Я спросил, какими фактами она может ее подтвердить, и она сказала, что никаких фактов у нее нет, но есть множество исследований на тему о том, что думает человек в момент рождения и как это сказывается на его жизни. Красавчик Дэнни заявил, что факты его не интересуют, всегда можно подобрать факты, которые подтвердят все, что угодно, но он в первый раз встречает теорию, где, по его мнению, есть какой-то смысл, а на факты ему наплевать. Пока мы это обсуждали, вернулась Саша, но мы продолжали разговор, а она, кажется, не обращала на нас никакого внимания.
- Так вот, насчет Термена я ничего определенного не слышал, - сказал Красавчик Дэнни. - Правда, я не особенно прислушивался. А надо было?
- Было бы неплохо, если бы ты держал ухо востро.
Он налил себе немного "Столичной". В обоих его излюбленных местах - и в "Пуганс", и в "Матушке Гусыне" - водку ему приносят в ведерке со льдом для шампанского. Он заглянул в свою рюмку и выпил ее залпом, словно воду.
- Он работает на кабельном канале, - сказал он. -Новый спортивный канал.
- Эф-би-си-эс.
- Верно. О них идут кое-какие разговоры.
- Какие?
Он покачал головой:
- Так, вообще. Какие-то темные дела, какие-то сомнительные деньги. Если что-нибудь услышу, обязательно скажу.
Через несколько минут Саша снова вышла из-за стола. Как только она отошла настолько, чтобы не слышать, что мы говорим, Элейн нагнулась к нам и сказала:
- Нет, я больше не могу. У этой крошки такие сиськи, каких я в жизни не видела.
- Знаю.
- Дэнни, они же больше твоей головы.
- Знаю. Это что-то необыкновенное, правда? Но боюсь, мне придется с ней расстаться. - Он налил себе еще. - Слишком дорого она мне обходится. Вы себе не представляете, сколько нужно денег, чтобы ублажить этот очаровательный носик.
- Так наслаждайся, пока можешь.
- А я так и делаю, - ответил он. - Как все мы наслаждаемся самой жизнью.
Когда мы пришли к Элейн, она сварила кофе, и мы уселись на диван. Она зарядила проигрыватель стопкой фортепианных соло - Монк, Рэнди Уэстон, Сидар Уолтон.
- Вот это девица, - сказала она. - Я про Сашу. Не знаю, где только Дэнни их находит.
- Должно быть, на распродажах, - предположил я.
- Когда видишь такое, первая мысль - что это силиконовый протез. Но кто ее знает, может, они у нее, как у Топси в "Хижине дяди Тома", - сами выросли. Как ты думаешь?
- Да я ничего особенного и не заметил.
- Тогда, пожалуй, тебе надо почаще ходить на собрания, - наверное, это все из-за водки, ты только о ней и думал. - Она подсела ко мне поближе. - А я бы тебе больше нравилась, если бы у меня были такие сиськи?
- Конечно.
- Правда?
Я кивнул:
- И ноги подлиннее тоже не помешали бы.
- Это точно. А как насчет лодыжек постройнее?
- Тоже неплохо.
- Да? Ну-ка, скажи, а что еще?
- Перестань, - сказал я. - Щекотно.
- В самом деле? Давай, рассказывай, какие там у тебя еще пожелания. Как насчет дырки поуже?
- Ну, уж это было бы слишком.
- Ах вот как? - сказала она. - Значит, и так хорошо?
- Разве я это говорил?
- Надеюсь, что ты так думаешь, - сказала она. -Очень надеюсь.
Потом я лежал в ее постели, а она встала, перевернула стопку пластинок в проигрывателе и принесла две чашки кофе. Мы сидели, пили кофе и молчали. Через некоторое время она сказала:
- Тебя вчера здорово заело.
- Меня? Когда это?
- Когда пришлось сматываться отсюда, потому что кое-кто должен был ко мне прийти.
- Ах, вот ты о чем.
- Скажешь - нет? Не заело?
- Немного. Но потом прошло.
- Тебе это не нравится? Что я принимаю клиентов?
- Иногда. Но редко.
