– Ангелочек...
– Он самый!
Саймон Темплер стоял не двигаясь, словно каменный. Нетерпеливому Конвею казалось, что Святой стоит так целую вечность. На самом же деле это продолжалось всего несколько секунд. Колесики в его мозгу крутились с необычной быстротой и точностью, осмысливая ситуацию и корректируя планы.
Итак, Ангелочек опередил их. Они увязли в этом деле, как будто нарочно напросились на неприятности. Они готовились отражаться с законом, а теперь против них были и закон и беззаконие, объединившиеся с одной целью – сохранить для себя профессора К. Б. Варгана, хотя во всем остальном они оставались врагами.
– Мы выиграли, не шевельнув пальцем, – изумленно сказал Святой, – нам повезло!
– И это ты называешь везением!
– Ну конечно. Более удачного времени для нашего появления и представить невозможно. Обе шайки палят друг в друга, и, возможно, есть жертвы. Мальчики Ангелочка сделали за нас грязную работу...
Его речь прервал выстрел... потом другой... потом сразу несколько, слившись в нестройный залп...
– Теперь наша очередь! – отрывисто кинул Святой и бросился в аллею, Роджер Конвей – рядом с ним.
Часовых не было видно, но навстречу им из темноты, тяжело пыхтя итопая, выбежал человек. Святой опередил Конвея и точно рассчитанным, ударом ноги послал человека на землю головой вперед. Когда тот упал, Святой еще раз с силой ударил его головой о землю, потом поднял на ноги и внимательно посмотрел в лицо.
– Если это не полицейский, то я – индеец из Патагонии, – сказал Святой. – Ошибочка вышла, Роджер.
Человек попытался стукнуть Святого, но тот ударил его в челюсть, и противник свалился на землю, словно куча тряпья.
– Что дальше? – спросил Конвей.
Ответом ему была новая вспышка выстрелов в темноте.
– Уж очень шумная здесь вечеринка, – грустно заметил Святой. – Давай испортим ее совсем, а?
Он выхватил из кармана пистолет и дважды выстрелил в воздух, В темноте ответно полыхнули выстрелы, и над их головами просвистели две пули.
– Кому-то мы очень нравимся, – тихо произнес Святой. – Сюда...
Он двинулся по аллее.
И вдруг в темноте, как два огромных глаза, ослепительно вспыхнули автомобильные фары. На секунду Конвей и Святой застыли словно каменные в этом слепящем потоке света, льющегося как бы ниоткуда. Они не сразу поняли, что источник света не стоит на месте, а двигается, набирая скорость им навстречу.
– Красота! – воскликнул Святой, стараясь перекричать автоматные очереди.
И в то же мгновение он начал действовать с быстротой и точностью нападающей змеи. Он подхватил Конвея под колени и буквально перебросил через низкую живую изгородь со сноровкой классного игрока в футбол.
Испуганный Конвей уже стоял на ногах, когда Святой приземлился рядом с ним, а темный силуэт машины промчался так близко, что ее крылья и подножки ломали ветви изгороди. Конвей понял: если бы не молниеносные действия Святого, у них не было бы шансов остаться в живых.
Обычная процедура выражения признательности заключалась в том, что спасенный прерывающимся голосом благодарит спасителя, потом они должны пожать друг другу руки и, обнявшись, всплакнуть на плече друг у друга, но Конвей понимал: сейчас не время для таких тонкостей. Кроме того, Святой в своей обычной манере уже задвинул этот эпизод в дальний ящик памяти и крайне удивился бы, если ему о нем напомнили.
Возможно, когда-нибудь, в глубокой старости, сидя спокойно у камина... Но в данный момент его интересовало только ближайшее будущее.
Он оглянулся на дом. В некоторых окнах горел свет – сцена вполне могла быть безмятежной и спокойной, если бы не звуки автоматных очередей и пистолетных выстрелов, напоминавшие фейерверк, когда в детстве он участвовал в праздновании Дня Фокса. Но Святой недолго предавался детским воспоминаниям. Он впился глазами в тени у калитки, и внезапно одна из теней сделалась как бы темнее и больше других, громадная тень...
