– А не боишься? Пока он за решеткой, ты в безопасности. Он так и не в курсе, кто его подставил с наркотиками. Неужели думаешь, Маргеладзе промолчит?
Сергей резко повернулся к нему.
– Болтовня! Понимаешь, сплошная болтовня. А надо действовать. Узнай, где Марина, и мне не придется прибегать к услугам Сабура.
– Сережа, я все понял. Буду действовать.
Встреча Юрия Ивановича и Зуслова была обставлена в духе фильмов о разведчиках.
Во двор небольшого, обнесенного высоким забором особняка, вкатился черный "БМВ" с затемненными стеклами, ворота тут же закрылись, к автомобилю быстрым, чуть ли не строевым шагом подошли двое молодых людей в черной, пригнанной по фигурам форме, открыли дверцу и, встав с двух сторон, повели гостя в дом.
Алексей Иванович Зуслов встретил Юрия Ивановича сдержанно, хотя и с улыбкой, дал знать сопровождающим, что они свободны, проводил гостя в со вкусом отделанную гостиную, жестом предложил расположиться на диване.
Юрий Иванович оценивающе окинул взглядом стены, одобряюще кивнул:
– Недурственно. Я здесь у вас еще не бывал.
– Здесь вообще мало кто бывает, – ответил Зуслов, откупоривая бутылку нарзана. – Вы едва ли не единственный.
– Знак особого доверия?
– Считайте, что так… – Алексей Иванович разлил пузырящуюся воду по хрустальным стаканам, сел в кресло напротив. – Мы, Юрий Иванович, давно знаем друг друга… Давайте быка за рога?
– Давайте, – согласился гость и уселся поудобнее, готовясь к разговору.
– Вам известно, что я держу в руках силу, равной которой на сегодняшний день у нас в стране нет.
– Скинхеды?
– Я бы назвал "Движение патриотической молодежи". Но если вам сподручней употреблять чужеземную формулировку, я соглашусь и на это… Да, у меня в руках скинхеды всей страны. И если их направить в нужном нам направлении, они разнесут все на своем пути. Необходима точная идеологическая подоплека.
– Но еще более необходимы деньги? – спросил Юрий Иванович, с улыбочкой глядя на Зуслова.
– Именно поэтому я попросил вас приехать, – кивнул тот. – Нам очень нужны деньги.
– Они под ногами.
– Под вашими ногами.
– И под вашими тоже. Сегодня на националистической идее многие непрочь погреть руки.
– А вот этого мне бы не хотелось. Наша идея должна быть патриотически чистой и истинной. Мы должны прийти к конечной цели максимально цельными в националистическом смысле.
– В национальном?
– Я не оговорился. Именно, в националистическом! Мы в своей конечной цели за чистую расу, за право русских быть русскими.
– Конечная цель – это что?
– Конечная цель – это власть.
– И вы не боитесь употреблять формулировки типа "националистический смысл"?
– В узком кругу… в кругу единомышленников не боюсь. Я имею дело только с истинными патриотами.
– Один из ваших ближайших соратников – господин Грязнов? – Юрий Иванович внимательно смотрел в глаза Зуслову.
– Да, – кивнул тот. – Петр Петрович один из тех, что определяет нашу стратегию.
– Но он – фигура битая.
– Прежде всего, он – патриот. А это, к сожалению, в нашей стране явление не частое. Ну и к тому же Петр Петрович, несмотря на свою "битость", имеет связи, которым позавидуют многие из нас. Именно связи патриотического толка. Вы ведь знаете, что из органов он был изгнан космополитами именно за глубочайший патриотизм.
– Знаю, – коротко ответил гость, не желая разрабатывать эту тему дальше. – Происхождение денег для вас имеет принципиальное значение?
– Прежде всего, они должны быть предоставлены перспективной для нас личностью. То есть, русским человеком, который со временем вошел бы в наш политсовет.
– Таких немало.
– Таких как раз очень мало, – возразил Зуслов.
Юрий Иванович побарабанил пальцами по столику, подумал, поднял глаза на собеседника.
– Например, Кузьмичев?
Алексей Иванович улыбнулся:
– Именно о нем я в первую очередь думал. Хотя работать с ним будет трудно.
– Предельно трудно. Но возможно. Потому что он тоже наделен амбициозными качествами, и ему уже тесновато на той площадке, которую он уже освоил… А человек он – бесконечно богатый.
– Нам нужны его деньги.
Юрий Иванович налил воды, сделал пару глотков.
– Будем работать.
Камера, в которой сидел Сабур, была довольно большой, и подследственных здесь томилось не меньше десятка. Сабуру, едва ли не самому авторитетному в тюрьме, было выделено наиболее престижное место – шконка у самого окна.
Утром Сабур проснулся от какой-то возни через шконку от него. Здоровенный качок, плечи которого были утыканы наколками, с силой согнул худосочного очкарика и пытался запихнуть его под нары.
Очкарик молчаливо пытался сопротивляться, однако пацан упорно дожимал его, сладострастно и громко сопя при этом.
– Бесполезно… бесполезно упираться, сучонок. Тюряга тебе не школа. Пройдешь университеты, будешь уважать старших… которые уже отсидели свое.
Почти все обитатели камеры проснулись и с интересом наблюдали на происходящим. Качок почти уже запихал голову паренька под нары, когда Сабур неторопливо и как бы нехотя поднялся, подошел сзади к качку и неожиданно с силой воткнул здоровяку средний палец под ребра в район почек.
Тот от неожиданности охнул, отпустил паренька и даже присел от острой боли.
Сабур стоял над ним, ухмылялся.
Качок, увидев перед собой немолодого и довольно потрепанного зека, стал медленно и угрожающе подниматься. И в тот момент, когда он был готов ударить Сабура, тот выбросил вперед правую руку и поднес растопыренные пальцы к его глазам.
Здоровяк замер и не мог шевельнуться – Сабур в любой момент мог проткнуть ему глаза.
Так простояли они некоторое время, затем Сабур медленно опустил руку, сквозь зубы произнес:
– Будешь шалить, штифты выколю… Ты кто, бугай?
– Слон, – ответил тот.
– Новый поселенец, что ли?
– Да за мной уже две ходки… А ты что, пахан здесь?
– Я? Узнаешь… Со временем, – заключил Сабур и показал на шконку возле дверей. – А пока будешь кемарить там, Слон. На самом почетном месте. Будешь меня слушаться – пойдешь на повышение. А станешь беспредельничать, яйца за уши заверну.
Амбал послушно и уныло взял свои постельные дела и направился к нарам возле двери.
В это время защелкали дверные запоры, и в камеру вошли два конвоира. Один из них резко скомандовал:
– Всем встать! Морды к стенке, грабли за спину!
Заключенные вяло и нехотя выполнили команду.
– Подследственный Сабурцев – на выход!
Сабур послушно и привычно заложил руки за спину и двинулся к двери.
Минуя бесконечные тюремные коридоры, тамбуры, скрипучие решетчатые двери, Сабура привели в приемную "Начальника Учреждения" – так было обозначено на табличке. Один конвоир ушел, второй остался при заключенном. На секунду он исчез в кабинете, затем быстро вернулся.
– К начальнику!
Держа руки за спиной, Сабур вошел в кабинет начальника тюрьмы. Кабинет как кабинет – со столом, телевизором, на экране которого хорошо виден тюремный двор, тюремные переходы.
Над столом – портрет Дзержинского, по стенам, на полках красовались разные поделки – подарки заключенных.
В кресле развалился мужчина средних лет с полноватым розовощеким лицом. Он внимательно посмотрел на вошедшего.
– Садись, в ногах правды нет, – сказал он.
– Я и так сижу, – огрызнулся Сабур, – без суда и следствия.
– Ты на стул садись.
Тот сел, посмотрел на начальника:
– Как устроился? Не тесно?
– В тесноте да не в обиде. Не впервой.
– Все-таки не мальчик. После такой жизни, квартиры с видом на Кремль и вдруг – в камере со всяким сбродом. Не обидно?
– Ты что, начальник, перевоспитывать меня собрался?
– Тебя черта с два перевоспитаешь, – засмеялся начальник. – Интересный ты человек, Сабур. Поэтому и позвал. Мне интересно знакомиться с интересными людьми.
– Их тут много, начальник. Жизни не хватит, чтоб со всеми перезнакомиться. Хобби такое, что ли?
– Скорее, сочувствие. Таким людям… интересным… я всегда готов облегчить жизнь.
– На волю выпустишь, что ли? – усмехнулся Сабур.
– На волю – не знаю. А вот отдельную камеру могу.
– Одиночку, что ли? – испугался тот. – За что, начальник?
Начальник рассмеялся.
– Ты не понял меня. Отдельную – это отдельно от всех. Можешь оборудовать как захочешь. Телевизор, сортир, койку, жрачку – выпить, закусить. Но все это за твой счет. Согласен?
– И девку! – добавил Сабур.
– Можно и девку. Только это будет дорого стоить.
– Я человек не бедный.
Петр Петрович Грязнов сидел в своем просторном кабинете за широким столом и вовсю распекал подчиненных.
– …Я не буду спрашивать с них, с этих сопляков! А вот с вас семь шкур спущу! Все начинается с малого! Сегодня, видите ли, он решил просто так… мордобоем проучить непослушного, или какого-нибудь черножопого, а завтра что? Завтра и завалить можно? С этого все начинается! С вашего попустительства! Никакого беспредела, никакого самоуправства, никакого бардака! Только слаженные и ответственные действия! Наши парни – не сброд и не скины, как их называют некоторые газетчики-космополиты! Они – цвет, будущее русской нации! И вы, как старшие товарищи, должны это понимать и воспитывать молодежь! А к тебе, Дмитрий Иванович, особый счет! – повернулся он к седовласому человеку. – Мы же с тобой огонь и воду прошли! Какая была дисциплина?! Куда ты смотришь? Или пора на отдых? Так и скажи – уважу!
– Петр Петрович, – попытался возразить Дмитрий Иванович, – они, эти молодые, совсем из другого теста. У них беспредел в башках с самого рождения. С пеленок, можно сказать!
– Ничего не хочу знать! – заорал Грязнов. – Еще раз услышу, выгоню! У нас должны быть чистые руки и благородные сердца! Все! Все свободны!
Находившиеся в кабинете встали, молча стали покидать кабинет. В дверь просунулась голова секретарши.
– Петр Петрович, к вам сын.
Тот нахмурился, буркнул:
– Пусть заходит.
Секретарша исчезла, а вместо нее в дверях возник Грэг – долговязый парень лет двадцати с длинными волосами, с редкой бороденкой.
– Привет, батя, – произнес он и сходу рухнул в мягкое кресло.
– Сколько раз тебе говорил, не смей называть меня батей! – психанул Грязнов.
– Хорошо, – тут же согласился сын. – Привет, отец.
– Зачем сюда явился? Думаешь, приятно моим подчиненным на тебя такого смотреть?
– Ой, батя, мне болт на них…
– Я сказал – прекрати так меня называть!
– Извини, сорвалось.
Некоторое время отец и сын смотрели друг на друга, затем Грязнов спросил:
– Что, опять денег пришел просить? Пора уже самому зарабатывать. Чего молчишь? Ты на могилу матери хоть раз сходил? Я догадываюсь, чем ты занимаешься… – Открыл ящик стола, вынул оттуда, шприц. – Что это такое?
Сын пожал плечами:
– Ну шприц. Как будто ты не знаешь.
– Хорошо, что мать не дожила до этого. Вот бы обрадовалась.
– Да это приятель оставил. Ну честное слово. Как ты мог подумать?
– Хороши у тебя приятели. Почему забросил музыку? Где твоя гитара? Ты же таскался с ней постоянно! Может уже загнал?
– Ты что, отец! Это ж твой подарок. Я занимаюсь. Каждый вечер. По несколько часов.
– В группе?
– Ну.
– В какой группе? Название!
Сын молчал, с усмешкой глядя на отца.
– Чего молчишь? Мне все доложили. Ни в какой группе ты не играешь, а проводишь время в обществе лохматого отребья. С этой вонючей попсой… И не дай бог, если ты уже и этим стал заниматься, – Петр Петрович угрожающе поднял шприц, – не посмотрю, что ты мой сын. Ты меня знаешь, – Грязнов спрятал шприц в стол, вынул оттуда пачку крупных купюр. – Сколько тебе?
– Сколько не жалко.
– Не жалко… Если на дело, мне для тебя ничего не жалко. И ты это знаешь. Сын… Единственный сын!
– Это на дело. Честное слово, бат… прости, папа.
Отец отшелестел несколько купюр, протянул сыну. Тот не стал пересчитывать, сунул в карман, поднялся.
– На могилу я схожу. Вот куплю цветы, и к маме. Обещаю.
– А делом когда займешься?
– Скоро, отец, скоро. – Он обнял Грязнова, чмокнул в щеку и покинул кабинет.
Тот тяжко вздохнул и опустился в кресло.
Маргеладзе дремал в своем кабинете, забросив ноги на кожаное кресло. Он очнулся от стука в дверь. Возмущенно вгляделся, увидел вошедшего молодого кареглазого кавказца.
– Шалва, дорогой! Прилетел, наконец! Заждался, – Маргеладзе поднялся, широко раскинув руки, пошел навстречу гостю. – Сколько же лет я тебя не видел?!
Шалва улыбался.
– Пять лет, батоно Вахтанг.
– Да, пять лет, пять лет. Встретил бы на улице – никогда не узнал. Красавец. Джигит!
Они обнялись, расцеловались.
– Я бы вас, дядя, сразу узнал. Вы ничуть не изменились. Виски только…
– Что, поседели? – засмеялся тот. – Не стесняйся, говори! Седина мужчину красит. В нашем роду все быстро седеют.
– Да, дядя, у меня тоже серебро в голове проскакивает, – пожаловался Шалва.
– Дорогой племянник, – нахмурился Вахтанг, – хочу попросить тебя вот о чем. Да, для тебя я дядя. Но только по-родственному. Во всех других случаях… когда мы при посторонних… особенно при девушках… я – Вахтанг. Просто Вахтанг! Я не так стар, чтобы меня молодой парень называл дядей. Ты – Шалва. Я – Вахтанг! Понял?
– Понял, дя… Прости, Вахтанг.
– Вот за это и выпьем. И еще – за встречу, – Маргеладзе повернулся к Важе, который бесшумно вошел следом. – Налей нам, Важа, грузинского. Вспомним родину, родных, друзей…
– Важа – тоже родственник? – спросил Шалва.
– Наверно. Воскресший родственник, – усмехнулся Маргеладзе.
– Как так? – не понял гость.
– Так бывает, – заметил Важа. – Бывает, что человек умрет, а потом вдруг воскреснет.
– Все равно не понял.
– Со временем поймешь, – отмахнулся Вахтанг и снова кивнул Важе: – Налей, сказал, вина!
Важа откупорил бутылку "Хванчкары", налил в три фужера, они чокнулись, выпили.
– А Анзора, правда, убили? – спросил Шалва, вытирая губы.
– Анзора убили, – вздохнул Вахтанг. – Твой друг, мой брат Анзор, с которым ты в детстве скакал по горам, погиб… Застрелили его, собаки. Теперь ты будешь вместо него. Отдохни, оглядись… Важа введет тебя в курс… – Маргеладзе достал из ящика две связки ключей. – Это ключи от твоей квартиры… А это – от "ягуара". Дарю тебе красный "ягуар" Анзора. Он любил на нем пофорсить. Катайся, не жалко. Но смотри, тут тебе не Сванетия. Даже не Тбилиси. Дисциплина и порядок, если не хочешь последовать за Анзором… – Он помолчал, с силой вытер ладонью лоб. – Ладно, все! – Сам наполнил бокалы. – Давайте выпьем за землячество. За тех, кому мы должны протягивать руку помощи, если нас об этом попросят. И пусть наша встреча не будет больше ничем и никогда омрачена…
Они чокнулись, выпили.
Был поздний вечер. Тусовка в клубе кипела на полную катушку. Гремела из динамиков музыка, ее перекрывал натренированный и неутомимый голос диск-жокея.
В тусклых, облупленных коридорах клуба шла своя тусовка. Жались по углам пары, кто-то курил, кто-то выяснял отношения. Кто-то сосал прямо из горлышка.