- Рано или поздно я, наверное, это дело брошу, - сказала она. - Ничем нельзя заниматься слишком долго. Даже Томми Джону пришлось уйти из бейсбола, даром что у него вместо руки был биопротез. А у меня все натуральное.
Она улеглась лицом ко мне и положила руку мне на ногу.
- Если бы ты попросил меня перестать, я, должно быть, так бы и сделала.
- А потом бы мне этого не простила.
- Ты так думаешь? По-твоему, я такая неврастеничка? - Она задумалась. - Да, наверно, такая и есть.
- И вообще я тебя об этом просить не собираюсь.
- Нет, ты предпочитаешь переживать про себя. - Она перевернулась на спину и некоторое время лежала, глядя в потолок. Потом сказала: - Я бы бросила, если бы ты на мне женился.
Наступила тишина. Из проигрывателя послышался каскад понижающихся нот, который завершился на редкость атональным аккордом.
- Если ты сделаешь вид, что ничего не слышал, - сказала Элейн, - я сделаю вид, что ничего не сказала. Мы даже о том, что на букву "л", никогда не говорили, а я сразу на букву "ж".
- Самое опасное место в алфавите, - сказал я. - Все эти буквы там рядом.
- Понимаю. Мне надо бы знать свое место и оставаться на букве "е". Я не собираюсь замуж. Меня вполне устраивает так, как сейчас. Ведь может все остаться как сейчас?
- Конечно.
- Что-то мне грустно стало. Чепуха какая. И с чего это мне грустить? А я вот-вот разревусь.
- Это ничего.
- Нет, не стану реветь. Но обними меня покрепче, пожалуйста. Эх ты, старый толстый медведь. Давай, обними меня.
9
В воскресенье после обеда я все-таки нашел своего любителя кино.
Если верить списку, составленному Филом Филдингом, его звали Арнольд Левек и жил он на Коламбус-авеню кварталах в шести к северу от прокатного пункта. Дом был многоквартирный, и его прежних обитателей пока еще не вытеснила чистая публика. На ступеньках парадного сидели двое мужчин и пили пиво из банок, которые доставали из бумажных пакетов. У одного из них на коленях была маленькая девочка. Она сосала из бутылочки апельсиновый сок.
Ни на одной из табличек около звонков фамилии Левека я не обнаружил. Выйдя на улицу, я спросил у мужчин, сидевших на ступеньках, живет ли здесь Арнольд Левек. Они пожали плечами и мотнули головой. Я снова вошел в дом и поискал звонок к управляющему, но не нашел. Тогда я начал нажимать по очереди все звонки первого этажа, пока кто-то меня не впустил.
В коридоре пахло мышами и мочой. В дальнем его конце открылась дверь, и из нее высунулся какой-то человек. Я направился к нему, но он сказал:
- Чего вам надо? Не подходите ближе.
- Полегче, - сказал я.
- Это вы полегче. У меня нож.
Я показал ему, что у меня в руках ничего нет. Потом сказал, что ищу человека по имени Арнольд Левек.
- Ах, вот как? - сказал он. - Надеюсь, он вам ничего не должен?
- А что?
- Потому что он помер, - сказал человек и рассмеялся собственной шутке. Это был старик с жидкими седыми волосами и запавшими глазами, и, судя по его виду, через несколько месяцев ему предстояло последовать за Левеком. Штаны были ему чересчур широки и держались только на подтяжках. Фланелевая рубашка тоже висела на нем, как на пугале. Либо он покупал себе одежду у старьевщика, либо за последнее время здорово исхудал.
Как будто прочитав мои мысли, он сказал:
- Я болел, но можете не опасаться, это не заразное.
- Я больше опасаюсь ножа.
- О Господи, - сказал он и показал мне кухонный нож с деревянной ручкой и двадцатисантиметровым стальным лезвием. - Заходите. Я вас не зарежу, ей-богу.
Он вошел в квартиру и положил нож на столик у двери.
Квартира состояла из двух маленьких узких комнат. Ее освещала только одна люстра на три лампы, висевшая в той комнате, что побольше. Две лампы перегорели, а оставшаяся была не сильнее сорока ватт. В комнатах было прибрано, но стоял какой-то запах - запах старости и болезни.