Ба-бах!
Тонкий язычок пламени вспыхнул там, где была эта тень, и они услышали звяканье разбитого стекла, но машина находилась уже всего в нескольких ярдах от шоссе.
Конвей тряс Святого за плечо, бормоча:
– Они сматываются! Почему ты не стреляешь?
Святой механически вскинул пистолет, хотя понимал: при таком освещении практически нет шансов точно поразить цель, да и Святой никогда не был стрелком экстра-класса.
Со вздохом он опустил пистолет и левой рукой крепко сжал запястье Конвея.
– Никуда не денутся! – воскликнул он. – Моя машина закрывает выход с аллеи. Они не смогут выбраться на дорогу.
И Роджер Конвей, замерший как истукан, увидел в свете фар длинный голубой "фьюрилак" и еще до столкновения услышал визг тормозов.
Потом огни вспыхнули и исчезли, наступила темнота и молчание.
– Они у нас в руках! – взволнованно воскликнул Святой.
Огромная тень двигалась по аллее от калитки к ним. Святой словно кошка перепрыгнул через изгородь и бесшумно приземлился точно за спиной у Тила, который заметил его слишком поздно.
– Сожалею, – пробормотал Святой, но в удар, который пришелся старшему инспектору Тилу в третью пуговицу жилета, вложил каждую унцию своего сташестидесятифунтового боевого веса.
Обыкновенно Святой относился с искренним уважением к полиции вообще и к старшему инспектору Тилу – в частности; но в эту ночь не было времени даже для самых лаконичных объяснений. Более того, инспектор Тил имел оружие и в сложившейся ситуации мог сначала начать стрельбу, а потом уже задавать вопросы. Наконец, у Святого были свои собственные планы спасения профессора Варгана от налетчиков, и они не предполагали ни сотрудничества, ни противоборства с силами закона.
Инспектор с тихим стоном рухнул на землю.
Святой повернулся и помчался по аллее за Роджером Конвеем.
Позади он услышал крик и новый пистолетный выстрел, а у его щеки просвистела пуля. Очевидно, как минимум один полицейский уцелел после налета молодчиков Мариуса. Однако Святой рассудил, что переговоры с законом необходимо отложить. Он словно олень прыгнул в сторону и снова рванул вперед, зная, что выстрел, сделанный вслепую, в темноте не сможет его поразить. Бояться нечего.
Полицейский, появившийся из сада вслед за Тилом, видимо, тоже это понял и прекратил стрелять. Но когда Святой остановился у желтого седана, заблокированного в аллее "фьюрилаком", он услышал, как полицейский бежит к нему.
Конвей уже открывал заднюю дверцу машины; и это просто чудо, что жизнь его не оборвал выстрел из кабины – пуля просвистела рядом. Но не было громкого звука, только тихое "п-л-о-п-п!" хорошего глушителя. Роджер сообразил, что все выстрелы, которые он слышал, были выстрелами полицейских. Налетчики вовсе не были такими грубиянами, как обозвал их Святой.
В следующую секунду Саймон Темплер открыл дверцу с противоположной стороны и с упреком сказал:
– Нехороший мальчик!
Одной рукой ударил по плечу человека с пистолетом, а другой вывернул пистолет налетчика стволом вверх очень своевременно – следующая пуля попала в крышу машины, а не в голову Конвея.
Потом Святой повернул пистолет так, что он уперся стволом в грудь налетчика.
– Ну а теперь стреляй, дорогой! – подбодрил Святой незнакомца, но тот не шевельнулся.
Он был на заднем сиденье рядом с Варганом. Место водителя пустовало, дверца открыта. "Интересно, – подумал Святой, – кто за рулем и куда он делся? Может, сам Ангелочек?" Но предаваться размышлениям не хватало времени, да и становилась возможной угроза со стороны исчезнувшего шофера.
Конвей вытащил Варгана на дорогу, а Святой, прижимая пистолет к шее налетчика, выволок его из машины в другую дверцу, отнял пистолет и мастерским жестким апперкотом вырубил налетчика со словами:
– Спи, мой красавец!
