- Как же, отпустят, держи карман шире! - усмехнулся тот.
- Сбежал?! - от волнения Пашка плюхнулся на стул.
- Третий месяц в бегах, - кивнул он в ответ и неожиданно спросил: - Ты знаешь, где найти Седого?
- Какого Седого? - встрепенулся Пашка.
- Ты, дядя Паша, не крути, - устало бросил Виктор. - Кукольник арестован!
- Кукольник? - сразу же сник хозяин лачуги. - За что?
- За частушки… Вероятно, меня хотел предупредить о чекисте! Хотел я того сопляка к праотцам отправить, да патруль помешал…
- Ты с ума сошел! Только этого тебе сейчас не хватало…
- Этот Кукольник с Седым должен был меня связать, а потом отвести к Батьке Грому… Ну, за Грома-то я не очень беспокоился: знал, что в крайнем случае ты поможешь дорожку к дружку указать, - усмехнулся Виктор. - А вот к Седому…
- И к Седому отведу, успокойся, - заверил тот. - Вот черт патлатый! Говорил же ему, что не доведут до добра куплетики эти!..
- Да он же меня спас этими, как ты выражаешься, "куплетиками"!
- Что же делать? - не обращая внимания на слова Виктора, причитал Пашка. - Что делать? Он очень много знает! И многих… Нажмут покрепче, всех заложит… и меня, и Седого… Что делать? Что? - В отчаянии он заметался из угла в угол. Неожиданно остановился словно вкопанный. - Его необходимо убрать! - И тихо добавил: - Мертвые всегда молчат.
- Убрать?.. - растерялся Виктор. - Может, ты и прав, но… как? Он же в Чека! Понимаешь, в Че-ка! - Он вдруг разозлился. - Приходишь в Чека и говоришь: "Здравствуйте! Проводите меня, пожалуйста, к арестованному"… - и чик, уноси готовенького? Так, что ли? - ехидно усмехнулся и добавил: - Может, лучше сначала с Седым посоветоваться, глядишь, что и присоветует…
- Из-за такого к нему лучше и не соваться: крут больно! - Стиснув пальцы в кулак, Пашка поморщился, задумался.
Виктор молча ожидал.
- А ты знаешь, - рассмеялся вдруг Пашка, - в твоих рассуждениях что-то есть! - Он стукнул Виктора по плечу. - Пойти в Чека и, как ты сказал, чик - и готово! - Внимательно взглянув на Виктора, Пашка обошел вокруг него и, явно оставшись довольным, потер ладони.
- У тебя что, дядя, с головкой стало плохо или перегрелся? - подозрительно посмотрев на Пашу, сказал Виктор.
- Не волнуйся, я в своем уме! - усмехнулся тот. - Значит, так. - Он прищурил свои маленькие глазки. - Дам я тебе одного толкового парнишку, и вы сделаете следующее…
…Было так темно, что если бы не умение Сергея хорошо ориентироваться в том месте, где хотя бы раз побывал, то он не нашел бы особняк Лановского до самого рассвета. Несмотря на это, Ванда была одна.
- А папы еще нет дома! - объявила она лукаво, едва Панков успел переступить порог гостиной.
Сначала Сергей хотел спросить ее о чем-то, но вдруг смутился.
- Кажется, вы наблюдательный и весьма внимательный человек, - заметила она с улыбкой и тут же пояснила, заметив его недоумение: - Стоило мне намекнуть о вашем кожаном одеянии, и вы сразу сменили его… А вам к лицу этот цвет!
- Правда? Спасибо, - буркнул Сергей и покраснел: что это с ним происходит? Краснеет как мальчишка, которого впервые пригласили на танец. Она, конечно, из любезности похвалила пиджак на нем. Представив себя со стороны, он ощутил мешковатость своего одеяния, пыльные обтрепанные ботинки, неухоженные волосы. Нужно было что-то сказать, но язык не хотел слушаться, и Сергей, чтобы хоть немного скрыть неловкость своих ощущений, проявил интерес к книжным полкам, которые закрывали всю стену. С радостью заметил своих любимых авторов. Он напоминал сейчас утопающего, который, ухватившись за соломинку, вдруг ощутил, что она его держит. Постепенно прошло его волнение, и он вытащил из книг томик Пушкина.
