После черепахового супа подали петуха в вине, после петуха артишоки в малаге, после артишоков мусс из кленовых листиков по-акаденски и "пылающую мирабель". А еще были крабы с авокадо, сотэ из гусиных зобов, яйца "Сен-Жермен" под соусом айоли и черт-те знает что еще. Наконец ни Тенгиз, ни Люда не могли уже ничего ни съесть, ни выпить. Люда пила кофе и ковыряла ложечкой в пломбире с розовыми лепестками, а Тенгиз закурил сигару и поманил к себе официанта. С глубоким поклоном тот положил перед ним серебряный подносик со счетом. Предчувствуя, что там будет явно больше трех сотен, и зная, что в кармане у него осталось только две, Тенгиз полез во внутренний карман пиджака за карточкой, но поднес к глазам счет, и в тот же момент челюсть его отвисла, он хрипло и громко на весь зал выматерился. Официант так и подскочил на месте. Метрдотель кинулся исправлять положение.
- Что у вас, касса испортилась? Лишние нули бьет? Какие еще на хрен 12 тысяч? - возмущался Тенгиз.
Метрдотель разделял его возмущение и послал официанта на кассу, назад тот вернулся с покаянным видом и с новым чеком.
- Да, вы правы, - сознался метрдотель, - мерзавец ошибся на сорок восемь центов. Таким образом с вас не 12 тысяч восемьсот сорок долларов тридцать восемь центов, а всего 12 тысяч восемьсот тридцать девя…
- Какие еще, в манду, 12 тысяч? - возмутился Тенгиз, схватил его за ворот. - Да ты сам со всеми твоими потрохами не стоишь 12 тысяч баксов.
- Я-то, конечно, не стою, - пропищал метрдотель, - но вы же сами заказывали "Шато де Пап-Клеман" урожая 1936 года, а оно ей же Богу таких денег стоит.
- А еще петух в красном вине… - жалобно проблеял официант.
- Да я сейчас самого тебя опетушу тут, петух ты гамбургский! - взвился Тенгиз.
- Тенгиз, я тебя умоляю, я больше не могу этого слышать! - закричала девушка. - Позволь мне уйти!
- Сиди! - рявкнул Тенгиз и, схватив со стола трубку, по которой за вечер сделал уже несколько звонков, быстро набрал номер. - Ало, Мирза-джан, ты? У меня для тебя есть свежий анекдот. Слушай. Едет Мамед в метро. Стоит. А рядом негр сидит. Ну, Мамед ему и говорит: "Ну ты, черножопый, давай подвинься". А негр ему отвечает: "А вы знаете, что меня на моей родине зовут господином?" "Вах, - говорит Мамед. - Я по сравнению с тобой белий лебядь, а меня на моей родине чушкой зовут…" К чему я это тебе говорю? А к тому, что меня твои негры за осла приняли. Или за идиота. Сам поговори с ними и разберись.
Метрдотель принял трубку из рук Тенгиза и, держа ее двумя руками и кончиками пальцев, поднес к уху, не прижимая.
- Слушаю вас, Агакиши Джанкишиевич… Да, Агакиши Джанкишиевич. Нет, Агакиши Джанкишиевич. Будет исполнено, Агакиши Джанкишиевич.
И возвратил трубку с почтительным поклоном.
- Все в порядке? - осведомился Тенгиз.
- Ну разумеется.
Тенгиз победоносно взглянул на Люду, подмигнул Валико, который строил ему отчаянные рожи - котлета со стаканом газировки обошлась ему в пятьдесят долларов. Тенгиз распорядился и на счет него.
Они вышли в фойе и направлялись к гардеробу, но задержались, ожидая, пока Люда навестит дамскую комнату. Тут их догнал метрдотель с подносом, на котором высилась горка игральных фишек.
- Простите великодушно! Но наш хозяин так расстроен. Он просил вам передать вот это. Его подарок. Здесь фишек на 500 долларов. Вы, конечно, можете их сразу обменять в кассе…
- Я бы на твоем месте так и сделал, - быстро шепнул парню Валико.
- Вот поэтому ты и находишься на своем месте, - веско возразил ему Тенгиз. - А я - на своем.
