотрим, что там случилось.
Патрушева ничего не ответила. Она продолжала тихо плакать. Ширшова поднялась с места, придвинулась к подруге, села рядом с ней, и крепко её обняла. Похоже, Юлю это как-то успокоило. Всхлипывания стихли.
А примерно час спустя произошло то, что только подтвердило правильность принятого нами решения…
8
Наш разговор со следователем прервал осторожный стук. Мы повернули головы. Дверь приоткрылась, и в палату заглянул Виктор Михайлович.
– Кхе-кхе, – откашлялся он. – Прошу прощения. Товарищ майор, к нашему пациенту приехала мать, и рвётся сию же минуту увидеть своё сокровище. Я пробовал уговорить её немного подождать, но она и слышать ничего не хочет. Вам, наверное, придётся прервать свой допрос. Надеюсь, чисто по-человечески всё понимаете.
Майор немного подумал и согласно кивнул головой.
– Да, конечно, – сказал он.
Николай Иванович взял свою папку, спрятал в неё несколько листков бумаги, содержащих изложение моего рассказа, предварительно попросив меня расписаться на каждом из них, поднялся со стула, ободряюще похлопал меня по плечу и направился к выходу. На полпути он вдруг остановился, словно вспомнив нечто важное, обернулся, открыл рот, видимо намереваясь что-то спросить, но передумал, махнул рукой и вышел из палаты.
Я не буду подробно описывать свою встречу с матерью. Сцена, конечно, была очень трогательная. В ней были и радость, и слёзы, и жаркие объятия. Мать плакала. Казалось, она никак не могла поверить, что я цел и невредим.
Немного успокоившись, она рассказала мне о том, что происходило после крушения вертолёта, и почему к нам вовремя не подоспела помощь. Оказывается, разразившаяся в тот день гроза повредила трансформаторную подстанцию геологической экспедиции, в результате чего та осталась без связи. Подстанцию починили только на третий день. Геологи сразу же сообщили об исчезновении вертолёта. Ещё один день ушёл на всевозможные согласования и приготовления. Так что искать нас начали только на четвёртые сутки.
– Сынок, – обратилась ко мне мать, – твой врач сказал мне, что ты категорически отказываешься встречаться с родителями остальных ребят. Я их только что видела. На них просто лица нет. Ты даже не представляешь, как это страшно, потерять своего ребёнка. Почему ты не хочешь им всё рассказать?
– Мам, мне нужно прийти в себя, – ответил я. – Мои нервы изодраны в клочья. Знаешь, как больно всё это вспоминать? Я даже не могу спокойно спать. Мне всё это снится. Извинись перед ними за меня, ладно? Передай им, что я обязательно им всё расскажу. Но только не сейчас, а потом, попозже.
– Хорошо, – вздохнула мать. – Я постараюсь им это объяснить.
– Как идут поиски? – спросил я. – Всех уже нашли?
– Нет, не всех. Пока только двоих. Мальчика, которого Сережей звали, и какую-то девочку. Имя, вот, забыла. Их уже опознали.
У меня закололо в сердце.
Мы ещё немного поговорили. Мать, убедившись, что со мной всё в порядке, окончательно успокоилась. После этого мы расстались.
Когда она ушла, я лёг на кровать и уткнулся головой в подушку. Встреча с матерью сорвала все тормоза, которые удерживали меня от срыва. Я совершенно расклеился. В моей душе возникла жуткая смута. Меня буквально разъедало чувство горечи и боли. В памяти возникали лица моих сокурсников. Веки отяжелели, под ними защипало, спина судорожно задёргалась, а из глаз потекли слёзы, которые я не смог удержать…
Мы сидели в домике и напряженно вслушивались во все звуки, которые долетали до наших ушей. Душераздирающий вопль Вишнякова не давал нам покоя. Любой скрип, любой шорох, любой стук заставляли нас вздрагивать и испуганно съёживаться. Даже убаюкивающий шорох ветра среди древесных ветвей, к которому мы успели привыкнуть, теперь уже не казался нам таким естественным и безобидным, и представлялся чуть ли не воем безумных призраков, окруживших избушку со всех сторон. Я сидел недалеко от двери, и раз за разом нервно на неё оглядывался. Мне казалось, что оттуда вот-вот протянется чья-то огромная когтистая лапа, схватит меня, и утащит за собой. Когда я представлял себе эту картину, мне становилось жутко. Страх преследовал не только меня, но и всех остальных. Это было понятно по бесконечному ёрзанию на месте. Нас охватило чувство беспомощности и неуверенности. Нами овладело предчувствие неминуемой беды. Несмотря на глубокую ночь, никто из нас не мог сомкнуть глаз.