Положив нога на ногу, Ванда сидела в большом кресле - качалке и, плавно покачиваясь в нем, читала книгу, точнее сказать, делала вид, что читает, с интересом наблюдая за Сергеем. Этот человек все чаще занимал ее мысли, и она не могла понять почему… Во время той прогулки по городу Сергей неожиданно раскрылся совершенно с другой стороны. И стал ей ближе, приятнее. Как он забавен в своем смущении! Старше ее, а ведет себя как мальчишка. Другой на его месте давно бы стал в любви объясняться, а то и целоваться бы полез… Ей сразу же припомнился выпускной вечер, куда брат притащил своего приятеля, тоже офицера. Через два танца он уже был без ума от нее и несколько раз, прижимая ее к своей груди, томно шептал: "Я люблю вас, Ванда! Я люблю вас!" Чего это она: совсем раскисла. Она усмехнулась, широко поставленные глаза посмотрели на книгу, выбранную Сергеем.
- Так вы, Сергей Петрович, и стишками, оказывается, увлекаетесь! - с ехидством произнесла она каким-то странным, не своим голосом.
Сергей недоуменно посмотрел на нее. Вероятно, так она разговаривает с Василием, подумал он и решил не обращать на это внимание.
- Может, вам покажется забавным, но я очень люблю стихи! - спокойно ответил, без сарказма и ехидства.
- Но чем вас-то привлек Пушкин?
- Это Александр Сергеевич который? - Не удержавшись, Сергей улыбнулся ее тону. - Ян Маркович, конечно, сказал бы, отвечая на ваш вопрос, что Пушкин является ценностью общечеловеческой, необходимой всем и всюду! - Он настолько точно воспроизвел интонацию ее отца, что Ванда улыбнулась, а он продолжил: - Лично для меня Александр Сергеевич еще и любимый поэт…
- Как ни странно, но и мой тоже! - перебила она таким тоном, что ему захотелось как-нибудь одернуть, сорвать с нее эту личину. И неожиданно для себя он прочитал зло, с вызовом, но выразительно:
Не может пышностью твоя хвалиться грудь, -
Мне к сердцу твоему зато короче путь.
Средь ребрышек твоих, в плену их узкой клетки,
Любовь твоя поет, как будто дрозд на ветке…
В первый момент Ванда так опешила, что замерла, словно окаменев от волшебного слова, но потом, поразмыслив, поняла: к ней эти стихи даже намеком не могут относиться.
- Мальчик с наганом, цитирующий стихи… - протянула она вопросительно, ожидая подсказки, но Сергей молчал, и Ванда тихо спросила: - Чьи они?
- Это стихи Булье… Я вижу, вы удивлены?! Ну, как же, откуда этот босяк может знать поэзию древних? - Сергей вздохнул: злость прошла, и он, уже спокойнее, добавил: - А я в Московском университете учился… Кстати, если быть точным: не с наганом, а с маузером.
- Какая разница! - бросила Ванда. - Сути-то не меняет! Зачем же вы в Чека… - начала она и тут же оборвала себя на полуслове.
- Зачем? - задумался Сергей. - Как бы вам доходчивее объяснить?.. Мне, как и моим товарищам, хочется, чтобы абсолютному большинству людей не мешала быть счастливыми кучка контрреволюционных недобитков.
- Так мог бы сказать Василек! - снова перебила Ванда, скривив свои красивые губы.
- Да, временами Василий Зарубин может вам казаться смешным и простоватым… Более того, вздумай какой-нибудь писатель будущего написать о нем книгу, то этого автора его современники обвинили бы в наивности и в пристрастии к языку плаката, но… Правда, я совсем недавно знаком с ним, а чувствую, что могу на него положиться как ни на кого другого.
