Может быть, в Нижне-Уральске принято именно так обращаться с дорогими гостями. Но я не жил в Нижне-Уральске. И не люблю, когда меня перебивают. Тем более словами "пошел ты!". Мне кажется, что это невежливо.
Поэтому я просто и ясно ответил ему в челюсть. С левой, чтобы не обидеть.
Конечно, он был тяжеловесом в бизнесе. Но не в драке. Отлетев на метр, он ударился о стену и сшиб аквариум. Тот со звоном упал на пол. Осколки разлетелись в стороны, вода залила пол, и рыбки беспомощно забились, хватая воздух раскрытым ртом.
Хасанов поднялся, потер затылок, утвердился на ногах, нашарил упавшие очки и близоруко прищурился на меня, как будто видел впервые.
- Дурак! - выпалил он. - Ты еще пожалеешь!
В этом было что-то беспомощное, и он сам это почувствовал.
- Вы все пожалеете! - добавил он, выхватил из руки Собакина пистолет и выскочил, хлопнув дверью.
- Прошу прощения, но мне тоже, кажется, пора, - сказал я, стараясь оставаться спокойным. Спокойным я, конечно же, не был. - Спасибо за компанию, приятно было познакомиться.
И перешагнув через осколки аквариума и бившихся на полу рыбок, я вышел из кабинета.
6
На улице уже стемнело, и машин перед рестораном заметно поубавилось. Я остановился, чтобы вдохнуть свежий вечерний воздух. Призрачное тепло весеннего дня уже растворилось. От земли тянуло сыростью, и я поежился.
Неосвещенный парк перед рестораном казался почти черным и зловещим. Иногда налетал прохладный ветер, и едва различимые в сумерках деревья угрожающе покачивали голыми, еще не одетыми в листья ветками. Оттуда, из темноты, коротко и высоко вскрикивали птицы.
Впереди, нервной походкой, подпрыгивая, быстро шагал к своему черному "Мерседесу" Хасанов. Следом за ним поспешали трое его охранников. Водитель уже выскочил из автомобиля и распахнул дверцу.
Хасанову оставалось до машины не больше метра, когда откуда-то из темноты, со стороны парка, грянул резкий одиночный выстрел. И тут же испуганная ворона с карканьем рванулась вверх. Хасанов молча качнулся назад и схватился рукой за грудь.
За первым выстрелом последовал второй. Охрана Хасанова, как по команде, бросилась на землю. Я остался на месте, опешив и еще не понимая, что произошло.
Хасанов развернулся ко мне, и в сумерках я увидел его лицо: изумленное и детски перепуганное.
- Убили, гады, - пробормотал он, словно жалуясь мне на несправедливость, сделал несколько шагов и упал навзничь.
Рука, прикрывавшая грудь, отлетела в сторону, полы двубортного смокинга широко распахнулись, и на светлой майке расплывалось кровавое пятно, смазывая игривый рисунок. Я стоял оцепенев, не в силах сдвинуться и произнести ни слова. С минуту ничего не происходило.
Хасанов лежал не шевелясь, его злосчастные массивные очки нелепо съехали на лоб. С чувством внезапной вины я захотел их поправить. Но не смог. Какая-то вялость вдруг охватила меня. Неподалеку лежала его охрана, уткнувшись в мягкую, еще не высохшую после недавно сошедшего снега землю. Вокруг было тихо, темно и спокойно. Лишь из освещенного ресторана позади доносились звуки танцевальной музыки.
Вдруг тишину разорвал истеричный женский голос за моей спиной.
- Застрелили! Хасанова застрелили! Добавились другие голоса, тревожные и взвинченные,
раздался топот ног, все заметались, забегали, началась суета и сутолока. Площадка перед рестораном заполнилась растерявшимися людьми. Оправившиеся от шока хасановские охранники, вскочив на ноги, уже расталкивали толпу.
- Не подходите! Нельзя сюда! - командовал один из них, отряхивая с пиджака прилипшую грязь.
- Красавцы! - громко сказал Гоша и сплюнул. Я обернулся на него и увидел, что он тоже еще не пришел в
себя.
