Я знал. Конечно, отдельный человек мог быть способен на героизм, но его легко сломать безжалостным научным методом. Ну а перед лицом опасности, которая угрожает дочери, этот героизм может не проявиться и вовсе. Я не сомневался, что именно Владимир Миркин - тот самый человек, которому поручено компетентно и всесторонне контролировать это дело. Миркин не был обыкновенным головорезом, иначе он и не занял бы свое нынешнее место в "Фармбиопроме". Глядя на него, никто бы не усомнился, что у него образование, как минимум, в объеме института, даже если большую часть учебы он провел на футбольном поле. Он был определенно умен и по полному праву находился в окружении Бурциевича. К тому же он был достаточно восприимчив, чтобы набраться умных мыслей у Бурциевича, используя их в дискуссиях. Он верил в то, чем занимался, и был убежден, что поступает правильно. И уж он-то ни за что не наделает глупых ошибок. Мне вовсе не нужно было давить на него, чтобы тот завершил композицию. Миркин и сам прекрасно знает, как именно завершить то, что начал.
Итак, оставался лишь один вопрос.
- А как Лариса чувствует себя в этой ситуации?
- Лариса о ней даже не задумывается. Время от времени она выполняет отдельные поручения отца. Вероятно, он сказал ей, что вы связаны с кем-то, кто пытается подорвать позиции "Фармбиопрома". Ничего больше ей знать не нужно. Но вы ей, кажется, вскружили голову. - Миркин заговорщически посмотрел на меня. - Но это уже ваше дело, с ней можно неплохо провести время.
- Если бы я занимался футболом… - сказал я.
Миркин понимающе кивнул:
- Ну чего упрямиться? Вы же не сможете выиграть. Нет и следа раскаяния за то, что вы делали раньше. Я искренне восхищаюсь вашей деятельностью, поэтому предложение босса остается в силе. На сто процентов.
- Ну а если я вас выдам?..
- Ну зачем снова говорить одно и то же? Вы же понимаете, что просто так мы вас не оставим. Вы повязаны с нами.
Я взглянул на кончик сигареты. Вспомнив предупреждение Миркина, я даже не пытался встать и подойти к пепельнице, которая стояла перед ним. Я затоптал сигарету и зажег другую. В своей жизни я неоднократно слышал угрозы но, пожалуй, ни одна из них не звучала так убедительно, как произнесенная только что. Это производило впечатление ледяной неизбежности, которой ничто не могло противостоять. И я понимал, что Миркин осознавал то же самое.
Миркин встал, все еще держа пистолет.
- Почему бы вам хорошенько не обдумать предложение господина Бурциевича? - спросил он, направляясь к двери, через которую вышел Пирчюпис. Открывая ее, он кивнул головой в сторону второй двери: - Кстати, великий Табаков и его дочь в соседней комнате. Можете с ними поздороваться, если хотите.
Оставшись один, я встал, внимательно осмотрел комнату и подошел ко второй двери. Нажал ручку, дверь легко открылась. Комната была похожа на ту, где я только что находился.
Вероника и ее отец сидели на диване рядом. Я понял, что это ее отец, еще до того, как девушка вскочила и представила нас друг другу.
- Ну как вы? - спросил я после обмена приветствиями.
Мы пожали друг другу руки - странная формальность, особенно в создавшихся условиях. Вероника стояла рядом, взяв меня под руку. Я улыбнулся ей:
- Как здесь с акустикой?
- Мы слышали весь ваш разговор, - ответила она.
- Значит, мы сэкономим массу времени, - сказал я. - Меня не очень интересуют детали того, как именно вас похитили. Сейчас это неважно.
- Что вы говорили о Зиганшине? - спросила Вероника.
- Они убили его.
Потом я рассказал все: и о содержании досье, и о своем разговоре с Пришляком. Я легко перескочил через эпизод встречи с Ларисой, хотя и воздал ей должное за предупреждение о возможной ловушке, не вдаваясь в подробности того, каким именно образом это предупреждение было передано. Я заметил, однако, что взгляд Вероники стал задумчивым.
