- Да, Викентий Михайлович, еще с гражданской… Работали вместе, потом - тяжелое ранение: врачи вето наложили, а он все-таки добился своего. Готовился сюрприз ему сделать, даже не сообщил о своем переводе… - Панков махнул рукой. - Какой парень был! - Он с силой стиснул зубы и тихо произнес: - Пока живу… Ну, сволочи, из-под земли вас достану! - словно клятву добавил Сергей Петрович. - Викентий Михайлович, забирайте мою машину и… - Он бросил взгляд на труп Василия, не зная, как его назвать. - В общем, делайте все ^то нужно, - я здесь остаюсь. - Повернувшись, Панков быстро пошел к молчаливой толпе, а врач вместе с двумя другими сотрудниками завернули труп Василия в простыню и осторожно внесли в машину.
- Уважаемые граждане, - чуть срывающимся голосом сказал Сергей Петрович, - сегодня ночью зверски убит ваш участковый оперуполномоченный Василий Зарубин! Можете быть уверены, что преступники будут пойманы и получат свое по заслугам, но для того, чтобы их можно было обнаружить как можно скорее, мне крайне необходима ваша помощь. Убийство произошло сегодня ночью, может, кто-нибудь из вас заметил что-либо?
Важны любые мелочи. - Он медленно обвел глазами собравшихся.
Переминаясь с ноги на ногу, сельчане напряженно молчали.
- Ничего не слышали, ничего не видели, так? Страху, значит, набрались? - тихо проговорил Панков, но его голос прозвучал в морозной тишине так громко, что его услышали даже в задних рядах.
- А че нам бояться? Нам нечего бояться! - словно разговаривая сам с собой, вперед всех вышел здоровенный, с бородой лопатой, угловатый мужчина. Борода и выбивающиеся из-под ушанки волосы были щедро усыпаны серебристой сединой…
По толпе пробежал тихий ропот.
- Это Еремей Еркин, - на ухо Панкову прошептал сержант. - Несколько недель тому назад убили его сына… В Москве, - как бы оправдываясь, добавил он.
- Не знаю, важно это аль нет: вам про то судить, - начал тихо Еремей. - Намеднись, когда я по своему делу, значит, во двор вышел, ночью то было… Глядь - Григорий топает, хромает… Вот я его возьми и кликни, так он будто и не слышал, только зашатался, значит, навроде пьяного. - Еремей крякнул от огорчения и взглянул на то место, где лежал Василий.
- А где стоит ваш дом? - спросил Сергей Петрович.
- Хата-то? Знамо где, вона моя хата, - махнул Еркин в небольшой домик, стоящий на самом краю села.
- А Григорий этот с какой стороны шел?
- Корнеев-то? - переспросил Еремей, и сержант невольно воскликнул:
- Корнеев?
- Вам знакома эта фамилия, сержант? - спросил Сергей Петрович, нахмурив брови.
- Так точно, товарищ капитан, - он виновато опустил голову и полез в кожаную сумку, висевшую через плечо. - При беглом осмотре полусгоревшего дома Зарубина я наткнулся на его блокнот, правда, он тоже сильно пострадал, по на одном листке можно кое-что разобрать. - Он протянул Панкову наполовину сгоревший блокнот Василия в коленкоровом переплете.
- Почему сразу не доложили? - недовольно спросил Сергей Петрович, осторожно перелистывая обгоревшие и намокшие, видно от тушения, листочки.
- Не сообразил как-то… - откровенно признался сержант. - Думал специалистам отдать… Вы уж простите меня, товарищ капитан.
- Ладно, потом… - начал Панков, но тут же заметил надпись, о которой говорил сержант: - "Корнеев - прове…", вероятно, "проверить"?
- Мне тоже так показалось, потому-то и среагировал так на фамилию, - подтвердил сержант, поглядывая на капитана.
- Так откуда шел Григорий Корнеев? - повторил свой вопрос Сергей Петрович.
- Я ж и говорю, отсюда, - Еремей кивнул на место, где лежал труп Василия. - Вот оно как получается… - Он покачал головой, отчего его борода проделала замысловатые движения в воздухе. - Так я и говорю, значит, вышел-то я, по надобности своей, после выстрелов сразу, не иначе… так-то я до самого утра дрыхну…
- Вы можете показать дом Корнеева? - перебил Еремея Панков.