- Значит, ищете Арни Левека? - спросил он. - Откуда вы его знали?
- А я его и не знал.
- Да? - Он выхватил из заднего кармана носовой платок и закашлялся в него. - Проклятье, - сказал он. - Эти сволочи изрезали меня вдоль и поперек, и все без толку. Слишком долго я выжидал. Понимаете, страшно было - что они там найдут? - Он хрипло рассмеялся. - Ну, и я оказался прав, верно?
Я ничего не ответил.
- Хороший был человек Арни. Французский канадец, но родился, должно быть, здесь, потому что говорил, как все.
- Долго он здесь жил?
- Что значит - долго? Я живу здесь сорок два года. Можете себе представить? Сорок два года в этой вонючей дыре. В сентябре исполнится сорок три, только меня тут уже, скорее всего, не будет. Переберусь в квартиру потеснее. - Он снова засмеялся, смех перешел в приступ кашля, и он опять полез за платком. Отдышавшись, он продолжал: - Да, малость потеснее. В такой ящик длиной в два метра - догадались, о чем я?
- Наверное, когда шутишь на такую тему, это помогает.
- Да нет, не помогает, - сказал он, - Ничего тут не помогает. А Арни жил здесь, мне кажется, лет десять. Может быть, на год-два больше или меньше. Он почти все время сидел дома. Конечно, от такого человека не ждешь, что он станет скакать по улицам. - Наверное, у меня был озадаченный вид, потому что он сказал: - А, я забыл, вы ведь его не знали. Этот Арни был толстый, как кабан. - Он вытянул руки перед собой и стал опускать, раздвигая все шире. - Брюхо, как груша. И ходил вперевалку, словно гусь. Он жил на третьем этаже, так что, когда куда-нибудь отправлялся, ему потом приходилось подниматься пешком на целых два пролета.
- Сколько ему было лет?
- Не знаю. Лет сорок. Трудно сказать, когда человек такой толстый.
- А чем он занимался?
- Чем зарабатывал на жизнь? Не знаю. Ходил куда-то на работу, А потом перестал ходить.
- Насколько я понимаю, он был большой любитель кино.
- Это точно. У него была такая штука - как там, к дьяволу, они называются, ну, которая показывает кино по вашему телевизору.
- Видеомагнитофон.
- Вот-вот, еще немного, я бы и сам вспомнил.
- Что же с ним случилось?
- С Левеком? Да вы что, не слушаете? Он помер.
- От чего?
- Они его убили, - сказал он. - А вы как думали?
Как выяснилось, говоря "они", он не имел в виду никого определенного. Арнольд Левек погиб на улице, став, по-видимому, жертвой ограбления. Старик сказал, что с каждым годом становится хуже и хуже - столько развелось людей, которые курят крэк и живут на улице. Ради какого-нибудь паршивого доллара, сказал он, они убьют вас и глазом не моргнут.
Я спросил, когда это случилось, и он ответил, что с год назад. Я возразил, что в апреле Левек был еще жив - судя по записям Филдинга, последний раз он брал кассету девятнадцатого апреля, - а старик сказал, что память на даты у него теперь стала не та.
Он объяснил мне, как найти управляющую домом.
- Она почти ничего не делает, - сказал он. - Только квартирную плату собирает - вот, пожалуй, и все.
Когда я спросил, как его зовут, он сказал, что Гэс, а когда я спросил фамилию, он хитро покосился на меня.
- Просто Гэс, и хватит. С чего бы мне говорить вам свою фамилию, если вы не сказали вашу?
Я дал ему свою карточку. Держа ее в вытянутой руке и сощурившись, он прочитал вслух имя и фамилию. Потом спросил, можно ли ему оставить карточку себе. Я сказал, что можно.
- Когда повстречаюсь с Арни, - добавил он, - скажу ему, что вы его искали. И он долго смеялся.