Определенным образом я виновен в смерти Зиганшина, - сказал я, - вы и сюда попали по моей вине. Мы все ошиблись в нем. Очевидно, он был обычным честным дураком. Поэтому я и пошел к нему, решив перетянуть его на свою сторону. Конечно, пяти минут для этого оказалось мало. Зиганшин слишком долго вникал во все, что длиннее пословицы. Я был уверен, что наш разговор будет неприятен этим подонкам. Так оно и оказалось. Я не знал, что той же ночью Зиганшин встречался с Бурциевичем и Миркиным. И даже увидев Миркина в вестибюле гостиницы, не связал его появление с возможной бедой. Думаю, они решили провести свою встречу в Питере, потому что в Москве слишком многие следят за тем, кто с кем встречается, и интересуются - зачем.
Они уже знали, что лед под ними становится все тоньше, а тут еще я начал его подтапливать… Бурциевичу было необходимо убедиться, что Зиганшин будет делать то, что выгодно им. И вдруг наш честный дурак взбунтовался. В его серую массу, называемую мозгом, проникло подозрение - и теперь его уже стало трудно сбить с панталыку. А когда Зиганшин еще и поговорил с Сысоевым, дело начало принимать для них совсем нежелательный оборот. Возможно, они попытались угрожать ему или шантажировать. Но Зиганшин был слишком упрям или слишком глуп, чтобы испугаться или продаться - сейчас уже неважна причина. Оставалась единственная возможность остановить его - убить. И они убили.
- Но как вы-то здесь оказались? - спросила девушка сорвавшимся голосом.
Я опять посмотрел на двери, хотя это и не имело большого значения. Мне нечего было сказать такого, что было бы неизвестно хозяевам этих дверей.
- Сейчас узнаете, - сказал я.
Растянувшись на диване, я все рассказал Табаковым.
Это было не расслаблением, которое свидетельствует о спокойствии души, но, скорее, концентрацией энергии перед прыжком тигра.
Я рассказал им все, о чем передумал, с самого начала. Подробно пересказал свой разговор с Бурциевичем и Миркиным за ужином, в течение которого многое нашло свое несложное объяснение. Я постарался ни о чем не забыть, но даже не подозревал, что мой рассказ произведет впечатление на Константина Табакова. Тот просто, без эмоций спросил:
- Как же мог такой человек, как Бурциевич, оказаться подобным прохвостом?
Табаков был высок и сухощав, почти что костляв, на голове - шапка седых волос. Глаза нервно поблескивают за стеклами очков. Свой вопрос он произнес таким же тоном, каким, вероятно, констатировал бы какой-нибудь химический. парадокс.
Я положил руку под голову и уставился в потолок.
- Вот в этом я с вами не соглашусь, - ответил я, положив руку под голову и уставившись в потолок. - Как можно крысу обвинять в том, что она крыса? Таков уж его стиль жизни. Бурциевич значительно более опасен, чем любой диверсант, коммунист или демократ, именно потому, что искренне верит, что является справедливым и прогрессивным гражданином. Он может презрительно говорить о "новых русских" и на самом деле презирать их, ощущая себя значительно выше их по положению. О своих политических воззрениях он говорит между рассказами о паре пони, присланных ему из Аргентины, и об очередной вечеринке своей дочери, на которой было выпито уйма ящиков шампанского. Но Бурциевич и сам принадлежит к тому же классу, хоть и не знает этого… Он не считает, что извлекает прибыль из своего производства. Он называет это "возросшим капиталом". К тому же очень гордится тем вкладом, который вносит в экономику России. И он с восторгом поддержал бы диктатуру в нашей стране, пусть под другим именем, и в то же время не переставал бы считать себя стопроцентным либералом. И даже то, что он на самом деле самый обыкновенный фашист, невозможно поставить Бурциевичу в вину, потому что он и сам еще не начал это осознавать…
Я постарался придать своему голосу максимум выразительности и проникновенности. Казалось, голос мой так и будет звучать и звучать, как бесконечный аккорд. Доходили или нет мои слова до разума слушавших его? Во всяком случае они западали им в душу.
