- Это где Ли Марвин против нацистов? Та самая "Грязная дюжина"? Сказал бы раньше, и я бы тебе весь сюжет рассказала по телефону. Я посмотрела его сразу, как только он вышел, а потом не знаю сколько раз по телевизору. Там все они - Ли Марвин, Телли Савалас, Чарльз Бронсон, Эрнест Боргнайн и этот, как его, - он еще играл в "MASH"…
- Алан Олда?
- Нет, в фильме "MASH". He Эллиот Гулд, а другой… Дональд Сазерленд.
- Верно. И Трини Лопес.
- Да, про Трини Лопеса я и забыла. Его убивают сразу после того, как они приземляются на парашютах.
- Не порти мне удовольствие.
- Очень остроумно. Там еще Роберт Райан, верно? И Роберт Уэббер, он недавно умер, такой был хороший актер.
- Я знаю, что Роберт Райан умер.
- Роберт Райан умер много лет назад. Они оба умерли - оба Роберта. Значит, ты уже видел этот фильм, да? Конечно, видел, все его видели.
- Много раз.
- Тогда зачем тебе смотреть его снова? По какому-нибудь делу?
Я и сам этого не знал. Прежде чем отдать мне кассету, Уилл убедился, что я детектив.
- Возможно, - сказал я.
- Ничего себе дело. Хотела бы я, чтобы мне платили за то, чтобы смотреть старые фильмы.
- Да? А я хотел бы, чтобы мне платили за то, чтобы трахаться.
- Неплохо сказано. Только смотри, как бы не сбылось. Ты в самом деле хочешь смотреть или это у тебя пистолет в кармане?
- Что-что?
- Это Мэй Уэст так говорила. Не обращай внимания. Мне можно посмотреть с тобой или я тебе помешаю?
- Пожалуйста, смотри, - сказал я. - Только я не знаю, что мы увидим.
- "Грязную дюжину", n'est-ce pas? Разве на этикетке не написано? - Она хлопнула себя по лбу - точь-в-точь Коломбо в исполнении Питера Фалька, который только сейчас понял нечто очевидное. - А, фальшивые этикетки! Опять расследуешь дело о присвоении торговой марки, да?
Когда-то я работал по найму на одно сыскное агентство, вылавливал уличных торговцев, которые продавали всякое тряпье под Бэтмена - майки, шапочки и прочую ерунду. Платили неплохо, но работа была гнусная - гоняться за приезжими из Дакара или Карачи, которые понятия не имели, что делают что-то незаконное, - и мне она не нравилась.
- Не думаю, - ответил я.
- Ну, нарушение авторских прав. Кто-то скопировал упаковку и теперь торгует пиратскими копиями. Правильно?
- Не думаю, - повторил я. - Но все равно гадай дальше. Только угадала ты или нет, я скажу не раньше, чем просмотрю кассету.
- Ах, вот что, - сказала она. - Так какого черта, давай смотреть.
Сначала все было в точности так, как написано на этикетке. Прошли вступительные титры, потом Ли Марвин принялся обходить тюремные камеры. Нас познакомили с двенадцатью американскими солдатами, из которых нужно было набрать грязную дюжину, - с убийцами, насильниками и прочими подонками, приговоренными к смертной казни.
- На мой неискушенный взгляд, - заметила Элейн, - это очень похоже на тот фильм, который я помню.
Это продолжалось минут десять, и я уже начал думать, не болен ли Уилл чем-нибудь еще помимо алкоголизма и токсикомании. Но потом изображение на экране вдруг исчезло прямо посреди эпизода, и звук тоже оборвался. Секунд десять экран оставался пустым, а потом на нем появился стройный юноша с открытым мальчишеским лицом, на вид - уроженец Среднего Запада. Чисто выбритый, со светло-каштановыми волосами, гладко причесанными на пробор. И совершенно обнаженный, если не считать канареечно-желтого полотенца на бедрах.
Его запястья и лодыжки были прикованы цепями к металлической раме в виде буквы "X", наклоненной под углом градусов в шестьдесят к полу. Обе ноги юноши чуть выше колена и обе руки чуть выше локтя были еще перехвачены кожаными манжетами, а вокруг талии был надет такой же кожаный пояс, уходивший под желтое полотенце. Все это, видимо, надежно удерживало его на месте.
Казалось, он не испытывал никакого особого неудобства и неуверенно улыбался.
- Эта штука уже снимает? - спросил он. - Эй, я должен что-нибудь говорить или что?
Мужской голос за кадром велел ему заткнуться. Юноша раскрыл рот, потом снова закрыл. Теперь я разглядел, что он совсем еще мальчик и не столько хорошо выбрит, сколько безбород. Несмотря на высокий рост, он выглядел лет на шестнадцать. Грудь у него была безволосая, и только под мышками торчали светлые кустики.