Фамилия Гэса была Гизекинд. Я выяснил это по надписи на его почтовом ящике - из чего следует, что не такой уж я никуда не годный детектив. Управляющую звали Герта Эйген, и я разыскал ее через два дома дальше по улице, где она занимала квартиру в полуподвале. Она была маленького роста, метр пятьдесят, не больше, говорила с каким-то центральноевропейским акцентом, а на ее хитром маленьком личике было написано, что она никому не даст себя провести. Разговаривая со мной, она все время растирала пальцы - суставы их были изуродованы артритом, хотя и сохранили подвижность.
- Приходили из полиции, - сказала она. - Повезли меня куда-то в центр и заставили на него взглянуть.
- Для опознания?
Она кивнула.
- "Это он, - сказала я. - Это Левек". Потом привезли меня обратно и велели впустить в его комнату. Они туда вошли, и я вошла сразу за ними. "Теперь вы можете идти, фрау Эйген". - "Ничего, - говорю, - я постою тут". Потому что они всякие бывают, кое-кто не побрезгует у покойника и деньги с глаз украсть. Правильно я сказала?
- Да.
- Нет, монетки с глаз. Монетки, а не деньги. - Она вздохнула. - Так вот, когда они кончили там копаться, я выпустила их, заперла за ними дверь и спросила, что мне теперь делать - придет ли кто за его вещами. Они сказали, что сообщат. И ничего не сообщили.
- Вы так от них ничего и не слышали?
- Ничего. Никто мне не сказал, придут ли его родственники за вещами и что мне делать. Тогда я позвонила в участок. Они даже не знали, о чем я говорю. Я думаю, сейчас столько людей убивают, что за всеми не уследить. - Она пожала плечами. - А мое дело - квартира, мне надо ее сдать, понимаете? Мебель я оставила, а все остальное перенесла сюда. Никто так и не пришел, и я от всего избавилась.
- Вы продали видеокассеты.
- Фильмы? Я отнесла их на Бродвей, он дал мне за них сколько-то долларов. Этого нельзя было делать?
- Не думаю.
- Я ничего не украла. Если бы у него были родственники, я бы все им отдала, но у него никого не было. Он жил здесь много лет, этот мистер Левек. Он уже жил здесь, когда я начала работать.
- Когда это было?
- Шесть лет назад. Погодите, я ошиблась. Семь лет.
- Вы здесь только управляющая?
- А кто я еще, по-вашему, - английская королева?
- Я знал одну женщину - дом принадлежал ей, а жильцам она говорила, что всего-навсего управляющая.
- Ну да, конечно, - сказала она. - Этот дом мой, вот поэтому я и живу в подвале. Я же богатая женщина. Я просто обожаю жить под землей вроде крота.
- А кому принадлежит дом?
- Не знаю. - Я пристально посмотрел на нее, и она добавила: - Можете подать на меня в суд, не знаю. Кто их там разберет? Есть фирма, которая управляет домами, она меня и наняла. Я собираю плату с жильцов, сдаю фирме, а там делают с ней, что хотят. Хозяина я никогда не видела. А какая разница, кто он?
Пожалуй, никакой разницы действительно не было. Я спросил, когда погиб Арнольд Левек.
- Прошлой весной, - сказала она. - Точнее сказать не могу.
Я вернулся к себе в отель и включил телевизор. По трем каналам шли молодежные соревнования по баскетболу. Там было слишком много шуму, и я не стал их смотреть. На одном из кабельных каналов мне попался матч по теннису - вот это действительно успокаивает. Не знаю, можно ли сказать, что я его смотрел, но я сидел перед телевизором с открытыми глазами, а они перебрасывали мяч взад и вперед через сетку.
Потом я отправился обедать с Джимом в китайский ресторан на Девятой авеню. Мы часто обедали там по воскресеньям. В нем всегда есть свободные места, и никто не обращает внимания, сколько времени ты там сидишь и сколько чайников кипятка тебе принесли. Кормят они неплохо - не могу понять, почему туда так мало ходят.
Джим спросил:
- Ты случайно не читал сегодня "Таймс"? Там есть одна статья - интервью с этим католическим священником, что пишет романы про любовь. Не помню фамилию.
