- Ага, ничего, кроме двадцати миллионов…
- Ты ему приносил гораздо большие суммы!
- Тиграну на это наплевать. Ты его не знаешь. Он лично убивал людей, которые от него рубль утаивали, а тут…
Он положил пальцы на глаза, чтобы не расплакаться. Он всегда знал, что эта жуткая, всепоглощающая, безумная страсть когда нибудь сведет его в могилу. Нет, не он положил глаз на Эсмиру, а она на него. Еще тогда, когда она трахалась в бане с ними шестерыми, она нащупала в нем слабинку. Остальные-то ее просто драили как швабрами, а он весь трепетал от наслаждения видеть, созерцать все происходившее. После этого она еще несколько раз на него смотрела, и еще пела, выразительно поглядлывая на него. И еще погадала ему. С этого момента он оказался у нее на крючке. У него просто не было сил противостоять ее железной воле и безапеляционности. Пока Мурадик был на воле, Рантик редко-редко запускал руку в его карман. В конце концов он был сборщиком, он же составлял отчеты, он и ведал движением финансов по всем подконтрольным направлениям. Однако Эсмира быстро вникла во все его дела и вскоре он уже не понимал, как мог раньше принимать решения не посоветовавшись с ней. Их вечера начинались с его финансовых отчетов перед нею о сегодняшнем положении дел. И стоило Тиграну угодить в тюрьму, как Рантик оказался не у дел. Всем стала заправлять Эсмира. И первым ее стратегическим решением было инвестировать общаковые деньги в ценные бумаги. Как дважды два объяснила она мужу, что деньги омертвляются, лежа в сейфе, и потому на них надо купить какие-нибудь облигации или акции, или фьючерсы, или форвардсы под 200–300 процентов годовых. "Этот Мурадик твой долбанный никогда ничего не узнает. Если он завтра выйдет из тюряги и скажет: а где мои бабки? - ты предъявишь ему все эти ГКО и скажешь: Мурадик, я заставил твои деньги работать и принес тебе 200 процентов годовых! Да он тебя за это просто расцелует! А если не выйдет, то ты просто сам получишь эти деньги и его капиталы останутся в целости и сохранности. Пойми ты, дурачок, что государство специально придумало эту кормушку для своих богачей, чтобы отмывать западные кредиты…"
А кроме ГКО деньги направлялись еще и за рубеж, еще и играли на бирже, еще и пошли на проплату форвардных контрактов… Словом, когда грянуло 17 августа 1998 года, в бюджете группировки Тиграна Мурадяна, составной частью входившей в группирорвку Вано, образовалась зияющая дыра размером в 20 миллионов долларов. И заткнуть ее было нечем, разве что где-нибудь отыскался бы дядюшка-миллиардер, который оставил бы Рантику наследство такого размера. Однако все армянские родственники Рантика пасли коров в Карабахе, а зарубежные занимались сапожным ремеслом кто в Бейруте, кто в Чикаго и звезд с неба не хватали.
Ни Тигран, ни Вано, ни кто-либо другой из главарей группировки не принял бы в расчет его оправданий, что никто не мог ожидать от родного государства такого циничного коварства и подлости. Именно этого-то и следовало ожидать от любого правительства, памятуя сталинско-хрущевско-павловские денежные реформы, гайдаровскую шокотерапию и чубайсовские урезания нулей. В стране воров и министры воры, от них следовало ожидать любой пакости и потому держать деньги в золоте, валюте, недвижимости, земле… Рантик мог ожидать над собой справедливого суда братвы. Но суд этот был бы кратким, а приговор - строгим, решительным и необратимым.
От этого приговора он не смог бы даже удрать за рубеж, потому что у Тиграна действительно имелись хорошие друзья и очень влиятельные родственники и в Америке, и во Франции, и в Ливане, и в Израиле. И опального своего "булгахтера" он отыскал бы в два счета.
- Послушай, но ты же умный мужик! - воскликнула Эсмира со смешком. - Ты же всегда что-нибудь придумываешь. Твоя голова вечно занята какими-то планами, прожектами, махинациями… Надо придумать что-то такое, чтобы все про эти баксы забыли.
- Да? Забыли? - кисло промямлил Рантик. - Про двадцать ми…
- Да именно про двадцать миллионов! Убей Клинтона, взорви Кремль, затопи метро! У тебя есть еще достаточно бабок, чтобы запустить ракету на Луну, значит на них можно что-то сделать.