Камера по-прежнему была направлена на него. В кадре появилась женщина. Примерно такого же роста, как юноша, она казалась выше, потому что стояла прямо, а он был распростерт на крестовидной раме. Лицо ее закрывала маска вроде той, что носил Одинокий Ковбой, только из черной кожи. Как и весь остальной ее костюм - черные кожаные брюки в обтяжку с разрезом в паху и черные перчатки до локтя. Она была в черных туфлях на высоких шпильках с серебряной отделкой, и больше ничего на ней не было. Выше пояса она была обнажена, и видно было, как напряглись соски ее маленьких грудей - ярко-красные, такого же цвета, как и чувственные губы. Я подумал, что они, скорее всего, подкрашены той же губной помадой.
- Та самая чистота и невинность, которая тебе так по вкусу, - заметила Элейн. - Похоже, это будет погрязнее "Грязной дюжины".
- Можешь не смотреть.
- Я же тебе сказала - как-нибудь выдержу. У меня был один клиент, который любил смотреть садистские фильмы. Мне они всегда казались ужасно глупыми. Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы я тебя связала?
- Нет.
- А меня связать тебе не хотелось?
- Нет.
- А вдруг мы что-то упускаем в жизни? Не может же быть, чтобы пятьдесят миллионов извращенцев были не правы. А, вот начинается.
Женщина развязала полотенце на бедрах юноши и отшвырнула в сторону. Рукой в перчатке она начала ласкать его. Он сразу же возбудился.
- Ах, молодость, - сказала Элейн.
Камера крупным планом показала руку женщины, держащую член и играющую с ним. Потом камера отъехала назад, женщина отпустила член и, потянув по очереди за каждый палец, сняла перчатку.
- Прямо Цыганка Роза Ли, - заметила Элейн.
Ногти у нее были покрыты лаком такого же цвета, как и помада на губах и сосках. Держа длинную перчатку в обнаженной руке, она хлестнула юношу по груди:
- Ой, - вырвалось у него.
- Заткнись!
В голосе ее прозвучала злоба. Она снова взмахнула перчаткой и хлестнула его по лицу. Глаза у него расширились. Она опять хлестнула его по груди, потом снова по лицу.
- Эй, полегче, а? - сказал он. - Больно.
- И вправду больно, - заметила Элейн. - Смотри, у него на лице остался рубец. По-моему, она слишком вошла в роль.
Мужчина за кадром велел юноше лежать тихо.
- Ты слышал - тебе сказано заткнуться, - произнесла женщина. Склонившись над юношей, она потерлась об него всем телом. Потом поцеловала в губы и дотронулась пальцами обнаженной руки до рубца, оставленного перчаткой у него на щеке. Потом принялась целовать ему грудь и живот, опускаясь все ниже и оставляя на его теле следы помады.
- Круто, - сказала Элейн. Все это время она сидела на стуле, но теперь подошла, уселась рядом со мной на диван и положила руку мне на ногу выше колена. - Тот человек сказал, чтобы ты посмотрел это сегодня, да?
- Правильно.
- А он не сказал тебе, чтобы рядом была девушка, когда ты будешь это смотреть? М-м?
Ее рука двинулась выше. Положив поверх свою ладонь, я остановил ее.
- В чем дело? - спросила она. - Что, уж и потрогать нельзя?
Прежде чем я успел ответить, женщина на экране взяла член юноши в ту руку, что была в перчатке. Потом размахнулась другой рукой и изо всех сил хлестнула его перчаткой по яйцам.
- О-у-у! - вскрикнул он. - Господи, да перестаньте, пожалуйста! Больно же! Отпустите меня, отвяжите от этой штуки, я больше не хочу…
Он еще что-то говорил, но женщина с искаженным злобой лицом шагнула вперед и изо всех сил ударила его коленом между раздвинутых ног.
Юноша взвыл. Тот же мужской голос за кадром сказал:
- Заклей ему рот пластырем. Бога ради. Я не желаю слушать, как он там орет. Ну-ка, отойди, я сам.
Я полагал, что мужской голос принадлежит оператору, но, когда владелец голоса показался в кадре, фильм не прервался. На этом человеке было что-то вроде открытого гидрокостюма, как у аквалангиста, но, когда я сказал это Элейн, она меня поправила.
- Просто резиновый комбинезон, - сказала она. - Из черной резины. Их делают на заказ.
- Для кого?
- Для психов. Она помешана на коже, он на резине. Ничего себе парочка.
Еще на нем была черная резиновая маска - скорее даже капюшон, закрывающий всю голову, с двумя отверстиями для глаз и одним - для носа и рта. Когда он повернулся, я увидел, что и в его резиновом комбинезоне сделан разрез в паху. Оттуда свисал член, длинный и расслабленный.