Тут он увидел направленный на него ствол пистолета и быстро поднял руки. Пытаться выхватить свой пистолет сейчас из кармана было бы неразумно.
– Прекрасная стоит погодка, не правда ли? – вслух протянул он, а про себя подумал: "Это, должно быть, охранник, стрелявший в меня на аллее; фигура хотя и крепкая, но на гиганта Ангелочка не похож. Кроме того, Ангелочек или любой из его людей спустил бы курок уже десять секунд назад".
Пистолет смотрел прямо в грудь Святому, и он почувствовал: карман освобождается от тяжести оружия. Охранник удовлетворенно вздохнул и угрюмо заметил:
– Очко вам минус.
– Рад с вами познакомиться, – сказал Святой.
– Вот так.
Голос Святого был спокоен, как если бы он вел с кем-то тривиальную беседу в курительной комнате, а не стоял с поднятыми руками, а недружелюбный полицейский не целился из пистолета прямо ему в диафрагму. Да, загнали в тупик. Если бы обстоятельства сложились несколько иначе, Святой мог убрать это препятствие так же, как он убрал Мариуса при их первом столкновении. Тогда Мариус был уверен в своем превосходстве, и поэтому Святой смог найти выход, а этот человек, очевидно, был настороже, ожидая неприятностей. И дураком он бы был, если бы их не ожидал, учитывая все события этой ночи. Что-то крывшееся в деловой неподвижности пистолета свидетельствовало: этот человек – не дурак.
Но препятствие надо устранить.
– Роджер! – хладнокровно воскликнул Святой. – Увози Варгана! Скоро увидимся!.. – И сделал два шага в сторону.
– Стоять! – рявкнул полицейский, и Святой сразу остановился, но теперь он уже мог видеть шоссе.
Красные задние фонари "айрондели" приближались – это Норман Кент подавал машину назад, сберегая время.
Конвей быстро взвалил профессора на плечо, словно мешок картошки, и, колеблясь, оглянулся.
– Увези его, дурачина, если сумеешь! – нетерпеливо крикнул Святой.
В этот момент он был уверен: придется пожертвовать собой, чтобы прикрыть отступление. Конечно, без шума не обойтись. Но...
Он увидел, как Конвей побежал к машине, и облегченно вздохнул.
Тут его озарило, что именно сейчас ему будет дан шанс, он напряг мускулы. И шанс был ему дан.
Полицейский разрывался между желанием удержать своего пленника и стремлением узнать, что же происходит с человеком, охрана которого была ему поручена. Он видел: этого человека увозят, – и он должен помешать этому, но безрассудная лихость его пленника внушала ему уважение не меньшее, чем если бы тот держал в руке пистолет. Конечно, полицейский должен был бы пристрелить пленного и делать свое дело дальше, но он, слегка запаниковав, хотел найти менее кровожадное решение. Он попытался разделить свое внимание между двумя объектами, а это, следовало бы ему знать, – роковая ошибка, когда имеешь дело с таким человеком, как Святой. Но тогда он еще плохо знал Святого.
Когда Саймон Темплер сделал два шага в сторону, прежде чем полицейский его остановил, он занял такую позицию, что между ним и Конвеем образовался тупой угол. Полицейский не мог видеть их одновременно. И тут он сделал глупость: на мгновение отвернулся от Святого. Осталось тайной, что он хотел делать дальше. Во всяком случае, Саймон не спрашивал об этом ни тогда, ни впоследствии. В неуловимое мгновение, не обращая внимания на пистолет полицейского, Святой нанес мощный удар левой, вложив в него силу всех своих мускулов от кончиков пальцев до пяток.
Полицейский еще не коснулся земли, а Святой уже бежал к "айрондели".
Конвей только-только запихнул сопротивляющуюся ношу на заднее сиденье, когда Святой вскочил на подножку и хлопнул Нормана Кента по плечу.
– Вперед, сынок! – закричал он, и "айрондель" рванула с места.