Несколько человек уже наперебой звонили в милицию с мобильных телефонов.
В эту минуту из ресторана выскочила жена Хасанова. Споткнувшись на ступеньках, она запуталась в длинном платье, едва не упала и бросилась сквозь расступившихся людей к телу мужа. Мгновенье она стояла, глядя на него не то с жалостью, не то с обидой и стискивая поднятые к подбородку тонкие руки. Потом медленно опустилась на землю рядом с ним и дотронулась до его плеча. Так она и просидела до прибытия милиции, не двигаясь, никого не замечая, не проронив ни слезинки. Никто не решился поднять ее или подойти к ней.
7
Милиция приехала минут через двадцать, на двух машинах. И сразу загнала всю толпу назад в ресторан, чтобы не мешали следственным действиям. Кто-то из милицейских подогнал машину поближе к телу и включил фары. Направленный свет сгустил темноту вокруг и безжалостно выхватил из нее неподвижно лежавшего Хасанова. В этом было что-то бесстыдное и неестественное.
Я стоял в холле рядом с Гошей, наблюдая в окно, как суетятся во дворе следователи и вспыхивает камера фотографа. До меня доносились приглушенные реплики гостей и официантов за моей спиной. Женщины всхлипывали.
- Такого человека убили!
- Бандиты проклятые! Все им мало!
- Да тут не бандиты! Это из-за политики. Мешал он им…
Не думаю, что все они питали к Хасанову нежные чувства. Но почти любой из нас, став свидетелем внезапного насилия, невольно сочувствует жертве.
Кто-то осторожно тронул меня за рукав. Я повернулся. Передо мной стоял трясущийся Собакин. На него было жалко смотреть. Позади него маячила его заплаканная жена.
- Как в кошмарном сне! - прошептал он дрожащими губами. - Я… Нас будут допрашивать… Я очень прошу, ничего не говорите в милиции о том, что… ну, в общем, о моей жене… Это ведь все неправда! Пожалуйста… Ведь это не имеет отношения к делу… Мне это очень важно…
Я посмотрел в его синие молящие глаза и, не ответив, отвернулся к окну.
Между тем машины продолжали прибывать к ресторану. Появился прокурор города со свитой, потом я увидел Рукавишникова и Силкина. Они хлопотали возле Ирины, которая все еще оставалась на улице. Последними приехали журналисты, пытавшиеся прорваться сквозь милицейское оцепление.
Заметив камеры, Ирина повернулась и шагнула в сторону ресторана. Но в эту минуту она покачнулась, видимо, теряя сознание. Рукавишников успел ее подхватить. Вместе с Силкиным они почти внесли ее в холл и усадили на стул у входа. Кто-то из официантов побежал за водой. Она сидела обмякшая и терла пальцами виски.
Стоя рядом, Силкин выглядел мрачно и торжественно. Рукавишников был подавлен и потерян. Он гладил Ирину по волосам и бормотал что-то утешительное. Следом вошел прокурор города с озабоченным лицом. Я приблизился к их группе и поздоровался с прокурором за руку.
Силкин сделал нам знак глазами, и мы втроем отошли в сторону.
- Может быть, отпустить ее до утра? - тихо сказал он прокурору.
- Ну, конечно! - недоверчиво хмыкнул прокурор, румяный, пожилой здоровяк. - А завтра вы же на нас и спустите всех собак. Дескать, куда мы смотрим, пока на улицах убивают невинных людей!
- Послушайте, - продолжал Силкин настойчиво. - Ничего вразумительного вы от нее сейчас все равно не добьетесь. Женщина пережила страшное потрясение. Пусть придет в себя. Тут и так полно свидетелей. Хватит вам работы!
Прокурор притворно вздохнул. Услуга ему ничего не стоила, зато мэр в этом деле оказывался ему обязанным.
- Ну ладно, - нехотя согласился он. - Раз вы просите. Хотя по закону, между прочим, запрещено.
Силкин поблагодарил и вернулся к Ирине.