- Отчего не могу, конечно, покажу… - кивнул тот в ответ. - И вообще, ежели там помощь какая, лошадью там али еще чем, так завсегда поможем…
- Спасибо, товарищ Еркин! - серьезно поблагодарил Панков. - Товарищи, прошу расходиться и не волноваться, обещаю лично расследовать это злодейство и найти убийц…
Когда они подошли к дому Корнеева, Сергей Петрович сказал:
- Вы, сержант, оставайтесь здесь и поглядывайте.
Открыв калитку, он сразу же захлопнул ее: огромная лохматая собака с громким лаем бросилась ему навстречу. Вскоре в окно выглянуло заспанное лицо хозяина. Заметив незнакомое мужское лицо, он моментально скрылся и довольно быстро вышел во двор.
- Кого надоть? - спросил он, но тут же осекся, увидев шпалы в петлицах. Схватив за ошейник собаку, Григорий стал привязывать ее к будке, приговаривая: - Ну вот, дождался, дурак… Вот дурак-то, вот дурак…
Справившись, наконец, с собакой, Корнеев повернулся к Панкову и произнес с некоторой дрожью в голосе, но явно заискивая:
- И зачем это понадобился власти Григорий Корнеев?
- Пошли-ка в дом, там поговорим! - оборвал его хмуро Сергей Петрович: ему неожиданно показался знакомым этот заискивающий голос. Мысленно перебрал в памяти все, что вспомнил, но… Взглянув прямо ему в глаза, Сергей Петрович резко спросил: - Говори, за что убил Василия?
- Господь с вами!.. Я убил?! Да эта рука даже муху-то не способна убить… Как вы можете так говорить? - заскулил Григорий. - Да я и не был там… - проговорил он и тут же осекся.
- Где "там"? Откуда ты знаешь, где его убили? - Если раньше, задавая свой первый вопрос, Сергей Петрович только подозревал о причастности Корнеева к убийству Василия, то сейчас, коща Григорий неосторожно проговорился о том, что знает, где убили Василия, Панков был уверен в этом.
- Не губите, гражданин начальник!.. Все скажу! - испуганно залепетал он. - Я что, я человек маленький… Они пригрозили, что убьют меня, я и вызвал его из дому… Да я и не знал, что они убить его хотят!.. Я даже мухи…
- Стоп! - воскликнул Сергей Петрович: он вспомнил, наконец, откуда ему знаком голос Григория. С десяток лет назад Панков участвовал в расследовании довольно нашумевшего ограбления инкассатора, сопровождавшегося двумя убийствами. Среди подозреваемых был тогда и Корнеев, но за недостаточностью улик ему удалось избежать приговора: ограничились высылкой из Москвы. Сергей Петрович даже вспомнил его кличку. - Если ты еще раз соврешь, пеняй на себя: мы давно следим за тобой, Домовой! - тихо произнес Панков.
Услыхав последнее, Григорий моментально бросился перед Панковым на колени.
- Не погуби, начальник! Христом Богом прошу, не погуби! Все расскажу, все!.. Они… Они меня заставляли! Они! И хлеб… и скотину… Они, все они. - Неожиданно Корнеев заплакал навзрыд.
- Кто "они"? - спокойно, не обращая внимания на слезы, спросил Сергей Петрович.
- Лизавета со своим отцом… Они хуже зверей, особенно она… И Василий сразу узнал ее…
- Адрес?! - воскликнул Сергей Петрович, не давая Григорию опомниться.
Побледнев от испуга, Корнеев опустил глаза к полу.
- Адрес говори! - Панков со злостью схватил Григория за грудки, прекрасно сознавая, что если сейчас хоть немного отпустить давление на Корнеева, то позднее еще труднее будет заставить его говорить. - Говори адрес, или пристрелю на месте! - он цапнул рукой по кобуре.
- Северная, дом четыре, - испуганно выпалил Корнеев, поглядывая за рукой Сергея Петровича. - Барышевы их фамилия… Я все… Как на духу, - добавил хрипло он, потирая горло, когда Панков отпустил его.
- Северная? Это в Клину, что ли? - нахмурился Панков.
- Там, там… Недалеко от горисполкома…
- Как он выглядит? Опиши подробнее!
