В Куинсе группа молодежи, пересекая площадку для гольфа в Форест-парке, наткнулась на труп молодой женщины, похищенной несколько дней назад в Вудхейвене. Она покупала продукты на Джамейка-авеню, когда другой автофургон, светло-голубого цвета, остановился у тротуара. Из задней дверцы выскочили двое мужчин, схватили ее, затолкали в фургон и сели туда сами. Фургон скрылся прежде, чем кому-нибудь пришло в голову запомнить его номер. Предварительное медицинское обследование показало, что на теле женщины имеются следы изнасилования и множественные ножевые раны груди и живота.
Не смотрите телевизор, не носите с собой сумочек, не ходите по улице. Господи Боже мой!
Я подошел к прокатному пункту ровно в девять тридцать. Хозяин, свежевыбритый и в чистой рубашке, провел меня в заднюю комнату. Он вспомнил мое имя и назвал свое - Фил Филдинг. Мы обменялись рукопожатием, и он сказал:
- У вас на карточке это не написано, но вы ведете какое-то расследование или что-то в этом роде?
- Что-то в этом роде.
- Прямо как в кино, - сказал он. - Я бы рад помочь, если бы мог, но я ничего не знал, когда мы с вами виделись в последний раз, а это было шесть месяцев назад. Вчера вечером, после закрытия, я задержался и просмотрел книгу регистрации на случай, если где-нибудь записано имя той женщины, но ничего не нашел. Разве что у вас есть какая-нибудь идея - что-нибудь такое, что не пришло мне в голову…
- Жилец, - сказал я.
- Это вы про ее жильца? Того, чьи пленки она принесла?
- Правильно.
- Она говорила, что он умер. Или сбежал, не заплатив? Я плохо помню, мне тогда незачем было это запоминать. Уверен только, что, по ее словам, она продавала его вещи, чтобы вернуть то, что он задолжал ей за жилье.
- Так вы говорили и в июле.
- Значит, если он умер или просто уехал…
- Мне все-таки хотелось бы знать, кто он был, -сказал я. - Много ли людей, у которых столько видеокассет с фильмами? Насколько я понимаю, большинство берет их напрокат.
- Вы удивитесь, - сказал он, - когда узнаете, сколько мы их продаем. Особенно детскую классику, даже здесь, где живет не так уж много родителей с детьми. "Белоснежка", "Волшебник из Страны Оз". Продали целую тонну "Пришельцев", а сейчас торгуем "Бэтменом", только он идет не так хорошо, как мы рассчитывали. Многие время от времени покупают свой любимый фильм. И конечно, всегда есть спрос на учебные и образовательные пленки, но это совсем другое дело, это не кино.
- Как вы думаете, у многих людей может быть целых тридцать фильмов?
- Нет, - ответил он. - Точно не скажу, но думаю, что редко у кого найдется больше десятка. Это не считая учебных и спортивных. Или порнографии, но я этим не торгую.
- Я вот к чему клоню - не был ли тот жилец, владелец тридцати кассет, большим любителем кино?
- Конечно, никакого сомнения, - сказал он. - У этого типа были все три версии "Мальтийского сокола". Самая первая, с Рикардо Кортесом…
- Вы мне говорили.
- Да? Ничего удивительного, случай довольно редкий. Не знаю, где он все это добыл, - я никогда не видел их в каталогах. Да, конечно, он был большой любитель.
- Значит, он, наверное, брал фильмы и напрокат, кроме тех, которые у него были?
- А, понимаю, куда вы гнете. Да, пожалуй, так оно и есть. Покупают фильмы многие, но напрокат берут все.
- И жил он где-то по соседству.
- Откуда вы знаете?
- Если его квартирная хозяйка живет по соседству…
- А, ну да.
- Значит, он мог быть вашим постоянным клиентом.
Он задумался.
- Конечно. Очень возможно. Может быть, мы даже когда-нибудь болтали с ним о чернухе, только я ничего такого не помню.
- Но ведь все постоянные клиенты занесены у вас в компьютер, верно?
- Да, это очень облегчает жизнь.
