Я не рассчитывал получить ответ на свой вопрос, но девушка с жаром и презрением, удивившим меня, неожиданно выпалила:
- Их было несколько. Первая - в "Лос Туркосе" ты обратился ко мне со словами: "Как давно мы не виделись", а должен был сказать: "Как же долго мы с тобой не встречались". Так что как только ты открыл рот, я сразу поняла, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И то, что я тебя раскусила, ты понял, когда мы ехали по улице Хуареса. - Она брезгливо скривила губы и добавила: - Одурачить тебя было не так уж и сложно.
Передо мной теперь сидела совсем другая Моник, и это меня потрясло. В том, что настоящее имя ее было не Моник, я уже не сомневался. Ловко ей удалось меня одурачить. Даже не отличающийся особым интеллектом капитан, и тот сумел меня надуть. Надо же, на пароле - а они всегда казались мне детской и наивной игрой - у меня и вышел прокол.
Волнение и тревога вновь охватили меня. Я понимал, что это продолжение действия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора. Однако даже зная причину своего состояния, я не мог побороть в себе ни страха, ни сомнений. Меня пугала мысль, что, если я совершу еще хоть одну, пусть даже малейшую ошибку, доктору и Бафф ничем помочь будет нельзя. Отныне я не имею права на ошибку, любая будет последней в моей жизни. Моник, сама того не желая, подвела меня к этой мысли.
Мне предстояло многое узнать от нее, и я посмотрел на девушку, пытаясь понять, смогу ли при необходимости применить силу и заставить ее говорить. Испачканное помадой лицо Моник, по которому я совсем недавно наносил пощечины, ее большие глаза и пухлые чувственные губы оставались для меня неотразимо красивыми и притягательными. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сначала снять с водителя пояс, а затем связать им руки и ноги Моник. Столкнув мертвого водителя на пол, я перевалил девушку на переднее сиденье, а сам, перебравшись на место водителя, включил двигатель.
- Он... мертв? - спросила меня Моник, как только машина тронулась с места.
- Этот авангард рабочего класса, который у тебя пол ногами? Да, мертв.
Мы проехали немного, потом я свернул с дороги и остановил машину между деревьями, где нас было бы трудно заметить. Выбравшись наружу, я открыл багажник, достал из него моток тонкой проволоки и водительский инструмент. Перегнув проволоку несколько раз, я оторвал от нее два куска, одним связал Моник за спиной руки, а другим - ее ноги. Девушка не проронила ни слова. Затем я вынес ее из машины и посадил под деревом спиной к машине. Здесь, под раскидистой кроной, было не так сыро. Я снова вернулся к "плимуту", вытащил из него тело водителя, дотащил его до дерева и свалил перед сидевшей на земле Моник. Та в испуге отвернулась от трупа.
Я стал задавать ей вопросы, но она упорно молчала. Думаю, с наступлением темноты Моник, сидя рядом с трупом в тихом безлюдном месте, все равно бы раскололась. В этом я был абсолютно уверен. Но ждать, когда ее охватит панический страх и она наконец заговорит, я не мог. Снова вернувшись к машине, я достал из багажника два металлических колпачка от ступицы, затем вынул аккумуляторную батарею, отлил из нее в один колпачок немного кислоты, затем вставил аккумулятор на прежнее место. Моих действий Моник видеть не могла, так как сидела спиной к машине. В другой колпачок я отжал тряпку, предварительно намочив ее в бензине, а затем в оба колпачка добавил воды из радиатора. Кислота разбавилась водой и стала не такой концентрированной, чтобы вызвать ожог, однако достаточно сильной, чтобы появилось жжение. Приблизившись к дереву, я поставил один колпачок у девушки за спиной, а с другим подошел к ней спереди.
- Послушай, Моник. Здесь кислота из аккумуляторной батареи. Поняла?
Она испуганно посмотрела на меня.