- Невысокий такой, двухэтажный… - начал Григорий, но Сергей Петрович перебил его:
- Я тебя не о доме спрашиваю, а о Барышеве! Не доводи меня!
- Да я что… Я просто не понял… Думал, про дом пытаете, - снова залепетал тот. - А Барышев… - Он задумался ненадолго. - Выше среднего росту… Черноволосый такой… Немногим за пятьдесят… Моложавый, в общем…
- Приметы какие есть?
- Приметы?.. Вроде нет… - пожал плечами Григорий, но тут же встрепенулся: - Есть! Есть примета! - Он так обрадовался, словно эта примета сразу же смывала с него всю вину. - Через всю бровь шрам пересекает… Косой такой. - Он чиркнул рукой по своему глазу.
- Шрам? - подхватил взволнованно Панков. "Во истину день неожиданных встреч! Неужели встретились? Возможно ли такое совпадение? Столько лет разыскиваю, хотя бы намек на следы, и вот на тебе: прямо блюдечко с голубой каемочкой… А, собственно говоря, почему бы и нет! Обстановка в мире снова стала напряженной, вот и зашевелилось отребье! Ну, что ж, проверим! Буду очень рад, если это вы, господин Лановский, или как вас там сейчас величают…" Сергей Петрович, сдерживая охватившее его волнение, быстро спросил: - А шрам-то этот над правым глазом? Рваный такой? - Он затаил дыхание, ожидая ответа, но по выражению глаз Григория уже знал точно: не ошибся он в своих предположениях.
- Точно! Над правом глазом! - подтвердил Корнеев и разочарованно подхватил: - Так вы его знаете?! - Вздохнув, добавил: - Только вам поспешать надо: слышал, смотаться хотят… За кордон…
Сергей Петрович задумался: до Клина отсюда часа полтора-два, а людей маловато… На улице раздался звук подъехавшей машины. Выглянув в окно, Панков облегченно вздохнул: вернулся его водитель на эмке.
- Собирайся, и живее! Со мной поедешь! - приказал Сергей Петрович Корнееву.
- Надолго? - тихо спросил тот.
- Думаю, что на этот раз отвертеться вряд ли удастся! - заверил Панков и, услышав за спиной шум, мгновенно выхватил пистолет: из соседней комнаты, заламывая руки, с рыданиями выскочила женщина, жена Корнеева.
- Что же ты, окаянный, с нами делаешь? Сколько раз тебе говорила: живи спокойно, не лезь ты к этим бандюгам! Что же мне теперь делать одной-то?!
- Замолчи, дура! - цыкнул на нее Григорий, но потом неожиданно тихо сказал: - Сына приведи… Можно? - повернулся он к Панкову.
- Можно, но быстрее, - Сергей Петрович присел на стул, наблюдая за тем, как жена моментально прекратила вопли и бросилась за сыном, а Григорий стал быстро собираться.
Вскоре из соседней комнаты супруга вывела заспанного пацана лет пяти-шести. Мальчик был сильно похож на отца, особенно нос: такой же раздутый в ноздрях и курносый.
- Простись, сынок, с отцом: уезжает он. - Сдерживая слезы, мать подтолкнула ребенка к Григорию.
- А куда ты уезжаешь? - спросил малыш.
- В другой город, сыночек, - глухо ответил Григорий и подхватил сына на руки. - Слушайся маму, не озоруй тут…
- Хорошо, папа, только ты возвращайся скорее! Я тебя очень-очень ждать буду, ты помни об этом и возвращайся! Хорошо? - Он обхватил своими ручонками за шею отца и стал тыкаться губами в его щеку. - Какой колючий! - Мальчик провел ручонкой по щеке отца. - Как ежик. - Он вдруг заразительно засмеялся.
Не выдержал Григорий: побежала по щеке непрошеная слеза, и, чтобы скрыть от сына свою слабость, он быстро опустил его на пол. Сглотнув подступивший к горлу комок, Григорий повернулся к жене.
- Ты, Маша, прости меня… За все прости!.. Если много дадут - не жди: устраивай судьбу - в обиде не буду.
- Как тебе не стыдно говорить такое?! - всплеснула жена руками. - Ведь люблю я тебя, окаянного! И думать не смей! Помни: ждут тебя в этом доме! Ждут! - Она протянула ему узелок. - Здесь поесть собрала, на скорую руку, что подвернулось: не обессудь… Из вещей, может, что можно? - обернулась она к Панкову.
