Костюм цвета хаки с погончиками на плечах и серебряными пуговицами придавал ее тонкой фигуре воинственную решительность. Узкие брюки были заправлены в высокие сапоги. Она была похожа на наездницу. Или на дрессировщицу. В любом случае, ей не хватало хлыста. Впрочем, резкость ее манер отчасти его заменяла.
- Ты могла бы и позвонить, - буркнул он, ежась, как от сквозняка. - И не кури, пожалуйста, в моем кабинете. Сколько можно повторять, я не выношу табачного дыма!
- Могла бы, - усмехнулась она, усаживаясь на диване и закидывая ногу на ногу. - Если бы ты брал трубку. Кстати, почему твои секретарши после того, как ты с ними переспишь, перестают со мною здороваться?
Он открыл рот, чтобы разразиться негодующей тирадой, но она не позволила.
- Я уже предупредила эту новенькую, что даже не буду запоминать ее имени. Поскольку, если она не научится себя вести, то ее ждет участь всех предыдущих. - Узкой рукой в кольцах она отбросила назад длинные волосы и пустила дым колечком.
- Это моя жена Ирина, - сказал Хасанов с какой-то болезненной гримасой. - А это Андрей Решетов.
Она оторвалась от созерцания тающего кольца дыма и скользнула по мне небрежным взглядом. Ее глаза были почти прозрачными.
- Я, кажется, что-то слышала, - отозвалась она равнодушно.
Когда красивая женщина реагирует на вас как на фонарный столб, это задевает. Даже если красивая женщина является чужой женой, а вы не обладаете иными достоинствами, кроме ваших недостатков.
- Я был здесь на гастролях месяц назад, - подсказал я. - Пел баритоном арию Демона. В вашей филармонии.
- У нас нет филармонии, - отрезала она. И, потеряв ко мне интерес, вновь повернулась к Хасанову.
- Между прочим, я сегодня проезжала мимо твоей автостоянки, ну той, за городом, на которой последние три дня круглосуточно торгуют автомобилями. За наличные. Не знаю, в курсе ты или нет, но цены, по которым их отдают, на двадцать процентов ниже заводских. Это чья-то глупость?..
- Это не твое дело! - сердито перебил Хасанов. Он вскочил с места. - Не пытайся вмешиваться в мой бизнес! Ты все равно в нем ничего не понимаешь! Езжай домой. Я скоро буду. Нам с Андреем надо еще кое-что обсудить.
Он схватил трубку телефона, но тут дверь опять открылась, и в кабинет ввалилась шумная ватага. Короткие стрижки, рубашки навыпуск, разболтанные движения и разлапистая походка не оставляли сомнения в профессии их обладателей. Окружив Хасанова, они принялись обнимать его и хлопать по плечу. Помещение сразу наполнилось их грубыми гнусавыми голосами.
- Здоров, именинник!
- Забыл про пацанов?
- А пацаны про тебя помнят!
Я увидел, как на тонком лице Ирины Хасановой отразилась мгновенная острая неприязнь. Ее глаза потемнели, подбородок непокорно вздернулся. Зато сам Хасанов принимал приветствия с радушной улыбкой, несколько, впрочем, напряженной.
- Как я мог забыть! - затянул он все тем же речитативом. - Зачем меня обижаете! Прошу всех к столу!
Бандиты сгрудились вокруг стола и наполнили рюмки. Ирина, поджав губы, молча направилась к выходу. Я поразился ее смелости. И не только я.
- Стой! - властно окликнул ее высокий толстый малый лет тридцати пяти, явно предводительствовавший остальными. - А ты куда? Выпей с нами! Чай, не чужие.
- Не хочу, - отрезала она, берясь за ручку двери.
- Впадлу, что ли? - угрожающе усмехнулся он. У него были русые редкие волосы и водянистые глаза, одновременно наглые и мутные.
Она ничего не ответила, лишь презрительно тряхнула головой и вышла, ни с кем не прощаясь. Так дерзко не вели себя в Нижне-Уральске даже мужчины. Во всяком случае, ее муж, чье влияние в городе было огромным, держался с бандитами куда как более робко.