Табаков взлохматил волосы и сказал резко:
- Но он занимается преступной деятельностью…
- Бурциевич, - ответил я, - никогда в жизни не совершил ничего преступного. Если он говорит Миркину, что и вы, и ваше изобретение - дрянь и вас нужно остановить, он просто выражает свое мнение. Если что-то с вами происходит и вы остановлены - он доволен. Если он просит Миркина поговорить со мной, попытаться убедить меня забыть о вас и начать работать на "Фармбиопром" - это тоже совершенно законно. Удается - отлично, если же нет, а в результате несчастного случая я погибну, то это рука судьбы, и не более… Подобное уже произошло с Зиганшиным. Я не сомневаюсь, что Бурциевич оставил Миркина наедине с Зиганшиным, чтобы тот попытался убедить бедолагу. Если бы Миркину удалась эта затея - хорошо. Ну а раз Зиганшин так удачно упал в ванной комнате, разбив себе голову… Что же, печальный случай, зато он предотвратил целый ряд неприятных событий.
- Но он пытался убедить вас в том, что я лжец и мошенник!
- Дипломатический маневр, отлично задуманный и проведенный. Кто-нибудь другой на моем месте легко поверил бы его словам. Ну и даже не убеди он меня полностью, согласие работать в "Фармбиопроме" стало бы мне хорошей компенсацией за некоторый разлад с совестью. И уж конечно, после этого я перестал бы беспокоиться о вас и вашей дочери и спал бы спокойно. Но состава преступления во всем этом опять же не было.
Табаков беспомощно покачал головой:
- Этот человек, вероятно, безумен. Его лицемерие просто невероятно.
- Это не лицемерие. И он в здравом уме. Бурциевича просто не интересует, каким именно образом Миркин выполняет его поручения и просьбы. Следовательно, он и не знает ни о чем. Думаю, если бы он захотел, то сумел бы оправдать и методы Миркина, но у него слишком много забот, и легче просто не знать ни о чем лишнем.
Некоторое время мы молчали. Тишина была странной, как и весь наш философский диалог в камере смертников. Вероника вернула нас к реальности:
- А вы не думаете, что Миркин лишь запугивает нас?
- Нет, он абсолютно серьезен, - сказал я мягко. - И давайте не будем сами себя обманывать. Он устроит все, что нужно будет устроить, и свою работу сделает так же чисто, как я делаю свою.
Карие глаза Вероники, которые так охотно вспыхивали в улыбке, были грустны и полны боли.
- Не думайте об этом, - заметил я беззаботно. - Если не это, так они придумали бы что-нибудь другое.
Девушка обвела взглядом комнату:
- Неужели отсюда нет никакого выхода?
- Был бы выход, меня бы не было здесь, - рассмеявшись, сказал я и встал с дивана. - А я вам говорю, друг Вольдемар - не любитель в своем деле.
Я увидел, что и в этой комнате, как и в другой, было отверстие под самым потолком. Я пододвинул стул и заглянул внутрь. Снаружи оно было забрано тяжелой чугунной решеткой. Очевидно, убежище было построено с той стороны холма, которая спускалась к реке, а отверстие выходило в вентиляционную трубу, проложенную в холме, и обеспечивало естественный доступ воздуха. Решетка была укреплена в бетонное основание. Я лишь взглянул на все это сооружение и пожал плечами.
- Почему бы вам не сказать, что вы принимаете предложение Бурциевича? - спросил Табаков. - А потом вы смогли бы…
- Неужели вы думаете, они этого не предусмотрели? - ответил я так терпеливо, как мог. - Убежден, что Бурциевич продумал каждое слово своего предложения, ведь он не отказался от него и сейчас, несмотря ни на что. Я не знаю, какие именно гарантии он потребовал бы от меня взамен, - мне самому на ум приходит по крайней мере сотня, - но это не имеет значения. Будьте уверены - эти гарантии сработали бы обязательно.
Я стоял и спокойно смотрел на Табакова, абсолютно уверенный в своих словах.
- Ну это уже не моя проблема, - закончил я.