- Я уже собрал что положено! - успокоил ее Григорий. - Ну, жена, как знаешь! - Он тяжело вздохнул. - Посидим на дорожку…
Все опустились на стулья. Пацаненок непонимающими глазами смотрел то на отца, то на мать. Почему взрослые такие непонятные? Плачут отчего-то… А отец увидит новые места, людей новых…
- Ты, папка, гостинец не забудь привезти оттуда! - сказал он, вспомнив, наконец, самое важное для себя дело.
Засмеялся сквозь слезы Григорий, снова поднял его на руки вверх и крепко поцеловал.
- Хорошо, сынок, не забуду!
Бросилась к нему с воем жена, обхватила ладонями голову и трижды, по-русски, облобызала. Затем приняла от него сына и тяжело опустилась на стул, прошептав словно про себя:
- Вот и все…
- Пошли, Корнеев, - сказал Сергей Петрович, и тот, закинув вещмешок за плечи, быстро пошел к выходу.
- Ты как здесь очутился? - спросил Панков, коща они с Григорием уселись на заднее сиденье.
- Медицинскую встретили по дороге! - пояснил водитель, молодой парень с большими голубыми глазами. - Вот врач и остановил ее! А меня к вам послал…
- Молодчина доктор! - воскликнул Сергей Петрович. Затем, повернувшись к сержанту, сказал: - Твоих ребят я возьму с собой, а ты свяжись по телефону с Клином: пусть возьмут под наблюдение дом по адресу - Северная, четыре… Только наблюдать и ожидать меня! Ясно?!
- Так точно! - отчеканил сержант. - Серегин, в машину! А второй, Ермолин, у дома Зарубина дежурит… Я поставлю кого-нибудь там.
- Зачем кого-нибудь: я и покараулю! - вмешался Еркин, внимательно наблюдавший за разговором. - Вы не сумлевайтесь: все будет в порядке.
- Хорошо, садись в машину, - согласился Панков и тут вспомнил про Корнеева. - Его доставь в следственный изолятор! - кивнул он сержанту.
- Скажи моей старухе, чтобы запрягла гнедую и помогла тебе с доставкой, - бросил из кабины Еркин и важно добавил: - Скажи, Еремей заказывал.
- Спасибо, Еремей Еремеевич! - поблагодарил сержант и сказал Григорию: - Руки за спину, вперед!
- Да не сбегу я, - вздохнул Корнеев, но послушно закинул за спину руки и двинулся по дороге…
3
Элегантно одетый мужчина медленно подошел к высокому кирпичному дому. На нем был светлый короткий полушубок, подогнанный точно по фигуре, на голове - шапка из серого каракуля, точно такого, каким был полушубок отделан. Быстрым, но внимательным взглядом окинув улицу, он вошел в дом. Дверь закрыл на ключ и громко позвал:
- Ванда!
В ответ - ни звука. Мужчина заглянул в одну комнату, в другую - никого. Снова позвал:
- Ванда!