- Вы сказали, что она принесла свою сумку с кассетами в начале июня. Значит, если он был постоянный клиент, он не должен был ничего у вас брать последние семь-восемь месяцев.
- Ну, таких окажется довольно много, - сказал он. - Люди переезжают, умирают, какие-нибудь накурившиеся юнцы крадут у них видики. Или они начинают ходить в другой пункт по соседству, а ко мне больше не заходят. У меня есть клиенты, которых я не вижу по нескольку месяцев, а потом они вдруг появляются снова.
- Как я по-вашему, сколько у вас клиентов, которые ничего не брали с июня?
- Представления не имею, - сказал он. - Но, конечно, могу выяснить. Вы не присядете? Или пошарьте по полкам, глядишь, и найдете что-нибудь такое, что вам захочется посмотреть.
Когда он вышел ко мне снова, был уже одиннадцатый час, но в дверь так никто и не постучал.
- Я же говорил, что по утрам здесь никого не бывает, - сказал он. - Нашел двадцать шесть человек. Это те, кто ничего не брал с четвертого июня, но брал по меньшей мере одну кассету за первые пять месяцев этого года. Конечно, если он долго болел или лежал в больнице…
- Давайте начнем с того, что у вас есть.
- Хорошо. Я переписал фамилии и адреса, и еще телефоны, если они указаны. Многие не говорят номера своих телефонов, особенно женщины, и я их понимаю. У меня есть еще номера кредитных карточек, но их я не стал переписывать: считается, что это конфиденциальная информация. Хотя, думаю, на это можно бы посмотреть сквозь пальцы, если вам не удастся разыскать кого-то из них никаким другим способом.
- Не думаю, чтобы до этого дошло.
Он переписал фамилии на двух листках из блокнота. Я просмотрел их и спросил, не говорят ли они ему что-нибудь.
- Пожалуй, нет, - ответил он. - Я каждый день вижу столько людей, что запоминаю только постоянных посетителей, да и тех не всегда узнаю и не всегда помню фамилии. А что до этих двадцати шести, то я посмотрел, что они брали в прошлом году, - вот почему столько времени возился. Я думал, а вдруг хоть про кого-то можно будет определенно сказать, что он интересуется кино, и по тому, что он у меня брал, понять, что есть у него дома, но я ничего такого не нашел.
- И все-таки попробовать стоило.
- Я так и подумал. Почти уверен, что это был мужчина: та квартирная хозяйка говорила про своего жильца "он". Среди этих двадцати шести есть женщины, но на всякий случай я записал и их.
- Хорошо. - Я сложил листки и сунул в карман пиджака. - Простите, что побеспокоил вас. Я вам очень благодарен.
- Ну, если подумать, с каким удовольствием я смотрю на ваших парней в кино, то как я мог вам не помочь? - усмехнулся он, потом его лицо стало серьезным. - Вы хотите разоблачить банду, которая занимается порнографией? В этом все дело, да?
Видя мои колебания, он заверил, что поймет, если я ничего не скажу, но попросил хотя бы, когда дело будет раскрыто, заглянуть к нему и рассказать, чем оно кончилось.
Я пообещал.
У меня было двадцать шесть фамилий, и только одиннадцать из них - с номерами телефонов. Я начал с телефонов, потому что это намного легче, чем таскаться по всему городу. Но у меня ничего не получилось: я никуда не мог дозвониться, а если дозванивался натыкался на автоответчик. Таких случаев было три - один раз я услышал целое шуточное обращение, а два раза автомат просто повторял последние четыре цифры номера и предлагал мне записать свое сообщение. По поводу четырех телефонов компьютер телефонной сети сообщил мне, что номера отключены. Один раз он сообщил новый номер, я записал его и позвонил, но никто не ответил.
Когда я наконец услышал человеческий голос, то сначала даже растерялся. Быстро заглянув в список, я сказал:
- Это мистер Аккардо? Джозеф Аккардо?
- Я слушаю.
- Вы постоянный клиент нашего пункта видеопроката… - Как же он называется? - …На углу Бродвея и Шестьдесят Первой.