- Как странно, вы с отцом так не похожи друг на друга, но и он говорил, что в Василии-то как раз и есть нечто такое, что ему недостает в окружающих. Отец твердо уверен, что если понадобится - Василь умрет так же естественно, на одном дыхании, как и живет. - Ванда на мгновение нахмурилась, словно увидев что-то, зябко повела плечами и плотнее укуталась в пуховую шаль.
- Вот видите, даже ваш отец оценил Василия! - Сергей улыбнулся.
- Оценил? - переспросила Ванда. - Папа считает, что вершители судеб чеканят людей как монеты, сами назначая им цену. Все остальные вынуждены принимать людей не по истинной их стоимости, а по назначенной вершителями.
- Ну, это не его мысли, - успокаивающе произнес Сергей. - Об этом говорил еще Ларошфуко, но это было возможно только при строе угнетенных и власть имущих, но не при справедливом строе всеобщего равенства и братства…
- Сейчас вы, кажется, Маркса цитировать начнете, - уныло произнесла Ванда и вдруг предложила: - Давайте лучше чай пить! - Не дожидаясь его согласия, она стала разливать кипяток по чашкам. Потом Тряхнула головой, словно отгоняя непрошеные мысли, и начала говорить с несколько деланным оживлением, постепенно увлекшим ее самое: - Вы знаете, Сережа, мой отец - удивительное существо. Практически я выросла без матери, и он для меня все, но сейчас я о другом хочу сказать. Он умен, проницателен и одновременно невероятно азартен. Временами меня это даже пугает. Кажется, что он играет в какую-то новую игру под названием - "жизнь"…
Сергей с интересом взглянул на нее: странный у них разговор идет сегодня. У него создалось впечатление, что она, вызывая на откровенность, хочет узнать, как он относится к Яну Марковичу. Да что это с ним сегодня? Перед ним сидит симпатичная молоденькая девушка, разговорившаяся оттого, что, наконец, появился человек, способный ее спокойно слушать, а ему сразу мерещится черт знает что. Нет, вряд ли эта девушка столь коварна… А вот Ян Маркович… Собственно, что Ян Маркович? Ощущения остаются ощущениями! Как сказал комиссар, нужны факты… Факты… Какие могут быть факты? Они встречаются в основном только за столом, где, по обыкновению, царит глава дома. Панков уже привык, что Ян Маркович любит решать мировые проблемы, хотя иногда его это раздражало. Сегодня удивляло, что временами дружелюбнейший Ян Маркович вызывает у него глубокую неприязнь… Отчего это происходит? От первого впечатления, вызвавшего бурный осадок в душе, или постепенного накопления этого осадка в процессе общения?.. Его размышления были прерваны самым неожиданным способом: Ванда, доливая чай в его чашку, как бы случайно прикоснулась к его руке, и Сергей вздрогнул, словно от электрического разряда.
С этой минуты для них исчезло ощущение времени: казалось, они пробыли вдвоем вечность. Но это было только ощущение: Сергей, с его пристрастием все замечать и быть точным в любом вопросе, явственно припомнил, что часы пробили десять, когда к ним присоединился Лановский, а это означало, что с Вандой они провели даже меньше часа…
Они говорили, как старинные, долго друг друга не видевшие близкие знакомые. Снова вспоминали столичную жизнь, постановки Станиславского, литературу…
Сергея снова неприятно поразил Ян Маркович, точнее его взгляд, когда он вошел в гостиную: тяжелый, подозрительный, явно оценивающий обстановку. Впрочем, спустя мгновение его лицо приняло обычное благодушное выражение, и Панков упрекнул себя в излишней мнительности, отгоняя прочь свою интуицию, как приставшую бездомную собаку.