- Я знаю, о ком ты говоришь.
- Он сослался в свою защиту на опрос, который проводили по телефону, и сказал, что только десять процентов американцев, состоящих в браке, хоть раз изменяли мужу или жене. Он считает, что почти никто никогда не изменяет и что это доказано, потому что кто-то обзвонил нескольких людей и они так ему сказали.
- Не иначе как в стране начинается нравственное возрождение.
- Именно к этому он и клонил. - Он взял свои палочки для еды и сделал вид, будто играет на барабане. - Интересно, а мне домой они не звонили?
- А что?
Опустив глаза, он сказал:
- Мне кажется, Беверли с кем-то встречается.
- Известно с кем?
- С одним типом, с которым она познакомилась в "А. А.".
- Может, они просто подружились.
- Нет, не думаю. - Он налил нам обоим чаю. - Ты знаешь, я много таскался по бабам, пока не завязал с выпивкой. Всякий раз, когда шел в бар, говорил себе, что обязательно кого-нибудь подцеплю. Обычно удавалось подцепить только головную боль на следующее утро, но время от времени мне везло. Иногда я даже мог потом что-то вспомнить.
- А иногда предпочел бы не вспоминать.
- Ну да. Дело в том, что с этим я не сразу покончил после того, как пришел в "А. А.". Когда я сильно пил, наш брак чуть совсем не развалился, но когда я почувствовал, что достал ногами дно, и завязал, у нас как-то все наладилось. Она тоже начала ходить в "А. А." со своими проблемами, так мы и держались. Только у меня, знаешь ли, все время кто-то был на стороне.
- Я не знал.
- Нет? - Он подумал. - А, наверное, это было еще до того, как мы познакомились. Ну, до того, как ты бросил. Потому что через год-два я перестал валять дурака. Не то чтобы решил морально переродиться, нет. Просто как-то перестал, и все тут. Не знаю, может, стал опасаться за свое здоровье - тут как раз появился этот герпес, а потом СПИД, - только не думаю, чтобы это меня напугало. По-моему, просто потерял интерес. - Он отхлебнул глоток чая. - И вот теперь я попал в те девяносто процентов отца Фини, а она нет.
- Что ж, может быть, просто настала ее очередь. Погулять немного.
- Это уже не первый раз.
- Ах, вот оно что, - сказал я.
- Не могу понять, что я по этому поводу чувствую.
- А она знает, что ты знаешь?
- Кто знает, что она знает? Кто знает, что я сам знаю? Я просто хотел, чтобы все оставалось как есть, понимаешь? А так никогда не бывает.
- Знаю, - сказал я. - Вчера я был у Элейн, и она заговорила о том, что начинается на "ж".
- А что начинается на "ж" - "жопа"?
- Женитьба.
- Это то же самое, - сказал он. - Женишься - и окажешься в жопе. Она хочет замуж?
- Этого она не говорила. Сказала, что, если мы поженимся, она перестанет принимать клиентов.
- Клиентов?
- Мужиков.
- А, понял. Значит, у нее такое условие? Женись на мне, и я перестану?
- Нет, совсем не то. Просто теоретические рассуждения. А потом попросила прощения за то, что сказала это слово, и мы решили: пусть все остается как есть. -Я посмотрел в свою чашку так, как когда-то смотрел в стаканчик с виски. - Не знаю, возможно ли это. Мне кажется, когда два человека хотят, чтобы все оставалось как есть, - вот тут как раз и начинаются перемены.
- Что ж, - сказал он, - тебе остается только посмотреть, что будет.
- И жить день за днем, и не пить.
- Вот это мне нравится, - сказал он. - Звучит красиво.
Мы долго сидели, беседуя о всякой всячине. Я рассказал о делах, которыми занимаюсь, - официальном, которое мне никак не дается, и другом, которое не могу бросить. Мы поговорили о бейсболе и о том, как может сказаться на весенних тренировках локаут, устроенный владельцами стадионов. Поговорили о мальчишке из нашей группы, у которого были жуткие проблемы с наркотиками и алкоголем и который сорвался, продержавшись четыре месяца.
Около восьми он сказал: