– Не то слово! – прорвало тамаду. – Удостоиться мог специалист только высочайшего профессионализма. Вы ж должны понимать, ведь Романов тогда в преемниках у самого Леонида Ильича ходил! Выдавать замуж дочь он мог доверить только лучшему из лучших!
"Правда, половину конкурентов отшили сразу, – подумалось Шраму. – Романов был чуть повыше лилипута. Так что лишний раз раздражать Хозяина верзилой-тамадой никто бы не борзанул".
– Например, я, – бахвалился живчик, – В те годы считался спецом номер один. И даже женить чрезвычайного посла...
Сергей вовремя убрал ногу, иначе бы по ней проплясал отвязавшийся тип в заляпанной вином рубашке. Тип вбивал каблуки в паркет под заказанную Шрамом музыку, как костыли в шпалу вгонял. Типа, товарищ жениха по работе. Эх, а когда Сергей в последний раз так одухотворенно плясал? Не меньше, чем десяток апрелей назад.
– Давай посмотрим, что приволок депутат, Мариш, а, Мариш? – ныла за столом свидетельница, специально из-за этого не пошедшая плясать.
– Смотри, – сдалась невеста, которой и самой было страсть как любопытно.
Свидетельница присела возле Шрамовской коробки, оторвала к чертям ленточный бантик и вспорола ногтем цветастую обертку. Показалась картонная тара с разъяснительными картинками и иностранными надписями.
– Пылесос! Сонивский! Просто так отвалил! – поразилась свидетельница, – Во жируют, гады, распендрить через кучу всю эту депутатскую сволочь!
Сквозь гам Сергей услышал писк свидетельницы и чуть не залился простым искренним смехом. Он почти любил и свидетельницу, и надутую тещу, и всех, всех, всех вокруг.
– Много народу было? – Сергей отхлебнул сока, оказавшегося яблочным. Некая заботливая милашка поднесла Сергею и тамаде по стакану от чистого сердца. А разве в нынешнем мире Шрама такое бы могло произойти? Понятно, ему бы поднесли хоть цистерну сока, только моргни глазом. Но ведь сделали бы это без души, по обязанности. И пить поднесенный в другом мире сок он еще бы трижды подумал, мало ли что могли сыпануть в бокальчик?
– У Романова? Четыреста человек одних гостей. И, наверное, столько же охраны. Плюс обслуга. Поваров взяли из "Астории", на то время их кухня считалась самой лучшей. При выносе с кухни блюда пробовали специально обученные люди из КГБ. Можно посчитать и артистов, которых отобрали на свадьбу. Артисты были сплошь ленинградские, чтобы показать московским делегатам, мол, и сами с усами без ваших выскочек. Программу, конечно, составили по канонам тех времен: сначала оперы с балетами, потом хохмачи и эстрадные певцы с ансамблями. Но я вам признаюсь, программу до конца не доработали. Знаете, как бывает: выпили-добавили, слушать не интересно, самим шевелиться охота. Григорий Васильевич подозвал меня. "Хватит, – говорит, – муры, не в театрах, и чтоб тосты не длиннее чем ссышь". А люди-то сплошь большие. Говорю, мол, вы сейчас выступаете, товарищ генерал, но дядя Гриша покороче просил. А генерал наклюкался уже так, что впору санитаров звать, да я, говорит, тебя с Гришей твоим...
А теще кусок в горло не лез. Во-первых, тетя Рая подарила набор вилок и ножей, чего на свадьбу ни в коем случае дарить нельзя! Во-вторых, первым на ковер в загсе наступил жених, то есть выходит, что в семье главенствовать станет он. И в третьих, НУ НЕ НРАВИЛСЯ ей Кирилл!
– Да, то была Свадьба, молодой человек, – тамада проводил глазами ударника танцевального фронта. – Видно, на таких уж не бывать мне до конца дней. Хотя я, например, выдавал замуж трех дочек прежнего директора Кировского завода, женил президента аукциона "Заготпушнина" и чрезвычайного посла республики Зимбабве...
– А посуда, верняк, была из Эрмитажа? – наведя на цель, Шрам корректировал полет, чтобы не бросало в стороны. – Не врут народные предания?