- Теперь начнется! - посетовал прокурор. - Депутатские запросы, статьи. Шуму не оберешься. И надо же было, чтоб именно его убили! Как будто стрелять не в кого. Прокурор области уже сюда выехал. - Он хмуро покачал головой. - А что толку! Сейчас заявит, что берет под свой личный контроль. А отдуваться-то все равно нам! Терпеть не могу эти "заказняки"! Сроду никого не найдешь. То ли дело - бытовуха! Девяносто процентов раскрываемости. Пырнул ножом по пьянке и тут же признался.
Я сочувственно покивал. Прокурор вновь вздохнул, томимый тяжелыми предчувствиями. Я выдержал паузу.
- Может, меня тоже до завтра отпустите? - осторожно попробовал я.
- Ну вот! - возмутился он. - Так у меня все подозреваемые разбегутся! Даже не думай!
- Я завтра сам приеду к следователю! - пообещал я. - Дам самые подробные показания.
- Все так говорят, - проворчал он. - А потом объявляй тебя в федеральный розыск!
- За меня прокурор области поручится! - нагло заявил я.
- Ага! - фыркнул он. - Жди! Нужен ты ему! Он наклонился ко мне поближе.
- Слышь, - заговорщицки прошептал он. - А может, это она его завалила? Как думаешь?
- Кто? - не понял я.
- Ну, жена. Вдова теперь. - Он показал глазами в сторону Ирины, которая начала приходить в себя. - Они, говорят, последнее время жили как кошка с собакой.
- Вы серьезно? - оторопело спросил я.
- Конечно, серьезно! - хмыкнул он. - Ей-то прямой интерес. Ей же все достанется!
- Как-то не очень похоже, - с сомнением протянул я.
- Молодой ты еще! Доверчивый, - важно возразил он. - Поживи с мое, такого насмотришься! Жены-то обычно и режут. А после знаешь, как убиваются! Сердце разрывается, на них глядя.
Он подумал еще немного.
- Жаль будет, если не она, - сказал он наконец с грустью. - Раскрыли бы по горячим следам. С женщинами проще. На них надавишь, сунешь под нос постановление об аресте, они и расколются. Ну, ладно, езжай уж, - разрешил он. - Но только завтра чтоб как штык!
Рукавишников и Силкин все еще толкались возле Ирины. Лицо ее было отрешенным и безучастным. Она
машинально брала стакан с водой, когда они ей давали, делала глоток и вновь возвращала им.
Проходя мимо них, я остановился неожиданно для самого себя.
- Хотите, я отвезу вас домой? - предложил я ей. Она повернулась, посмотрела на меня, но не сразу
увидела. Потом молча встала, высвободилась из объятий Рукавишникова и взяла меня под руку. Не говоря ни слова, мы вышли из ресторана.
Хасанова уже унесли, но место, где он лежал, было обведено мелом. Она бросила туда мгновенный взгляд и тут же потупилась. Я усадил ее в свою машину.
Когда мы отъезжали, я краем глаза видел, как Силкин с Рукавишниковым вышли к журналистам, чтобы сделать свои заявления.
8
Я спросил, куда ее отвезти, но она не ответила. Она сидела выпрямившись, высоко держа голову, уставясь в темноту перед собой. Отгороженная от меня и остального мира. Я чувствовал исходящий от ее волос слабый запах лаванды, прохладный и свежий. Вопрос я повторять не стал, и некоторое время мы молча колесили по ночному темному городу. Я поворачивал, где придется, и лишь следил в зеркало, чтобы не отставала вереница машин из моей и хасановской охраны.
Вдруг ее прорвало.
