- Какого черта вам вздумалось так обойтись с этим прекрасным телом?
- Потому что это мертвое тело, труп. Голос художника звучал весьма терпеливо, как будто он объяснял прописные истины малому ребенку.
- Я выражаю себя, приятель. Себя, Харольда Лумиса, не Харольда Гойю, не Харольда да Винчи или даже Харольда Глупа! Известно ли вам, что является самым значительным во всей вашей жизни, в жизни любого человека, а?
- Вы хотите сказать, что существует что-то еще, помимо секса? - спросил я устало.
- Смерть! - произнес он благоговейно. - Смерть - самое значительное в жизни, приятель. Облагородьте ее, отбросьте лишние наросты, выразите одну ее сущность и что у вас будет?
- Усохший труп?
- У вас нет воображения!
На мгновение он весьма неодобрительно посмотрел на меня.
- Я вам отвечу, что это будет. Насильственная смерть. Тело жертвы убийства, вот что! - Он снова ткнул кистью в холст, возможно посчитав ее рапирой, пронзающей грудь противника. - Вот здесь "Обнаженная снаружи и изнутри". Вы видите собственными глазами все омерзительные, как вы изволили выразиться, пугающие, просто страшные сопутствующие обстоятельства насильственной смерти!
Он глубоко вздохнул.
- Картина ваша за пятьдесят монет.
- Я бы не заплатил за нее и пяти центов, - ответил я искренно.
Он ткнул пальцем в противоположный угол комнаты.
- Хотите взглянуть?
- Они все такие же, как эта? - Я кивнул на мольберт.
- В основном. Не всюду изображены ножевые раны, парочка с огнестрельными, штуки три портрета задушенных, а одна - настоящая конфетка, убийство топором. Уверяю вас, производит потрясающее впечатление!
Он умоляюще посмотрел на меня.
- Не упустите свой шанс, мистер Холман! Согласен уступить ее вам за пятьдесят долларов. В этой работе мне удалось добиться такой экспрессии в изображении крови, что холст кажется влажным.
В его неестественно больших глазах за стеклами очков мелькали какие-то безумные огоньки.
- Если пожелаете, могу поставить подпись под картиной кровью!
Он в экстазе закрыл глаза.
- Какая блестящая мысль! По-моему, я первый до этого додумался. У меня даже сердце подпрыгнуло.
- Зато меня стало мутить, - сообщил я ему. - Неожиданно я раздумал приобретать что-либо из ваших творений, мистер Лумис. Вдруг по рассеянности взгляну на нее еще раз...
- Какая жалость, что у вас такой слабый желудок, мистер Холман, - произнес он с искренним сочувствием. - Печально, что наша сделка не состоялась.
- Я в этом далеко не уверен. Что скажете о своей натурщице, она не продается?
Лицо брюнетки выразило неприкрытое отвращение. Уголки губ слегка изогнулись, когда она обратилась ко мне:
- Нет, нет, с меня уже достаточно!
- Вон! - заорал Лумис. - И немедленно! Или, приятель, я оберну этой картиной вашу разможженную голову!
- Остынь! - посоветовал я. - Я говорю от имени ее отца. Он хочет, чтобы она вернулась.
- Неужели?
Брюнетка поджала под себя ноги, на лице у нее появилось насмешливое выражение.
- Вы имеете в виду Папу-Толстосума? Неужели и ему дорога Энджи и он так обеспокоен судьбой своей Маленькой Сиротки, что готов выложить деньги?
- Как я понял, он готов предпринять кое-какие шаги, - сказал я.
- Почему?
- Потому что считает, что негоже его девятнадцатилетней дочери находиться в подобном окружении, - ответил я ровным голосом. - Поддерживать дружбу с бесталанным ничтожеством, именующим себя художником, вести разгульный образ жизни, заполненный сексом, выпивкой, марихуаной и чем-то похуже.
- Это точно в духе Папы-Толстосума, - сказала она, кивая. - Процитировали дословно?
- Почти.
- За все эти девятнадцать лет он ни разу не вспомнил обо мне, - пробормотала она едва слышно. - Что-то случилось?