– Да-а-а! Это я вам скажу производит, – почмокал губами тамада, – да-а-а... Казалось бы, посуда, что посуда?! А вот же и нет! Серебряные чаши с фруктами, вилки с длинными зубцами, хрустальные салатницы в затейливых узорах... Что еще? Рюмки с царским орлом, фарфоровые тарелки со сценкам из пастушечьей жизни. Графины в золотой оплетке, соусники в виде журавлей. Знаете, среди стен дворца... Будто попал на ассамблею петровских времен.
"Только хари над скатертями советские, чмошные", – смолчал, щиро лыбясь, Шрам.
– В петровские времена обряды совсем другие были. Зря мы похерили венчание. Надумаете жениться, я вам такое венчание устрою, пальчики оближите.
Серей понимал, что тамада Твердышев сейчас начнет распользаться мыслью по памятным фрагментам: как тот-то, нажравшись, расхерачил антикварный кувшин, а этот смешную штуку отчебучил... Любопытно, конечно, но Шрам все-таки вор, а не историк. Ему от тамады чисто конкретная фишка нужна.
– А как выглядел банкет? Я себе представлю Таврический дворец. Как столы стояли? Где сидел сам Романов?
– От советских шаблонов нигде не отходили. Народ в зале, руководство в президиуме. Длинный, отдаленный от прочих стол для молодоженов и избранных гостей. Перпендикулярами к нему расставлены столы для сошек помельче, то есть для основной массы. А вот на свадьбе чрезвычайного посла республики Зимбабве вожди племен собирались принести ритуальную жертву...
– Избранных много набралось?
– У Романова? Сорок шесть человек.
– Точность – как в аптеке?
– Ну так я же – свадебный асс, – Валентин Ростиславович понизил голос до ступени заговорщицкого шепота, – Я, например, научился предугадывать, как долго продержится та или иная пара, – тамада посмотрел на молодоженов, словно до того не имел возможности познакомиться. – Через год он начнет пить, и брак пойдет наперекосяк. Но протянут с изменами и скандалами семь-десять лет, – тамада прервался вместе с замолчавшей музыкой, кашлем прочистил горло, поправил бабочку. – Вы уж извините, Сергей Владимирович, надо поработать.
Шрам великодушно кивнул, мол, дозволяю. Массовик куда-то укатился, а Сергей направился к столу. Он не собирался глупо торчать сбоку припеку как неродной. Он собирался черпать кайф большой ложкой.
В это время отяжелевшая головой теща допрашивала какую-то седьмую воду на киселе, через сколько дней молодые разженятся, если не помыть полы в квартире после проводов в загс?
– А вы Невзорова близко видели? – жарко дышала с одного боку Люсия Орбакайте.
– А каждому депутату выделяется миллион рублей, которые он может тратить на что посчитает нужным для города? – напирала дама с боку.
– Невзоров? Это который на конюшне служит?
И тут у Шрама сработала внутренняя сигналка. Так-перетак, недобрым повеяло от трех кучкующихся в углу мужиков. Такие вещи Сергей просекал в момент. Против кого собралась дружить чудо-тройка, пока было не ясно.
Снова Сергей и тамада Твердышев сошлись у стойки бара. Массовик сразу зашептал на ухо Шраму:
– Я вижу, вы здесь надумали задержаться, – тамада кивнул на Кристину-Люсю, – Позволю дать вам совет. У каждой свадьбы есть своя логика. Я ее чувствую с момента рассадки. Например, скажу вам точно, что сегодня будет драка. Согласно договору, я работаю по девяти, до этого времени я уж как-нибудь удержу их. А вам не советую засиживаться дольше.
– Очень интересно, – зевнул Шрам, – Значит, вы помните, сколько тузов бухало за столом дяди Гриши? Кто конкретно терся рядом с дядей Гришей?
Как Шрам и ожидал, в этом месте тамада Твердышев заерзал. Сработала чекистская накачка.
– Вы чересчур интересуетесь этой свадьбой... Зачем вам это, Сергей Владимирович, если не секрет? Дело-то давнее...