Вдруг откуда-то издалека послышались чьи-то неторопливые, размеренные шаги. Я вздрогнул и напряг слух. Шаги постепенно приближались. Их звук становился всё отчетливее и отчетливее. Моё сердце забилось, как сумасшедшее, а на лбу выступил холодный пот.
– Вы слышите? – спросил я, не сумев скрыть дрожь в голосе.
– Господи, кто это? – прошептала Лиля.
– Может, это Вишняков возвращается? – предположил Алан.
Судя по тяжёлому, прерывистому дыханию, раздававшемуся со всех сторон, этому никто не поверил. Доносившиеся до нас шаги явно не походили на человеческие. Они были какими-то искусственными, неуклюжими. Это было что-то другое, не относящееся к миру людей. Что-то страшное и ужасное. А вдруг, это и вправду Снежный Человек? Мы были так напуганы, что любое, даже самое невероятное объяснение казалось нам реальным.
Шаги тем временем звучали уже совсем рядом. Приблизившись вплотную к домику, они стихли. До нас донеслось чьё-то громкое сопение. Мы замерли. Вдруг в окошко раздался лёгкий стук.
Я поднялся, нашёл на ощупь керосинку, зажег её с помощью спичек и поднёс к окну.
Увиденное заставило меня резко отпрянуть. Моё сердце буквально ухнуло вниз. Ледяной холод пронзил меня до самых костей, а волосы в буквальном смысле встали дыбом. Огонь лампы высветил за стеклом чью-то ужасную физиономию, пристально смотревшую на нас. Она была чёрной, покрытой мехом, её пасть изогнулась в свирепой ухмылке, а в глазах застыла кровожадная ярость.
Лампа выпала из моих рук, разбилась и погасла. В ту же секунду со всех сторон раздались отчаянные крики. Мои спутники вскочили на ноги и прижались к стенам. Моя кровь застыла в жилах. Меня охватил дикий, животный ужас. Я окаменел. Мне хотелось куда-нибудь исчезнуть, спрятаться, забиться в угол. Я, буквально задыхаясь, смотрел на дверь, лихорадочно соображая, что делать, если это существо ворвётся в домик. Как от него защищаться? Но дверь оставалась закрытой, и в избушку никто не входил. Вопли постепенно стихли, и я смог уловить звук неспешно удаляющихся шагов. Очевидно, это, так напугавшее нас, существо предпочло ретироваться. Когда его шаги окончательно растворились в тишине, я вытер со лба пот, жадно сглотнул слюну и облегчённо вздохнул.
– Фу-у-у! – донеслось до меня. Это пришёл в себя Алан.
– Господи, спаси и сохрани! – послышался чей-то шёпот.
Вслед за этим раздался какой-то дикий смех. От этого смеха мне ещё больше стало не по себе. Его нельзя было назвать естественным и нормальным. Его обладатель явно потерял рассудок. Вспыхнул огонёк. Это Тагеров достал свою зажигалку. Слабое пламя выхватило из темноты совершенно обезумевшие глаза Лили. Она хохотала всё громче и громче. Мы стояли и испуганно смотрели на неё. Первым опомнился Алан. Он подошёл к Ширшовой и несколько раз хлёстко ударил её по щекам. Это возымело действие. Смех стих и постепенно трансформировался в истеричные всхлипывания. Безумие в глазах Лили исчезло. Теперь её взгляд был наполнен безудержным страхом. Её всю трясло.
– Ребята, простите меня, – умоляюще выдавила она. – Я сама не понимаю, что со мной произошло.
– Ничего, ничего, – ласково проговорила Юля, и заботливо обняла подругу за плечи. – Мы тут все чуть с ума не посходили.
– Ничего страшнее в жизни ещё не видела, – стучала зубами Ширшова.
Я поймал себя на мысли, что думаю тоже самое. Несмотря на то, что в голливудских "ужастиках" мне доводилось видеть персонажей и поколоритнее, ни один из них не вызывал во мне такого шока, как тот, который я испытал сейчас. Хотя, что здесь удивительного? Кино есть кино. Каким бы страшным ни был на экране персонаж, ты всё равно знаешь, что это либо кукла, либо компьютерная графика, либо переодетый и загримированный актёр. А здесь не фильм. Здесь действительность. Здесь реальная жизнь.
– Вы заметили, как он на нас смотрел? – продолжала дрожать Лиля. – Я думала, он растерзает нас на части.
– Да, он явно видел в нас свою добычу, – согласился Тагеров. – Но, тем не менее, он почему-то не стал на нас нападать и скрылся.
– Может, его напугал наш крик? – предположила Патрушева.
– Не исключено.
– Но это не значит, что он больше не вернётся, – предостерёг я. – Может, он пошёл за подмогой. Может таких, как он, здесь полный лес.
– Бр-р-р! – вздрогнула Юля.