В углу под лестницей Грэг вел разговор со скуластым худощавым человеком лет тридцати. Хасан Кулиев, по кличке Кулек, держал Грэга одной рукой за куртку, другой касался кончика носа.
– Хоть ты, Грэг, сынок крупного папашки, для меня ты – как все они, – показал он на ютящихся в коридоре. – Ты меня понял? И расплачиваться за товар должен вовремя, как все.
– Ты чего? – пытался освободиться Грэг. – Я ж тебе отдал.
– Сколько?
– Штуку.
– А должен сколько?
– Много.
– В долг живут знаешь кто?
– Миллионеры.
– Правильно. А ты на миллионера не тянешь. Правильно?
– Кулек, я отдам, честное слово.
– Твое честное слово знаешь, чего стоит? Воткни его в задницу! А мне верни должок, если хочешь жить.
– Подожди!.. – снова дернулся Грэг. – Гитару, часы отцовские, даже ордена его я тебе отдал?
– Насчет орденов батя еще не спохватился?
– Пока нет.
– Спохватится. И что будешь делать?
– Ты что? Он меня пришьет! Ты что, Кулек?
Кулиев поослабил слегка хватку, подумал, по-деловому спросил:
– В "Мандарине" бывал?
– Пару раз. А что?
– Хозяйку знаешь?
– Там много хозяев. Какую?
– Нину Ивановну Пантелееву.
– Видел как-то. А что?
Кулек достал фотографию, на которой улыбалась Нина с сыном Никиткой, передал Грэгу.
– У нее есть сынок. Уже ходит в школу. Секешь?
– Не совсем.
– Хорошо. Поставим вопрос по-другому. Хочешь разбогатеть? Чтобы каждый раз не клянчить у своего папашки.
– А кто не хочет?
– Миллион… Зелеными.
Грэг вытаращил глаза.
– Миллион зелеными?!
– Тогда слушай сюда. Надо слегка поухаживать за пацаном…
– Поухаживать – это как?
– Сначала нежно, потом на полную катушку.
– Не въезжаю.
– Не ширнулся еще, что ли? Или перебрал?
– Все в норе, говори.
– Пацан толковый, смышленый. Мамка души в нем не чает. На этом и будем работать.
– А как и где его зацепить?
– В школе. На переменке. Обозначишь тему компьютера – он на этом повернут. Сразу клюнет.
Грэг вошел в школьный двор как раз в то время, когда была большая перемена. Остановился за забором, достал из нагрудного кармана фотографию, на всякий случай еще раз внимательно поизучал, огляделся, двинулся в сторону галдящей школьной толпы.
Поймал какого-то десятилетку, спросил:
– Никитку Пантелеева не видел?
– Где-то здесь.
– Кликни. Скажи, что тут его ищут.
Пацан исчез. Грэг стоял на месте, с любопытством озирался на школьников, шумных и неустающих, и тут увидел Никитку.
– Чего? – Никитка с улыбкой смотрел на незнакомого волосатого парня.
Грэг отвел Пантелеева-младшего чуточку в сторонку.
– Говорят, ты крепко волокешь в компьютерах?
Тот зарделся от удовольствия, кивнул:
– Кое-что волоку.
– А помочь слабо?
– Кому?
– Мне.
– А ты кто? – Никитка внимательно смотрел на незнакомого парня.
– Я? – Грэг закатил глаза под лоб, вспоминая, кто же он. – Учился в этой школе, теперь вот купил компьютер.
– И какие проблемы?
– Проблем для тебя, думаю, не будет. – Грэг извлек из кармана дискетку, протянул пацану. – Пробовал сбросить с магазина на дискетку, а там все в дожде.
Никитка повертел в руках дискетку, усмехнулся:
– На вирус не пробовал?
– Без понятия. Может, сам посмотришь? Я заплачу.
Пацан снисходительно усмехнулся:
– Вообще-то, я денег не беру. Я сделаю это так, из интереса.
– Когда?
– Завтра.
– О’кей.
– А зовут тебя как? – еще раз поинтересовался Никитка.
– Гриша… Можно по-простому Грэг.