И взяв под руку подоспевшую Люду, он отправился вместе с ней в игорный зал. Валико же как всегда тенью держался за их спинами.
В первые минуты Люда была ослеплена позолотой, зеркалами и канделябрами, сладкой музыкой звучали в ее ушах стрекотание колеса рулетки, бесстрастные объявления крупье, перестукивание собираемых со столов фишек.
В покере и "блек-джеке" она понимала мало, но рулетка была ей по душе. Они сели за обширный стол. Тенгиз королевским жестом придвинул к ней половину всех фишек. Они сделали ставки. Валико встал за их спинами и принялся за работу. Смотреть по сторонам, думать и анализировать, изображая из себя бессловесный столп, было такой работой, как и вождение, как любая другая. Игорный зал жил своей повседневной трудовой жизнью. В зале постоянно находились пять "секьюрити" и трое бандитов для решения внештатных ситуаций. Четыре проститутки, которых он уже видел в ресторане, изображали из себя азартных светских львиц. То и дело одна-другая обращались к подвыпившим мужчинам с просьбой сделать за них ставку. Совершенно бесплатно, разумеется. Лох моментально выигрывал для них небольшую сумму и начинал ставить уже свои деньги. Одного почтенного джентльмена с седыми бакенбардами, слонявшегося по залу с видом принца крови и изгнании, Валико определил как карманника. Он тут же дал знак "секьюрити". Те сразу все поняли, оттеснили принца в дальний угол и затолкали в неприметную дверку, откуда он уже не вышел. Судя по всему, рассвет ему предстояло встречать в больнице.
Тем временем Люда радостно вскрикнула и захлопала в ладоши. Ей выпало счастливое число. Тут же к их столу кинулись люди и принялись ставить на те же номера, что и она.
Вечер вступал в свои права. Посетители ресторана и завсегдатаи бара после еды и выпивки спешили в игорный зал, наверстать проеденное и пропитое. Но спустя четверть часа публика сместилась уже на другой конец стола. У Тенгиза с Людой на двоих осталось три фишки, и появилась надежда, что они вот вот поднимутся из-за стола. Но в этот момент рядом со столом появился давешний ресторанный метрдотель и, пригнувшись, зашептал что-то на ухо Тенгизу. Тот рассеянно кивнул и подписал что-то в предложенном ему счете. Метрдотель поспешил к кассе и вернулся с полным подносом фишек. Тенгиз поставил одновременно на девять номеров, и один из них выиграл. Толпа снова сместилась на их половину. Но счастье было недолгим. Спустя минут десять поднос опустел, и вновь появилась пронырливая физиономия метрдотеля. Валико решил было преградить ему путь, но ему помешали два широкоплечих "секьюрити". Валико подмывало затеять с ними драку и тем самым уберечь Тенгиза от куда больших неприятностей, но он почувствовал прикосновение к спине некоего твердого предмета, затем негромкий голос сказал ему на ухо:
- Еще дрыгнешься, и схлопочешь двух пчелок в печенку.
- Я на работе, - объяснил он. - Охраняю вот его.
- Мы - тоже на работе, - негромко пояснили ему. - Охраняешь - и охраняй. Но зачем же мешать человеку выигрывать? Тем более, что ему как раз масть пошла.
Увидев, что Тенгиз потянулся за очередным подносиком, Валико подошел к нему и, схватив за плечи, встряхнул и, приподняв, заорал ему в саморе ухо:
- Слушай! Уходим отсюда быстро-да! Ты что, не видишь, что тебя тут как лоха на живца ловят?
- Слушай, ты! - в ответ заорал Тенгиз. - Исчезни отсюда, ты понял? Исчезни на хрен, в бога душу твою мать…
С каким удовольствием Валико вышел бы сейчас из зала, сел бы в машину и укатил к себе на Каширку, забрел бы на кухню, прилег бы на заветный свой топчанчик и задал храпака. До какой степени надоело ему быть нянькой у этого великовозрастного дитяти… Еще несколько раз подходил к Тенгизу метрдотель с полным подносом фишек, и всякий раз Тенгиз подписывал очередной счет и с считанные минуты спускал всю горку фишек. Наконец, когда в десятом часу последняя фишка оказалась сграбастанной алчной лопаточкой крупье, какой-то лощеный тип в белом смокинге склонился над его ухом и сообщил, что Тенгиза приглашает к себе главный менеджер казино.
