- И в письме опять девять слов, черт бы его подрал, - ругнулся Эллери без стеснения. - Я хотел бы… я бы хотел знать, зачем он делает все это?
Если это письмо напоминало рекламу маклера, то следующее было совсем из другой оперы.
ИМПОРТУНА БИЛ СВОЮ МИЛУЮ ГОЛУБКУ КОШКОЙ С ДЕВЯТЬЮ ХВОСТАМИ.
- Да, - проговорил Эллери, - мне интересно только одно: неужели на покойном теперь так и будет ярлык извращенца-садиста?
- Будь уверен, пресса, узнай она об этой клубничке, так и начала бы смаковать ее, - покачал головой инспектор. - Думаешь, это правда?
- Откуда мне знать? Постельные тайны Импортуны мне неведомы. Впрочем, почему бы и нет? Человеку, который привык рисковать, располагая пятьюстами миллионами долларов, обычные супружеские радости могут показаться пресными.
- Кто это додумался назвать эту плетку из сексшопа девятихвостой кошкой?
- Ничего тут непонятного нет. Следы от девяти ее концов на коже очень похожи на царапины от кошачьей лапы. Разумеется, я знаю об этом только понаслышке.
- Ну и черт с ним.
Инспектор направился докладывать начальству о дальнейшем развитии событий.
- Постой! - крикнул ему вслед Эллери. - Есть еще такая поговорка: "У кошки - девять жизней"! Не забудь упомянуть о ней!
Прошла почти неделя, но писем больше не было.
- Все, конец, - сказал воспрянувший духом инспектор. - Ему надоело водить меня за нос.
- Нет, отец, - возразил Эллери. - Он просто решил помучить тебя ожиданием. Ты сам не замечаешь, что уже сидишь у него на крючке.
- Но откуда ты знаешь, что еще что-то придет?
На следующее утро среди прочей почты на столе инспектора лежал конверт с письмом:
НИНО ХОТЕЛ КУПИТЬ МУЗ ДЛЯ ВИЛЛЫ В ЛУГАНО (ИТАЛИЯ).
- Очко в твою пользу, - пробормотал инспектор. - Музы? Может, это какой-то намек на мафиози?
- Нет, папа, - устало ответил Эллери. - Музы - это не мафиози. Музы - это девять муз. Девять дочерей Мнемозины и Зевса: Каллиопа, Клио, Эрато - и так далее. Это из греческой мифологии.
Инспектор дрожащей рукой прикрыл глаза.
- И, разумеется, снова девять слов. У Импортуиы на самом деле есть вилла в Италии? - спросил Эллери.
- Что? А… Полагаю, есть. Даже уверен. Но какая нам разница? Это просто кошмарный сон какой-то! Неужели он никогда не кончится?
Вопрос был, в сущности, чисто риторическим. Тем не менее Эллери ответил.
- Нет, - сказал он. - Будет еще только одно. Последнее.
И два дня спустя на стол инспектора снова лег конверт. Он вскрыл его, и оттуда выпала еще одна новая карта с красной рубашкой.
Крестовая девятка.
- Но ведь он уже присылал мне крестовую девятку! - запротестовал инспектор Квин, будто неведомый его корреспондент нарушил какие-то правила. - В первом послании!
- Он присылал тебе половинку крестовой девятки, - поправил Эллери. - А это нечто совершенно иное. Кроме прочего, это доказывает, что ему пришлось купить еще одну колоду с красной рубашкой, чтобы послать тебе целую девятку крестей - ведь одну он уже разорвал.
- Это что-то меняет? - опасливо спросил отец.
- Абсолютно ничего, - ответил Эллери. - Так-, про-сто к слову пришлось. Прекрасно, господа. Вы, разумеется, понимаете, что это должно означать?
- Что? - вырвалось разом у нескольких присутствующих полицейских чинов.
- Помнишь, папа, я тебе уже объяснял значение целой крестовой девятки?
Инспектор густо покраснел.
- Прости, я запамятовал, что она значит.
- Последнее предостережение.
- Верно. Последнее предостережение. Именно. Последнее предостережение для кого? И о чем, Эллери?