- Человек в резиновой маске, - нараспев произнесла Элейн. - Какую тайну она скрывает?
- Не знаю.
- В этой штуке не поныряешь. Разве что захочешь заняться минетом с какой-нибудь рыбой. Про этого типа я могу тебе сказать только одно. Он не еврей.
К этому времени человек уже заклеил мальчику рот несколькими слоями пластыря. Кожаная Женщина передала ему свою перчатку, и на теле мальчика появилось еще несколько красных рубцов. Кисти рук у этого человека были большие, поросшие с тыльной стороны темным волосом. Рукава комбинезона доходили до запястий, и практически только кисти были открыты, вот почему я обратил на них такое внимание. На безымянном пальце правой руки у него был массивный золотой перстень с крупным полированным камнем, не то черным, не то темно-синим, - что это за камень, я определить не смог.
Мужчина опустился на колени и взял член мальчика в рот. Когда член снова встал, мужчина немного отстранился и туго обвязал основание члена сыромятным ремешком.
- Теперь будет стоять, - сказал он женщине. - Надо только перекрыть вену - тогда кровь туда входит, а обратно выйти не может.
- Все как в дешевом мотеле, - пробормотала Элейн.
Женщина села на мальчика верхом и ввела его член в разрез брюк и в соответствующее отверстие своего тела. Потом принялась скакать на нем, как на коне, а мужчина ласкал их по очереди, тиская ее обнаженные груди и пощипывая соски мальчика.
Лицо мальчика выражало самые разнообразные чувства, оно выглядело то испуганным, то возбужденным. Когда они принимались его мучить, он кривился от боли, а остальное время держался настороженно, словно получал удовольствие от происходящего, но боялся того, что может случиться дальше.
Мы с Элейн смотрели молча, руку с моей ноги она давно убрала. В этой сцене было что-то такое, от чего исчезало всякое желание ее комментировать, словно и нам заклеили рты белым пластырем.
А мне это все больше и больше переставало нравиться.
Мои опасения подтвердились, когда движения Кожаной Женщины, скакавшей на члене мальчика, ускорились.
- Давай! - повелительно произнесла она, задыхаясь. - Займись его сосками.
Резиновый Мужчина исчез из кадра, но тут же вернулся, держа что-то в руках, - сначала я не мог разглядеть что, а потом увидел, что это садовые ножницы, какими подстригают кусты роз.
Все еще продолжая скакать на мальчике, женщина начала большим и указательным пальцами тянуть и крутить его сосок. Мужчина положил руку ему на лоб. Мальчик в исступлении вращал глазами. Рука мужчины мягко и нежно гладила его светло-каштановые волосы.
Другой рукой он поднес ножницы вплотную к груди мальчика.
- Давай! - приказала женщина, но он медлил, и ей пришлось повторить.
И тогда, все еще гладя одной рукой лоб мальчика и его волосы, мужчина другой рукой стиснул ножницы и одним движением отхватил юноше сосок.
Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и изображение на экране исчезло. Элейн сидела, обхватив себя руками. Ее била дрожь.
- Я думаю, тебе не стоит смотреть дальше, - сказал я.
Она молча сидела на диване, тяжело дыша. Помедлив немного, она спросила:
- Ведь это взаправду, да?
- Боюсь, что да.
- Они подстригли его, они - как это называется - сделали обрезку. Срезали сосок. Если сразу отвезти его в больницу, сосок можно было пришить на место. Кажется, у кого-то из "Метрополитенз"…
- У Бобби Охеда. В прошлом году. Кончик пальца.
- На подающей руке, да?
- Да.
- И его сразу же повезли в больницу. Не знаю только, можно ли это сделать с соском. - Она еще несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. - Боюсь, этого мальчика никто не отвез в больницу.
- Думаю, что нет.
- Кажется, я сейчас упаду в обморок, или меня стошнит, или что-нибудь в этом роде.
- Нагнись и сунь голову между колен.
- И что потом - поцеловать себя в задницу?
- Когда тебе становится дурно…
- Знаю - надо, чтобы кровь снова прилила к голове. Я просто пошутила. "Она вне опасности, сестра, раз может шутить". Да нет, ничего со мной не будет. Ты же меня знаешь, я получила хорошее воспитание. Когда меня приглашают пообедать, я все делаю, как надо. Не падаю в обморок, никогда не блюю и не заказываю омаров, Мэтт, ты знал, что так будет?
- Представления не имел.
- Щелк - и нет соска, только струйка крови по груди течет. Зигзагом, словно река на карте. Как это называют, когда река так извивается?
- Не знаю.