С чувством невероятной опустошенности в душе, словно с большого похмелья, молодой человек поднялся и сначала велел было Валико проводить девушку в машину и отвезти домой. Но Люда крепко ухватилась за его локоть и сказала, что не отойдет от него ни на шаг. Валико осталось только последовать за ними.
Рамиз Годжаев, верный выкормыш Мирзы, при виде их встал, крепко пожал руку Тенгизу и предложил сесть. Тенгиз отказался.
- Скажи, что хотел, и я поеду, - заявил он. - Я тороплюсь.
- Вай, аллах, это секундное дело! - сказал Рамиз. - Просто ты задолжал нашему казино сто тридцать девять тысяч долларов…
- Сколько? - спросил Тенгиз, не веря своим ушам.
- И двенадцать тысяч ресторану. Круглым счетом - полторы сотни косарей, чтоб не мелочиться.
- Но ведь Мирза-ага…
- Мирза-ага дал тебе возможность выиграть деньги и расплатиться за обед. Мы не виноваты, что ты этой возможностью не воспользовался.
В это мгновение на столе у него заверещала трубка. Рамиз раскрыл ее, послушал и передал Тенгизу.
- С вами хочет поговорить Мирза-даи.
- Тенгиз, сынок, здравствуй! - приветливым тоном заговорил Мирза. - Анекдот хочешь свежий? В Тбилиси один грузин у другого спрашивает: "Слушай, кацо, вчера суд был, судили армянина с азербайджанцем. Чем закончилось, знаешь? - Чем? - Нашему прокурору пять лет дали…"
- Хороший анекдот, - ответил Тенгиз. - Это из тех анекдотов, что нашли в пирамиде у египетской мумии. Там был список древнейших анекдотов. В этом списке твой был вторым.
- Ну, куда уж нам за тобой угнаться! Ладно, парень, я без твоих денег как-нибудь обойдусь. Просто напиши сейчас расписку и езжай домой. А я попрошу своих ограшей тебя не задерживать. Дай трубку Рамизу.
Рамиз выслушал пожелание хозяина и достал бумагу и авторучку.
Тенгиз со вздохом сел и стал писать…
20 марта в тот же вечер
Презентация нового альбома "Саши-энд-Леши" была назначена на 9 вечера в клубе "Трипль-Сек", что на "Добрынинке", и Моисей Лазаревич постарался быть там загодя, чтобы проверить, как все подготвлено к приему журналистов. Дуэт двух жизнерадостных фальцетящих педерастов был для него проектом года, поскольку в их раскрутку было вложено почти полмиллиона долларов. И лишь малая толика этих денег пошла на родных кровососов с телевидения и радиостанций. По настоящему хлебным обещало стать турне по всем ведущим гей-клубам Европы и Америки, концерт на гей-фестивале в Кельне и выпуск совместного диска с кем-нибудь из ведущих гей-звезд. Подбивались клинья к Бою Джорджу.
При виде него официанты забегали резвее: не каждый день хозяин самолично заявлялся в клуб.
С восьми вечера гостей разогревали попсовики "Пурпурные" и команда стриптизерок. К десяти подвалила основная толпа народу, журналисты ведущих столичных газет и элитных журналов и две бригады телевизионщиков, одна из которых все готовила к прямому эфиру. Одна эта презентация обошлась почти в сто тысяч долларов.
Обнаружив, что на презентацию неожиданно, как мухи на свежее дерьмо слетелись все педерасты и трансвеститы города, Фраэрман поморщился. Напрасно он вообще сюда пришел. Того и гляди его и самого примут за такого… В глазах братвы это будет непростительным уроном для престижа блатного мира. Дикость, конечно, ведь он лично знал немало жестких, крутых и донельзя криминализованных людей из числа гомосексуалистов, однако, пока будешь объяснять им разницу между геем по убеждениям и лагерным "петушком" из числа насильно опущенных, тебя и самого опустить могут.