Но ответа не последовало. Странно, подумал он, они договорились встретиться в это время. Ванда никогда не опаздывала, и он не на шутку обеспокоился. Взглянул на свои часы, потом на огромные напольные - большого расхождения не было. Тридцать минут, как Ванда должна была уже ждать его. Неужели что-то случилось? Спокойнее, спокойнее: сядь, подумай немного… Последнее время нервы стали ни к черту: так и кажется, что за тобой следят. Стареет, вероятно! Не рано ли? Чертова страна! Как он не хотел сюда возвращаться! А все этот Шрамм: "Прошло довольно много лет, и вряд ли большевики помнят вас, господин Jlановский! И документы вам приготовлены настоящие, не подкопаешься… Поверьте, что мы заботимся о вас не меньше, чем вы о себе… Слишком вы для нас дороги! - В этом месте Шрамм внимательно посмотрел на него и тихо добавил: - Пора и вам что-то сделать для великого рейха!" И ему, несмотря на огромный страх, пришлось согласиться, выговорив условие, что его дочь будет обеспечена и останется в стороне. Как же он был возмущен, когда через два года на связь с ним вышла Ванда с более чем неограниченными правами. Сначала он хотел послать Шрамму гневное письмо с угрозой отказаться от сотрудничества, но Ванда доходчиво объяснила ему, что этим он просто подпишет себе приговор, а возможно, и ей. В конце концов он смирился, и вот уже около пяти лет они с Вандой работают вместе. Обозленный на всех за свою явно неудавшуюся жизнь, - а более всего он винил в этом "толпу недоучек, захвативших власть в России", - Лановский вредил этому строю чем только мог. Сам по натуре жестокий, он был поражен жестокостью своей дочери настолько, что стал просто побаиваться ее, а вскоре Ванда и вообще взяла в свои руки руководство группой. Обладая уникальным чутьем к опасности, Ванда всегда успевала замести следы и в такие моменты не щадила никого, чтобы спасти себя. Если Лановский работал против своей страны со злости, не желая примириться с тем, что потерял: и богатство, и земли, и родовое поместье, то его дочь безоговорочно приняла новую веру, которую ей внушили в Германии. Ей нравилось ходить со своими новыми молодыми людьми на ночные погромы, ей нравилось, что их - штурмовые отряды молодых нацистов - боятся. А какие красивые парады устраивали они по ночам, с факелами, с песнями… Сначала к ней относились с некоторым подозрением, но позднее, когда Ванда стала любовницей командира группы и выяснилось, что ее мать была чистокровной немкой, ей стали доверять различные задания, связанные со сбором информации против идеологических противников. Ее заметили и порекомендовали в спецшколу, которая занималась подготовкой профессиональных диверсантов. За свою ловкость в исполнении различных поручений она получила кличку "Лисица". Красивая, молодая, хитрая, она умело использовала свои качества, завлекая доверчивых, которые вскоре исчезали бесследно либо в запутанных лабиринтах городской канализации, либо их просто закапывали темной ночью на окраине города. Вилли Вульф, ее любовник, стал довольно заметной фигурой у нацистов, и связь с женщиной из красной России, хоть и дочерью немки, стала тяготить его. Ванда по-настоящему была влюблена в стройного с голубыми глазами стопроцентного немца и всерьез подумывала соединить с ним судьбу, не подозревая о том, что "любимый Вилли" задумал разделаться с ней самым простым способом: тихо и незаметно "убрать" опасную для него женщину. Но недаром он сам побаивался своей возлюбленной: один из преданных ей людей, в тайне мечтавший об этой удивительной женщине, поведал Ванде о готовившейся с ней расправе. И охотники стали дичью! Под пытками они быстро сознались в том, кто их послал, и Ванда, разъяренная вероломством любимого человека, жестоко расправилась с ним: под дулами пистолетов трое, которых Вульф послал убрать Ванду, нанесли несколько ножевых ран Вилли и были расстреляны на месте Вандой и парнем, который предупредил ее. Внимательно осмотрев четыре трупа, Ванда повернулась к радостному парню, ожидавшему своей награды, и хладнокровно разрядила в него свой пистолет. Затем упала на грудь "любимого Вилли", тело которого уже начало остывать, и залилась горькими слезами. Так и застали ее сотрудники полиции. Ореол яркой мстительницы за своего погибшего любимого помог ей укрепить свое положение. Успешно закончив школу диверсантов, она получила высокую оценку, на нее возлагались большие надежды, как на специалиста по красной России. Все чаще и чаще среди нацистов проскальзывали недвусмысленные намеки, что в самом ближайшем будущем начнется война с Россией. Кота ее отца заслали на родину, она реально ощутила приближение войны Германии с Россией. Приняв новую веру, Ванда нисколько не переживала о судьбе своей родины, о стране, где она выросла и произнесла первое свое слово… С Яном Марковичем у нее были сложные отношения: с одной стороны, она любила его, как единственного родного человека, а с другой… с другой, ее все больше раздражали в нем нерешительность, неуверенность и непонятная для его возраста инфантильность. Отец явно устал, и в таком состоянии, как она считала, его было неразумно посылать в Россию, но… с начальством не поспоришь: оно было уверено в своем проверенном и ценном агенте. Шло время, и Ванда, придерживаясь своей клички "Лисица", упрямо зарабатывала себе авторитет. Вскоре ей предложили самой возглавить группу подготовки агентов, засылаемых в Россию, но Ванда категорически отказалась.