Разговор протекал ровно, легко, напоминая железнодорожный состав, идущий под гору, когда можно не только сбавить пары, но и вообще отключить двигатель. И вдруг интуиция, которую Сергей, казалось, прогнал прочь, снова подскочила к нему и крепко обхватила своими сильными руками, как любимая мать, желающая удержать свое дитятко рядом, первой ощутив приближение опасности и беды.
- Как же вы неосторожны, дорогой Сережа, - ласково вдруг проговорил Ян Маркович. - Неужели вы не знаете, что толпа - это стихия! А со стихией шутки плохи. Я имею в виду рынок…
"Вот и переоделся, - подумал Сергей. - Странно, я как будто никак не выдал себя там, на барахолке…"
- Не удивляйтесь, Сережа, в таком городишке, как наш, люди поневоле живут чужими новостями, - ответил Лановский, словно приподняв тяжелую занавесь, за которой прятались мысли Панкова.
"Как всегда, все объяснил и ничего не сказал". - Сергей усмехнулся про себя, но ничего не сказал вслух.
Некоторое время все усиленно занимались чаем, будто испытывая сильную жажду, напавшую одновременно на всех разом.
- А уж если говорить о слухах, - продолжил Ян Маркович свою мысль, - то должен вам заметить, что в городке i жалеют бедного старичка, и, даже признаться, в этом есть свой резон: власть должна карать истинных своих врагов, а не пугать заблудших овечек.
- Вы полагаете, что балаганщик - заблудшая овечка? - осторожно спросил Панков.
- А вы предпочитаете видеть в нем Бог весть кого? - с некоторой раздражительностью сказал Лановский и взглянул прямо в глаза Сергею. - Впрочем, узнать истинное лицо человека так трудно… - Он снова перешел на спокойный тон. - Каждый старается надеть на себя личину, чтобы его приняли таким, каким он хочет казаться, а не таким, каков тот есть на самом деле. Все общество и состоит из одних только личин…
"Оказывается, любезнейший Ян Маркович, Ларошфуко действительно является вашим любимым автором", - подумал Сергей.
- …Есть, правда, единицы, которым эти маски ни к чему, - продолжал меж тем хозяин дома. - И они, поднимаясь над толпой, должны всегда оставаться сами собой…
- И быть вершителями судеб? - съязвил Панков.
- Вот именно, Сережа, вот именно: вершителями! - воскликнул Ян Маркович, выразительно взглянув на дочь.
Смущенно улыбнувшись, Ванда опустила глаза.
- Благодаря им, и только им, - Лановский перешел на пафос, - возможно движение вперед колеса истории.
- Но это "колесо" может переехать многие судьбы, раздавить их, - заметил Сергей.
- Стоит ли обращать внимание на неизбежные жертвы истории? - отмахнулся тот. - Вершителям не нужно терять время на исследование таких запланированных издержек.
- "Что дозволено Юпитеру - не дозволено быку!" Так, что ли? - Сергей покачал головой.
- Конечно! В бессмертии помнят только победителей и королей! Кто помнит о раздавленных жертвах? Их забывают на другой день, и только сильных мира сего боятся и уважают!..
- Полагаю, что боятся и уважают их только при жизни. Ведь это же самое "колесико" может раздавить и вершителей! И вот тогда…
Истлевшим Цезарем, от стужи,
Заделывают дом снаружи.
Пред кем весь мир лежал в пыли,
Торчит затычкою в щели…
- Что ж, в этом вы правы: уходя в небытие, все превращается в прах - и король, и победитель, и человек из толпы… Но я, право, предпочел бы все-таки относиться к вершителям…
8
Долго не мог заснуть Сергей, размышляя над словами Яна Марковича. Лановский был явно чем-то встревожен. Но чем? Если арестом старика балаганщика, то надо отдать ему должное: выдержка у него отменная. Но при чем тут старик? Какое отношение может иметь он к Яну Марковичу? И все же, откуда ему стало известно об инциденте на рынке? Вернее сказать, не об инциденте: о нем может весь город говорить, а о нем, Сергее Панкове? Да чего он голову себе ломает? Просто он видел его сам… В такой толчее немудрено было остаться самому незамеченным. А встревожился он скорее всего из-за дочери. Вон как посмотрел, когда вошел в гостиную!..