Моисей Лазаревич неохотно общался с прессой, не желая признавать за собой продюсерства этой знойной парочки, которые выступали в нарядах унисекс, более женских, чем мужских, в распашонках, просторных шелковых брюках, больше похожих на платья, и большущих лиловых шляпах. Они пели уже второй свой хит "Девочка А-Ха Я Не Твой", в отношении которого их администратору пришлось давать официальное разъяснение прессе (он уверял, что показанный в клипе поцелуй взасос между мужчинами еще не является признаком гомосексуализма и в пример приводил знаменитые брежневские поцелуи), когда Мося увидел пробивающегося к нему сквозь толпу Тенгиза. Он тянул за собой девицу, которая давеча была с ним на кладбище. Позади мрачной тенью маячил Валико, с некоторых пор ставший неразлучным с Тенгизом.
При мелькании зайчиков от зеркального шара, подвешенного под потолком и мигании огней цветомузыки девушка с короткой стрижкой, одетая в короткое декольтированное платьице, казалась школьницей, почти ребенком. Сходство лишь усиливалось, если обратить внимание на ее небольшие, еще совершенно не отвисающие груди. И эти трогательные косточки на ее грудине, худенькая шейка… И такой взгляд… Где это он читал название "Девушка с голодными глазами"?
- Познакомьтесь, дядя Мося, - сказал Тенгиз. - Это Люда - девушка моей мечты.
- Мне очень, очень приятно, - заулыбался Моисей Лазаревич, протянул девушке руку, взял ее ладошку и поцеловал пальчики.
Она смотрела на него снизу вверх, как на сфинкса и улыбалась своими пухлыми губками. "Ну и губки, прямо бутончики", - отметил он. - Хотя… у всех у вас губки, и ножки, и пальчики, а как узнаешь поближе - остается одна голодная вагина, в которую кидай не кидай деньги, золото, брюлики - все канет как в бездну".
- Ее зовут Люда. А это старинный друг нашей семьи, друг папы - дядя Моисей…
- Зовите меня просто Мошэ, - с улыбкой сказал Фраэрман. - Ну, отдыхайте, веселитесь. Вам нравится здесь?
- В общем-то ничего, - отвечала девушка, - только слишком много голубых.
Мимо как раз проходили двое чудил в миниюбках с гипертрофированными подложенными грудями и воздушными шариками-сердечками в руках.
- Это сейчас модно, - отозвался Фраэрман. - Но их тут не так уж и много. Просто они слишком бросаются в глаза. Бедняги. А как еще сделать так, чтобы вас заметили? Всем хочется как-то выделиться из толпы. Это слабость многих бездарных натур. Кто не может ни петь, ни танцевать, надевает юбку, просто чтобы показать что он не такой как все. Все выпендриваются. Даже талантливые люди. Просто чтобы их не забывали. Ну, отдыхайте, веселитесь. Кстати, вы уже были в моем спортклубе "Атлетика"? Заезжайте как-нибудь, там есть бассейн. Поплавайте.
Они, поблагодарив, отошли, и Мося вдруг почти помимо воли обнаружил, что впервые за сколько-то лет заинтересованно глядит на женские нижние конечности. Кстати, будучи некогда признанным оценщиком женской красоты, он не смог не отметить, что у этой соплячки они казались почти совершенными.
В этот момент Люда пискнула и вся подалась вперед, увидев кумира толпы, певца Шер-хана, как всегда со львиной гривой начесанных волос, в тигровой накидке и с очередной ослепительно красивой моделькой под ручку. Мало кто, знал о том (но Мося был в их числе), что моделям он платил почасовую таксу за эскорт-услуги, сам же служил наложником для одного директора нефтяной компании. Увидев Мосю, Шер-хан картинно приложил руку к сердцу и послал ему воздушный поцелуй. Баловник! Мося слегка улыбнулся ему, чтобы показать, что заметил его. Но вот еще одна звезда эстрады - ниспровергатель канонов Агафон в своей стильной поддевке и кацавейке и с картузом на затылке. Его последний этюд в стиле "а ля Рюсс" на балалайке с фузом и квакером произвел фурор среди поклонников попсового народничества и привел его в верхние этижи хит-парада.
