- Вы что - комплексуете? - удивился инспектор.
- Да я какая-то несовременная…
- А следователь Рябинин считает, что полюбить можно женщину только беззащитную.
Инспектор посмотрел в её глаза, которые чего-то ждали и, видимо, будут ждать всю жизнь. И другая волна, неожиданная и непонятная, обдала его непривычной тоской… Беззащитность, перед ним стояла сама беззащитность, так любимая Рябининым. Светлану мог обмануть великовозрастный балбес. Мог испортить жизнь какой-нибудь пьяница. Мог он, инспектор, завлечь её на месяц, на неделю, на одну ночь…
- Вы, наверное, хотите что-то узнать? - спросила Светлана.
- Помните, я просил вас подумать, не говорила ли чего мама…
- Думала. Она говорила обо мне, о жизни.
- И ничего о краже?
- О самой краже не говорила, а вздыхала и поругивала себя.
- За что?
- Когда женщина мерила перстень с этим бриллиантом, то мама отвлеклась взглядом на другую покупательницу, которая примеривала аметистовые бусы.
- Ну, и купила женщина бусы?
- Купила потом, но сперва пошла в сберкассу.
- А сколько они стоили? - быстро спросил инспектор.
- Об этом спросил и Рябинин, - улыбнулась Светлана. - Шестьсот сорок рублей.
Женщина пошла в сберкассу. Бусы стоили шестьсот сорок рублей. Рябинин об этом тоже спросил.
Волна знакомой энергии хлестнула инспектора, отчего тело напряглось и влекомое этой хлёсткой энергией уже хотело ринуться на свои разыскные пути…
- А это мой дом, - сказала она.
- Родственники у вас есть?
- Никого.
- Одна живёте?
- Одна-одинёшенька.
- Если утром оставите на столе чашку и вернётесь с работы - она стоит? - негромко спросил Петельников.
- Стоит, - тоже вполголоса ответила Светлана, полагая, что вопросы связаны с бриллиантом…
- Утром бросите книгу в кресло… Вечером лежит?
- Лежит.
- Гирю забудете на подоконнике, то есть бигудинку уроните на пол… Валяется?
- Валяется.
- Правильно, вы живёте одна, - вздохнул инспектор. - А что сейчас будете делать?
- Ещё не знаю.
- Тогда вы идёте со мной.
- Куда?
- В гости к Рябинину.
Из дневника следователя.
Сегодня в суде видел такую картину. Показания давал единственный очевидец автонаезда на человека. Вдруг он обрывает свои показания: "А мне пора на работу". Судья объясняет, что работа подождёт, что ему этот день оплатят, что он обязан дать показания и в этом его долг гражданина… "Нет, работа важней", - не согласился свидетель и на виду ошарашенной публики вышел из зала.
Так есть ли труд мера всего? Да этот свидетель ради своей работы загубит всё святое…
Наверное, на улице Рябинин её бы не узнал.
Волосы остались светлыми, платиновыми, но потеряли металлический блеск. Причёска - он не помнил, какая была, но теперь её обширный лоб закрыт жеманным валиком. Брюки на полноватой фигуре сидели отменно. Вроде бы палевая лёгкая кофточка, как облачко. Вот оно что: брюки, кофточка и волосы в один цветовой тон. И шляпа цвета нечищенного серебра. Она, видимо, любила широкополые шляпы. А где же бордовая?
- Я, Сергей Георгиевич, полагала, что с вами больше не встречусь.
- Мир тесен, Аделаида Сергеевна.
- Да, как ваш кабинетик.
Рябинин всматривался. Удивлена вызовом, испугана, напряжена, растеряна? Равнодушна - не спокойна, а именно равнодушна. Но почему? Виновного человека вызов в следственные органы настораживает, невинного - удивляет. Она же равнодушна. Маска, это уже нацепленная маска. Но ведь невинный человек маску цеплять не станет.
- Что вас интересует, Сергей Георгиевич? - смиренно спросила Калязина.
- Как всегда - правда.
