- Да, видать, сильно тебя зацепило. - Несмотря на резкость сказанного, Сашок не придал этому серьезного значения, а лишь назидательно произнес: - Зря ты все воспринимаешь серьезно. Я тебе таких правильных девочек на сто баксов с десяток привезу, и заметь, все будут манекенщицами.
- Ладно, закончили тему. Если у тебя все, то пока, - сказал Дюк и закрыл крышку на телефонной трубке, дав отбой.
Привычным жестом прикоснувшись к массивной цепи кончиками пальцев, хозяин загородной резиденции бодрой походкой зашагал в сторону роскошного особняка.
Услышав в динамике короткие гудки, Заика медленно опустил трубку на телефонный аппарат. Поблуждав по окружающей обстановке ничего не выражающим взглядом, он перенес свое внимание с дорогой офисной мебели, удобно расположившейся на толстом персидском ковре ручной работы (подарок друзей с солнечного Кавказа), так идеально вписывающемся в интерьер уютного кабинета, на миниатюрные ладошки с тонкими, коротенькими фалангами пальцев, украшенных двумя золотыми перстнями с внушительным бриллиантом на одном из них.
Когда созерцание собственных рук ему надоело, Заика, встав с кресла, приблизился к огромному, почти на всю стену зеркалу. Уставившись на свое изображение, он начал строить невероятные гримасы.
Отражение, разумеется, полностью копировало человека, правдиво передавая его маленького роста щуплую фигуру, одетую в светло-серый шерстяной костюм весьма консервативного покроя, круглое, почти детское лицо с непропорционально огромными глазами, что делало его похожим на обрядившегося в папину одежду мальчика, и реденькой шевелюрой русых волос, зачесанных с помощью геля на плоский затылок.
Пока он любовался собой, открылась дверь и на пороге появился широкоплечий брюнет в пестром галстуке, нарочито небрежно повязанном поверх крахмального ворота белой рубашки, заправленной в классического покроя черные брюки, в такого же цвета до блеска начищенных туфлях со сверкающими пряжками. Его высокий рост, открытое красивое лицо, наверняка привлекающее женщин, резко контрастировало с обликом хозяина шикарного офиса, причем, надо заметить, не в пользу последнего.
Резко обернувшись, Заика, узнав в вошедшем своего ближайшего помощника, протянул руку.
- А, Вадим!.. Привет, давай, проходи, - он радушно указал на высокое кресло из черной лайковой кожи.
Обладатель пестрого галстука присел, достал из пачки "Мальборо" сигарету и сказал, обращаясь к начальнику:
- Слушай, Саша. Тут возникла одна неприятная история. - Говорящий сделал паузу, прикурил от позолоченной зажигалки и продолжил: - Наши бойцы случайно наехали на какого-то авторитета. Но тот оказался попроворней и мало того, что порезал одному бритвой лицо, так еще забрал у них стволы, зарегистрированные на нашу фирму. Не дай Бог, кого завалят. Мусора к нам придут.
Явно озадаченный услышанным, Заика нервно потеребил мочку уха и, ни к кому конкретно не обращаясь, промолвил:
- Опять эти блатные. Стреляют их, стреляют, а они - как грибы под дождем сквозь землю прорастают. Кто из бойцов потерял стволы? - задал он вопрос непосредственно Вадиму.
Молодой человек, пододвинув поближе стоящую на широком столе дорогую пепельницу и стряхнув в нее пепел, произнес:
- Рудик со своими пацанами. Они ездили на Кутузовский по поводу расселения. Говорят, заглядывали в эту квартиру раньше, но этого жуткого уркагана не видели. То ли просто к кому-то в гости зашел, то ли недавно "откинулся", - Вадим употребил одно из жаргонных словечек, означающее "выйти на свободу из тюрьмы", - что скорее всего, поскольку он называл живущую там старуху, матерью. Под завязку появились какие-то рожи, называвшие мужика паханом. Рудик говорит, что, когда они пришли, тот как раз выходил из ванны, поэтому на нем, кроме спортивных штанов, ничего не было, а весь торс казался синим от наколок. Как бы не вор в законе оказался.