- Ну, уж ты скажешь - ракету…
Однако ракету не ракету, а миллиончиков-то десять еще имеется. И конечно, казна ежедневно пополняется. Свои деньги приносят девочки, игральные автоматы, казино, ресторанчики. Не так много как хотелось бы, но приносят. Плохо другое. У него нет армии. У него нет надежных, исполнительных ребятишек с автоматами, которые, не раздумывая, уложили бы каждого на кого он укажет. Охрана не в счет, они только и способны затирать следы их редких семейных развлечений. А нанимать боевиков с улицы еще более опасно - тогда уж точно Мурадик, у которого кругом глаза и уши, поймет, что его старый Булгахтер готовит ему бомбу замедленного действия.
- Я хорошо понимаю, что что-то делать надо, - пробормотал Рантик. - Вопрос лишь в том, что. И как. И когда. Против человека, подобного Мурадику или Мирзе, первое ошибочное действие будет и последним. Между прочим, на той неделе готовится сходка.
- Где?
- Наверное у Моси. Или у Тиграна. Знаю, что хотят даже уговорить тюремное начальство выпустить Мурадика на денек. Надо готовить залог, думаю, миллиона хватит.
- Но он не сможет за это время пронюхать, что ты влетел на эти двадцать…
- Что мы влетели на эти двадцать! - поправил супругу Рантик. - Нет, не сможет. Там надо недели две с аудитором разбираться, чтобы что-то понять. Но вот потом… Потом всем станет ясно, что его капитально обули.
- А что за вопрос будет на сходке?
- Не знаю. Может быть, будут назначать "смотрящего"? Или решать, что делать с имуществом Вано.
- Ты хочешь сказать, что его могут отобрать? - изумилась Эсмира.
- Извини, а что ты думаешь? Что мы все работали в поте лица, рискуя жизнью столько лет, чтобы какой-то молокосос, бабник и наркоман, проматывал со своими шалавами общаковые деньги?
- Думаешь, сын Вано - наркоман?
- Уверен, для этого достаточно посмотреть в его зрачки. Поверь мне, когда Мурадик этими делами лет десять назад начал заниматься и налаживать связи, я на эту публику порядком насмотрелся.
- Что решит сходка и что произойдет в действительности - далеко не одно и то же, - веско обронила Эсмира.
Такие "сходки" - собрания главарей группировок, так называемых "старших" - были нечасты. Предпринимались они главным образом для того, чтобы короновать какого-либо уважаемого вора и тем самым его поощрить, и одновременно привязать его с его бригадой к себе. Порою сходки собирались для того, чтобы предотвратить или завершить войну, которая так часто возникает на почве дележа лакомых кусочков. Именно для того, чтобы не допустить смертоубийства и беспредела из числа каких-нибудь старых заслуженных "законников" (или отставных бандитов) в городе назначается "смотрящий". В его функции входит следить за порядком, быть третейским судьей во время возникающих споров, контролировать пополнение воровской казны-общака. Последний смотрящий в городе был найден лет десять тому назад в собственной квартире с петлей на шее. После этого его функции как-то автоматически перешли к Вано Марагулия, и никто так и не удосужился поинтересоваться, а собственно на каком основании. А кто удосужился, тот уж больше ничего не удосуживался.
В преступном мире существовала своя иерархия и свое понятие о демократии. Причем гораздо более жесткое, чем в свободном мире.
В тайне Булгахтер давно вынашивал планы возвышения, выжидая подходящего момента. Он знал, что этот момент пришел, так же как знала это и его жена. Если он захватит власть до выхода из тюрьмы Мурадяна, то сможет контролировать весь город. Но для этого он должен подчинить себе Фраэрмана, или уничтожить его до того, как появится Мурадян. Можно было быть почти уверенным, что еще одно влиятельное лицо в группировке - Мирза - останется в этом конфликте как всегда нейтральным. Он слишком богат и влиятелен, слишком занят своими рынками, чтобы обращзать внимание на мышиную возню где-то там, в параллельной группировке. Время для выступления было было наиболее подходящим. Пока отдельные ветви семьи Марагулия остались без руководства, надо было решительно действовать.
Как бы читая его мысли, Эсмира сказала:
- Если ты хочешь что-нибудь сделать, перестань мечтать. И перестань думать, давай действуй.
- А ты перестань болтать, - неопределенно сказал Булгахтер.
В душе он был согласен с ней, хватит размышлять, пришло время играть, импровизировать и действовать. Хотя следовало внимательно обдумывать свои действия. Он должен действовать так, чтобы Фраэрман не узнал ничего до тех пор, пока не будет слишком поздно.
* * *
Моисей Фраэрман ясно представлял всю сложность сложившейся ситуации, когда покидал кладбище в своем семиметровом черном "таункаре" с темными тонированными стеклами и хвостом с крылышками, приделанном на багажнике. Он думал обо всем, происходящем вокруг империи Марагулии, возвращаясь домой.
Его жена, Софа, сидела рядом с ним. Глядя в окно на сиденье напротив устроился его телохранитель, Зураб Шенгели.
На переднем сиденье сидел один из зятьев Фраэрмана, Сандро Гаркави, молодой человек, создавший себе репутацию человека, хорошо владеющего оружием, которое постоянно носил под курткой. Один Бог ведал, что Леночка нашла в этом чудовище, в этом головорезе. Но он ей нравился. И его сватом выступил сам Вано. И все равно Мося бы не поддался на давление, если бы Софа не намекнула ему прозрачно, что девочка-то уже на третьем месяце… К сожалению, родить она так и не сумела.
Рядом с ним за рулем сидел Гурам Пацация, один из наиболее доверенных людей Фраэрманов. Впервые за двенадцать лет Моисей Лазаревич ехал с такой большой охраной.
Уверенный в своих способностях справиться с ситуацией. он был готов к любым действиям со стороны любого из взбунтовавшихся паханов. Впрочем, если он ошибается и никто не замышляет захвата власти, он приготовился ждать выхода из тюрьмы своего старого друга Мурадика, чтобы разделить с ним власть.
И хотя давно уже подмывало его бросить всю эту суету и уехать куда-нибудь на Запад, пожить под пальмами, он и сам часто об этом говорит, Моисей Фраэрман знал, что он слишком уж сросся с этой страной и с этим миром, чтобы так вот запросто расстаться с ними. Даже живя во Франции, в Швейцарии, не говоря уж об Израиле или Австралии, он для всех навсегда останется "русским маффиозо". Его там никогда не пригласят на правительственный прием, не вручат хотя бы самого завалященького орденка. Там люди не станут затаив дыхание слушать его песни или речи, он не сможет просто общаться со сталеварами и шахтерами в окружении дирекции, готовой с него пылинки сдувать, одним словом, за границей он мигом превратится в обычного "нового русского", удравшего из родной страны с наворованными миллионами. И живущие по соседству доны, сэры и синьоры никогда не позволят ни себе ни своим детям подать ему руку, а тем более принять в свой гольф-клуб. И что ему останется тогда? Ужинать в кабаках, играть в казино и петь в баре под караоке? Нет, от такой жизни недолго начать играть в русскую рулетку.
В конце концов, может быть, именно такой человек как он, умный, таланливый, грамотный, широкоэрудированный должен руководить этим конгломератом преступности, чтобы придать ему человеческие черты. Да и вообще, положа руку на сердце, он находится гораздо ближе к президентскому креслу, чем находился покойный Вано, когда собрался в политику.
Нет, он не откажется от той власти, которая буквально идет к нему в руки. Мурадику по выходу из тюрьмы придется удовольствоваться вторыми ролями, расплачиваясь за то, что оставил своим заместителем такого ненадежного человека, полностью подпавшего под влияние своей жены-бандерши. А кто еще по своему интеллекту и широте связей способен составить ему конкуренцию в этом городе?
Не этот же мальчишка, который умудрился на похороны отца привести свою б…ь, чем окончательно скомпрометировал себя в глазах окружающих?
Москва. Тот же день. Лялин переулок, 16:43
Ресторанчик "Имерети", владение старичка Сулико был экзотическим местечком, куда грузинские толстосумы любили водить своих зарубежных и иногородних гостей. Нигде так не готовили сацибели, нигде не было такого выдержанного вина, ни в одно заведение не возили барашков для шашлыка на самолетах. А форель вообще жила там, в центральном зале, в фонтанном бассейне, в быстрых струях специально отстаивавшейся в цистернах воды. Кстати сказать, этот подвальный ресторанчик не давал Сулико и десятой доли того дохода, что он имел от расположенной на бойком месте, возле самого Курского вокзала, чебуречной.
Но главным достоинством ресторанчика было то, что вход в него сразу после гардероба разветвлялся и уводил вновь пришедших в отдельные кабинетики (из некоторых можно было созерцать общую залу) или в уютные двухместные кабинки (где можно было спокойно разложить женщину на диванчике и напрыгаться в свое удовольствие) или же в общую залу, где царил вечный полумрак и по стенам висели картины под Пиросмани. В этот-то ресторанчик и поехал Моисей Лазаревич после похорон. Его охрана отправилась в общий зал, где вскоре забегали официанты с графинами и зеленью, сам же Мося, перекинувшись двумя словами с метрдотелем, прошел в дальнюю кабинку для особо важных гостей, откуда кроме основного существовало по меньшей мере еще два потайных выхода.
Дубовицкий ждал его уже добрых полчаса, грызя зелень и потягивая красненькое.
- Надеюсь, все закончилось без эксцессов? - холодно осведомился он.
- Какие уж там эксцессы… - бросил Мося, садясь напротив за небольшой резной столик и бросая в рот веточку ароматного тархуна. - Самый главный эксцесс мы уже пережили.