- Я знала, что этим закончится! - заговорила она с каким-то накопившимся ожесточением. - Я каждый день этого ждала. Все эти годы. Девять лет как на американских горках! Девять лет засыпаешь и просыпаешься с одной мыслью: когда убьют? Сегодня? Завтра? - Она не поворачивала головы в мою сторону. Скорее, говорила вслух, чем обращалась ко мне. - Сначала эта проклятая нищета! "Ирина, мы не можем купить тебе сапоги, походи еще годик в старых. Мы должны вложить деньги в бизнес!" А старые уже разваливались на части. Потом челноками мотались в Польшу. С неподъемными мешками, набитыми разной дрянью. Спали на вокзале. Нас обманывали, мы обманывали. Занимали, отдавали, перекручивались. - Ее узкие руки в кольцах лежали на коленях и беспокойно сжимались, словно жили своей, отдельной жизнью. - Потом, только начали выкарабкиваться, появились бандиты. Вламываются ночью, угрозы, брань, ножи, пистолеты! Я беременная была, а мы прятались по квартирам друзей. Потом пошли эти автомобили. Деньги на нас посыпались! Империя Хасанова! "Мерседесы" меняли каждые полгода, толпу обслуги держали, тысячами швырялись. Какую-то недвижимость скупали! Весь город только и твердил про хасановские миллионы! А мы из однокомнатной квартиры только прошлым летом переехали! Почему? К чему эта показуха? Так нужно для бизнеса! Ирина, ты ничего не понимаешь! Да пропади он пропадом, этот бизнес! Ненавижу!
- Как вы познакомились? - спросил я, чтобы отвлечь ее.
Я старался не смотреть ей в лицо, но иногда, невольно скашивая глаза, замечал в вырезе черного платья узкое белое плечо и детскую беспомощную ключицу. Чтобы унять дрожь в руках, она порылась в сумке, нашла сигареты и закурила.
- Скучнее не придумать! Федор тогда только-только перебрался из Душанбе в Нижне-Уральск. Искал, чем бы заняться. Устроился временно на такси работать. Ну и подвез меня однажды. И началось! Ждал на улице часами. Караулил у института. Мама его возненавидела с первого же взгляда. Почему-то все твердила, что его посадят. А я больше не могла жить с мамой. Мне было семнадцать, ему тридцать один. Он ведь тогда другой был. А может быть, он всегда таким был, просто я по молодости не замечала. Мы планы вместе строили. Не разлучались. Мне нравилось, что он был в меня влюблен без памяти. Думала, так всегда будет. Дура. Сначала по квартирам съемным мотались. Поженились, когда я уже на девятом месяце была. Постепенно дела пошли в гору, мама успокоилась. Даже со службы уволилась, чтобы с Эльдаром сидеть. С нашим сыном. Мы еще Фединого сына от первого брака забрали. Мать у него пила. Самому Федору дети мешали, хотя он их любил, по-своему. Старшего отправили в Англию учиться. А младший - у мамы. Я не хотела такой жизни. Я никогда не думала, что так буду жить. Я хотела надежности. Я измучилась. Несколько раз уходила от него, но он меня не отпускал. Приезжал за мной к маме, устраивал скандалы. Неужели у всех так?
Спохватившись, она заметила, что ее сигарета давно погасла. Открыв окно, она швырнула окурок на дорогу. В кабину ворвался холодный ночной воздух. Она вздрогнула и поежилась.
- Мы куда едем? - спросила она уже спокойнее.
- Не знаю, - честно ответил я. - А куда нужно?
- Я к маме поеду. Она за городом живет. Минут сорок. Довезете? Я могу к своей охране пересесть. Я устала очень. Можно я помолчу?
Оставшуюся дорогу мы почти не разговаривали, если не считать ее кратких указаний, куда свернуть. Время от времени она начинала беззвучно плакать, и плечи ее вздрагивали. Слез она не вытирала, только зажмуривала глаза. Я не знал, кого она оплакивала: убитого мужа или себя. Да вряд ли она сама это понимала.
Когда мы подъезжали к дому ее матери, она повернула ко мне лицо в подтеках туши.
- Я не знаю, как жить дальше, - прошептала она. - Я ничего не знаю ни о его делах, ни о финансах, ни о чем. Я ужасно боюсь бандитов. Я вообще ужасно боюсь.
Впервые я видел ее растерянной. Сейчас в ней не было ни агрессии, ни самоуверенности. Я накрыл ее руку ладонью. Ее пальцы были ледяными. С минуту мы сидели тихо, не шевелясь.
И вдруг я поймал себя на странном ощущении. Я почему-то не испытывал к ней жалости. Даже к плачущей и открыто беспомощной. У меня не получалось. От нее веяло опасностью. И я чувствовал лишь смутную тревогу.