– У меня к вам деловое предложение, Валентин Ростиславович. Наша партия, – "партию" Шрам приплел для весомости, – снимает фильм. Сейчас приходится изобретать новые формы. Лобовые агитки уже не фурычат. С фильмом расчет на ностальгию по советским временам. Знаете, без зюгановщины, без надрыва про демократов, которые продали Россию. В духе "Старых песен о главном". Короче, фильм про Ленинград времен Романова. Свадьба – ключевой момент фильма. Вот вы не правы, дело-то не такое уж давнее, поэтому я хочу знать, кто был, кто не был. Чтобы, – Шрам торжественно понизил голос, – Вы же должны врубаться, чтобы никого из нынешених не задеть. Если какой-нибудь, например, э-э... скажем Сидоров и не гудел на той свадьбе, то мог быть его родственник. А пред... претензии выкатит сам Сидоров из Кремля. Вас мне порекомендовали в консультанты. Конечно, работа оплачивается. И неплохо, – Шрам знал, что необходимо кое-что добавить, чтоб тамада думал быстрее. – А дальше, глядишь, и по другим проектам засотрудничаем, – пока двигал тему, Сергей продолжал украдкой пасти троих кавалеров в углу. Вот они нехорошо перемигиваются, вот распыляются по залу...
– Еще бы мне не помнить, кто рядом с дядей Гришей сидел! – зло воскликнул тамада. – Целый месяц с кагэбэшным инструктором – полковника отрядили, чувствуете, да?! – целый месяц разучивал и свои реплики, и кто где сидеть будет. Ну, из важных людей, понятно. Как кого из них зовут, заставляли вбивать в башку. На всю жизнь запомнил! Ха! – он криво усмехнулся. – Даже подписку с меня взяли, что не использую полученных сведений нигде и никогда, что эти свадебные секреты приравнены к государственным. Кстати, из-за этой свадьбы до конца Советской власти за границу меня не выпускали.
Сергей так и думал – что тамада, воспитанный на почитании власти и страхе перед нею, отзовется на доверительность депутата, нехай будущего, солдатским поеданием начальнических глаз и слепой надеждой на барскую милость.
– Вот, вот, – поддакнул Шрам и напористо продолжил. – Я человек деловой, занятой, так что затягивать не будем. Начнем прямо сегодня. До девяти, говорите, работаете? – взгляд на часы. – То есть полтора часа осталось. Подожду. Вместе поедем, – пока говорил, Шрам внутренне ржал, как конь Ильи Муромца. Оказывется, его подкачал жизненный опыт. Трое из угла, теперь не оставалось вопросов, всего-навсего задумали слямзить невесту. Все, завтра обязательно хоть раз надо прокатиться на трамвае, чтоб от народа окончательно не оторваться.
Ай, как удивился после Валентин Ростиславович, что кандидата совсем не колыхало, с какой такой важной шишкой посрался Романов на этой пресловутой свадьбе. А ведь именно после этой завязки вся карьера дяди Гриши свалила под откос. И в итоге окончательно закатилась звезда первого секретаря горкома с царской фамилией.
Гораздо пристальней Шрам запал на вопросы, кто и где конкретно за столами был рассажен. Выпытывал, допрашивал тамаду Шрам и не ведал, какие тучи снова вокруг сгущаются, какие западловые вещи снова затеял Вензель.
Глава девятая. Конкретные по повадкам.
Сперва играли в фантики,
В пристенок с крохоборами.
Но вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
Что за вонь шибанула в ноздрю и выдрала из мутного забытья, он как-то сразу допер. Ему в сопелку пихают нашатырь. Пленник тряхнул головой, отводя шнобель от вонищи.
– Очухался, – довольно объявил голос, словно укупоренный в вату.
Шатл бы и рад был сразу поглядеть на борзых рысаков, смыслу-то тянуть? Но веки, словно залепленные скотчем, отказывались расходиться в стороны.
Шатла делали не пальцем и получился он не чугунным, чтоб не въехать в тему с полразворота – сейчас он в заложниках и, разлепив зенки, узырит подвал, браслеты на лапах, над головой будут скрипеть половицы. Однажды попадал...
Башню склинило капитально, полный обруб – ни звуков не срадарить, ни запахов не внюхать. Ясно, что Шатл сидит, в смысле, типа на стуле.