- Моник, у тебя очень красивое лицо, самое привлекательное и сексапильное из тех, что мне доводилось видеть. Знаю, как ты им гордишься. И ты абсолютно права. Редкая женщина может похвастаться такой красотой.
- Шелл, что ты задумал? - срывающимся от волнения голосом наконец спросила она. - Зачем ты это принес?
- Ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно. Где Кулебра и его центр? Расскажи мне о них, о докторе Баффингтоне и Бафф, где они находятся. В общем обо всем, что с ними связано. Скажешь - я не сделаю тебе ничего плохого. А эта кислота - на случай, если будешь упираться.
Моник облизнула пересохшие от страха губы:
- Не надо, Шелл. Ты же знаешь, что я все равно ничего не скажу. Я делаю правое дело и не собираюсь тебе помогать. Меня ничто не заставит отречься от своих убеждений. Шелл, ты же сказал, что я тебе очень нравлюсь, что прикосновения ко мне, мои поцелуи тебя возбуждают. Что ты в постели от меня в восторге.
- Это было прошлой ночью, дорогая. А сейчас ты мне все расскажешь. Ну?
- Нет, ни за что на свете, Шелл, - решительно произнесла Моник.
- Хорошо. Тогда слушай, что тебе придется вынести. Я заранее предупреждаю тебя, потому что мне совсем не хочется этого делать. Тем более с тобой. Но у меня не остается другого выхода.
Я осмотрелся. Погода как нельзя лучше соответствовала моим планам. Да и нервное состояние девушки, пережившей первый шок при виде колпачка с якобы концентрированной кислотой, было как нельзя кстати. Моник выглядела уставшей и психически надломленной. В таком состоянии ее упорство было легче преодолеть. Однако я физически чувствовал, как уходит драгоценное время.
Я уже говорил доктору Баффингтону, что человека можно заставить поверить во что угодно, если его соответствующим образом к этому подготовить. Вызвать в нем страх, сыграть на нервах и подобрать нужные слова. То есть воспользоваться методами давления на разум человека, к которым вот уже на протяжении многих лет так часто прибегали Советы. Я просто обязан был воспользоваться испытанным оружием коммунистов, поскольку другого у меня не было. Благо, что погода и состояние Моник работали на меня.
Сквозь серую мглу тяжелых туч тусклым пятном просматривалось заходящее солнце. Унылый дождь монотонно моросил, и его капли, пробиваясь сквозь густую крону дерева, падали на нас с Моник. Вдали, почти у самого горизонта, разрывая свинцовые тучи, время от времени вспыхивали молнии, после которых только спустя некоторое время доносились раскаты грома, больше похожие на шепот, нарушающий тишину. Здесь, под кронами деревьев, было почти совсем темно.
Я подвинул тело водителя поближе к Моник. Затем, подойдя к девушке сзади, обхватил ее голову руками и повернул ее так, чтобы она могла видеть восковое лицо покойника. Даже если бы она зажмурила глаза, ей бы это не помогло: воображение всегда рисует картину еще более ужасную, чем та, которую видят глаза.
Продолжая сжимать голову Моник, я стал медленно и четко произносить слова, постепенно понижая голос:
- Моник, послушай. Для начала я вас обоих раздену донага. Он, похоже, умер. Более того, я почти уверен, что он мертв. Затем я привяжу вас друг к другу. Ты прижмешься своим горячим телом к этому трупу, уткнешься носом ему в щеку. Я обовью ваши руки вокруг друг друга, крепко свяжу их, после чего вас оставлю. Со стороны вы будете смотреться как любовники. Ты скоро почувствуешь, как постепенно начнет остывать его тело. Кожа мертвеца ближе к ночи станет влажной и холодной. Когда наступит ночь, черная ночь, ты услышишь вокруг себя странные звуки. Эти звуки будут раздаваться везде: в высокой траве, в густой кроне деревьев. Это сейчас, пока я рядом и еще светло, ты знаешь, что это гуляет ветер или копошатся насекомые. Но в объятиях коченеющего трупа тебе будет казаться, что вокруг тебя ходят, летают и ползают жуткие твари. И эти звуки будут вгрызаться в твой мозг, словно трупные черви.