Физиономию Заики исказила брезгливая гримаса, но ненадолго. Приняв обычное выражение, он спросил:
- Ты что, обосрался? А хоть бы и вор в законе, разве у него два сердца или запасная голова имеется? Пуля, она ведь никогда не делает различий между авторитетами и подзаборными задрыгами.
- Не надо на меня наезжать, - в голосе гостя появились стальные нотки, - ты ведь знаешь, я плевать хотел на всех крутых, вместе взятых. Я думаю, как нам "плетки" вернуть? Можно, конечно, с ним поговорить. Вдруг он сам отдаст…
- Как же, разбежался, - прервал говорящего Заика, - в этой жизни никто ничего сам не отдает. Если не заберешь, так и будешь ходить с голой жопой.
На какой-то миг в комнате воцарилась полная тишина. Затем Вадим спросил у шефа:
- Как же поступить, патрон? Грохнуть его, что ли?
- Подожди, подожди, - возразил тот, - не гони лошадей. На курок нажать большого ума не надо. А вот этих придурков, которые свои "волыны" посеяли, необходимо наказать. Пару месяцев пусть посидят без бабок, а то знают только, как телкам под юбки залезать да тачки дорогие бить по обкурке. Шмалью под завязку натрамбуются и давай из себя крутых строить перед блядями на Тверской или в дорогих ночных клубах, а с зеком вонючим справиться не могут. Машины у них забери и денег пока не давай.
- А как им без точилы по делам мотаться? - попытался возразить Вадим. - На них столько дел завязано, а Рудик и так пару недель в больнице проваляется.
- На метро путь поездят, - буркнул патрон, в душе не веря, что помощник его послушает, - пусть возьмут на базе какие-нибудь сраные "жигули", "мерсы" да "бимеры" пока постоят на стоянке. Будет им впредь наука.
Зная вздорный характер своего шефа, мужчина промолчал, однако про себя решил сделать по-своему. Людей и так в бригаде не хватало, а начни зажимать болты, они все разбегутся по другим группировкам.
Заика тоже все прекрасно понимал, он лишь пытался показать, кто в доме хозяин.
С тех пор как он связался с Дюком и наладил сбыт наркотиков, поступающих в Россию из-за рубежа, ему стало некогда заниматься повседневными вопросами, связанными с руководством бригадой. По сути дела, все лежало на плечах Вадима, с которым Александр Ступнин (прозванный сверстниками Заикой за въевшуюся по молодости привычку тянуть гласные - от привычки он со временем избавился, а вот прозвище так и прилипло к нему на долгие годы) в свое время занимался в одной секции по боксу.
В спорте Саша ничего не добился, однако при случае любил щеголять словечками типа "…у нас, у боксеров…" или "…мы спортсмены…", что, по его глубокому убеждению, придавало ему некоторый шарм.
Но вряд ли нашелся бы хоть один человек, серьезно воспринимавший Заику как спортсмена.
Другое дело Вадим…
О Вадиме Стародубцеве в свое время много говорили в спортивных кругах. Чемпион среди юниоров в полусреднем весе, а затем и серебряный призер чемпионата Европы - он, к всеобщему удивлению, рано покинул большой спорт и занялся тренерской работой. Никто не понимал причин такого поступка, строились различные догадки, но правду знали немногие.
Дело в том, что у Вадима подрастал младший брат, которого он безумно любил.
Вадик и Сережа Стародубцевы росли без родителей: мать их умерла при родах второго сына, а отец, профессиональный спортсмен-мотогонщик, разбился на соревнованиях; детей воспитывала старая бабушка - мать отца.
Когда старший брат принял нелегкое для себя решение - пожертвовать карьерой, титулами и званиями ради единственного по-настоящему родного человека, - Сереже шел десятый год (между ними была разница в двенадцать лет), и мальчик нуждался в твердой мужской руке. Вадим же почти все время пропадал на всевозможных сборах и соревнованиях, поэтому видел брата крайне редко. Посчитав за лучшее устроиться тренером в один из клубов ДОСААФ со стабильной зарплатой, а самое главное, с регламентированным рабочим временем, Стародубцев-старший каждую свободную минуту посвящал воспитанию Сергея, чтобы тот не почувствовал себя обделенным вниманием и родительской заботой.