Святой перевалился на заднее сиденье, мгновенно, словно осьминог щупальцами, сжал дрыгающиеся ноги профессора, а Конвей связал их под коленками специально приготовленной на такой случай веревкой. Затем пленнику связали запястья крепким шнуром и аккуратно вставили в рот кляп.
– Что случилось? – спросил Норман Кент через плечо у Святого.
– Пожалуй, нам не удалось бы лучше обделать это дельце, даже если бы мы именно так его планировали, – ответил тот. – Разумеется, Ангелочек организовал налет вполне профессионально. Просто вломился в дом, словно чикагский гангстер, а на последствия наплевал. Ясно: дело крайне серьезное.
– Сколько было его людей?
– Не знаю. Мы столкнулись только с одним. Ангелочек, возможно, был в машине с профессором, а когда появились мы с Роджером, удрал в кусты. Однако такой человек не пойдет на дело с одной машиной и парой парней. Где-то должна быть резервная машина и люди, возможно, дальше по шоссе. Должен быть еще один подъездной путь к дому, но где он, я не знаю... Включи-ка фары – нас уже не видно.
Святой откинулся на спинку сиденья и закурил.
В своем роде дело получилось исключительно удачным, хотя успех и был во многом случайным, но Святой задумчиво хмурился. Его не беспокоила потеря автомобиля – это была малозначительная деталь. Но похоже, этой ночью он потерял нечто более важное.
– Видимо, мне придется сказать "прощай, Англия", – произнес он.
Конвей, соображавший не так быстро, удивился:
– Почему? Ты что, хочешь уехать за границу?
Святой грустно рассмеялся:
– А разве у меня есть выбор? "Фьюрилак" отогнать не удастся, и Тил по нему установит меня. Он не знает, что Святой – это я, но они могут здорово прижать меня по Закону об охране государственной тайны. Не говоря уже о том, что ущерб, причиненный полиции бандой Ангелочка, повесят на нас. Ничем нельзя доказать, что мы не участники налета, разве только показаниями самих налетчиков, а на них нельзя надеяться... Нет, Роджер, мы, безусловно, попали как муха в тарелку супа. Утром меня будут разыскивать все полицейские Лондона, а к завтрашнему вечеру моя фотография появится во всех полицейских участках Англии. "Полагаете, это будет весело?" – как спросил однажды епископ у актрисы.
Нет, Святой не думал, что будет очень весело.
– Может, безопаснее ехать в Мейденхед? – спросил Конвей.
– Это единственное наше утешение. Все документы на коттедж оформлены на имя Патриции Уиндермиер, которая еще зовется Патрицией Хольм. Этот козырь я держал в рукаве на всякий случай.
– А Брук-стрит?
Святой ухмыльнулся:
– Квартира на Брук-стрит снята на твое имя, достопочтенный Роджер. Я когда-то подумал, что так безопаснее. Я просто-напросто твой жилец. На какое-то время можно там укрыться, но не думаю, что надолго. Возможно, на несколько дней... Адрес, по которому зарегистрирована моя машина, – фиктивный... Но тут есть еще зацепка... Узнав, что адрес фиктивный, они выйдут на агента по продаже автомобилей. А я лишь месяц назад посылал машину на профилактику. Им известен мой адрес на Брук-стрит. Это было неосторожно... Какой у нас день сегодня?
– Сейчас утро воскресенья.
– Это нас спасает! Они не могут много узнать до понедельника. Вот и все время, которым мы располагаем. Я должен встретить Патрицию...
Он опять откинулся на спинку и замолчал до самого конца поездки, на душе у него было неспокойно. Он строил невнятные планы, дикие схемы, грезил наяву, позволив воображению распоряжаться всеми событиями и фактами в надежде, что из хаоса возникнет хороший план, но ничего толкового не возникало.
– В конце концов, для последнего приключения не так уж и плохо, – подытожил он.
Было четыре часа утра, когда они подъехали к коттеджу и увидели, что неутомимый Орест уже открывает им парадную дверь. Святой проследил за тем, как Варган был перенесен в дом. В столовой их ждали пиво и бутерброды.