Становилось все темнее, и я продолжал рисовать Моник картины ужаса:
- А потом, Моник, ты почувствуешь, как труп в твоих объятиях придет в движение. В этом нет ничего необычного - у мертвецов при остывании всегда сокращаются мышцы и натягиваются сухожилия. Его руки начнут давить тебе на спину, и ты все плотнее и плотнее будешь прижиматься к холодному мокрому трупу. И скоро ты ощутишь себя в объятиях Смерти. Хоть ты и будешь знать, что он мертв, тебе все равно будет казаться, что труп ожил. Вглядись в него, Моник. Ты уже сейчас видишь, как шевелятся губы мертвеца, как он тянется к тебе с поцелуем. Скоро... скоро ты придешь в его объятия...
- Хватит! Хватит! - закричала Моник с несвойственным ее голосу надрывом.
- Нет, не хватит. Еще не все, Моник.
Сказав это, я сорвал с дерева лист, окунул его в кислоту, провел им по тыльной стороне ее ладони и продолжил свою речь. Хоть Моник уже должна была ощутить легкое жжение, тем не менее, я еще раз провел по ее руке смоченным в кислоте листком.
- Ну, чувствуешь, Моник? Действие кислоты? Она уже начала сжигать твою кожу. Перед тем как оставить вас, я смочу ею твое лицо. Кислота съест твою кожу до самых костей, и от твоей былой красоты ничего не останется. Даже глаз. Сначала ты ослепнешь, потом...
- Прошу тебя, Шелл! Умоляю! Я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты не решишься. Ты меня только пугаешь.
Незаметно для девушки я за ее спиной заменил колпачок с кислотой на тот, в котором была смесь воды и бензина.
- Сделаю, Моник. Я сделаю, что задумал, - решительным голосом сказал я и занес второй колпачок над ее головой.
Было еще не так темно, чтобы она не смогла разглядеть, что у меня в руке. Она подняла голову и испуганно посмотрела вверх:
- Шелл, убери! Не надо! Ты этого не сделаешь...
- Тогда скажи мне правду.
В ответ она промолчала, и тогда я наклонил колпачок. Моник завизжала еще до того, как жидкость попала ей на лицо. Я держал ее одной рукой, а она, заливаясь в отчаянном визге, дергалась из стороны в сторону, пытаясь увернуться от льющейся на нее тонкой струйки. У нее уже намокло лицо, а когда смесь воды и бензина попала ей в глаза, она завопила:
- Мои глаза! Боже, мои глаза! Прекрати, Шелл!
- Так теперь расскажешь или нет?
- Да. Только прекрати, Шелл!
Я поставил колпачок на землю, вынул носовой платок, вытер им лицо Моник, промокнул ей глаза.
Тело девушки сотрясалось в рыданиях.
Когда первый приступ отчаяния прошел, она спросила сквозь слезы:
- Я теперь ослепну, Шелл? Я стану слепой?
- Нет, - ответил я. - Ты не ослепнешь.
Я чувствовал, что поступил мерзко, отвратительно. Только такими словами можно было определить мои действия. Ее голос потряс меня до глубины души. Для меня Моник все еще оставалась женщиной, с которой я провел прошлую ночь, которой шептал нежные слова, которую целовал до самозабвения и которая до сих пор была желанна. Я еще не успел привыкнуть к мысли, что она - исчадие ада.
Метод психологического давления применять больше не пришлось, так как Моник начала говорить. Я сидел и внимательно слушал ее, и по мере приближения рассказа к концу чувство жалости, которое я все же испытывал к девушке, постепенно улетучивалось, пока не исчезло совсем.