Она собралась, вздохнула, непокорно встряхнула головой и вновь сжала губы. Лицо ее затвердело и приняло привычное упрямое выражение.
- Надо идти! - сказала она вслух.
Дом был небольшим, двухэтажным. Насколько я рассмотрел в темноте, он ничем не отличался от таких же соседских. Я помог ей выбраться из машины. Мы подошли к воротам, и она позвонила. Через некоторое время зажегся свет. Нам открыла высокая пожилая женщина с недовольным, строгим лицом. Она бросила быстрый взгляд на меня, потом посмотрела на дочь.
- Что случилось? - беспокойно спросила она, почувствовав неладное.
- Федю убили, - ответила Ирина кратко.
- Как убили? - ахнула мать. - Когда? Кто? Она начала было причитать, но дочь ее оборвала.
- Мама, я тебя умоляю, не кричи, - устало проговорила Ирина. - Эльдара разбудишь. Пойдем, я тебе все объясню.
Я вернулся к машине, кивнул своей охране, и мы уехали.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
- Она его не убивала, спорить могу! - категорично заявила Наташа. - Не в ее характере!
Ее голос меня очаровывал. В нем сохранялась хрипотца, даже когда она горячилась, и он поднимался. Кстати, чем пронзительней голос у женщины, тем преснее она в постели.
Мы сидели с Наташей в "Сквозняке", шумном тесном баре на неудобных железных стульях за деревянным несвежим столом. Неподалеку от нас двое парней и крашенная в разноцвет девица в кожаных штанах гоняли шары по бильярдному столу.
Наташа ела мороженое и запивала его мартини. Она обожала такие места, где развлекалась безалаберная студенческая молодежь, где за три рубля вам наливали и подавали неизвестно что и где у ленивых официантов было не допроситься даже бумажных салфеток.
В отличие от нее, я терпеть не мог дешевых толкучек. Меня от них подташнивало. Но наши отношения мучительно агонизировали, виноват во всем был, как водится, я, совесть меня терзала, и я смирялся.
К нашей встрече она готовилась. На ней было очень короткое узкое платье, которое я сам выбирал, когда мы летали с ней в Москву, и распахнутый длинный белый плащ из тонкой замши, который обошелся мне в треть моей зарплаты. Она не стала снимать его в этой забегаловке. Подобное проявление бесстрашия меня восхищало. В отличие от нее, я старался не задевать рукавами о посторонние предметы и даже на всякий случай отодвинул стул подальше от стола.
- Ты считаешь, что она неспособна на убийство? - спросил я, радуясь, что у нас есть посторонняя тема для Разговора, который в последнее время все чаще приобретал характер скрытых упреков, невысказанных обид и заканчивался ее слезами.
- Еще как способна! - убежденно возразила Наташа и для убедительности пару раз выразительно похлопала своими длинными, словно наклеенными, ресницами. - Но не таким образом. Она могла застрелить его во время ссоры! В гневе, в ярости. Но задумать убийство, распланировать и выжидать?! Никогда! Так поступил бы твой Храповицкий. Но не она! По-моему, она вообще не умеет сдерживаться. Она же истеричка. Ей нужно немедленно выплескивать на других свои дикие эмоции.
Разноцветная девица рядом с нами забила шар в лузу и завизжала, подпрыгивая. Я покосился на нее, подавил раздражение, утешился тем, что спать с нею придется не мне, и отпил минеральной воды.
- Ты говоришь так, как будто хорошо ее знаешь, - сдержанно заметил я. От нестройного шума вокруг у меня начинала болеть голова.
- Я встречалась с ней только один раз в ночном клубе, - отозвалась она, пожимая плечами. - Но этого вполне достаточно. Женщина видит другую женщину с первого взгляда. Особенно если в них есть что-то общее. Она приехала в клуб с мужем, подругой и толпой охраны. Ей не хватало только болонки в руках. Подруга, кстати, может быть, как раз эта Собакина, о которой ты рассказывал. Такая рыжая, вертлявая, по виду из бывших шлюх, которые удачно выскочили замуж.
- Похоже, - кивнул я, вспоминая откровенные позы манерной собакинской жены.