– Ребята, нам нужно срочно придумать, как от него защититься, – сказала Ширшова.
– Ну, один способ у нас уже есть, – успокоил её Алан. – Это крик.
– А ты уверен, что он сработает и в следующий раз? – снова вмешался я.
– Знать бы, кто это такой, – вздохнула Патрушева.
– Кто бы он ни был, это – живое существо, – заметил Тагеров. – А любое живое существо так или иначе уязвимо. Кстати, а где топор?
Я хотел ответить, что в углу, возле стола, но тут вспомнил, что так и не занес его обратно в избушку после того, как брал его для изготовления стоек для вертела. Очевидно, он так и остался валяться возле костра. Но, может, его принёс кто-то другой? Я чиркнул спичкой и принялся вертеть головой по сторонам. Топора нигде не было.
– Джигиты-вакхабиты! – выругался Алан. – Нужно срочно принести его сюда.
– И кто же за ним сходит? – с сарказмом спросил я.
– Кому-то нужно сходить, – отговорился он. – Тут всего-то три шага.
Я уже собрался предложить ему проявить инициативу, но меня перебила Юля.
– Ребята, будьте же вы наконец мужчинами! – яростно бросила она. – Ей богу, слушать противно. Если вы боитесь, я сама схожу.
Как ни силён был владевший мною страх, реплика Патрушевой задела моё самолюбие. Мне страшно не хотелось выглядеть в её глазах трусом. Скажу более, я горел желанием произвести на неё впечатление своей храбростью и решительностью. И похоже, для этого наступил идеальный момент.
"Что с тобой происходит, дружок? – спросил я себя. – Ты явно не в порядке".
Я действительно был не в порядке. Со мной и в самом деле происходило что-то странное. Юля вдруг стала мне небезразлична. Мне мучительно хотелось видеть в её глазах обожание.
– Что ж, правильнее всего будет тянуть жребий, – предложил Тагеров. – Если ни у кого не хватает духу, ничего другого больше не остаётся. Дайте кто-нибудь спички.
– Оставь спички в покое, – решительно произнёс я. – Их мало, они нам ещё пригодятся. Я сам схожу за топором.
– Ну, слава Богу, – пробормотала Патрушева. – Хоть один настоящий мужик нашёлся.
Её слова придали мне воодушевление. Я распахнул дверь и вышел из избушки. На меня тут же дохнуло ночной сыростью. Очутившись за порогом, я остановился и стал нервно вглядываться вдаль.
Мрак! Проклятый мрак! Когда он окружает тебя со всех сторон, чувствуешь себя, словно замурованным. Стоявшие вокруг деревья казались мне чудовищами, обступившими домик плотным кольцом и кровожадно раскинувшими свои ветви-лапы. Стрекот насекомых представлялся мне зловещим хором падальных жуков и могильных червей, собравшихся в предвкушении сытного пиршества. Даже воздух перестал мне казаться воздухом. Мне чудилось, что это – ядовитый газ, от которого я вот-вот задохнусь.
Я резко крутанул головой, стремясь выбросить из неё всю эту чушь. Так и в самом деле можно свести себя с ума. Я сжал зубы и, стараясь смотреть только вперёд, сделал пять шагов по направлению к хорошо просматривавшимся при лунном свете остаткам костра. Топор лежал на земле. Я нагнулся, взял его в руки и поглядел по сторонам. Меня не покидало ощущение, что за мной кто-то пристально наблюдает. Я развернулся и, не переставая оглядываться, спешно зашагал обратно к избушке. Когда за мной закрылась дверь, я облегчённо перевёл дух. Моё сердце билось столь часто, что, казалось, было готово выпрыгнуть из груди.
Алан сразу же попытался забрать у меня топор, но я его отстранил. Топор принёс я, значит и распоряжаться им буду тоже я. Тагеров перестал вызывать у меня доверие. Если человек испугался выйти ночью на улицу, какие бы обстоятельства этому не сопутствовали, где гарантия, что в самый ответственный момент его снова не охватит растерянность?
Впрочем, Алан не стал особо настаивать, и занялся разбитой керосиновой лампой, которая валялась на полу у окна. Повертев её в руках и немного с ней повозившись, он в сердцах отбросил её в сторону, сопроводив свои действия кратким и лаконичным: "Хана!".
В домике снова установилась тишина.
– Кто-нибудь скажет, сколько время? – спросила Юля.
Тагеров щёлкнул зажигалкой. Я невольно бросил на него взгляд и поразился произошедшей в нём резкой перемене. От былой бравады не осталось и следа. В его глазах поселилась паника, а выражение лица стало каким-то беспомощным, даже робким.
– Три часа ночи, – сообщил Алан.
Лиля тяжело вздохнула:
– Скорей бы уж утро.
Она немного помолчала и снова обратилась к нам: