- Что за вопрос? Хочу - не хочу! Я его займу, потому что это место мое. Оно принадлежит мне. Я имею во всех делах братвы с пятнадцати лет. Отец готовил меня к руководству и я буду руководить, чего бы это мне не стоило.
- Тенгизик, мальчик мой, - со всей возможной мягкостью сказал Мирза-ага, - будь благоразумным. Никто не говорит, что ты глупый или наглый, или не умеешь руководить. Может быть, ты и станешь со временем хорошим руководителем. Но, пусть тебе подтвердят все здесь присутствующие, что никогда не сможет руководить тот, кто не умеет подчиняться. Ты был активен, да, но ты никогда не был руководителем. И никогда никому не подчинялся, кроме своего папы. Мы знаем также, что ты никогда серьезно не занимался делом.
- Я начну им заниматься сейчас.
- Но у тебя нет еще опыта, - возразил Папазян. - Если ты претендуешь на право управлять такими важными делами, то ты должен еще и уметь управлять. Возможно, ты и имеешь эти способности, но это не доказано, ты их еще ни в чем не проявил. Возможно, со временем, ты их проявишь, но мы должны все решать здесь и сейчас.
- А я тебе говорю, что я умею управлять людьми! - выкрикнул юноша едва ли не со слезами в голосе.
- Вот и управляй людьми, - в тон ему бросил Гора, - а собой я буду сам управлять.
Это была серьезная угроза, поскольку Гора отвечал за сбор дани с проституток нескольких самых фешенебельных отелей.
Моисей Фраэрман ничего не говорил. Он ждал, когда за него все скажут остальные.
- Это правда, - ударив кулаком по лавке сказал Дато Марагулия, - что мой племянник не имеет опыта, но у меня он есть. Я был советником у Вано, буду советником и у Тенгизи, мы оба этого хотим.
Снова Фраэрман промолчал, так как видел, что готовится выступить Булгахтер и похоже сейчас все сделает за него.
- Дато, - сказал Булгахтер, - мы все доверяли вам. Вы были ценным советником дорогого Вано, но ведь вы не были руководителем. А ваши, но есть, наши, люди нуждаются сейчас в руководителе, сильном и опытном.
- И чистоплотном, - добавил Федот, выпустив из обеих ноздрей две струи табачного дыма.
- Что ты сказал? - изумился Мурадик.
- А что я такого сказал? - переспросил Шелковый. - Ничего. Я просто сказал, что нормальный руководитель не должен левачить от своих подчиненных.
Тенгиз смотрел на него так, что если бы все они не сдали оружие при входе, за жизнь Федота никто не дал бы гроша.
- Сейчас только бабушки на рынке не знают, что в ночь, когда его убили, Вано, получал трэк с "базой". И встречал трэк его сынок. А "базы" было совершенно безумное количество - то ли пять тонн то ли десять. Все это делалось втайне от братвы. И этот, мля, будущий руководитель и слова не сказал ему, что, мол, батяня, нехорошо так поступать, не по понятиям. Делиться, мол, надо с теми, кто за тебя свою грудь под стволы подставлял…
Рука Валико на его плече казалась Тенгизу буквально каменной. И чем сильнее он напрягался, пытаясь вскочить и броситься на Федота, тем тяжелее эта рука казалась.
Затем слово взял Моисей Лазаревич и прочувствованным голосом произнес, что не думал, дожить до такого позора.
- Я все мог пережить, - бурно возмущался он, - но не эту гнусную минуту, когда услышал столь чудовищные обвинения в адрес нашего покойного друга. Не успела еще высохнуть земля на его могиле, как на его грешные кости излился шквал столь низкой клеветы, что я подумал: а те ли это люди, что ели с нашим Вано шашлыки и пили вино, крестили своих детей, целовались с ним при встрече… Да как у тебя только язык повернулся, Федька, бессердечный ты щенок, я ведь тебя помню пацаном, как ты торговал планом на Дорогомиловском рынке! И ты думаешь, что наш Вано утаил бы от нас эти деньги? Да, он пустил товар не обычным путем. Но почему - кто-нибудь задавался мыслью? Да только потому, что хотел спасти чьи-то жизни - может и твою Федька. Потому что товар обложили сразу же, как только трейлер вышел на трассу. Их несколько раз могли уложить по дороге, но когда они все же оторвались, то суки решили со злости замочить Вано. И прежде чем делить его кресло и бабки, может, сначала имеет смысл выяснить у кого поднялась рука на нашего друга? Ведь пока мы не выясним этого, никто из нас не сможет считать себя в безопасности.
Мурадян сделал ему знак помолчать и оглядел собравшихся.
- Бурый? - полуутвердительно спросил кто-то.
- Санек Буров? Не может быть, - возразил другой. - Это мужик правильный.
- На что только не пойдешь ради лавы? А лава там немеряна…
- Это с другой стороны, - подытожил размышления Мурадян. - Это те, кому их сдали. Но были и те, кто их сдал. Слышишь, Тенгиз, кто еще был на переговорах по этому делу?
- Я и дядя Дато, - сказал растерянно юноша. - Но вы же не будете подозревать нас?
- Нет, конечно, - согласился Тигран. - Но такую операцию невозможно было осуществить без прикрытия. Вот кто ее прикрывал, тот ее и сдал. И мы это выясним. Теперь насчет организации. Ты пойми, Тенгиз, лично против тебя никто и ничего не имеет. То прежде чем Вано стал паханом, он имел за плечами тюрягу и не одно КПЗ, он вволю похлебал баланды на лесоповале и лишился почти всех зубов после одного допроса. Он с ребятами ходил под пули и имел несколько дырок в шкуре. Поэтому Вано его ребята просто должны были слушаться. Тебе же они ничего не должны. Ты не потратил годы на завоевание этого города. Ты также не имел за плечами таких дел, которые заставили бы их почувствовать твой авторитет. И ты ничем не убедишь их в том, что ты - хороший. Матах, твой отец сказал бы тебе то же самое, что и я, он просто не успел этого сделать. "Не пытайся схватить чемодан, сказал бы он, если не уверен, что сможешь его дотащить". Для твоей собственной пользы, поверь мне, ты еще не в состоянии, взять на себя руководство всеми нами.
Тенгиз попытался ответить, но его дядя удержал его.
- И теперь ты возьмешь это на себя? И будешь руководить нами прямо из Бутырки? - произнес он, с ненавистью глядя на Мурадика.
Тот лишь развел руками.
- Как видишь, у меня получается тут даже сходки устраивать. Но я никогда не рвался на первые места, и сейчас не рвусь. Слава Богу, под подушкой у меня спрятано немножко деньжат, а Рантик? Мне их на остаток жизни хватит. Но я думаю обо всех вас. О том, что завтра один скажет: "этот район мой и сюда чтоб никто не заходил". Другой скажет, "эти лотки мои", или "этот рынок мой". А в чужих руках, как известно, и х… толще кажется. Один себе прихватит чужой рынок, другой - наедет на чужой банк. Это что получится? Получится базар. Получится война. Это мы уже проходили. Кому охота брюхаво под пчел подставлять? Поэтому все оставляем как есть. Никого друг другу навязывать в начальники не будем. Сколько раньше в общак сдавали, столько и будут сдавать. Каждый молодой подчиняется своему старшему, а старший - сходке. Рантик, контролировать финансовые поступления и особенно отчисления будешь ты. Поскольку мы не должны терять тех, кого прикормил Вано.
Он помолчал секунду, а потом посмотрел на Тенгиза.
- Как ты это воспримешь, мальчик мой? Никто над тобой командовать не собирается. Я не буду влезать в действия твоих бригад: работай и дальше, зарабатывай себе авторитет. Я хочу сказать, что он у тебя и так есть, но пусть его будет побольше. В конце концов, куда нам торопиться? И что нам делить? Все и так уже давно поделено, пусть только кто попробует против нас залупнуться. Наши действия будут независимыми, но ты и твои люди будут входить в бригаду Мурада и в мою. Пройдет два-три месяца, ты покажешь себя настоящим руководителем, я уже немолод и за место держаться не буду.
Тенгиз задумался. Было видно, что предварительно Мошэ не говорил с ним, сработал на чистой импровизации. И наконец он кивнул.
- Я согласен.
Но Булгахтер-Рантик был недоволен.
- Я не согласен, - заявил он. - Пока вы там трескаете шашлыки и катаетесь с шалавами, наш Мурадик здесь баланду хлебает.
Фраэрман с интересом посмотрел на него.
- Во-первых, это касается Тиграна и он сам может сказать за себя.
- Он не станет позориться перед ребятами. Да, я выступаю за него. И я хочу для него большей доли. Вдвое большей! И объяснить тебе почему, Мося? Да потому что ни к кому иному все эти люди в тюрьму бы не пришли! И ни от кого иного они бы указаний не слушали.
Моисей обвел присутствующих внимательным взглядом, развел руками и улыбнулся.
- Азохэн-вэй, рази ж ми против? - деланно по-жидовски прокартавил он. - Давайте пустим шапку по кругу, проголосуем, вот у меня спички; один человек одна спичка. Если "за" то, чтоб Мурадик получал вдвое больше прежнего, пусть спичка останется целая, если нет - то пусть поломают.
После этого Тигран Мурадян понял, что он теперь не только вдвое большей доли, но и рубля сверху не поимеет. Предварительно с большинством присутствующих было оговорено, что после того, как ему присудят получать вдвое больше, то и он для них потребует увеличить долю. А люди не забывают тех, благодаря кому повысили доходы хоть и не вдвое, а в полтора раза больше прежнего. И тогда игра и общая расстановка сил резко бы повернулась в его, Тиграна, сторону. Теперь же чертов Мошэ все повернул так, что вся сходка стала настроена против него. После этого Тигран даже не допустил голосования, наорал на Рантика и объявил сходку закрытой.
Расходились тихо и быстро, шли разными путями, провожаемые безучастными провожатыми из числа зеков. Беспроволочный зековский телеграф отреагировал на известие об окончании сходки лязганьем железных дверей и чьим-то долгим воем. Жизнь в тюрьме возвращалась к своему обычному, веками заведенному распорядку. И только слухи об удивительной воровской сходке, проведенной в крупнейшей европейской тюрьме под самым носом у властей, мигом попали в крупнейшие западные газеты и еще долго продолжали нервировать милицейское начальство и заставляли их выступать с кучей опровержений и заявлений. Объективно же эта сходка явилась еще более убедительной демонстрацией силы и сплоченности преступного мира в противовес слабости коррумпированных государственных и правоохранительных органов.
Как сказал один из влиятельных членов МВФ на встрече в Давосе, происшедшей спустя пару недель после памятной сходки: "Мы даем кредиты русскому правительству, и они моментально переводятся назад за рубеж. Может быть, нам стоит дать денег русской мафии, и она сумеет ими лучше распорядиться?"
В ту же ночь на Каширском шоссе
Нелли Сулаквелидзе, жена Тамаза, встретила Валико неприветливо. Троих детей (младшего мальчика и двоих девочек восьми и шести лет) она уже уложила и теперь штопала белье. В свои тридцать пять лет она выглядела на все пятьдесят и не снимала старенького застиранного салатового цвета платьица с лиловыми цветами.
- Тамаз не с тобой был? - ворчливо спросила она.
Валико покачал головой.
- Он не звонил? - спросил он.
- Разве он домой звонит? - вопросом ответила женщина. - Ведь ему наплевать, есть у него этот дом, нету, живы мы все или сгорели…
"Ну вот, опять завелась, - подумал он, проходя мимо нее на кухню. - Хоть бы ночами не ворчала".