- Понятия не имею.
Инспектор слабо улыбнулся, как бы извиняясь перед начальством за неудачный ответ своего отпрыска.
Тут шеф полиции взревел:
- Неужели в этом проклятом заведении никто так и не сможет объяснить, что значат эти идиотские послания?
Молчание было ему ответом.
- Можно мне высказать одно соображение? - спросил Эллери.
- Вы у нас не работаете, Квин.
- Это верно, сэр. Однако я могу заверить вас, что это было последнее послание.
- Откуда вы знаете?
- Потому что оно девятое, сэр, - ответил Эллери и загнул все пальцы на руках, кроме большого на правой.
Шли дни. Больше посланий не поступало. Как ни был ничтожен триумф Эллери, он слегка польстил его самолюбию. Сам он все эти дни отирался в управлении и собирал крохи информации. К примеру, он принадлежал к числу тех привилегированных особ, которых посвятили в тайну, что все девять посланий пришли в течение двадцати семи дней.
А двадцать семь делится на девять.
И сумма цифр числа двадцать семь равна девяти.
Все это время у Эллери в голове постоянно вертелась одна мысль: "Как-то он хочет нас одурачить, нагромождая эти девятки одна на другую. Но как?"
Инспектор Квин снова и снова перечитывал все послания'и добился того, что выучил их наизусть. Тем не менее это так и не смогло пролить свет на загадку убийства.
Ранее существовавшая версия, что Нино Импортуну вначале отравили, а уже потом убили ударами по голове, была опровергнута токсикологической экспертизой. Причиной расстройства его желудка оказалась роковая ошибка его темпераментного шеф-повара. Самым худшим ее последствием могло быть только увольнение последнего.
За день до юбилея миссис Импортуна попросила Цезаря приготовить Caccuicco alia Livornese, рагу, которое готовят, в Ливорно из даров моря. В обязательном порядке в это рагу входили отварные омар и каракатица. Цезарь настоял на том, что итальянские блюда следует готовить из итальянского же сырья. В итоге омара и каракатицу привезли из Италии самолетом. Цезарь вначале приготовил соус, в котором стал варить омара и каракатицу. Когда он попробовал, что получилось, он прямо взвыл от отвращения. По его мнению, каракатица была просто отвратительна на вкус. Он заявил, что он не будет готовить это рагу, что его честь шеф-повара будет поставлена под угрозу из-за столь отвратительного продукта. Импортуна лично поспешил на кухню, чтобы уговорить его не подавать тотчас же в отставку.
Пробуя каракатицу, он съел немалый ее кусок и без колебаний принял сторону Цезаря, который был польщен и взял назад свое заявление об отставке. Рагу было вычеркнуто из меню. Цезарь этим вечером почувствовал легкое расстройство желудка, примерно в то же время, когда у Импортуиы начались желудочные колики. К несчастью, рагу не удалось подвергнуть анализу, поскольку оно было выброшено на помойку. Следы непереваренной каракатицы правда были обнаружены в желудке Им-портуны, и исследование показало, что именно она была причиной легкого пищевого отравления. Протухшая каракатица не имела никакого отношения к убийце.
Существовала другая версия, что Нино Импортуна и его брат Джулио - а может, и все три брата - были связаны с мафией. Ее поддерживали те полицейские чины, которые утверждали, что анонимные послания - это дело рук просто какого-то сумасшедшего, а к преступлению они не имеют никакого отношения. Сторонники мафиозной версии, козыряя сицилийским происхождением Им-портунато, утверждали, что мафия проникла в некоторые отрасли концерна Импортунато и что убийство братьев - это следствие неизбежной борьбы за власть над огромной индустриальной империей.
Но и эта версия не выдержала проверки. Не удалось найти ни одного доказательства связи Нино, Марко и Джулио, а также фирм концерна с мафией. Таково было общее мнение полиции и ФБР.