Он помнил первый допрос - там тоже было смирение до тех пор, пока она не догадалась, что у него нет доказательств.
- Вы же знаете, я говорю только правду.
Рябинин улыбнулся - намеренно и откровенно, чтобы возмутить её покой. Но Калязина тоже улыбнулась - намеренно и откровенно показывая, что в мире ещё нет такой иронии, которая бы её задела.
- Тогда расскажите, что вы делали пятнадцатого июня.
Он попал… Калязина замешкалась - на секунду, на почти неуловимый миг, в который она непроизвольно повела взглядом, расслабила щёки и разомкнула губы для бессознательного ответа. Она! Конечно, она.
- Я не помню. Вероятно, была на работе…
- А шестнадцатого июня?
- Помню. Утром пришла на работу, где пробыла до обеда. Потом ходила в детский садик на вспышку коклюша. В девятнадцать часов вернулась домой.
Вот как: не в семь часов, по-обиходному, а в девятнадцать, по-вокзальному, по-военному.
- Тогда уж в девятнадцать ноль-ноль, - улыбнулся Рябинин ещё той, намеренной и откровенной улыбкой.
Она! Не помнит пятнадцатое июня, но хорошо помнит шестнадцатое. Как не помнить - бриллиант украли шестнадцатого, поэтому алиби на этот день приготовила и не ждала, что он спросит про пятнадцатое. Конечно, она!
- Кто может подтвердить ваше алиби?
- Справьтесь в санэпидстанции, в садике…
Петельников уже справился - всё верно. Но её путь в детский садик лежал мимо ювелирного магазина.
Рябинин вдруг огляделся в своём маленьком кабинете, словно что-то потерял. Вопросы, у него кончились вопросы, да их и не было, кроме двух. Он надеялся на импровизацию, которая почти всегда удавалась. Но не с Калязиной.
- Вас не удивила проверка алиби? Вы не интересуетесь, зачем вас пригласили? - вдруг спросил он.
- Я знаю.
- Ну и зачем?
- Какой-нибудь пустяк.
- По пустякам я не вызываю.
- А по серьёзным преступлениям повесткой не вызывают.
- Как же?
- А то вы не знаете, - улыбнулась она спокойнейшей улыбкой. - Хватают на месте преступления, забирают дома, задерживают на работе…
- Да, убийцу, - согласился Рябинин и, впершись давящим взглядом в её глаза, во мрак её зрачков, добавил стихшим голосом: - А в случае, например, кражи бриллианта вызывают повесткой.
Мрак зрачков не дрогнул, да он этого дрожания и не рассмотрел бы… Не убежал её взгляд, не шевельнулись губы, и не легла на лоб испарина… Тень, по щекам скатилась странная, не тёмная, но всё-таки тень - как птица пролетела за окном. И он вспомнил такую же тень и ту же мысль о заоконной птице во время первого её допроса - тогда Калязина говорила про шубу…
Она! Она украла и шубу, и бриллиант.
- Не понимаю вашего странного примера, - почти жеманно сказала Калязина, равнодушно отворачиваясь.
Столько спокойствия. Откуда оно? Почему? Неужели возможно быть спокойным, совершив тяжкое преступление?
И всё-таки был у него один хороший вопрос:
- Скажите, шестнадцатого июня вы заходили в ювелирный магазин?
- Нет не заходила.
Хорошо. Сейчас он запротоколирует её ответ. Очень хорошо. Если бы она призналась в посещении магазина, то поиск свидетелей становился бы бесполезным. "Да, была. Да, бриллиант смотрела. Ну и что?" А теперь свидетель, если таковой отыщется, уличит её во лжи. "Как не были, когда я вас видел". Нет, она не умная - она хитрая.
И промелькнуло, исчезая…
…Хитрость - признак умишка. Простота - признак ума…
Рябинин отрешённо глянул в протокол, силясь что-то додумать или вспомнить.