У Тамаза была большая трехкомнатная квартира с кухней размером с комнату, где на топчанчике ночевал Валико, и обширным коридором, где детишки его катались на велосипеде. В ее приобретение он вложил столько средств, что на ремонт и обстановку уже не осталось. Поэтому ему пришлось выклянчивать по друзьям-знакомым старую мебель, благо транспорт был свой. Даже телевизор в квартире был допотопный "рекорд" с подсевшей трубкой, который его хозяин выменял на пару тормозных колодок.
Когда Валико лег на свой топчанчик, погасил свет и при свете ночника развернул газету, чтобы поглядеть перед сном объявления, на кухню вошла Нелли и спросила:
- Ты почему не кушаешь?
Валико пожал плечами. После тюремной колбасы (а может быть и хлеба) у него началась изжога. На душе было как-то пусто и противно.
- Мне ведь тоже кусок в горло не лезет, - со слезой в голосе пожаловалась Нелли. - Я все думаю, как он там, где он там?..
- Ой, да все нормально у него! - воскликнул Валико. - Он сидит себе в своем гараже, машины ремонтирует-да! Что еще с ним сделается? ("Он же не мотается на джипе в шоферах у разных придурочных наркоманов и папенькиных сынков, поминутно рискуя получить пулю!" - мог бы добавить он, но, разумеется, ничего добавлять не стал).
Давно начавший пить, особенно после рождения второй дочки, Тамаз, то ли обидевшись на непредсказуемый организм супруги, то ли потеряв интерес к деторождению, вдруг резко углубился в работу. Раньше его занюханный автосервис в районе перовских гаражей был способен только на слесарку и постановку машины на подъемник. В последние два года, оторвав себе новый офис на месте отвоеванного ателье, он стал выполнять и сварочные, и кузовные работы, даже решил поставить компьютерную диагностику сход-развала. Все это требовало больших денег. И вместо того, чтобы купить детям обновку или комод какой-нибудь, Тамаз покупал баллоны с аргоном и поношенный тельфер, чтобы не таскать моторы вручную. А поскольку клиент все больше шел небедный, приходилось оставаться на сверхурочные ночные работы, плавно переходившие в попойки. Ведь всухомятку ночной закусон в рот не полезет, а круглосуточных ларьков в округе было предостаточно. Разумеется, Тамаз и не думал ей изменять, горячо заверил женщину Валико, но при этом вспомнил, что несколько раз, когда он оставался в ночную смену, ребята приводили молодых женщин из расположенного неподалеку от гаражей общежития асфальто-бетонного комбината. И эти женщины за какие-то пятьдесят рублей с носа и стакан водки с бутербродом согласны были обслужить хоть бригаду мужчин.
- Хорошо, - согласилась Нелли. - он занят, он работает круглые сутки, деньги зарабатывает, только уж не знаю, на что он их тратит, а мне теперь что прикажешь делать? Я же женщина, я тоже человек. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала изменять ему, стала шляться к какому-то вечно пьяному Кольке с первого этажа…
- К Кольке! - ужаснулся Валико, вспомнив испитую физиономию ханыги-соседа, который вечно таскался к нему стрелять чирики. - Ты с ума сошла!
- А он ко мне уже клинья подбивал. Мол, приходи, поговорим, выпьем… Ну я то знаю, он меня только ради выпивки приглашает, думает, что я ему ради этого дела налью. Но ради того, чтобы почувствовать рядом мужчину, я готова даже на это…
- Погоди! - воскликнул Валико. - Ничего больше не говори. Я завтра же переговорю с Тамазом…
- И думать не смей об этом! - выкрикнула Нелли. - Чтобы он меня опять избил, как в прошлый раз? Тогда я точно заберу детей и уеду назад, в свою деревню. А ты будешь разрушителем нашей семьи.
- Но я-то здесь причем? - изумился молодой человек.
- Как причем? Ты ведь младший брат. По обычаю гор, если старший брат погибает, младший берет в жены его жену.
- Но ведь Тамазик живой!