Опять пихнули нашатырь. И поторопили:
– Просыпайся, давай-давай!
Шатл еще раз зашел на открывание. Наконец-то получилось – он раскупорил гляделки.
Первое, что нарисовалось – ваза с рахат-лукомом и графин с красным пойлом. Шатл потряс головой, потянулся. Не связан! Однако! Вы чего-то, ребята, того... Ё-о! Вот к кому занесло! Справа от корзинки с фруктами Шатл разглядел морщинистую харю Вензеля.
– Хватит, – встретив взгляд напротив, прошлепал губами Вензель. От Шатла отвели ватку с вонючим спиртом.
– Не гневайся, соколик, – промурлыкал старичок. – Накладка вышла. Я ж их всего-то попросил устроить нам встречу, а они что устроили! Привыкли махалами рукать налево-направо, про головы совсем забыли. Накажем. А то и сам накажи! Стакан!
Ясен пень, Шатла прописали ни в каком не подвале. Конура типа офис: моющиеся обои, деловая мебель, компьютер, факс, ксерокс. К ксероксу подковылял Стакан. Старый знакомый по тем древним временам, когда Шатл босяковал в Виршах. Вот, оказывается, как судьба разводит и сводит.
– Значит так, Стакан, – Вензель строил из себя ни дать ни взять прокурора, – Ты ему пять штук обязан. За причиненный ущерб. Понял?
Стакан покорно кивнул.
– Ну а тебе, Шатл, разрешаю ему ответить. Врежь, соколик, чтоб думалось ему, дуремару, лучше.
Уж на что чердак не варил, только-только начинали становиться по местам шарики и ролики, но Шатл вчухал, что перед ним ломают чистую петрушку. Именно поэтому, не ной так все суставы, не переливайся по мышцам расплавленный чугун, воспользовался бы, отоварил бы Стакана, чтоб на сегодня Стакан выпал в конкретный осадок.
– Это для кого? – Шатл дернул подбородком в сторону стола.
– Пей, ешь, отдыхай, – милостиво проскрипел авторитет.
Шатл налил себе красной бурды из графина. Бурда оказалась клюквенным морсом. На прозрачном столике торчала еще бутылка какого-то сушняка, но Шатл с алкоголем решил обождать.
– Значит, я свободен?
Морс вошел по теме – подразогнал туман в котелке, смочил хлебальник, стало легче шлепать языком.
– Конечно, соколик. Ты надумал подскочить и побежать, да? Только я ж не могу допустить такого, ты ж должен понимать. Кто меня зауважает после? Раз встретились, придется малость потереть за дела. Иначе ты первым начнешь ходить и гудеть, мол, Вензель спекся, его послать ничего не стоит. Так ведь?
– С чего это я самому Вензелю понадобился?
Кроме самого – Шатл покрутил тыквой туда-сюда – в офисе пять его сявок, включая Стакана. Шатл признал еще двоих: Факира и Пятака.
– Хорошо сказал. "Самому"... Мне, старичку, приятно, что "самим" до сих пор величают. Да только не ты мне, а я тебе понадобился. Не включаешься, в чем дело?
– Нет.
– Эх, не с кем работать нынче, не с кем. В гости и то по-человечески зазвать не могут. Хотят все побыстрее. Тюк по баклажке, а ты опосля дружеский базар складывай. (Наконец, Шатл углядел, куда и для чего лазает Вензель сухой граблей. Чесать толстого рыжего котяру, пристроенного рядом с паханом на особой табуреточке). Вот и пришлось разориться, чтоб обиду пригасить. Ведь пять штук, что ты заколымил, Стакан потом у меня же стырит, у кого еще?
Вензель хехекнул. "Что-то долго крутит мухомор, – подумал Шатл. – Но этот пенек зря круги наматывать не станет".
– А ты ведаешь, почему от Шрама, хозяина твоего, отскочили? Я отвел. Еще бы день, и вас бы положили. Вас-то вроде не за что, но когда идут мочить хоязина, прежде расстреливают псов на дворе. А ты – пес, Шатл. Шрамовский пес. А плох тот пес, который не мечтает стать волком.