Глава 15
То, что я услышал от Моник, поразило меня. Оказалось, результаты научных исследований доктора Баффингтона, его опытов над обезьянами не являлись секретом. О газе, полученном доктором, который я назвал нервно-паралитическим, знали многие сотрудники Юго-Западного медицинского института. Они расценили неудачу доктора как рядовой эпизод в ходе проведения научных поисков. Но в этом институте, как и в большинстве подобных учреждений, работавших по секретной тематике, также были коммунисты. Как известно, их менталитет не такой, как у свободных людей. Они поняли, что с помощью вещества, полученного в лаборатории доктора Баффингтона, можно создать смертоносное оружие массового уничтожения. С Баффингтоном в одном институте трудился доктор Филипп Крэнстон, коммунист с многолетним стажем, секретарь партийной ячейки, состоящей из пяти членов. Он внимательно следил за работами своего коллеги, за ходом опытов по созданию препарата против полиомиелита. Посещение высокими армейскими чинами лаборатории доктора Баффингтона еще больше подогрело интерес Крэнстона к неудавшемуся эксперименту. Он решил, что если препарат доктора может служить основой для производства мощного оружия, то сведения о нем должны быть непременно переданы Советскому Союзу, этому "неустанному борцу за мир во всем мире". Филипп Крэнстон информировал об этом свое партийное руководство и получил от него задание выкрасть или сфотографировать хотя бы часть записей доктора Баффингтона. Но он не сумел этого сделать - Баффингтон успел все уничтожить.
План похищения доктора созрел у коммунистов два месяца назад. Хотя вся документация, касающаяся методики проведения эксперимента, пропала, у Баффингтона осталась голова на плечах. Люди Кремля, от которых исходили все инструкции, приняли простое, весьма немудреное решение - выкрасть ученого и заставить его работать на них. Перед Моник, которая к тому времени уже закончила легально действующую в Нью-Йорке партийную школу и посещала ряд подпольных семинаров американских коммунистов, была поставлена задача: познакомиться с доктором Баффингтоном и его дочерью и втереться к ним в доверие.
Инструкции своего партийного руководства девушка выполнила с блеском. Она подружилась с Бафф и стала почти членом семьи Баффингтонов. Моник очень быстро поняла, каким страстным поклонником доктрины "мир любой ценой" является доктор. И вот ей стало известно, что в сентябре он собирается лететь в Мехико, чтобы выступить там на Всемирном конгрессе сторонников мира.
Коммунистам показалось, что Мехико является идеальным местом для похищения доктора Баффингтона: там доктор будет в незнакомой стране, без друзей и знакомых. Более того, если он пропадет в столице Мексики, никто так и не догадается, куда он исчез, а то, что его выкрали, никому и в голову не придет. Вероятно, решающую роль в выборе места сыграло то, что неподалеку от Мехико располагался центр Кулебры, где можно было спрятать доктора. Разрабатывая свой план, коммунисты предусмотрели даже создание в этом центре хорошо оборудованной лаборатории, где доктор Баффингтон смог бы заниматься получением своего препарата. Оснащение такой лаборатории предполагалось провести согласно рекомендациям Филиппа Крэнстона и других коммунистов, окопавшихся в Юго-Западном медицинском институте. Было решено выкрасть доктора Баффингтона сразу же после его выступления на конгрессе, затем похитить его дочь, после чего обоих доставить на базу Кулебры.
Моник сообщила мне и самое главное, что меня интересовало: местонахождение центра. Располагался он, как оказалось, в том самом сером строении, свет окна которого мелькнул в тумане еще до того, как Моник и водитель "плимута" набросились на меня. От того места, где мы сейчас находились, до базы Кулебры было около полумили. И еще одна важная деталь - под кличкой Кулебра скрывался не кто иной, как Антонио Вилламантес.
Сама Моник сегодня уже успела побывать на базе. Она провела там целый час, поэтому прекрасно знала, что на ней творится. Несмотря на то что доставленному в центр доктору угрожали смертью в том случае, если он не будет работать на коммунистов, он отказался от сотрудничества. Тогда ему пригрозили, что подвергнут истязаниям Бафф. На эту мысль Вилламантеса натолкнула Моник, которая знала, с какой трепетной любовью относится к дочери отец. Пожертвовать Бафф доктор Баффингтон не мог, поэтому он согласился работать в специально созданной для него лаборатории. О том, что он быстро сумел получить то, что от него требовал Вилламантес, наглядно свидетельствовала гибель Амадора.