- Ну и в рот тебе, как говорится, ноги! - с досадой бросил ей вслед толстяк и опрокинул рюмку. Бандиты отрывисто захохотали.
- Правильно говорю, Федя? - с нажимом обратился он к Хасанову за поддержкой.
Хасанов опустил глаза. Я ожидал, что он вступится за жену, которую напутствовали столь непочтительным образом. Но он вместо этого налил толстяку еще.
- Баба, что с нее взять, - промямлил он. Толстяк одобрительно кивнул и поднял рюмку.
- Ну, Федя, - торжественно объявил он. - С именинами тебя и денег тебе побольше!
Все чокнулись и выпили. Толстяк взял рукой со стола огурец и принялся жевать. Бандиты последовали его примеру. И тут его водянистый взгляд упал на меня.
- А ты чего там, в углу, жмешься? - обратился он ко мне не то насмешливо, не то ободряюще. - Иди сюда, не бойся! Мы сегодня коммерсантов не мочим.
Бандиты вновь загоготали. Толстяк тоже улыбнулся, довольный своей шуткой. Он явно чувствовал себя здесь хозяином.
- Повезло мне! - отозвался я, не трогаясь с места. - А тебе нет. Потому что я сегодня не пью с бандитами.
Толстяк переменился в лице.
- Кстати, познакомьтесь, - всполошился Хасанов, видимо, только сейчас вспомнив о моем присутствии. - Это Андрей, первый заместитель Храповицкого. Из Уральска, слыхал?
Он подчеркнул слово "первый", ненавязчиво давая понять, какие важные люди спешат к нему со всех уголков нашей губернии. Но я не поддержал его игру.
- Седьмой, - поправил я любезно. - Всего нас восемь.
Хасанов недовольно кашлянул. Толстяк посмотрел на меня внимательнее.
- Храповицкий это нефтянка, что ли? - прищурившись, спросил он.
Хасанов не представил его мне в ответ, но я уже догадался, что передо мной был Ваня Ломовой. Несмотря на нездоровый цвет отечного лица, рыбьи глаза и некоторую рыхлость, в нем была злая, уголовная стать. И Хасанов его побаивался.
Толстыми пальцами Ваня отломил кусок курицы и сунул в рот.
- Слышь, - жуя, напирал Ломовой. - А это не вы там с Ильичом че-то мудрили по нашему азотному комбинату?
Он так и сказал, "нашему", хотя формально акций у нас было больше, следовательно, комбинат был скорее нашим, чем его. На самом же деле он не принадлежал ни нам, ни ему, а оставался в собственности Ильича.
- Ну, с тобой-то, похоже, ничего не намудришь, - ответил я хладнокровно. - Уж больно ты голодный.
Хасанов испуганно сверкнул глазами из-под очков. Бандиты, не привыкшие к такому тону, смотрели с тупым любопытством. Ломовой напрягся, но сдержался. Он дожевал курицу и потянулся за зеленью.
- Ну и где сейчас твой Ильич? - злорадно возразил он. - Гасится? В норе, блин, затаился, крыса вонючая! Недолго ему осталось! - Он все больше распалялся. - Не надо себя выше других ставить! - Он сплюнул на пол.
- Да черт с ним! - вмешался Хасанов, пытаясь увести разговор от неприятной темы. - Давайте еще выпьем!
- Погоди! - спохватился Ломовой. - Мы ж не пить приехали. Мы тебе подарок привезли. Дай-ка сюда!
Один из бандитов достал из кармана небольшую коробочку и передал Ване. Тот неловко открыл ее и протянул Хасанову. В коробочке лежало массивное золотое кольцо с бриллиантом.
- Красивая вещь, - пробормотал Хасанов, любуясь. - Спасибо.
Ломовой исподволь бросил на меня торжествующий взгляд, словно намекая на то, что Ильич никогда не сделал бы мне подобного подарка.
Хасанов тут же надел кольцо на безымянный палец. Оно было ему великовато. Я не стал спрашивать Ломового, с кого сняли кольцо, просто выразительно посмотрел на руку Хасанова и усмехнулся. Ломовой понял и рассвирепел.
- Порву этого ювелира! - вскипел он. - Сказали же, поменьше делай! Барыга тупорылый! Да ты не на тот палец-то напялил! - набросился он на Хасанова. - Ты на средний надень!
Хасанов принялся послушно переодевать кольцо.
- Пойду я, пожалуй, - сказал я. - Дела.
Ломовой отвернулся и промолчал. Наше короткое знакомство не обещало долгой дружбы. Хасанов выскочил за мной в приемную.
- Зря ты с ним так, - зашептал он мне. - Он - нормальный парень. В бизнес не суется, делает, о чем попросишь. С ним легко работать.
- У вас вообще много общего, - сдержанно ответил я. Он смутился и не стал спрашивать, чего именно.
- Ты приходи сегодня на банкет! - вместо этого пригласил он. - Там и поговорим. Ресторан "Урал", знаешь? Да любой тут покажет. В семь часов. Лады? Я прошу…
Я понимал, что он испытывал неловкость передо мной и не хотел, чтобы я рассказывал об увиденном Храповицкому. Мне стало его немного жаль. Я пообещал прийти.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Прямо от Хасанова я отправился к Бомбилину. Хотя я и отстаивал в кабинете Храповицкого связанный с Бомбилиным план и даже вынужденно гарантировал его успешность, на самом деле, все обстояло совсем не просто.
Проблема заключалась в характере Бомбилина. Он был яростным и неукротимым борцом за справедливость, готовым положить за нее жизнь. Свою, а лучше чужую. Мириться с тем, что мир устроен не по его, бомбилинским, представлениям, он не собирался. Легче было управлять стихией, чем таким человеком.
Когда-то он был одним из лучших сборщиков на автомобильном заводе, ударником труда, чья фотография красовалась на доске почета. Но существование праздной бюрократии, пользующейся партийными привилегиями, в виде квартир, дач и машин, которых он, честный труженик, был лишен, сводило его с ума. Веря, что демократия положит конец неравенству, Бомбилин стал застрельщиком всех первых стихийных митингов в городе. И громче других обличал с трибуны прогнивший режим.
Однако когда советская власть сменилась народной, а новая аристократия, состоявшая из чиновников, бандитов и коммерсантов зажила так, что бывшие партийные бонзы стали казаться аскетами, Бомбилина постигло страшное разочарование.
Он начал пить, отрекся от своих прежних идеалов и даже ушел из семьи. Со свойственной ему нетерпимостью, Бомбилин теперь вступил в неравную схватку с заводской администрацией, разворовывавшей его родной завод. В этой войне он был разбит наголову.
Я познакомился с ним, когда занимался журналистикой. Время от времени он, уже уволенный, но еще не сломленный, приносил в редакции моих газет разоблачительные статьи про грабеж на заводе. В статьях было больше брани, чем фактов, и печатали мы их редко. Обычно он не предупреждал о своих появлениях, часто являлся нетрезвый, дожидался меня в приемной, а потом сумбурно и страстно убеждал остановить разбой в стране. Остановить разбой я не сумел. И Бомбилин куда-то пропал.
Когда я нашел его перед выборами, он работал сторожем на стоянке, едва сводил концы с концами и выглядел жалко. Неряшливый и похмельный, он начал наш разговор с того, что попытался занять у меня пару сотен.
Неделя мне понадобилась, чтобы с помощью врачей вывести его из запоя и вернуть в чувства. И еще неделя на то, чтобы уговорить выдвинуть свою кандидатуру в мэры города. Хотя поначалу эта идея его пугала, надо отдать ему должное, обороты он набрал быстро. Его имя замелькало в газетах и зазвучало в разговорах обывателей.
Но, загоревшись, он запылал неугасимо. Вскоре, к моему нарастающему беспокойству, я обнаружил, что выборы для него являются своеобразной формой запоя, не имеющего ничего общего с реальностью. Он срывал встречи, злился на то, что я даю ему мало денег, а любые советы и вовсе воспринимал в штыки.