- Угол Бродвея и Шестьдесят Первой? - переспросил он. - Это который?
- Рядом с баром "Мартин".
- А, да, конечно. В чем дело - я что-то не вернул?
- Нет-нет, - ответил я. - Я просто обратил внимание на то, что вы уже несколько месяцев ничего не брали, мистер Аккардо, и хотел пригласить вас зайти и посмотреть наши новые поступления.
- Ах, вот как? - удивленно сказал он. - Что ж, очень любезно с вашей стороны. Обязательно это сделаю. Я теперь хожу в другой пункт, около моей работы, но как-нибудь вечером постараюсь к вам заглянуть.
Я повесил трубку и вычеркнул Аккардо из списка. Оставалось двадцать пять человек, и похоже было, что за ними придется побегать.
Около половины пятого я решил, что на сегодня хватит. К этому времени мне удалось вычеркнуть еще десять фамилий. Дело шло медленно - медленнее, чем я ожидал. Все адреса находились более или менее поблизости, пешком можно дойти, так что с этим затруднений не было, но выяснить, живут ли еще по этим адресам те, кто меня интересует, или нет, оказалось не так легко.
В пять я вернулся к себе в отель, принял душ, побрился и уселся перед телевизором. В семь встретился с Элейн в марокканском ресторанчике на Корнелия-стрит в Гринич-Виллидж. Мы заказали себе кускус. Она сказала:
- Если еда будет такая же вкусная, как здесь пахнет, то нам повезло. А знаешь, где в мире лучше всего готовят кускус?
- Не знаю. В Касабланке?
- В Уолла-Уолла.
- А-а.
- Не сообразил? Кускус. Уолла-Уолла. А если хочешь поесть кускус в Германии, надо ехать в Баден-Баден.
- Теперь, кажется, понял.
- Я знала, что поймешь, ты же у нас умник. А где можно поесть кускус на острове Самоа?
- В Паго-Паго. Извини, пожалуйста, я на минуту выйду, мне надо пи-пи.
Кускус был потрясающий, порции - просто огромные. За едой я рассказал ей, как провел день.
- Сплошное огорчение, - сказал я. - Не мог же я по табличкам на дверях установить, живут ли там люди, которых я ищу, или нет.
- Да уж только не в Нью-Йорке.
- Еще бы. Очень многие не указывают свою фамилию на табличке из принципа. Наверное, меня это не должно удивлять, ведь я член общества, где особо ценится анонимность, но кое-кто счел бы это странным. А у Других указаны фамилии, но это не их фамилии, потому что им сдают квартиру незаконно и они не хотят, чтобы это стало известно. Так что если я разыскиваю, скажем, Билла Уильямса…
- Это будет Уильям Уильямс, - сказала она. - Король кускуса в Уолла-Уолла.
- Он самый. Если его фамилия не указана на табличке, это не значит, что он там не живет. А если указана, то это тоже ничего не значит.
- Бедный мальчик. Так что ты делаешь - разыскиваешь управляющего домом?
- Если он живет в этом же доме. Только чаще всего, когда дом небольшой, он там не живет. И его, кстати, тоже может не оказаться на месте. А уж если на то пошло, то и управляющий необязательно знает фамилии своих жильцов. В общем, остается звонить в двери, стучаться и расспрашивать людей, которые большей частью мало что знают о своих соседях и ничуть не рвутся поделиться своими знаниями.
- Что и говорить, нелегкий хлеб.
- Иногда мне тоже так кажется.
- Хорошо, что тебе это занятие нравится.
- Разве? Наверное.
- Конечно, нравится.
- Скорее всего. Приятно, когда копаешь, копаешь и в конце концов начинаешь что-то понимать. Но так бывает не всегда.
Мы уже добрались до десерта - какого-то липкого пирога с медом, слишком сладкого на мой вкус, я его даже не доел. Официантка принесла нам марокканский кофе - это примерно то же самое, что и турецкий, очень густой и горький, с гущей, которая занимает треть чашки.
- Я сегодня хорошо поработал, - сказал я. - Это приятно. Но я занимаюсь не тем делом, которое мне поручено.