- Для меня он все равно что умер! - отрезала Нелли. И сказала уже мягче: - Послушай, я ведь от тебя не требую там любви, поцелуев. Не хочешь - не целуй. Я сама все сделаю.
- Что - сама?
- Твое дело - лежать как лежишь, а все остальное я сделаю сама. Да, и глаза закрой.
- Послушай, Нелли, ты что-то не то придумала, - запротестовал он, но смолк, почувствовав, как ее рука скользнула ему под одеяло и легла на трусы.
- Тише, - шепнула она и погасила ночник, - молчи, детей разбудишь.
Пальцы ее осторожно трогали его, периодически сжимаясь и разжимаясь.
- Ну вот видишь, и никакой любви не надо, ты и так готовый.
Он вдруг с ужасом понял, что и впрямь готов, как жеребец почуявший кобылицу. Тем более, что кобыла была совсем рядом, исходящий от нее запах дурманил его, буквально сводя с ума от желания. Она откинула с него одеяло и задрала свое уродское цветастое платьице, обнажив широкие крутые бедра, затем села на него верхом - и он моментально оказался в ней. Так началась упоительная скачка, в которой каждый стремился достичь высшей степени наслаждения.
В момент, когда он уже готов был разрядиться, в коридоре раздалось топанье босых ножек и в дверях показались две любопытных девичьих головки. Почувствовав его напряжение, Нелли обернулась.
- Мама, - сказала девочка постарше, - там, у Мишки живот разболелся. Он плачет.
- Ладно, иди к нему, скажи, что я сейчас приду и почитаю ему сказку. Кому сказала, иди быстрей.
Девочки - топ-топ - скрылись в коридоре.
- Ну, давай, быстрее кончай. - шепнула женщина. - Ты меня уже уморил, Тамаз никогда не был со мной так долго. Или ты уже все?
- Кажется, все.
- Противные девчонки, весь кайф сломали, - расстроилась она, спрыгивая с него.
- Послушай, - вдруг отчего-то предложил он, может, для того, чтобы извиниться за свою неуклюжесть, - хочешь, я тебе поцелую?
- Ты? Меня? Ну, не знаю, как хочешь. Тогда уж лучше я тебя.
Женщина нагнулась над ним, и их губы соединились в долгом поцелуе, которого она не смогла вынести стоя, села рядом с ним, и Валико ощутил под рукой ее худые, высосанные тремя детьми, но все равно чуткие к мужской ласке груди.
Почувстовав прикосновение его рук, она резко отпрянула и спросила.
- Ты что, решил на второй заход пойти?
- А ты будешь против?
- Разумеется! - шепотом возмутилась она. - Во-первых, слышишь, там ребенок надрывается. А во-вторых, одно дело исполнить мужской долг, а совсем другое - превращать это дело в разврат!
Изумленный до глубины души ее логикой, Валико откинулся на подушке и сразу заснул. Ночью ему приснилось прикосновение женских губ к его губам, и осторожная ласка возбуждающе чутких пальцев и вкус маячащих над его лицом сосков, но он спросонья так и не понял, был то сон или явь, и только утром обнаружил, что лежит без майки и трусов, в то время как в такое время года он обычно этих деталей туалета с себя не снимал - на кухне было прохладно.
В начале девятого утра дома никого не было, жена Тамаза повела младшенького в детский сад, а девочек в школу, сама же на обратном пути зайдет на рынок, в два-три магазина и начнет готовить обед. И так до половины первого, пока не придет пора сходить за девочками, а потом к пяти - за младшеньким. Жизнь вернулась на круги своя. Стряхнув с себя ночное наваждение, Валико быстренько сполоснулся и поспешил к машине. Бог с ним с утренним бегом - достаточно ночной гимнастики.
У него была купленная по случаю за 200 долларов и литр осетинской водки "копейка" с перебранным им самолично движком, достаточно затрапезная, чтобы не вызвать интереса у автоинспектора и достаточно приличная, чтобы можно было в вечернее время подхалтуривать на дороге - не последний источник его доходов.