Вывести его на третье место было фантастической задачей, требовавшей изощренной изобретательности. Но что с ним делать потом, как заставить поддержать одного из победителей, я, признаться, вообще не представлял.
2
Штаб Бомбилина из экономии располагался в подвале обычного пятиэтажного дома на окраине города. Партизанские методы Бомбилин и его сторонники предпочитали всем остальным, поэтому старались окружить свою деятельность атмосферой повышенной секретности, понимаемой, впрочем, довольно своеобразно.
У входа в подвал на деревянном колченогом стуле сидел сухонький пенсионер-вахтер в очках и читал газету. Я приблизился в сопровождении Гоши.
- К кому?! - требовательно осведомился у меня вахтер дребезжащим голосом.
- К Бомбилину! - коротко, по-военному бросил я.
- А пропуск есть?! - спросил он подозрительно.
- А в лоб не хочешь? - добродушно вмешался Гоша. Пенсионер смерил цепким взглядом внушительную Гошину фигуру и пошевелил губами, словно что-то подсчитывая.
- Тогда проходи! - решил он и опять ткнулся в газету. Окон в подвале не было, как и обоев на кирпичных стенах, а из мебели стояло лишь несколько старых ободранных столов и стульев. Пара телефонов и несколько ксероксов, впрочем, имелась. Сам Бомбилин называл свой штаб "бункером".
Бункер был разделен на две части. В той, что побольше, собралось человек двадцать народу, занятых обычной предвыборной суетой: сочинением листовок, составлением графиков и телефонными звонками. Несколько человек сидели у допотопного телевизора и сквозь рябь и треск слушали новости. В целом вид у штабистов Бомбилина был чрезвычайно непотребным. Возможно, людей с приличной внешностью он на работу не принимал.
Картину дополняли трое нетрезвых работяг, которые за столом в углу резались в домино. Увидев меня, они повернули головы, но игры не прекратили.
Самого Бомбилина в бункере видно не было, несмотря на то, что мы с ним предварительно договаривались. Миновав игроков, я прошел в комнату поменьше. Там сидел Петрович и одиноко пил черный чай с сахаром, аккуратно подложив под стакан листовку с портретом Бомбилина. Фамилия у Петровича была Скороварин, наверное, имелось и имя, но все звали его просто Петровичем.
Он был старше Бомбилина, ему уже перевалило за пятьдесят. В свое время он тоже работал на автозаводе водителем грузовика. Это был степенный, практичный, рассудительный мужик с лысиной и хитрыми голубыми глазками.
Несколько лет назад он совершил непростительную ошибку. Поддавшись на агитацию Бомбилина, он утратил природную осторожность и вступил в бомбилинскую организацию, за что также был изгнан с завода. Какое-то время он потом работал монтажником, но, получив травму ноги, был вынужден уволиться и перебивался случайными заработками. Бомбилин привел его в штаб, а я, отметив его сообразительность, выделявшую Петровича из числа других сторонников Бомбилина, настоял на том, чтобы его назначили начальником штаба. За что Петрович испытывал ко мне благодарность.
- Садись, Андрей Дмитрич, чайку попей, - хмуро приветствовал меня Петрович. Он явно был чем-то расстроен.
- А где же народный герой? - осведомился я, пока Петрович наливал мне горький дешевый чай с плавающими в нем опилками.
- Митингует где-нибудь, поди, - хмыкнул Петрович. - Нам разве докладывают! Мы теперь люди маленькие, вождям неровня. Я сегодня заикнулся было, что надо планы встреч составлять, чтоб люди зря тебя не ждали, так он только наорал на меня. При агитаторах! И убежал куда-то.
В последние дни я стал замечать в Петровиче обиду на бывшего соратника. По мере того как Бомбилин входил в азарт, он становился все более нетерпимым и отдалялся от своего ближайшего окружения. Для меня, постоянно имевшего дело с политиками, это было вполне обычной историей, но непривычного Петровича такие перемены задевали.