- Меандры, вот как. Кровавый меандр на груди. Ты собираешься смотреть дальше?
- Думаю, надо смотреть.
- Там будет еще похуже, да?
- Наверно.
- Он истечет кровью?
- Ну, не от такой ранки.
- А что бывает потом? Кровь просто свертывается?
- Рано или поздно.
- Если у него нет гемофилии. По-моему, я больше не могу это смотреть.
- Я думаю, тебе и пробовать не стоит. Может, подождешь меня в спальне?
- А ты скажешь, когда можно будет выйти?
Я кивнул. Она встала, ее слегка шатнуло. Потом она взяла себя в руки и вышла. Я слышал, как закрылась дверь спальни, и посидел еще немного - мне и самому не так уж хотелось видеть, что там будет дальше. Но через минуту-две я нажал кнопку на пульте, и на экране снова появилось изображение.
Я досмотрел все до самого конца. В какой-то момент, минут через десять после того, как Элейн вышла, я услышал, что дверь спальни открылась, но не мог отвести глаз от экрана. Элейн обошла меня сзади и снова заняла свое место на диване. Я не взглянул на нее и ничего не сказал, а только сидел и смотрел, стараясь ничего не упустить.
Когда все кончилось, экран опустел, а потом мы неожиданно снова оказались в самой гуще событий, которые разворачивались в "Грязной дюжине". Набранная майором банда головорезов и маргиналов хозяйничала в каком-то французском замке, где отдыхали нацистские офицеры. Мы и это досмотрели до конца - видели, как Телли Савалас, выпучив глаза, изображал нервный припадок, как наши герои палили из пистолетов, швыряли гранаты и устраивали всеобщий переполох.
Когда на экране прошли заключительные кадры, Элейн подошла к магнитофону и включила перемотку. Стоя ко мне спиной, она сказала:
- Я, кажется, говорила тебе, сколько раз смотрела этот фильм? Пять или шесть? И каждый раз все надеюсь, что на этот раз будет по-другому, что Джона Кассаветеса не убьют в самом конце. Он скверный человек, но все равно сердце разрывается, когда его убивают, правда?
- Да.
- Потому что им все удалось и они уже вырвались на свободу, а тут неизвестно откуда прилетает эта последняя пуля - раз, и он убит. Джон Кассаветес тоже умер, да? Кажется, в прошлом году?
- По-моему, да.
- И Ли Марвин тоже, конечно, умер. Ли Марвин, и Джон Кассаветес, и Роберт Райан, и Роберт Уэббер. Кто еще?
- Не знаю.
Она стояла передо мной, глядя на меня сверху вниз.
- Все умерли, - сердито сказала она. - Ты когда-нибудь это замечал? То и дело кто-нибудь умирает. Даже эта сволочь аятолла умер, тот сукин сын с тряпкой на голове, а мне казалось, что он будет жить вечно. Они убили этого мальчика, да?
- Похоже на то.
- Точно. Они мучили его, и трахались с ним, и снова мучили, и снова трахались, а потом убили. Мы это только что видели.
- Да.
- Что-то у меня в голове все перепуталось, - сказала она, отошла и плюхнулась в кресло. - В "Грязной дюжине" людей убивают направо и налево, всех этих немцев и кое-кого из наших, ну и что? Смотришь, и ничего особенного. Но этот фильм, эти двое психов и мальчишка…
- Это было взаправду.
- Как же можно делать такие вещи? Я сама не вчера родилась и не такая уж наивная. По крайней мере, мне так кажется. Может, я ошибаюсь?
- Да нет, мне тоже всегда так казалось.
- Господи, я нормальная женщина, много чего повидала на своем веку. Да чего там, давай говорить прямо - я шлюха.
- Элейн…
- Нет уж, дай договорить, мой милый. Это вовсе не самобичевание, а просто констатация факта. Я занимаюсь таким делом, что далеко не всегда вижу людей в самом лучшем свете. Я знаю, что мир полон извращенцев и психов. Прекрасно знаю. Знаю, что есть люди со странностями, которые любят всякие переодевания, любят наряжаться в кожу, резину или меха, и связывать друг друга, и играть в дурацкие игры, и все такое. И я знаю, что есть люди, которые не выдерживают, срываются с резьбы и делают ужасные вещи. Один такой меня чуть не убил, помнишь?
- Как сейчас.
- Я тоже. Ну, ладно. Прекрасно. Такова жизнь. Бывают дни, когда мне кажется, что пора бы кому-нибудь одним махом покончить со всем этим человечеством, но вообще-то пока что я еще могу терпеть. Только такое вот свинство у меня просто в голове не укладывается. Правда.
- Понимаю.
- Я как будто вся в дерьме, - сказала она. - Пойду приму душ.