- А ты не можешь заниматься сразу двумя делами?
- Наверное, могу, но за расследование по поводу этого паскудного фильма мне никто не платит. Предполагается, что я выясняю, убил Ричард Термен свою жену или нет.
- А ты этим и занимаешься.
- Разве? В четверг вечером я пошел на бокс под тем предлогом, что он - продюсер телепередачи, которая ведется оттуда. Я выяснил несколько вещей. Выяснил, что он из тех, кто во время работы снимает галстук и пиджак. И что он энергичный человек - скачет на ринг и с ринга и даже не вспотеет. Я видел, как он похлопал по заднице девушку с плакатом, и…
- Ну, это уже кое-что.
- Это для него было кое-что. А какой толк от этого мне, не знаю.
- Ты шутишь? Это ведь о чем-то говорит, если он может лапать девку через два месяца после смерти жены.
- Через два с половиной, - сказал я.
- Это то же самое.
- Девку?
- Девку, красотку, киску. Чем тебе не нравится "девка"?
- Да ничем. Только он ее не лапал. Просто похлопал по заднице.
- На виду у миллионов людей.
- Им бы очень хотелось, чтобы в зале были миллионы людей. А не пара сотен.
- Плюс те, кто смотрит дома.
- Им в это время показывали рекламу. И потом, о чем это говорит? О том, что он бесчувственный сукин сын, который не прочь потискать девку, когда его жену только что опустили в могилу? Или о том, что ему не надо притворяться, потому что он действительно ни в чем не виноват? Это можно толковать по-разному.
- Возможно, - сказала она.
- Бокс был в четверг. Вчера я, со свойственной мне настырностью, пил содовую в той же забегаловке, что и он. Это примерно то же самое, что оказаться в разных концах битком набитого трамвая, но по крайней мере мы были в одно и то же время в одном и том же помещении.
- Это уже что-то.
- А вчера вечером я обедал в ресторане "Радиккио" на первом этаже дома, где он живет.
- Ну и как?
- Ничего особенного. Макароны были вполне приличные. Как-нибудь попробуем с тобой.
- А он был в ресторане?
- Я думаю, его и дома не было. А если и был, то сидел впотьмах. Знаешь, я сегодня утром позвонил ему домой. Все равно занимался звонками и решил заодно позвонить ему.
- И что он сказал?
- Там автоответчик. Я ничего не передал. - Надеюсь, это его так же разозлит, как всегда злит меня.
- Будем надеяться. Знаешь, что мне следовало бы сделать? Вернуть Лаймену Уорринеру его деньги.
- Нет, не надо.
- Почему? Я не могу оставить их себе, если ничего не делаю, чтобы их отработать, а что для этого надо делать, никак не придумаю. Полиция уже перепробовала все, что только приходит мне в голову.
- Не возвращай деньги, - сказала она. - Дорогой мой, да ему наплевать на эти деньги. Его сестру убили, и, если он будет считать, что предпринял что-то по этому поводу, он умрет спокойно.
- И что мне теперь прикажешь делать - втирать ему очки?
- Если спросит, скажи, что все это требует времени. Ты же не собираешься просить у него еще денег…
- Еще бы.
- …Так что у него не будет причины думать, что ты хочешь его подоить. Можешь не оставлять себе эти деньги, если считаешь, что их не заработал. Отдай кому-нибудь. Пожертвуй на борьбу со СПИДом. Или на просвещение неверующих. Мало ли на что можно пожертвовать деньги.
- Наверное, ты права.
- Только я тебя знаю, - сказала она. - Ты уж придумаешь какой-нибудь способ их отработать.
В кинотеатре "Уэверли" шел фильм, который она хотела посмотреть, но был субботний вечер, и в кассе мы увидели длинную очередь, стоять в которой ни ей, ни мне не хотелось. Мы немного прошлись, выпили по чашке кофе с молоком на Макдугал-стрит и послушали, как какая-то девушка поет народные песни в клубе под открытым небом.