Девушка села рядом с отцом и взяла его за руку.
- Ты не должен думать обо мне, - сказала она. - Не должен.
- Как же я могу не думать о тебе?
- Ну, а что хорошего, если вас обоих замучают до смерти? - спросил я безжалостно.
Табаков прикрыл глаза.
- Миркин был у меня всю вторую половину дня, - проговорил он хрипло. - Он сказал… Да, если бы речь шла лишь обо мне, я попытался бы… Но Верочка. Я не так силен… Да и какая разница? В любом случае изобретение будет уничтожено. Поэтому зачем?.. - Голос его сорвался. - Я просто не смогу этого вынести, не смогу! Вы понимаете?
- Папа, - умоляюще произнесла девушка.
Взглянув на них, я отвернулся.
На одной из боковых полок рядом с игральными картами лежали блокнот для записи очков и карандаш. Я взял их. На самом верху первой страницы я написал печатными буквами: "Нас могут подслушивать", приписав еще несколько строчек. Потом вырвал страничку и положил блокнот и карандаш на место.
Я вернулся к Константину Табакову и положил ему руку на плечо. Ученый посмотрел на меня. От пережитых испытаний глаза его запали, а лицо осунулось и посерело.
- Кричи не кричи - делу не поможешь, - сказал я и дал ему бумажку со своим посланием.
Вероника попыталась заглянуть через плечо отца и прочесть записку, но я взял ее за руки, мягко отвел в сторону и посмотрел ей в глаза, вложив в свой взгляд всю силу, которой обладал.
- Кое в чем я, конечно, виноват, - сказал я. - Если бы я не вмешался в дело, все вообще могло пойти по-иному,
Тут открылась дверь и вошел Миркин. Он походил на главу правления крупной фирмы, покинувшего на минуту зал заседаний, чтобы ответить на телефонный звонок.
- Итак? - спросил он.
Я стоял, спокойно раскуривая сигарету.
- Что касается меня, - произнес я без тени эмоций, - ответ остается прежним: проваливай.
- Я говорю то же самое, - твердо сказала Вероника.
- Мне очень жаль. - Слова Миркина прозвучали как соболезнование. Он смотрел на Табакова.
Ученый встал с дивана. Он слегка дрожал, а глаза его горели.
- Я согласен пойти с вами на сделку. Но вы должны поклясться, что, если я выполню все ваши условия, с девочкой ничего не случится.
- Папа!
- Я клянусь, - ответил Миркин.
Ученый сцепил трясущиеся руки:
- Тогда я согласен с вашими условиями.
Миркин внимательно посмотрел на него с удовлетворением делового человека, сумевшего заключить удачный контракт.
- Я дам вам бумагу, чтобы описать всю технологию, - сказал он вполне дружелюбно. - Еще что-нибудь нужно?
Табаков покачал головой:
- Я не смогу описать процесс. Это слишком сложно, да я и не в состоянии сосредоточиться в подобных условиях… Можно все сделать значительно проще. Ведь ваш хозяин сам фармацевт. Привезите меня в лабораторию, и я продемонстрирую ему всю реакцию.
- Папочка! - умоляюще проговорила Вероника.
- Я все покажу ему, - продолжал Табаков почти истерически. - Он все поймет. И будет знать, как именно проводить эту реакцию. Писать же я ничего не буду. Только он и я, и никто больше… Никто… даже Верочка. Вы обещаете?
- Давайте вернемся в дом и поговорим с патроном, - предложил Миркин.
Он взял ученого за руку и проводил его к двери, даже не взглянув на меня. Правая рука Владимира застыла в кармане пиджака и оставалась там все время, пока он беседовал.
Вероника рванулась было за отцом, но я удержал ее.
Дверь закрылась.
Лицо ее как будто окаменело.
- Ничего уже не сделаешь, - сказал я.
Воцарилась тишина. Потом девушка вырвалась из моих рук, бросилась на диван и зарылась в подушки.
Я вновь закурил и начал медленно прохаживаться по комнате. Прошло минут десять. Вероника перевернулась на спину, уставившись в потолок ничего не выражающим взглядом. Только тогда я решился заговорить с ней. Я встал рядом и произнес еле слышно:
- Вероника…
- Он не должен был делать этого, не должен! - воскликнула она.
- Вероника, он лишь ширма для нас, а мы не должны действовать в одиночку. Я дал вашему отцу записку.
- Но это не имеет значения.
- Надеюсь, имеет. Уверен, что имеет. Я сказал ему, что делать.
Девушка села на диван, в изумлении уставившись на меня.
- Вы сказали ему… что?
- Я сказал, что и в нашей ситуации кое-что можно предпринять. Посоветовал ему взять Бурциевича в лабораторию. Во время демонстрации профессор сможет устроить взрыв. Конечно, ничего хорошего ожидать не стоит, но это втянет в историю Бурциевича, а заодно с ним и Миркина. В конце концов все может оказаться очень важным. - Голос мой звучал очень тихо, а губы едва двигались. - Может быть, я посылаю их на смерть, но эти сволочи ее заслуживают.
Девушка вскочила, схватила меня за руку, дергая ее и раскачиваясь, как будто внезапно потеряла равновесие. Ее глаза сияли, а губы были полуоткрыты.
- Вы это сделали?! - повторяла она вновь и вновь. - Вы это сделали?!
Я кивнул. Потом открылась дверь, и мы резко обернулись. Вошла Лариса.
- Привет, - сказала она.
Взглянув в ее пустые голубые глаза, не вызывавшие во мне по-прежнему никакого отклика, я небрежно положил руку в карман и ответил:
- Привет!
- Что вы делаете?
- Репетируем пьесу.
- Почему вас заперли здесь?
Я не знал, серьезно или нет относиться к ее словам.
- Мы слышали, что Миркин ищет нас, - сказал я. - Поэтому решили спрятаться в недоступном месте, чтобы он удвоил наши ставки.
- Мне показалось, что что-то случилось, - протянуло Лариса. - Я не раз видела, как с теми, кто злил папу происходили дурацкие истории. Я обычно не беспокоюсь потому что не суеверна, но вы - другое дело. Поэтому и стала наблюдать. Видела, как они принесли вас сюда. А ведь еще за ужином я предупреждала вас.
- Да, предупреждали, - проговорил я медленно.
- Чуть позже Миркин вышел отсюда с человеком, которого я ни разу не видела. Я решила выяснить, что именно происходит, но у дверей находился другой тип…
- Другой?..
- Да, какой-то толстяк. Он как-то уже был здесь в компании высокого. Миркин сказал, что это коммивояжеры. Но толстяк не позволил мне войти.
- И что же ты сделала? - спросил я напряженным голосом.
- Мне непонятно, почему это я не могу войти в свой собственный подвал, если я того хочу. Я сказала, что потеряла сережку. - В правой руке Лариса что-то держала, и когда она вытянула руку, в ней оказался обыкновенный молоток. - Пока толстяк искал сережку, я стукнула его по голове.
Я даже не смог рассмеяться. Слабая надежда, пришедшая вдруг с Ларисой, просто оглушила меня. Я грубо схватил Ларису за плечи:
- Где твой отец?
- Уехал с Миркиным и тем, другим… Поэтому я и забеспокоилась. Они сказали, что тебе кто-то позвонил и ты вынужден был срочно уехать, даже не попрощавшись со мной.
- Когда все это произошло?
Лариса слегка поморщилась от боли - я слишком сильно сжал ее плечи.
- Они уехали минут пятнадцать назад.
- Подскажи, где взять машину.
Резко распахнув дверь, я выбежал в узкий коридор с бетонными стенами. В конце была видна лестница, ведущая наверх. Я пробежал по ней и вышел через железную дверь, едва не споткнувшись о тело, лежащее снаружи.
Я перевернул человека. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать коренастого типа, напавшего на Веронику тогда, в Рузановке.
Толстяк был недвижим, вероятно, у него был проломлен череп. Чтобы обезопасить себя от неприятных неожиданностей, я с силой ударил его головой о землю, потом выпрямился.