Спустя несколько лет в спортзале клуба и произошла встреча между бывшими однокашниками.
Ступнин зашел, как он сам говорил, "тряхнуть стариной". Неожиданная встреча приятно удивила обоих. Хотя их отношения нельзя было назвать особо дружескими, все же приятно вспомнить прежние времена.
С тех пор они стали чаще видеться, ходить друг к другу в гости, пока однажды Саша не предложил товарищу поступить охранником в какой-то вновь открывшийся кооператив. Работа оказалась несложной, а регулярно получаемые деньги приятно оттягивали карман.
Так и пошло.
Много воды утекло за эти годы. Кооператив распался, Страна Советов превратилась из могучей социалистической державы в слаборазвитое государство с ярко выраженными признаками строящегося дикого капитализма, а Саша с Вадимом по-прежнему оставались в одной упряжке.
Правда, от прежнего тщедушного юноши, каким был Заика, не осталось и следа. Вместо юношеских комплексов у него появились непомерные амбиции. Из всех существующих богов Ступнин молился лишь одному - себе.
А Стародубцев, хоть и приобрел внешний лоск, по-прежнему оставался самим собой, конечно, сообразуясь с веяниями времени. В сущности, вся группировка давно находилась в его руках, а Заика оставался лишь в качестве "свадебного генерала". Но у Вадима ни разу не возникла мысль полностью захватить власть. Существующий порядок вещей вполне его устраивал.
- Слушай, Вадим, - Заика вернулся к первоначальной теме разговора, - как ты думаешь, что нам делать с этим блатным?
- Не знаю, Саша, - честно ответил Стародубцев, - может, посоветуешься с Дюком?
- Зачем?
- По крайней мере, он единственный из всех наших знакомых вор в законе, который поддерживает отношения с блатными, мелочь всякую я не считаю.
Заике сама мысль обратиться к кому-то за советом казалась чудовищной. Он раздраженно произнес:
- До этого я мог бы дойти и без твоей помощи.
- Ну как знаешь, - отмахнулся Вадим, - ты босс, тебе и решать. Только попомни мои слова, хлебнем мы горя с этими пистолетами.
- Ладно, ладно, разберемся. - Видя, что помощник собрался уходить, он ему сказал: - Увидишь Грача или Дыню, передай, пусть зайдут.
- Хорошо, - пообещал Стародубцев, плотно закрывая за собой дверь, обшитую кожей цвета кофе с молоком.
ГЛАВА 3
Рано утром следующего дня майор Тимошин, стоя перед сбившейся в кучку группой сотрудников во внутреннем дворе управления Федеральной службы контрразведки, бывшем всесильном КГБ, подробно инструктировал подчиненных по поводу предстоящей операции.
Внимательно вглядываясь в лица, но не задерживаясь подолгу ни на ком из них, он говорил:
- Главное, запомните, чтобы не было никакой стрельбы, никакого шума. Работать надо аккуратно. Лишний шум равносилен провалу всей операции. Брать объект можно только в подъезде, ни в косм случае не на улице. Если обстоятельства не позволят все сделать тихо, в силу вступает "план бета". В машину сажать его без наручников и в полном сознании, ни в коем случае не бить. Особенно это касается тебя, Гусев, - майор пристально посмотрел на одного из сотрудников, выделяющегося своей крупной фигурой, - никаких объяснений шеф не поймет. Ну разве что реальная угроза для жизни. Хотя, думаю, до этого не дойдет. Все ясно?
- Все, все, - нестройным эхом ответили бывшие комитетчики, а ныне офицеры ФСК.
- Значит, так. Группа Гусева, используя маскировку, блокирует подъезд и подступы к нему. Твои люди, Сапронов, - Тимошин многозначительно посмотрел на лысого коротышку со спортивной сумкой, перекинутой через плечо, из которой торчал пламегаситель укороченной модификации автомата Калашникова, - перекрывают чердак и следят за окнами.