Член подпольной группы проник в квартиру Амадора, оглушил его, а когда тот упал, вылил на ковер возле его лица ядовитую жидкость и незаметно сбежал. С одной стороны, это была грубая работа, а с другой - они поступили достаточно хитроумно: убийца благополучно скрылся с места преступления, капитан Эмилио прибыл на квартиру убитого, чтобы убедиться, действительно ли Амадор мертв, получил медицинское заключение, которое затем должен был передать курьеру, то есть Моник. Смерть Амадора подтверждала, что доктор не обманул Вилламантеса, он создал заново свой смертельный препарат, от которого очень быстро погибали не только обезьяны, но и человек. Действие препарата сказалось и на мне, правда, в меньшей степени, чем на Амадоре, так как я получил гораздо меньшую дозу ядовитых паров, чем мой приятель. Однако мне и этого вполне хватило, чтобы представить, какие муки испытывал Амадор перед смертью.
В том случае, если газ окажется эффективным при применении на людях, русские должны были предпринять попытку его массового производства, и тогда доктор Баффингтон, как и многие до него, затерялся бы навсегда на бескрайних просторах Советского Союза.
Доктор хорошо знал, какую опасность для человечества таят в себе его разработки при их использовании в военных целях. Поэтому я хорошо представлял, какие мучения испытывал он оттого, что был вынужден работать на Вилламантеса.
- А почему газ испытали именно на Амадоре, а не на ком-либо другом? - спросил я Моник.
- У нас был большой выбор. Изначально хотели попробовать действие газа на генерале Лопесе.
- Да, представляю себе, наверняка и я значился в вашем списке.
Она не отреагировала на мое замечание.
- Мы знали, что Амадор помог тебе выбраться из тюрьмы, - сказала она. - И твое освобождение могло доставить нам массу хлопот. По твоей просьбе я была вынуждена позвонить ему, потому что, если бы я этого не сделала, у тебя сразу же закрались бы подозрения относительно меня. К тому же я и не предполагала, что Амадору удастся тебе помочь. Мы не сомневались, что ты, выйдя из тюрьмы, сразу же начнешь искать доктора Баффингтона, будешь пытаться выйти на людей, которые, по твоему мнению, причастны к его исчезновению. Допустить этого было нельзя. Едва ты вышел из камеры, как я уже догадалась, что связывает тебя с женой генерала Лопеса, почему она помогла тебе оказаться на свободе. Ты стал для нас вдвойне опасен, и тебя решили убрать.
- Так ты знала, что в тюрьму приходила сеньора Лопес?
- Конечно.
Затем Моник сообщила нечто, что удивило меня еще больше. Оказывается, после того как Амадор помог мне выйти из тюрьмы, за его квартирой установили наблюдение. Когда я зашел ненадолго к Амадору после первого покушения на меня, человек, следивший за его домом, меня засек. Он, прихватив еще троих сообщников, отправился за мной в "Эль Гольп".
- Нам было неизвестно, насколько Амадор посвящен в проблемы сеньоры Лопес, поэтому мы не хотели рисковать. Так что выбор Вилламантеса пал на Амадора, - объяснила Моник.
- И Амадора использовали для проведения опыта как морскую свинку?
- Мы должны были проверить, не саботажничает ли доктор. Для этого полученный им газ необходимо было испытать на человеке.
К сожалению, в темноте я не смог разглядеть выражение ее лица, с которым она произнесла эти слова.
- Моник, выходит, я должен благодарить тебя за то, что вместо меня отравили Амадора? Так ведь?
Было видно, что Моник колеблется с ответом.
- Шелл, после того, что между нами произошло той ночью, я... не могла допустить, чтобы убили тебя.