В известном смысле это было мне на руку. В затеянном мною предприятии я не мог опереться на Бомбилина. И остро нуждался в союзнике. Следовало попробовать перетянуть Петровича на свою сторону.
- Митинговать тоже кому-то надо, - скрывая досаду, примирительно заметил я.
Петрович посмотрел на меня каким-то особым взглядом, но ничего не ответил.
- Или у тебя свое мнение? - спросил я настойчиво.
- А что мое мнение, - саркастически хмыкнул Петрович. - Кому оно тут нужно, мое мнение!
- Ты не прав. - Я попытался надавить на его самолюбие. - Ты являешься начальником штаба, и меня интересует, что ты думаешь о происходящем.
- Вот тебя только и интересует! - вяло огрызнулся Петрович.
Я сделал заход с другой стороны.
- Не нравится мне все это! - проговорил я решительно. - Бомбилина не найти, ты сидишь подавленный. Надо заканчивать с этой затеей и прекращать выбрасывать деньги на ветер.
Угроза остановки финансирования подействовала. На время выборов Петрович, как и все другие, получал приличную зарплату. Он вздохнул.
- Мое мнение, что не выиграет он нипочем, - убежденно сообщил он.
- Почему? - Я попытался изобразить удивление. Разумеется, я не сомневался в поражении Бомбилина и отчасти был в нем заинтересован, но не собирался раньше времени открывать Петровичу карты.
- Да идейный он больно! - объявил Петрович.
- Разве это плохо для выборов? - На сей раз я удивился искренне.
- А чего хорошего? - возразил Петрович. - Идейные, они всегда злые. Они людей ненавидят. Вот возьми, к примеру, Рому нашего. Он откуда идеи берет? Из своей головы! А что у него в голове происходит? - Петрович выразительно постучал себя по макушке. - Никто не знает. Подходишь ты под его идею - хорошо. А не подходишь - значит, враг, убить тебя мало! Народ, между прочим, это чувствует. Конечно, проголосуют за него некоторые. Из озорства! Он же посадить всех обещает. У нас это любят. А так, чтоб победить - это нет!
Петрович помолчал, размышляя.
- И неблагодарный он! - прибавил он после паузы. - Разве можно так с людьми обращаться. Про себя уж молчу, а вот взять хоть тебя. Ты ему деньги возишь, так хоть бы дождался, спасибо сказал! Куда там! - Петрович безнадежно махнул рукой.
Пожалуй, в общем я был согласен с Петровичем. Но сейчас меня больше интересовала практическая сторона. До сих пор я отдавал деньги Бомбилину из рук в руки. При этом получить от него внятный отчет было невозможно. Вести записи и подсчитывать расходы ему казалось противоестественным. Мне пришла на ум одна идея. Я окинул Петровича задумчивым взглядом.
- Знаешь что, Петрович, - вдруг сказал я. - С сегодняшнего дня я назначаю тебя казначеем. Все финансы будут идти через тебя. Отчитываться будешь лично мне! Договорились?
- Давно пора, - проворчал Петрович, скрывая радость. - А то куда он тратит, никто не знает! А потом иди, разбирайся! С меня хоть спросить можно!
Деньги я обычно выдавал небольшими порциями, в надежде удержать Бомбилина в узде. Но мои надежды не оправдались. На этот раз я решил рискнуть и вместо обычных двадцати тысяч долларов достал сорок. Глаза Петровича сразу разгорелись. Он тщательно пересчитал купюры и запер их в огромный несгораемый сейф, установленный здесь по моему настоянию.
- Ключи только у меня есть! - заметил он с мрачным удовлетворением. - Рома-то свои давно потерял. Ну, теперь кто-то маленько присмиреет, - заключил он зловеще.
Я попрощался и вышел из бункера. Приободрившийся Петрович, хромая, проводил меня до двери. Я не сомневался, что Петрович будет подворовывать. Но на выборах всегда воруют. И лучше уж пусть это делает он, на которого отныне я смогу положиться.