И промелькнуло вослед, исчезая…
…Простота - зеркало души. Хитрость - зеркало душонки…
Был у него ещё один вопрос, глупый: "Скажите, пожалуйста, это вы украли бриллиант в ювелирном магазине?"
- Прочтите…
Она спокойно - всё спокойно - подписала текст и лениво потянулась за шляпой.
- До свидания, - попрощался Рябинин.
- Не за что, - ответила Калязина.
- Как?
- Извините, мне показалось, что вы сказали "Спасибо за визит".
И пошла к двери.
Поражённый Рябинин - не словесным фокусом - смотрел ей вслед… Спина, тёмная спина. Палевая, воздушная кофточка была мокрой от пота. Равнодушная Калязина… Да весь допрос она потела от страха! Она, это она украла бриллиант и погубила Пленникову. Остаётся лишь доказать.
Из дневника следователя.
Всё-таки Калязина опять ушла от правосудия. Пока нет доказательств. И всё-таки она неумная.
Я всё больше убеждаюсь, что нет людей плохих - есть люди неумные. И всё больше прихожу к мысли, что умная личность всегда добра. Когда слышу, что такой-то умён, но плохой человек, я уже знаю, какие качества приняли за его ум: способности, или хитрость, или знания… Но только не ум! Ум - явление социальное и положительное. Он понимает в жизни те сокровенные тайны… Пусть не понимает - их, может быть, и самому умному не понять, - но хотя бы догадывается, хоть чувствует, и уже это делает его добрым. Ибо, прикоснувшись мыслью, допустим, к тайне смерти, как потом можно ненавидеть какого-нибудь человека, может быть, того самого, к которому завтра эта тайна прикоснётся уже не мыслью, а своим подвальным холодом? Да жалеть нужно его, их, людей. А всякая доброта из жалости.
Поэтому я всё больше убеждаюсь, что нет людей плохих - есть люди неумные. Всем плохим, что есть в человеке, он обязан собственной глупости. Или так: всем плохим в себе человек обязан глупости. Ну прямо афоризм.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Добровольная исповедь.
Если бог меня не убережёт и ваши старания, товарищи правоведы, увенчаются успехом, прошу эту исповедь приложить к протоколу допроса. Я знаю, как вы допрашиваете. Теперешним следователям не до исповедей, вы не Кони и не Плевако. А у преступников всех времён и народов есть одно желание - выговориться, чтобы его поняли. Не думаю, чтобы на юридическом факультете был семинар на тему "Исповедь преступника". Поэтому и пишу.
На коленях Петельникова лежала не то сумка, не то портфель без ручки, не то громадный бумажник из тёмно-кремовой кожи с десятком молний, секущих её вдоль и поперёк.
- Из крокодиловой. - Инспектор перехватил его взгляд.
- Не зелёная же, - усомнился Рябинин.
- Крокодил пожилой.
- Интересно, что может лежать в такой шикарной сумке?
- Доносы, анонимки, подмётные письма… Света понравилась Лиде?
- Говорит, что хорошая девочка.
Лишь бы не выдать, что Лида с ним уже не говорит, кроме необходимых в быту слов, окатанных и холодных, как утренняя галька. Рябинин сжал губы и посмотрел на Петельникова с напускной весёлостью. Губы, глаза и слова не выдадут, да вот пишут в романах, что темнеет лицо…
- А тебе она как? - Этот вопрос инспектор задал другим тоном и с другим интересом - не о человеке, не о внешности, не об одежде. Он спрашивал о её показаниях.
- Тут надо подумать, - лениво сказал Рябинин.
- Давай подумаем, - уж совсем вяло согласился инспектор.
Они давно обо всём передумали и теперь хотели сопоставить свои догадки.
- Нам бы найти свидетеля, - начал издалека Рябинин.
- Продавцы ничего не видели. - Инспектор отвёл себе роль человека, который сомневается.
- Но магазин был полон людей.
- Нам неизвестных.
- А вот Светлана Пленникова рассказала, что одна женщина примеривала аметистовые бусы.
- Там многие примеривали кольца.
- Но эта женщина стояла рядом и могла видеть преступницу.