Сапронов отозвался неожиданно низким басом:
- Понятно.
- Если понятно, тогда по машинам, - приказал майор и, проходя к стоящей в нескольких метрах от него серой "волге" с частными номерами, на ходу бросил: - По дороге проверим радиостанцию. Поехали.
Через несколько минут из ворот внутреннего двора здания на Лубянке с небольшим интервалом выехали четыре различных автомобиля. В каждом из них находились три человека, не считая машины старшего, в которой, кроме него и водителя, разместились три оперативника…
Фомин проснулся от размеренного звука барабанившего с улицы по жести подоконника дождя. Сквозь неплотно зашторенные занавески проглядывал унылый сумрак пасмурного московского утра.
Поднявшись с мягкой перины, Монах подошел к окну. Наверное, впервые за долгие годы, глядя сквозь мокрые стекла в дождевых потеках на окружающий мир, он почувствовал, что чего-то не хватает, хотя никак не мог понять, чего же именно.
Наконец его осенило.
На рамах, аккуратно выкрашенных в белый цвет, не было металлических решеток, а по улице не брели ровным строем колонны арестантов в черной робе, выделяясь на фоне снега.
Вместо этого его взгляду открылась панорама Кутузовского проспекта с пролетающими по нему автомобилями, разбрызгивающими успевшие скопиться лужи. По тротуару спешили по своим делам москвичи, прячась под разноцветными зонтиками.
От созерцания столь непривычной для Фомина и в то же время такой желанной картины его оторвал настойчивый звонок в дверь. По-видимому, кроме него, в квартире никого не было, так как трель снова повторилась.
Подойдя к двери, Монах щелкнул задвижкой старого замка и распахнул ее.
На пороге стоял мужчина приблизительно одного с Фоминым возраста, одетый в черные джинсы и темно-коричневую тенниску.
Круглое лицо озаряла радостная улыбка, в сочетании с очками в позолоченной оправе, сквозь мощные линзы которых смотрела пара пытливых глаз, придававшая всему облику вошедшего вид этакого безобидного ученого-чудака, помешанного на науке.
Переступая порог квартиры, гость протянул руку и произнес:
- Здравствуй, Валерка.
На морщинистом лице Монаха мелькнула легкая тень, как будто он силился узнать вошедшего, но ему это не удавалось.
Видя замешательство Валеры, очкарик помог ему, сказав с некоторой обидой в голосе:
- Ты что, не узнал меня? Ведь это же я, Игорь Гладышев, - на лице говорящего отразилось недоумение. - Не признал своего одноклассника и соседа по площадке! Не думал я, что ты меня так встретишь, а когда-то даже заступался, пацанам из параллельного класса физиономии корректировал.
Монах просветлел и, приветливо улыбнувшись, крепко пожал протянутую руку:
- Привет, Гладенький. Да ты изменился. Смотрю - брюхо стало появляться, видать, здорово живешь?
- Не жалуюсь, - отозвался Игорь.
- Что же мы в дверях стоим, проходи, - Фомин указал жестом в направлении комнаты, - сейчас сообразим что-нибудь пожрать. Правда, водки у меня уже не осталось, но можно сбегать.
Гладышев остановил приятеля.
- Погоди, Валерка, пойдем ко мне, - предложил он, - я уже и стол накрыл.
Ни секунды не раздумывая, Монах последовал за утренним гостем, прихватив на ходу ключи и захлопнув дверь.
Квартира старого школьного товарища в корне отличалась от жилища Фомина. Взору вора-авторитета предстал просторный холл с белыми стенами и мягким ворсом коврового покрытия пепельно-серого цвета, с огромным зеркалом вместо привычной штукатурки на потолке.