- Он нервничает из-за "морального пункта" или, точнее, аморального в его контракте, который вступает в силу, если вы угодите в какой-то громкий скандал. Последнее время в студии у него не все идет гладко.
- Тогда я кое-что понимаю. Его внезапная родительская забота оправдана, Она внимательно посмотрела на меня:
- Но вы сами его не одобряете.
- О чем вы? - спросил я.
- Хотя вы и выступаете от имени Папы-Толстосума, но вы не прилагаете особого рвения в уговорах, не так ли, мистер Холман? Я имею в виду, действуете с прохладцей.
- Я сказал ему, что попытаюсь, поскольку когда-то мы были друзьями, но мне думается, вам необходимо узнать, какими соображениями он руководствуется, прежде чем принять окончательное решение.
- Кто вы такой, приятель? - Глаза Лумиса заинтересованно заблестели. - Один из философствующих безумцев?
- Главным образом я разрешаю проблемы других людей за деньги, - ответил я. - В данном случае мне не хочется браться за это дело для Клэя Роулинза, потому что мне не по душе его мотивы.
- Честно, ничего не скажешь!
Он поднял перед собой кисть, как будто это было знамя, и принялся расхаживать по комнате, напевая что-то вроде марша: "Ра-та-та-та, Холман, ра-та-та-та, Холман! Сла-ва, сла-ва, Холман! Сла-ва, сла-ва, Холман!"
На мольберте висела тряпка, обильно измазанная еще свежими красками. Я сорвал ее оттуда и, когда он проходил достаточно близко от меня, засунул ее ему в рот при очередном "рат". На мгновение он опешил, затем в его глазах появилось бешеное выражение, он вытащил тряпку изо рта, губы при этом у него стали ядовито-изумрудными, под стать бледно-зеленой физиономии.
- Ах так? - воскликнул он и вылетел в ванную комнату.
- Харольд сам на это напросился, - словоохотливо заговорила Энджи. - Благодарю вас за откровенность, мистер Холман. Ну а Папе-Толстосуму передайте, что я живу собственной жизнью, так что ему лучше отойти в сторону и не вмешиваться в нее.
- Обязательно передам, - пообещал я. - Ну а что вы скажете по поводу программы "выпивка - секс - марихуана - еще кое-что похуже"?
- Это всего лишь по утрам! - Она насмешливо усмехнулась. - А днем у нас - только оргии и героин... Понимаете, мистер Холман, я не хочу стать алкоголичкой вроде моего папочки.
- Почему вы так настроены против него?
- Моя мать, Соня Дрезден, была его первой женой, - ответила Энджи, изо всей силы стараясь придать голосу беспечное выражение, но ничего хорошего из этого у нее не получилось. - Мне было четыре года, когда отец увлекся французской старлеткой. Соня с ним развелась, потому что пришла к выводу, что в жизни ей нужны только две вещи: деньги и мужчины, ну а получая алименты от Клэя, она могла обойтись без вторичного замужества.
Минуту она молчала, созерцая собственные ладони, затем продолжила:
- У меня было потрясающее детство, мистер Холман! Приезжая домой на каникулы, я сталкивалась с новым "дядей", который жил в доме. Даже когда я закончила школу, ни один из моих родителей не посчитал необходимым отметить это событие. Отец был занят четвертой женой на борту яхты, а Соня уехала в Мехико с каким-то теннисистом. Когда она возвратилась назад, ее лицо было красным, как переспелый помидор.
- Иногда детям не везет с родителями! - пробормотал я, не зная, что тут можно сказать.
- По всей вероятности, ко всему можно привыкнуть, кроме равнодушия. Ведь бросив Соню ради французской артисточки, отец бросил одновременно и меня. А этого предательства я ему не смогла простить и никогда не прощу!
- Потому вы решили до конца жизни биться головой о стену в надежде, что у вашего папеньки по этому поводу проснутся совесть и отцовские чувства? - фыркнул я.
- Мне ровным счетом наплевать на отца! Я только одного хочу, чтобы он не вмешивался в мою жизнь. Берегитесь! - крикнула она.
Тревога в ее голосе заставила меня быстро повернуться. Оказалось, что ко мне сзади подкрадывается Харольд Лумис, в поднятой руке которого был зажат огромный нож мясника. В первое мгновение я просто не поверил своим глазам, решив, что это всего лишь дурацкая шутка. Потом я увидел выражение его рыбьих глаз и услышал шипящий звук - втягивал сквозь сжатые зубы воздух. Несомненно, он психопат. Если бы я не сориентировался, то быть мне объектом его следующего шедевра "Холман снаружи и изнутри".
Я резко шагнул вбок, подальше от кушетки, а когда он двинулся за мной, я схватил обеими руками его правое запястье, повернулся на левой пятке и резко перекинул его через себя. Он полетел, кувыркаясь, через всю комнату, с грохотом врезался в стену, затем медленно сполз на пол, как воздушный шар, из которого вышел весь воздух. Нож стукнулся о паркет и скользнул в угол. Я прошел и поднял его. Лумис наблюдал за мной с ошеломленным видом, но был не в состоянии даже пошевелить пальцем, пока у него не восстановится дыхание, а на это требовалось не менее пары минут.
Энджи вскочила с кушетки и облегченно вздохнула, когда я подошел к ней с ножом в руке.
- Теперь меня не удивляет, что он не продает много картин, - заметил я. - В плане коммерции его ждет полный провал, если он вот так будет бросаться на клиентов.
- Вы унизили его и поставили в дурацкое положение, - произнесла она напряженным голосом. - А Харольд этого не выносит.
- Его можно только пожалеть, - буркнул я. - Ему напрасно вздумалось придать мне сходство с одним из героев его творений.
- Очень сожалею. - Она протянула мне руку. - Пойду отнесу нож обратно на кухню. Думаю, вам лучше уйти сейчас же, мистер Холман. Остальное я улажу без хлопот.
- Вы уверены?
Она энергично закивала.
- Да. Но будет гораздо хуже, если вы здесь останетесь.
- Хорошо. А ответ Клэю прежний?
- Можете не сомневаться! Если он не хочет скандала на первых страницах газет, пусть лучше не вмешивается в мою жизнь, оставит меня в покое! Так и передайте ему.
- Ну а что в отношении вашей матери? Это распространяется также и на нее?
- Вдвойне! Знаете, она так поглощена своим атлетически сложенным Ромео, что едва ли заметила мое отсутствие в ее доме. Конечно, я ушла оттуда всего каких-то два месяца назад.
Я извлек из кармана свою карточку, на которой было напечатано "Рик Холман - опытный консультант" с домашним адресом и номером телефона, потому что у меня не было офиса.
- Это не имеет никакого отношения к вашим родителям, - сказал я ей. - Но если вы столкнетесь с проблемой, справиться с которой вам будет не под силу, тогда, возможно, у вас появится желание позвонить мне. В любое время.
- Спасибо, - ответила она очень искренно.
Она стояла с беспокойным выражением еще совершенно детского лица, так не вязавшегося с роскошными формами ее женской фигуры.
- Я высоко ценю ваше предложение помочь, - с подкупающей искренностью произнесла она. - Можете не сомневаться, если у меня действительно будут какие-то серьезные неприятности, мистер Холман, я непременно обращусь к вам.
Я еще раз посмотрел на эту "Обнаженную снаружи и изнутри" на мольберте и вздрогнул.
- Обязательно. В любое время! - сказал я ей.
Глава 3
Дом Сони Дрезден оказался широким приземистым строением, прилепившимся к вершине сильно выветренного утеса в Палисаде. Я приехал туда в туманный день, немного постоял на парадном крыльце, мечтательно глядя на Тихий океан, волны которого плескались у моих ног. Наконец, я позвонил.
Минуты через две двери отворились, сначала как бы образовалась пустая рамка, которую почти сразу же заполнил человек, с первого взгляда показавшийся мне копией прошлогоднего "мистера Америка".