– Пока все неплохо, – сказал Роджер Конвей, когда все трое устроились за столом.
– Пока, – согласился Святой, но с такой интонацией, что остальные пристально взглянули на него.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Норман Кент.
Саймон улыбнулся:
– Что сказал, то сказал. Чувствую, на нас надвигается какая-то опасность. Это не полиция – в отношении полиции, считаю, можно ставить один к двум. Не знаю, может быть, это Ангелочек. Я вообще ничего не знаю, только предчувствую, мои херувимчики.
– Забудь о нем, – посоветовал Роджер Конвей голосом здравомыслящего человека.
Но Святой посмотрел из окна на унылую бледность, растекавшуюся по восточному краю неба, и принялся размышлять.
Глава 5
Как Саймон Темплер возвратился на Брук-стрит и что там произошло
Завтрак в бунгало был сервирован в такой час, когда даже в воскресенье нормальные люди заканчивают обедать. Конвей и Кент сидели без пиджаков, волосы взлохмачены, а Святой уже успел искупаться в реке, побриться бритвой Ореста и одеться так тщательно, словно собирался позировать для фотографии на обложку модного журнала. Рядом с ним маргаритка из пословицы "свеж, как утренняя маргаритка" показалась бы увядшей.
– Никто не имеет права так выглядеть! – воскликнул при его появлении Роджер. – В такое раннее утро!
Святой пододвинул к себе тарелку с яичницей из трех яиц и беконом и сел на стул.
– Если бы вы протерли сонные глаза и посмотрели вон на те часы, то увидели бы, что сейчас два с половиной часа пополудни.
– Но ведь мы легли не раньше шести утра, – слабо запротестовал Конвей. – И яичница из трех яиц...
Святой улыбнулся:
– У здорового человека хороший аппетит. Пока вы храпели, я весело плескался в Темзе.
Норман развернул газету.
– Это Роджер храпел, – уточнил он. – Он постоянно что-нибудь жует и даже сейчас с набитым ртом.
– Я не ел, – возразил Конвей.
– Ел, – решительно сказал Святой. – Я слышал.
Он взял кофейник и налил себе щедрую чашку кофе.
Ожидание опасности, донимавшее его все утро, улетучилось, да так, словно выключился какой-то участок памяти. Он чувствовал себя на редкость бодрым и готовым к новым передрягам.
За окном сияло солнце, заливая лучами сад и лужайку, сбегающую к реке, через раскрытые окна в комнату влетал прохладный и свежий ветерок, благоухающий ароматом цветов.
Лихорадочное напряжение минувшей ночи исчезло, казалось, вместе с темнотой. При свете дня все ночные события представлялись невероятными, фантастическими, нереальными. Была битва – кончилась. Будут новые битвы. И очень хорошо – у мужчины должна быть цель, за которую стоит сражаться, и душа, и тело, готовые к сражениям... Когда час назад Святой возвращался после купания, он, похоже, опять услышал трубный зов...
Позавтракав, он отодвинулся от стола и зажег сигарету. Конвей выжидательно взглянул на него.
– Когда мы поедем?
– Мы?
– Я поеду с тобой.
– О'кей, – сказал Святой. – Отправимся, как только ты соберешься. Нужно многое успеть. В понедельник на Брук-стрит будет полиция. Тут ничего не поделаешь. Только мне хочется сохранить свою одежду и еще кое-какие пустячки. Надо упаковать пару сумок ваших вещей, чтобы вы могли жить здесь, а также захватить вещи Патриции. А что будет с остальным – неважно. Наконец, я должен раздобыть денег. Вот вроде и все, чем следует заняться.
– Каким поездом приезжает Пат? – спросил Норман.
– Это нужно выяснить, – согласился Святой. – Пока Роджер одевается, позвоню!
Минут через десять он уже говорил с Пат:
– Здравствуй, Пат, дорогая, как дела?
Она сразу узнала, кому принадлежит этот насмешливый и тягучий голос.
– Здравствуй, Саймон, мой мальчик!