Неожиданно показалось, что дверь в комнату стала медленно открываться. Почему-то Сергей был уверен, что это - Ванда! И действительно, он увидел ее… Она молча подошла к его кровати и осторожно присела на край. Ее сонный изгиб тонкой шеи и плеч волновал его, заставляя сбиваться плавному дыханию. Он не видел ее лица из-за сумрака теней, но был уверен, что она смотрит на него с легким укором: к нему пришла девушка, а он безмятежно спит. Сейчас, сейчас он откроет глаза и встанет, во что бы то ни стало встанет. Но глаза никак не могли открыться, словно задернутые свинцовыми веками. Он осторожно стал двигать к ней руку, но Ванда сама нежно погладила его по щеке… Тонкий аромат, который нельзя ни с чем сравнить, легонько коснулся его и мгновенно пронесся по всем клеточкам его молодого тела. Он вздрогнул в дремной истоме и чуть было не проснулся, но только крепче прижался к ее прохладной руке и замер… Ванда усмехнулась и осторожно постучала по спинке кровати.
Сергей дернул головой, глаз не открыл. Стук стал настойчивее и громче. С трудом приоткрыв глаза, Сергей обнаружил, что рядом никого нет, а стучат в окно. Мгновенно вскочив с кровати, он быстро распахнул его и увидел Василия.
- Василий?! - удивился он. - Что-нибудь случилось?
- Одевайся, комиссар вызывает, - не отвечая на вопрос, шепотом проговорил тот, настороженно оглядываясь по сторонам.
- Да что произошло? - забеспокоился Панков, затем схватил брюки и начал лихорадочно собираться.
- Давай быстрее: по дороге расскажу…
Наконец Сергей оделся и, направившись к выходу, посмотрел на свою кровать: ему показалось, что место, где он видел Ванду, чуть примято. Усмехнувшись, он подошел к дверям, но тут вспомнил про колокольчик и решительно сиганул в окно.
- Чего это ты? - удивился Василий.
- Так быстрее! - отмахнулся Панков и спросил: - Ну, чего случилось?
- Балаганщика укокошили!
- Ну да? - опешил Сергей и невольно вспомнил о своих странных предчувствиях. - Как же это произошло?
- Действовали по-наглому: подошли к часовому, и один из них приказал привести арестованного на допрос… Ну, тот, как полагается, привел его в наш кабинет и встал за дверью… А через некоторое время - выстрел, часовой - в кабинет, а там, - Василий огорченно махнул рукой, - старик лежит на полу мертвый, а те говорят, что стрелять были вынуждены, так как старик бросился к окну и мог убежать… - Он сплюнул сквозь зубы.
- Да кто это был?
- А черт их маму знает? Гады! - выругался Василий.
- Значит, ушли? - нахмурился Сергей.
- Не совсем… Неожиданно комиссар вернулся, ну и… - Василий зло сплюнул. - Один ушел, а второму удалось Федора подстрелить!
- Федора?
- Обошлось, слава Богу: в плечо…
Когда они вошли в кабинет, в котором разыгралась трагедия, то увидели два лежащих на полу тела: один принадлежал старику балаганщику, другой лежал лицом вниз.
Сергей вопросительно взглянул на Федора, придерживающего раненую руку.
- Посмотри, - кивнул тот, и Сергей, наклонившись над трупом незнакомца, осторожно перевернул его.
- Вот тебе раз: это же тот самый "вихрастый", которого я вчера выслеживал! Вот гад!
- Ты уверен? - нахмурился комиссар.
- Я же говорил, что спросонья его узнаю! - Сергей стал явно горячиться. - Кроме того, взгляни-ка поближе, Федор!
Комиссар наклонился, удивленно хмыкнул, взглянул на Сергея, снова на лежащего, потом выпрямился, покачал головой и выкрикнул:
- Левченко!