Не скрывая интереса, Монах не спеша обошел все четыре комнаты, убранство которых говорило не только о наличии незаурядного вкуса хозяина квартиры, но и о неограниченности денежных средств. Наибольшее впечатление на него произвел громадный телевизор и расположившийся во всю боковую стену музыкальный комплекс черного цвета с обилием всевозможных непонятных кнопок и лампочек. Привлекла внимание и роскошная кровать, занимавшая практически всю спальню, оставив немного места для платяного шкафа и тумбочек с позолоченной инкрустацией.
Пройдя на кухню и усевшись на мягкий кожаный диванчик, Фомин уставился на кухонный стол, выполненный под мрамор, где уютно расположилась литровая бутылка водки "Абсолют" в окружении всевозможных закусок.
Пока Игорь разливал по хрустальным рюмкам бесцветную жидкость, Монах спросил:
- Рассказывай, как жизнь, как мать? Не женился еще?
- Все успеется, Валера, - ответил Гладышев, - всему свое время. - Пододвинув приятелю стопку, он добавил: - А пока давай выпьем за встречу.
- За встречу, - повторил Фомин, опрокидывая рюмку с живительной влагой.
- Закусывай, - предложил хозяин квартиры.
Монах отрицательно качнул головой и вытащил из пачки "Мальборо", лежавшей на столе, сигарету. Прикурив от предусмотрительно поднесенной Гладышевым зажигалки, он сладко затянулся.
- Ну, давай, рассказывай, - повторил гость свой вопрос.
- А что рассказывать, - все так же улыбаясь, начал Игорь свое повествование, - институт я еще при тебе закончил. Через год после того, как тебя посадили, я женился. У меня двое детей. Мальчик, между прочим, уже четвертый класс заканчивает, а Маринка на следующий год пойдет в школу. Они сейчас с женой отдыхают за границей, в Испании.
- А мать где? - спросил Монах.
Лицо школьного приятеля болезненно исказилось, он тихо произнес:
- Мать умерла, два года назад.
- …?
- Инфаркт.
- Жалко. Я помню, как она, одна из немногих, относилась ко мне по-человечески. Давай помянем Анну Германовну, - предложил Фомин, наполняя рюмки.
Давние приятели выпили не чокаясь, и гость поинтересовался:
- Ну а сам чем занимаешься?
- Я банкир, - ответил хозяин таким тоном, будто сам себе не верил. - Есть сейчас такая профессия. В общем, жаловаться грех. Материально обеспечен полностью, да еще и детям кое-что останется.
- Рановато ты начал о смерти думать, - возразил Монах, - поживем еще, какие наши годы. Как говорил старый еврей из одесского анекдота: "Не дождетесь!"
- Не скажи, - задумчиво протянул Гладышев, - последнее время у меня появилось такое ощущение, будто каждый прожитый день подарок свыше, а следующий может оказаться последним.
- Болеешь, что ли? - В тоне авторитета зазвучали насмешливые нотки.
Уловив сарказм в голосе приятеля, Игорь спокойно ответил:
- Напрасно иронизируешь. Нет, я не болен, общество наше неизлечимо заражено. Есть такой вирус - хамство, стяжательство и непомерная злоба. Долго ты отсутствовал, Валерка, очень долго. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Сейчас куда ни плюнь - попадешь в "крутого". Все или "бригадные", или "подрядные", или какие-нибудь приблатненные, а того хуже - замусоренные. Настало время всеобщего беспредела. Беспредельничают менты, так называемая братва, а про дворовую шпану и говорить нечего. В этой стране мало быть умным или богатым. Нужно еще иметь "крышу" в лице отмороженных придурков, связи в МВД, ну и, конечно, волосатую лапу в кругах, близких к правительству, к Думе, а иначе ничего не добьешься. Или налогами задавят, или за решетку кинут за здорово живешь, или, того хуже, разрядят в тебя обойму из новомодного "узи". Потому и приходится думать, с чем мои дети останутся, если не дай Бог что, - после последней фразы Игорь истово перекрестился.
- Да, невеселую картину ты нарисовал тут, - задумчиво произнес Монах. - Неужели теперь все так паскудно?
- Дальше некуда, - ответил Гладышев.
- А "крыша" эта твоя чем тебя не устраивает?