- Могла, да ведь где взять эту женщину?
- Надо думать, - предложил следователь.
- Надо, - согласился инспектор.
Рябинину вдруг пришла странная и страшная мысль… Таила бы Лида непостижимую для него злость, имей он чёрные и большие глаза, прямой нос, мужской подбородок, высокий рост - как у Петельникова. Имей он такой же открытый взгляд, физическую силу и небрежную манеру говорить… Никого не бояться и всем нравиться… И будь у него такие же вельветовые брюки.
- Они бы на мне сидели, как на чемодане, - сообщил Рябинин.
- Кто?
- Я хочу сказать, что бусы-то она не купила, - хмуро ответил следователь, ещё не отпущенный странной и страшной мыслью.
- Можно сшить на заказ, - посоветовал инспектор.
- Кого?
- Я хочу сказать, что у неё не было с собой денег.
- И женщина пошла в сберкассу, а это хорошо.
- Угу, - согласился Петельников, - ей хорошо, поскольку скопила деньжат.
- Нам хорошо, только стоит подумать.
- Будем думать.
Но промелькнуло, исчезая…
…Следователь - это человек, который идёт по следу…
И тут же, за какой-то банальностью о следах, промелькнуло верное и главное…
…Следователь - это человек, который ищет истину…
Рябинин поправил очки. Надо бы протереть. Не грузит камни и не лопатит на току пшеницу, а пыль на них оседает, как с потолка сыплется.
- Тебе надо бы сменить оправу, - сказал инспектор.
- Допустим, ты женщина…
Петельников закатил глаза и сделал губки:
- И я примериваю аметистовые бусы, которые хочу купить, а денег с собой нет.
- Что же вы пришли за бусами без денег? - строго поинтересовался Рябинин.
- Если бы я шла в магазин намерение, я бы деньги взяла.
- А как вы шли?
- Господи, следователь, а такой бестолковый, - всплеснула руками дама-Петельников. - Как люди заходят в магазины? По пути, случайно.
- А куда же вы шли?
- По делам. Купить причёску, сделать кефир… То есть наоборот.
- Выходит, вы недалеко живёте?
- Неужели бы я приехала за кефиром из другого района?
- Выходит, что и деньги храните в ближайшей сберкассе?
- Под рукой-то удобнее. Но, гражданин следователь, я могла приехать к подруге из другого района, а деньги хранить где-нибудь около своей работы…
- Конечно, - согласился Рябинин, - но первое предположение вернее. Итак, ближайшая к магазину сберкасса, шестнадцатое июня, взята сумма не менее шестисот рублей, вкладчик - женщина…
Петельников виртуозно перечеркнул сумку бесшумной молнией. Из её тайного отделения вынырнула бумага, которая легла перед следователем.
- Подметно-анонимный донос, - объяснил Петельников.
Это был перечень сберкасс - пять штук. Ближайших.
Рябинин в упор и почти зло посмотрел на коллегу. Инспектор ответил невинным взглядом и сжатыми губами, через которые всё-таки просачивалась улыбка.
- Зачем же этот разговор? - упрекнул Рябинин.
- Идею проверял и себя.
- Ты бы лучше Калязину проверил.
- Изучаем её связи, образ жизни, материальный достаток…
- Ну, и какой у неё достаток?
- У неё за обедом на каждой кильке лежит своя тюлька.
Из дневника следователя.
Труд и смысл, смысл и труд… Сегодня разговорился с понятой: сорок лет, хорошая работница, высокий заработок, одинокая. Спрашиваю, что она делает после работы. Ходит в магазин. Ужинает. Убирает. Ну, а выходные дни? "В выходные дни я фотографируюсь…" И я понял, что она живёт работой и только на работе. Хорошо? Хорошо. Только есть вопрос ей, себе, всем: что же такое человек - уж не машина ли по производству и потреблению материальных благ?
Добровольная исповедь.
Оговорюсь сразу - ничего не совершала и ни в чём не признаюсь. Моя исповедь о другом, о жизни и о её философии.