Рост около шести футов четырех дюймов при весе в двести двадцать пять фунтов. Облачен он был в ярко-голубые шелковые трусы, которые правильнее было бы назвать плавками. Его массивный торс являл взгляду набор всяческих мускулов, обтянутых золотисто-коричневой кожей, блестевшей от масла в солнечных лучах. У него была физиономия не блещущего умом красавчика, белокурые волосы на шее завивались в тугие кольца, не то от природы, не то трудами искусного парикмахера. Его слегка выпученные голубые глаза с подозрением посмотрели на меня, а необходимость подумать создавала две поперечные линии между бровей.
- Чего вы хотите? - спросил он неприятным скрипучим голосом.
- Повидать Соню Дрезден.
- Она никого не принимает без предварительной договоренности.
- Думаю, что меня она примет. Моя фамилия Холман. Я по поводу ее дочери.
- Она никого не принимает без договоренности, - упрямо повторил он. - Как-нибудь позвоните и назначьте встречу.
Я посмотрел на него с неприкрытым восхищением.
- Как вы развили такую мускулатуру? Тяжелая атлетика, вероятно?
- Главным образом. - Он ради меня не поленился продемонстрировать все свои бицепсы. - И специальные упражнения, конечно.
- Потрясающе! - Я покачал головой. - И у вас, несомненно, потрясающий профиль!
- Да-а!
Он усмехнулся, затем медленно повернул вбок голову, чтобы я получше рассмотрел его.
- Так мне все говорят...
- Перебитый нос испортит всю картину, - с нажимом и сочувственно проронил я. - Я бы даже сказал, что это было бы чертовски некстати.
- Ха! - Две вертикальные линии между его бровей углубились. - Черт возьми, вы угрожаете?
- Перебитый нос вы схлопочете немедленно, если не пропустите меня в дом повидаться с Соней Дрезден, - сообщил я доверительно. - Отойди в сторону, Геркулес. Я вхожу!
- Ха! - воскликнул он, тараща на меня в недоумении глаза. - Вы, должно быть, смеетесь?
Сжав правую руку в кулак, а левой достав из кармана пригоршню мелочи, я рассовал монетки между костяшками пальцев так, чтобы они высовывались из кулака, который таким образом превратился в подобие то ли ежа, то ли дикобраза.
- Ты, верзила, перегруженный мускулами! - заговорил я с издевкой. - Возможно, наша встреча закончится тем, что ты попытаешься скинуть меня с утеса. Но до этого я успею отвесить тебе хотя бы один добрый удар в нос, - я слегка помахал перед его глазами своим ежом, - и уверяю тебя, что ты до конца жизни будешь разгуливать с перебитым в трех местах носом.
Еще пару минут он продолжал играть своими мускулами, мне даже казалось, что примеривался, как бы схватить меня за грудки и разорвать на три отдельные части, но потом он обмяк и принялся любовно поглаживать свой драгоценный нос. У меня отлегло от сердца.
- Успокойтесь, прошу вас, - произнес он миролюбиво. - Возможно, Соня... Мисс Дрезден, я хочу сказать, в данный момент не так уж сильно занята... Обождите, я схожу посмотрю.
- Нет, черт побери! - Я не скрывал раздражения. - Мы пойдем вместе, Геркулес, и спросим ее об этом без лишних проволочек.
Он неохотно прошел через дом в задний дворик, где на поверхности воды плавательного бассейна, повторявшего контуры женского тела, играли бесчисленные солнечные блики. На его краю на большом полотенце сидела совершенно мокрая брюнетка в темных очках.
Когда мы подошли ближе, я отметил, что ее сильно загорелое тело подчеркивалось ослепительно белым нейлоновым купальником. Тяжелая грудь едва вмещалась в специальные чашечки с крепкими прокладками для придания ей эффектной формы. Ее ляжки вполне заслуживали эпитета "пышные", и купальник их не прикрывал. Зато ноги, длинные и, пропорциональные, были выше всяческих похвал.
В последнюю очередь я взглянул на лицо.