- Длинные волосы и бабушкины очки, - сказала Элейн. - И ситцевое платье до полу. Кто сказал, что шестидесятые годы уже позади?
- У нее все песни на один манер.
- Да ведь она знает всего три аккорда.
Я спросил Элейн, не хочет ли она послушать джаз. Она ответила:
- Конечно. Где? В "Милом Бэзиле"? В "Авангарде"? Выбирай.
- Я думал - может быть, в "Матушке Гусыне".
- Угу.
- Это что означает?
- Ничего. Я люблю "Матушку Гусыню".
- Значит, хочешь туда?
- Конечно. А мы останемся, даже если Красавчика Дэнни там не будет?
Красавчика Дэнни там не было, но он появился почти сразу после того, как мы пришли. "Матушка Гусыня" находится на углу Амстердам-авеню и Восемьдесят Первой - это джаз-клуб, куда ходят и белые, и цветные. Там всегда полумрак, а ударник работает только щетками и никогда не играет соло. "Матушка Гусыня" и бар "Пуган" - вот два места, где можно встретить Красавчика Дэнни Белла.
Но где бы вы его ни встретили, вы непременно обратите на него внимание. Он негр-альбинос, кожа и глаза у него крайне чувствительны к солнечному свету, и он устроил свою жизнь так, что, когда солнце светит, он спит, а когда бодрствует, солнца уже нет. Он небольшого роста, одет всегда по моде и предпочитает темные костюмы и яркие жилеты. Пьет много русской водки, очень холодной и неразбавленной, и часто появляется с какой-нибудь женщиной, обычно такой же яркой, как и его жилеты. У той, с которой он пришел сегодня, были пышная шевелюра соломенного цвета и совершенно невероятного размера грудь.
Их провели к столику у самой площадки для танцев, где Дэнни сидит всегда. Мне показалось, что нас он не заметил, но перед перерывом к нам подошел официант и сказал, что мистер Белл был бы рад видеть нас за своим столиком. Когда мы подошли. Красавчик Дэнни сказал:
- Мэттью, Элейн, как я рад вас видеть. Это Саша - правда, она прелесть?
Саша захихикала. Мы поболтали о том о сем, и через несколько минут Саша отправилась в дамскую комнату.
- Попудриться, - сказал Красавчик Дэнни. - Так я и поверил. Это самый лучший довод, чтобы снять запрет с наркотиков, - тогда люди перестанут то и дело бегать в туалет. Когда подсчитывают, во сколько человеко-часов обходится американской экономике кокаин, надо бы эти прогулки в туалет тоже учитывать.
Подождав, когда Саша в очередной раз отправится в дамскую комнату, я завел разговор о Ричарде Термене.
- Я-то считаю, что это он ее убил, - сказал Красавчик Дэнни. - Она была богата, а он нет. Если бы этот тип был врачом, у меня бы вообще не оставалось сомнений. Как вы думаете, почему врачи все время убивают своих жен? Или им уж так везет на особо сварливых баб? Как бы вы это объяснили?
Мы немного порассуждали на эту тему. Я сказал, что всякий врач, должно быть, привык чувствовать себя богом - он постоянно принимает решения, от которых зависит жизнь или смерть. У Элейн была более замысловатая теория. Она сказала, что люди, занимающиеся врачеванием, - это, как правило, те, кто пытается преодолеть собственное представление о себе как о человеке, причиняющем боль другим.
- Они становятся врачами, чтобы доказать, что они не убийцы, - сказала она, - А стоит им испытать стресс, как в них пробуждается то, что они считают своей подлинной сущностью, и тогда они убивают.
- Это интересно, - сказал Красавчик Дэнни. - А откуда у них может появиться такая мысль?
- От рождения, - ответила она. - Ведь когда мать их рожает, она чуть ли не умирает или испытывает очень сильную боль. Вот у ребенка и появляется мысль: "Я причиняю боль женщинам" или "Я убиваю женщин". Он пытается перебороть ее, становясь врачом, а потом, когда ему становится невмоготу…
- Он убивает свою жену, - сказал Красавчик Дэнни. - Мне нравится эта теория.