Если для инспектора Квина и его коллег отсутствие продвижения в этом деле вызвало просто разочарование, то Эллери воспринял это как личное оскорбление. Роман, от которого его издатель уже давно отказался, истлевал недописанным на его письменном столе. Эллери плохо спал, по ночам вскакивал от ночных кошмаров, в которых решающая роль принадлежала девятке, за столом едва притрагивался к еде, теряя фунт за фунтом, которые отнюдь не помешали бы его и без того стройной фигуре. Он стал раздражителен и грубил даже своему отцу и экономке, бедной миссис Фабрикант, которая в эти дни постоянно ударялась в слезы.
- Что за радость увидеть хоть раз за день живое лицо, - сказал судебный медик доктор Праути, - даже несмотря на то, что у вас необычайно тоскливое настроение. Здесь меня окружают одни трупы. Как дела, Эллери? Что я могу для тебя сделать?
Судебный эксперт Праути принадлежал к поколению инспектора Квина и так же, как инспектор, являл собой ходячий музей ископаемого юмора.
- Да, ты прав. Твой диагноз подтвердился. Можешь ли ты мне что-нибудь сказать о том, в котором часу наступила смерть Импортуны?
Эллери старался не смотреть на медика, который жевал сэндвич с арахисовым маслом и тунцом, не гнушаясь соседства трупов. Эллери из этого заключил, что Сэм Праути предпочитает брать с собой обед на работу.
- В котором часу был убит Импортуна?
Доктор поднял на него глаза, не переставая жевать.
- Уж больно давно это было.
- Я знаю, что от удара наручные часы Импортуны остановились в девять часов девять минут. Я только хотел узнать, действительно ли это время совпадает с результатами вскрытия.
- Да ты знаешь, сколько вскрытий я сделал с тех пор?
- Ах, не рассказывай! Я же знаю. Ты же можешь в деталях вспомнить любое вскрытие, которое произвел хоть двадцать лет назад.
- Результаты я изложил в своем заключении, Эллери. Ты что, не читал его?
- Я его не видел. А может, ты просто не хочешь отвечать?
- Время на часах было самое идиотское. По нашему мнению, Импортуна был убит около полуночи - и даже чуть позже. Почти на три часа позже, чем показывали часы.
В глубине глаз Эллери затеплились слабые проблески интереса к жизни.
- Уж не хочешь ли ты этим сказать, что его наручные часы специально были установлены на девять часов девять минут, чтобы ввести нас в заблуждение относительно времени смерти?
- Специально или неспециально, меня не касается. Это не входит в мою компетенцию. Во всяком случае, я всю жизнь не могу понять, что это я предоставляю свою служебную информацию, как какое-то чертово справочное бюро, случайным штатским. Хочешь сэндвич? Старуха опять сэкономила на масле и на тунце.
- Я лучше умру с голоду, чем лишу тебя последнего куска. Могу ли я из сказанного тобой сделать вывод, что ты при вскрытии не нашел ничего, что противоречило бы первоначальному мнению, будто ударов было девять.
- Я же сказал, девять, значит и было девять.
- Прекрасно. Спасибо, доктор. Я покидаю тебя, оставляя наслаждаться в покое поеданием трупа тунца.
Эллери обернулся.
- И еще одно. Я буду прав, если предположу, что удар, разбивший часы Импортуны, был одним из этих девяти? Ударили по голове, но фигура соскользнула и пробила часы на запястье? Он, наверное, инстинктивно поднял руку, чтобы закрыть голову.
- Разве я говорил что-то подобное? - осведомился доктор Праути, слизывая убегающее арахисовое масло. - Тот удар по запястью, который разбил часы, был отдельным. Ни на часах, ни на запястье нет ни крови, ни мозга. Я полагаю, что удар по часам был нанесен даже другим оружием.
- Об этом написано в заключении, доктор?
- Конечно, нет. Я патологоанатом, а не сыщик. В моем заключении написано, что на часах и на запястье нет ни крови, ни волос с головы, ни мозга. Это чисто медицинское наблюдение. А все остальное уже ваша работа.
- Я с ума сойду, - пробормотал Эллери и хлопнул себя по лбу. - Почему я не настоял, чтобы мне дали прочитать твое заключение?
Он едва не бежал, оставляя врача с хрустом доедать труп яблока.
Вирджиния Уайт-Импортуна приняла Эллери в своих личных покоях. Его поразило то, что комната была обставлена, как и сотни тысяч американских квартир, в раннем колониальном стиле. Он скорее ожидал увидеть обстановку в роскошном стиле Людовика-Короля-солнца или старинном венецианском стиле.
В том, что сначала показалось ему хорошими репродукциями с известных картин, он скоро узнал оригиналы в безупречном состоянии. В комнате стоял инкрустированный шкаф семнадцатого века. Эллери готов был поклясться, что он похищен из Музея Метрополитен. Еще тут были солидного возраста стулья, которые выглядели так, будто на них когда-то сидел сам губернатор Братфорт. Вся обстановка в комнате молодой вдовы состояла из антиквариата необычайной ценности.
- Я вижу, вы удивлены моими антикварными вещами, мистер Квин, - сказала Вирджиния.
- Удивлен - не то слово, миссис Импортуна. Я потрясен до глубины души. Я полагаю, ваш муж был очень щедрым по отношению к вам.
- О да, - поспешила ответить Вирджиния.
Не чересчур ли поспешила? Эллери обратил внимание на то, как она сразу же сменила тему, будто не хотела больше говорить о Нино.
- Выражаю вам свое сожаление - вам потребовалось столько усилий, чтобы проникнуть ко мне, мистер Квин. Порой мне кажется, что я принцесса в темнице, которую охраняет свирепый дракон. Сейчас я владею бог знает сколькими домами по всему миру, причем большинство из них я никогда не видела, а сама не могу и носа высунуть на улицу из этого дома. Я уже начинаю тихо ненавидеть 99 Ист. Как долго еще это будет продолжаться?
- Думаю, пока дело не будет раскрыто, - ответил Эллери. - Простите, что занимаю ваше время…
- Бога ради. Времени у меня сейчас более чем достаточно. - Вирджиния вздохнула и поглядела на свои руки, лежащие на коленях. - Хотя адвокаты приносят мне сейчас тысячи бумаг на подпись, дел у меня не так уж много. Такое удовольствие - поговорить с кем-нибудь кроме полицейских.
- Вынужден вас разочаровать, как это ни прискорбно, - улыбаясь заметил Эллери.
Почему она так нервничает? Ей пора бы уже привыкнуть к таким беседам.
- Хотя я и не служу в полиции, миссис Импортуна, мне хотелось бы задать несколько вопросов из тех, которые обычно задают полицейские.
- О!..
Ее удивленный и огорченный тон показался Эллери наигранным. Она должна бы догадываться, что он добрался до нее с таким трудом вовсе не ради разговоров об антиквариате.
- Вас это огорчает?
Она пожала плечами.
- Мне следовало бы уже привыкнуть, но я что-то не могу. Разумеется, огорчает, мистер Квин. И даже сильно. Но ведь мне это все равно не поможет, не правда ли?
Это был хитрый ход с ее стороны. Эллери почувствовал выброс адреналина, подумав о перспективе потягаться с ней умом.
- Раз уж мы так откровенны друг с другом, миссис Импортуна, скажу, что не поможет. Разумеется, вы вправе отказаться отвечать на мои вопросы, но в таком случае я не смогу понять - почему вы так поступили бы. Мне пришлось бы допустить, что вам есть что скрывать.
- И о чем же вы хотели бы узнать? - резко спросила она.
- Та чугунная фигурка, которой воспользовался убийца, обычно стояла в спальне мистера Импортуны?
- Она никогда не стояла в его спальне. Он ее терпеть не мог.
- Вот как? И где же она стояла в таком случае?
- В гостиной.
- Этого я не понимаю, миссис Импортуна. То, что вы говорите, может оказаться важной новостью. Я прочел все протоколы ваших допросов и что-то не припомню, чтобы вы уже говорили об этом факте. Почему?
- Потому что никто до сих пор не спросил меня об этом.
Голубые глаза ее теперь засверкали, как море под солнцем. На щеках выступил румянец, и она стала похожа на детскую куклу.
- Я предполагаю, что… Впрочем, ладно, будем считать, что я просто не подумала об этом, и все.
- И очень жаль. Вы же видите, куда это нас завело, миссис Импортуна. Кто бы ни был убийцей, ему пришлось сделать довольно большой крюк, чтобы на пути в спальню вашего мужа выбрать орудие убийства. С собой он явно ничего не приносил. Или принес, но специально выбрал чугунную фигурку из гостиной. Естественно напрашивается интересный вопрос: почему именно эту фигурку? Я видел дюжину предметов в гостиной - не говоря уже о спальне мистера Импортуны, - которые точно так же могли послужить орудием убийства, если не лучше. Если не ошибаюсь, вовсе не обязательно было идти через гостиную, чтобы попасть в спальню вашего мужа. Значит, убийца специально сделал крюк, чтобы взять эту фигурку. Почему? Что в ней такого особенного?
- Откуда мне знать?
- У вас нет никаких предположений на этот счет, миссис Импортуна?
- Нет.
- А вот что касается формы этой фигурки… вам в ней ничто не показалось примечательным? Она вам что-нибудь напоминает?
Она покачала головой.
- Ну ничего, ничего, пустяки, - сказал Эллери и улыбнулся. - Расскажите мне о ней, миссис Импортуна. Вы говорите, что она не стояла в спальне мистера Импортуны, потому что он ее терпеть не мог?
- Нет. Этого я не утверждала. Я просто констатировала два совершенно разных факта. Во-первых, что она не стояла в спальне мужа, а во-вторых, что он ее терпеть не мог. Оба эти мои утверждения не соединяются словами "потому что".
- О, понимаю. Откуда она взялась?
- Это подарок.
- Мистеру Импортуне?
- Нет.
- Вам?
- Да.
- И обычно она стояла в гостиной, вы сказали?
- Да. На полочке из слоновой кости.
- Можно поинтересоваться, по какому случаю ее подарили вам? И кто?
- Два года назад мне подарили ее ко дню рождения. Что же касается человека, который ее подарил, я не вижу никакой связи между ним и убийством.
- Я по опыту знаю, - сказал Эллери непринужденно, - что никогда нельзя быть уверенным наперед, что имеет отношение к делу, а что нет. Но я вижу, что вы не хотите отвечать, миссис Импортуна, и это разжигает мое любопытство. Даже если вы не скажете мне, кто подарил вам эту фигурку, я смогу это узнать, уверяю вас. Я намерен именно так и поступить.
- Хорошо, я отвечу. Это Питер Эннис.
Сказано это было совершенно безразличным тоном, как будто Эллери не пришлось буквально выжимать из нее ответ.
- Благодарю вас, - проговорил Эллери. - Понимаю, почему вы не хотели признаваться, кто подарил вам эту фигурку. Эннис, как доверенное лицо вашего мужа и его братьев, практически проводил в этом доме большую часть дня. Мужчина он видный, привлекательный и гораздо больше подходил бы молодой и очень красивой хозяйке дома, чем ее низенький, безобразный старик-муж. Если бы выяснилось, что молодой секретарь делает дорогие подарки молодой хозяйке дома, могли бы пойти сплетни, среди слуг уж точно пошли бы. А мистер Им-портупа, он знал, что эту фигурку вам подарил его секретарь?
- Нет. Я что-то наврала ему. Сказала, что купила ее сама.
Ее блестящие волосы вдруг показались ему растрепанными, и вообще она выглядела в этот момент как-то на редкость беззащитно.
- Вы жестокий, мистер Квин. Вы знаете об этом? Нино был ревнив. Не могу сказать, что у меня была легкая семейная жизнь. В моем замужестве были некоторые обстоятельства, которые… - Она смолкла.
- Да, да, я слушаю, - Эллери попытался вытянуть из нее продолжение, но она только улыбнулась и покачала головой.
- Вы такой же хитрец, как и все остальные. Все, отправляйтесь, мистер Квин. Мне не хотелось бы продолжать этот разговор с вами.
Она поднялась и пошла к двери.
- Крамп проводит вас.
Она дернула за шнурок звонка.