Черные волосы были коротко подстрижены и завиты в крутые локоны, глаз, к сожалению, я не мог разглядеть из-за солнцезащитных очков. Короткий прямой нос, рот, говорящий о распутной жизни и терпимости к нарушениям требований морали. Полные безвольные губы в сочетании с резкой линией подбородка - вот и весь портрет особы, не знающей, что такое жалость.
Я располагал аналогичным мысленным портретом Бэби, мисс Клэй Роулинз номер пять, и подумал, что Соня Дрезден, видимо, в свое время оказалась для него твердым орешком, женщиной со слишком сильным характером. Именно по этой причине он позднее искал утешения у молоденьких мальчикоподобных девчонок типа Бэби.
Конечно, мысль, пришедшая мне в голову, - тут же одернул я себя - была глупейшая, потому что я не видел трех "промежуточных" миссис Клэй Роулинз.
Геркулес неуверенно откашлялся:
- Дорогая... Этот парень говорит, что хочет поговорить с тобой по поводу дочери. Мне кажется, он не относится к категории сумасшедших художников...
Она сняла очки, чтобы лучше разглядеть меня, я же поспешил ознакомиться с ее насмешливыми темными глазами, обрамленными густыми длинными ресницами.
- Вы не из категории художников-психопатов, мистер?..
- Рик Холман, - представился я. - Хотел видеть вас именно по этому поводу, мисс Дрезден: ваша дочь и ненормальный художник.
- Холман? - Голос у нее был грудной, я бы даже сказал чарующий. - Я где-то слышала это имя.
- Возможно... Клэй Роулинз страшно обеспокоен из-за того, что его дочь живет с ненормальным художником. Он поручил мне попытаться убедить ее возвратиться домой. Сегодня утром я с ней встречался, но лишь напрасно потратил время. Тогда я решил, что мне необходимо поговорить с ее матерью и...
- Я была ужасно молодой матерью, - поспешно прервала меня Соня Дрезден. - Когда Энджи родилась, мне было восемнадцать лет. Я воображала, будто у меня появилась младшая сестренка и мы будем играть вместе, когда она подрастет, но этого не случилось. А теперь ей восемнадцать...
- Девятнадцать, - поправил я.
- Правда?
Она быстро надела темные очки.
- Вечно забываю точную дату рождения Энджи!
- Познакомившись с Лумисом, - сказал я, - я решил, что он психопат. По-моему, он не пара Энджи. Более того, она живет в обстановке, которая представляет угрозу для ее жизни.
- В данный момент, как я понимаю, вы занимаетесь благотворительной работой, мистер Холман? - спросила она теперь уже откровенно насмешливым голосом. - По всей вероятности, это нечто новое для вас.
- Клэй Роулинз поручил мне попытаться убедить Энджи вернуться домой, - продолжил я, не обращая внимания на ее насмешки. - Мне ничего не удалось сделать. Но Лумис произвел на меня тяжелое впечатление. Возможно, он и не ненормальный художник, как вы его именуете, но, несомненно, он - психопат с предрасположением к насилию.
- О, какие длинные слова в такой знойный день, мистер Холман. - Она демонстративно зевнула. - Джо, тебе пора приступать к тренировке.
У горы мускулов сразу помрачнела физиономия, он напряг несколько мускулов, о существовании которых я и не подозревал, видимо с целью самозащиты.
- Послушай, Соня, - запротестовал он. - Неужели я прямо сейчас должен этим заняться?
- Да! Или ты хочешь расслабиться, а другие парни поднимут тебя на смех?
- На пляже?
- Боже упаси, нет!
У него даже порозовело лицо от такой кошмарной мысли.
- Но ведь сегодня утром я тренировался целых два часа и...
- Лишний часок занятий не повредит тебе, - оборвала Соня разговор. - Отправляйся, Джо!
Его нагрудные мускулы грозно напряглись, как будто собирались проделать что-то кошмарное, например, в одно мгновение украсить грудь густой шерстью, но тут же вновь присмирели. Очевидно, Джо сообразил, что домашний суд выносит ему свой вердикт, и он обжалованию не подлежит. Он поплелся в дом, на его спине выражался протест, и мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за дверью.