Начну с начала, то есть с детства, ибо у меня есть афоризм: расскажи мне о своём детстве, и я расскажу о твоей взрослой жизни. У меня была благополучная семья. Солидный папа, серьёзный, неулыбчивый, с вечным и тяжёлым портфелем. Мама кормила меня, кормила папу и принимала гостей. Самое яркое и постоянное впечатление моего детства - я стою на диване и читаю стихи. "Идёт бычок, качается…" Мама умиляется, папа улыбается, бычок качается, а гости мрут от скуки. Убеждена, что вот такое всеобщее внимание делает из крохи эгоцентрика-людоеда, и на всю жизнь. А я так выступала перед гостями каждую субботу…
В обеденный перерыв Викентий Викентьевич, директор магазина "Дуб", провёл с продавцами обсуждение газетного фельетона под названием "Липовые гарнитуры". Писали о магазине "Карельская берёза". Собрание получилось шумным и почему-то весёлым - наверное, оттого, что критиковали не их магазин.
С директором "Карельской берёзы" у Викентия Викентьевича были, пожалуй, дружественные отношения, и после встреч в управлении они частенько вместе обедали. Сейчас тому не до обедов: звонят телефоны, вызывают в управление, ухмыляются покупатели…
Викентий Викентьевич, тоже сегодня не обедавший, достал из портфеля термос с кофе и полиэтиленовый мешочек с бутербродами. Он намеревался отвинтить крышку, но увидел в мешочке солнечную красноту - помидор с юга, припасённый для него женой. Рука уже коснулась прохладной и тугощёкой кожи, когда зазвонил телефон…
- Викентий Викентьевич? - спросил знакомый и торопливый голос.
- А-а, Михаил Давыдыч, - узнал он лёгкого на помине директора "Карельской берёзы". - Переживаете?
- Хуже, чем переживаю…
- У вас даже голос изменился.
- Викентий Викентьевич, есть просьба.
- Пожалуйста.
- Мне срочно требуется пятьсот рублей. Отдам через неделю. Выручите?
Вот как. Значит, после фельетона нагрянула ревизия и есть какие-то прорехи. Но лично он ничего не знает - у него всего лишь просят в долг денег.
- Попробую собрать, Михаил Давыдыч.
- Минут через двадцать подъедет женщина.
- Хорошо.
- Ну, спасибо, дорогой. Подробности расскажу потом…
Вот как бывает после фельетонов. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Видимо, эта пословица относится прежде всего к работникам торговли. Михаил Давыдович считался образцовым директором - вдруг и фельетон, и ревизия, и недостача…
Пятьсот рублей раздобылись быстро. Директор вернулся в кабинет, положил их в конвертик и протянул руку к термосу, но опять увидел тугощёкий помидор. Пальцы, как и в первый раз, лишь успели коснуться вздувшейся мякоти, готовой брызнуть сквозь кожицу…
- Приятного аппетита.
Он выдернул руку из мешочка и стремительно убрал со стола термос, чуть его не опрокинув. Женщина уже стояла перед ним. Вошла бесшумно - каблук не стукнул и дверь не качнула воздух.
- Я от Михаила Давыдыча…
- Да-да, - засуетился директор, взял конверт и протянул курьеру.
Плотная женщина среднего роста в брючном костюме цвета начищенной платины. Чёрт её знает, как выглядит эта платина и чистят ли её… Красивое лицо с яркими губами большого рта. Огромная шляпа цвета век не чищенного алюминия. Хорошие тона, сочетаемые. Нет, это не курьер - это сотрудница, соратница.
- Я вас где-то встречал, - неожиданно вспомнил он.
- Скорее всего, на совещаниях, - согласилась женщина, пряча деньги в карманчик брюк.
- Вроде бы здесь, в кабинете…
- Однажды я хлопотала гарнитур для молодожёнов.
- Да-да, вспомнил.
Ему хотелось расспросить о "Карельской берёзе" - как там. Но он понимал, что женщина спешит.