- Ты полагаешь? - Дубовицкий скривился. - А мне кажется, что смерть Вано еще долгое время будет всем нам откликаться.
- Да что за трагедия? - удивился Мося, полагая, что Дуцбовицкий расстроен из-за того, что не смог прийти на похороны.
Но тот не на шутку разъярился и выложил на стол рапорт милицейского начальства о том, что позавчера утром в город прибыла тонна опаснейшей наркоты. Более того, пришла так, что если бы не случайный донос, эта наркота потоком хлынула бы на все рынки, вокзалы и злачные места столицы. И замешан в это дело уважаемый покойничек и его родной сынок.
- Кто сдал-то? - небрежно, как бы между прочим спросил Мося, но в ответ мэр схватил его за плечо и притянул к себе. В его исказившемся лице Мося впервые видел столько ярости и неприкрытой брезгливости.
- Кто бы их не сдал, он поступил совершенно правильно! Потому что нормальные люди не гадят там, где жрут! Я отдал вам город в подчинение. На откуп можно сказать. И я рассчитывал, что вы совершенно спокойно сможете здесь жить, зарабатывать бабки и делиться с кем нужно. Три года назад я похерил приказ прошлого мэра и снова разрешил вам организовывать казино. Я велел ментам не трогать борделей и почти легализовал проституцию, я разрешил вашим ставленникам поставлять левую водку в Москву, если только от нее никто не отравится, я отдал вам на откуп рынки, вокзалы, гостиницы, дороги, вдоль которых вы понастроили свои шашлычные, и наконец самые лакомые муниципальные строительственные заказы. И что же я получил взамен? Вы теперь хотите превратить мой город в сточную канаву? Затравить наших детей этим дерьмом?
Слушая его тираду, Мося молча кивал, пожимал плечами, разводил руками и думал о том, что лежавший у него в кармане диктофончик намотает сегодня вечером хороший компромат против почтенного Егорушки. Он понимал и истинные причины его ярости. В кои-то веки своя братва вздумала кинуть его, их покровителя и одного из главарей мафиозного клана Марагулия. И кинуть не на миллион-другой, а на сто миллионов гринов. Причем кинуть грязно, на затертых и заплеванных наркоманских деньжатах. Добро бы, на левой водяре или каких-нибудь сигаретах. Он припомнил Мосе и хладнокровное убийство торговца, отказавшегося платить рэкетирам дань. После этого стихийные толпы кавказских торгашей два дня устраивали в городе демонстрации. Кто как не Егорушка спустил все дело на тормозах, так, что убийц не только не привлекли, но и вообще представили все как несчастный случай. А те двести тонн позапрошлогоднего грузинского чая (со вкусом лежалого веника), который мэр велел растаможить, и его под видом "Липтона" и "Маброка" кинули в торговлю, "кинув" таким образом весь город, равно как и гостей столицы.
- Но меня-то по крайней мере ты в чем обвиняешь? - в упор спросил Егора Мося. - Ты же знаешь, что у меня совершенно иная сфера бизнеса.
Мэр знал и эту сферу бизнеса, ведь именно благодаря его прямому приказу по всей столице свободно продавались миллионы пиратских лазерных дисков с музыкой и компьютерными программами.
Тем временем им принесли прохладное терпкое "ахашени", немного пряное, ароматное, пропитанное ореховым маслом сациви, затем пришла очередь шашлыка из мяса молодого ягненка. Сочное мясо на ребрышках буквально таяло на зубах, Мося с сожалением обсасывал их, впоминая, как еще совсем недавно зубами перемалывал ребра молодых баранов.
- Твоя сфера бизнеса - хапать то, что плохо лежит., - столь же откровенно отвечал ему мэр. - И это ты делаешь лучше других, любой ширмач позавидует. Я знаю, что не сегодня-завтра у вас будет проходить стрелка. Или сходка. Или как там это у вас называется. Так вот, либо ты будешь держать в рамках этих оглоедов. Либо кто угодно другой. Но разгула стихии я не допущу. Если в столице начнется беспредел - я спущу на вас всю ментуру и пусть ни Мурадик, и никто другой не обижаются.
- Послушай, Егор, - как можно более убедительно постарался сказать Мося. - О каком беспределе ты говоришь? В этом городе все под полным твоим и нашим контролем. Единственное, о чем я тебя прошу - найди ты этого подлого снайпера, который пристрелил Вано. Пока он на свободе, никто из нас не может чувствовать себя спокойно. Все друг друга подозревают. Дай же ты хоть какую-нибудь гарантию…
- От снайперской пули? - осведомился мэр с иронией глядя на него.
- Неужели ты даже не подозреваешь, кто это может быть?