Когда же буквально рядом с собой Люда увидела Примадонну Эстрады, которая расцеловалась с Мосей и царственно отправилась в игровой зал (она в последнее время баловалась рулеткой), когда мимо нее к Мосе подошла откланяться в полном составе рок-группа "ЗуЗу", когда сам Николай Юрьев, ведущий диск-канала "Клиппер-шоу", бросив все, подбежал к нему здороваться, она взглянула на Тенгиза полными слез глазами и спросила его жалобным голоском:
- А почему ты не сказал ему, что я пою?
- Ах ты, Боже мой, а я что, должен был ему сказать, что ты поешь? Может быть еще и размер твоего бюста сообщить?
- Размер моего бюста и так всем виден! - расстроенная, воскликнула Люда. - А о том, что я пою не знает никто. И никогда не узнает. И я по твоей милости останусь домохозяйкой. Или судомойкой. А кем я еще могу быть без прописки в вашей благословенной Москве? Еще проституткой, да? Это ты хочешь сказать?
- Послушай, хватит-да! Я тебе ничего не хотел сказать и хватит меня… нервничать.
- Это не я тебя нервирую. Это ты меня просто убиваешь. Да! И еще используешь. Ты пользуешься мной как вещью! Как надувной куклой для траханья!
С этими словами она, залившись слезами, убежала с вечера. Расстроенный Тенгиз поплелся было за ней, но какой-то элегантный педик в очках с оправой, искрящейся звездами, походя предложил ему:
- Не грусти - пососи!
- Чего? - угрожающе переспросил Тенгиз, схватив его за грудки и притягивая к себе. - Что ты сказал?
- Я говорю, пососи марочку, сразу легче станет на душе.
- Что у тебя за марки? - спросил Тенгиз, отпуская его, но придерживая рядом.
- "Лабиринт". Хай-квалити. Прямиком из Штатов.
На душе у Тенгиза было противно и пусто. Самое подходящее настроение для того, чтобы пососать марку, пропитаннную ЛСД-25.
Они проследовали в туалет, где в обмен на двадцатидолларовую бумажку Тенгиз получил другую бумажечку - квадратик в полсантиметра сечением с изображением лабиринта - и немедленно отправил ее под язык. Не успел он дойти до двери, как почувствовал "приход", выразившийся в покалывании бесчисленных иголочек в мозгу и невероятной легкости во всем теле, и поплыл… поплыл… поплыл… по зале среди гама и пестроты, танцевального безумия и мигающей игры разноцветных огней, провожаемый брезгливым взглядом Моси.
- Что ты ему дал? - спросил он у звездно-очкастого.
- Для затравки "лабиринт", - негромко сказал тот.
- Но я ведь сказал…
- Это для затравки, шеф. Он сразу же поймал "приход". А когда он прибежит завтра, я предложу что-нибудь посерьезнее. Чем основательнее в это дело входишь - тем туже слезаешь.
- Мне нужно, чтобы он вообще оттуда не слез, - буркнул Моисей Лазаревич и, разведя руки, с улыбкой счастья на лице направился на встречу руководителю ансамбля "Виртуозы столицы", который во главе своих титулованных скрипачей в эту минуту входил в залу, полную народа.
21 марта, особняк на Рублевке
Тенгиз был бы готов провалиться сквозь землю от стыда, оказаться на Красной площади без штанов, в чистом небе без парашюта, лишь бы не оказаться сейчас на этом семейном судилище, где председательствовала его родная мать - Рена. Еще совсем молодая (ее выдали замуж в пятнадцать лет, а в шестнадцать она уже родила Тенгиза) она в своем черном платке и платье производила впечатление шестидесятилетней.
- Мы все жалеем нашего Вано, говорим, как ты рано ушел, зачем ты покинул нас… А я вам скажу, что он - счастливец! Он очень вовремя умер…
- Мама!
- … чтобы не видеть, как его сын позорит фамилию Марагулия