Вензель пошевелил пальцами, и какая-то полная шестерка, торчавшая за его плечом, подала очищенный мандарин. Забросив дольку в щелку меж тонкими, как бритва, губами, почмокав и проглотив, Вензель продолжил:
– Знаешь, в чем разница между псом и волком? Пес жрет хозяйские подачки, лижет сапоги и тявкает на чужих, а когда хозяин подыхает, псяра мечется по дворам, кто б его пристроил. Но он не нужен, у всех свои псы, и его отстреливают, чтоб не тяпнул сгоряча за ляжку. Волк живет хоть и в стае, но сам себе хозяин, и, если хватит клыков, может заделаться вожаком. Твой Шрам – волк. Шрамовское место – волчье. На Шрамовское место МНЕ человечек необходим без псиной душонки. В тебе такого вижу. Эх, соколик, брови-то не хмурь. Шрам против стаи попер и гулять живым ему дни остались. Рад бы вытащить его из омута за шкирку, нравится он мне, да крепко он против себя стаю настроил, не сдержать волков на поводках, даже мне. Глотку Шраму перегрызут на следующей неделе. И вам, псам его, пропасть.
Шатл усек программу до конца. Пахан тянет его на подляну. И сейчас развернет базар к тому, что, мол, ты, Шатл, в Шрамовских делах давно варишься, все кнопки и нитки знаешь, а мне, Вензелю, не охота, чтоб Шрамово хозяйство чужаки растащили, лучше, когда верному человеку достанется и далее в тому подобном разрезе. А типа не подписываешься, рядом со Шрамом ляжешь. Ну а в натуре отсюда живьем не выпустит.
И чего Вензелю вкручивать? Допустим, кинуть заяву, что берусь на измену. А не струхнет Вензель после на волю выкидывать? Ну а как, если Шатл прямиком намылится к Шраму, про подляну заложить? Конечно, типа для гарантий Вензель выкачает из меня сведения о Шраме. И вот вопрос – я ему нужен или сведения? Вернее, нужен ли буду я, уже выпотрошенный на сведенья? Да на хер не нужен! Людей ему, видишь, не найти на Шрамомво место! Фуфло трухлявое! Значит, так и так мне звиздец. Значит, разметать эту малину к ядреням! Старика за глотку, из сушняка мастрячу розочку и к горлу пердуна. За пахана его шобла перебздится, рыпаться не должны...
Вензель тянул базар и следил за Шрамовым человеком. Шибко дипломатами себя считают. Дескать, никто не допрет, что у нас под черепком ворочается. А на харях отражается весь их умственный скрип. Вот уже и на бутыль "киндзмараули" глазенками стрельнул. Вот и ножки подгибает для прыжка...
Вензель стукнул тростью об пол.
Привставшего Шатла вдавили за плечи обратно в низкое (и не случайно низкое) кресло. И тут же в шею словно ужалила оса. От укуса волнами ломанулся по телу холод. Шатлу вспомнились уколы в зубодерне, также немели десны и щека, после чего вроде бы они при тебе, а ты им не хозяин. Только не с такой скоростью немели. У зубников еще двадцать минут в коридоре на диванах скуку давишь, пока дозреешь.
– Эх, соколик, только базар начали, – Вензель медленно поднимал свои кости из кресла. – Мог бы умно поторговаться. Глядишь, выторговал бы себе приятные условьица. Вдруг и перехитрил бы меня. Живым бы, глядишь, домушки поехал. А ты сразу – резать, ломать, заложников хватать! Глупые вы...
Шатл увидал, как распахнулась дверь, которая торчала в стене аккурат за Вензелем. В офисе насчитывалось две двери. Не трудно допереть, что одна вела в коридор. Куда вторая – теперь-то стало ясно.
Дребезжали трубчатые суставы – из проема Вензелевы шестерки катили тележку с лежаком, заделанным коричневой клеенкой при белом матерчатом изголовье. В четыре пары рук обмякшего Шатла перегрузили на больничный драндулет. Покатили.
Так это и есть знаменитый Вензелев застенок? Докатывались глухие слухи, что старец спецом держит стоматологическую клинику чтоб терпил тиранить.
– Прощай, соколик. – А еще Шатл расслышал довольное кошачье урчание и костлявое постукивание трости.