Самсонов засмеялся и покачал головой. У него сейчас был особенный смех – злой и решительный.
Подошел Загорский:
– Я хотел бы отпроситься у вас на несколько дней, Сергей Николаевич.
– Не сейчас, Альфред. Ты же знаешь – съемки.
– Возьмите оператора из резерва, – проявил упрямство Загорский.
– А что случилось-то?
– Я лечу в Германию. Уже и виза открыта, и билет на руках.
– Что же ты визу открывал, не поговорив предварительно со мной? – удивился такому недоразумению Самсонов.
Загорский молчал. Обиделся. Так благородно обижаться умел только он. Ничего не скажешь – порода.
– В общем, я тебя не отпускаю, – объявил Самсонов.
Загорский хотел что-то сказать, но Самсонов его перебил:
– Что за черт? Где Светлана?
Ее нигде не было. Самсонов ушел в дом и через пять минут вернулся, ведя Светлану за руку. У нее было злое и расстроенное лицо.
– Марш! – сердито приказал Самсонов. – Чтоб я вас через минуту уже здесь не видел!
И снова бросил взгляд на притаившиеся неподалеку "жигули".
Мы сели в фургон. Самсонов на прощание помахал нам. Куртка у него распахнулась, и я увидел засунутый за пояс пистолет.
– Надеюсь, вы не будете стрелять без предупреждения? – то ли в шутку, то ли всерьез поинтересовался я.
Самсонов только улыбнулся. Улыбка у него была нехорошая. Злая какая-то.
Глава 19
На дорогу уже выползла разбойница-ночь. От подступающей вплотную к машине темноты было неуютно и тревожно.
– Он наорал на меня, – неожиданно то ли пожаловалась мне, то ли объяснила Светлана.
– Не сердись на него.
– Наорал, – повторила она. – Думала, по щекам меня отхлестает.
Светлана вела наш фургон, вцепившись в руль с обреченной решимостью. Огоньки приборной доски бросали в ее лицо неживые зеленоватые отблески.
– Он имеет право выбора поступков, – примирительно сказал я.
– Послушай, почему ты его защищаешь? – сердито спросила Светлана. – У тебя с ним какие-то особенные отношения?
– Я его уважаю.
Светлана отвлеклась от дороги и посмотрела на меня.
– Уважаю, – упрямо повторил я. – Я впервые в своей жизни встретил столь талантливого человека. Раньше только о таких слышал – встречать не доводилось.
Некоторое время мы ехали в полной тишине, только за нашими спинами, за перегородкой, было слышно, как всхрапывает Кожемякин.
– Он талантливый, – констатировала Светлана. – Но очень недобрый.
– Но почему же? – попытался протестовать я.
Теперь уже Светлана проявила упрямство.
– Недобрый, – повторила и вздохнула. – Алекперов по-своему прав. У Сергея получаются очень злые передачи. Скоро мы подрастеряем зрителей. Не всех, конечно, такого никогда не случится, останется какое-то количество фанатов. Но из рейтинговых передач мы выпадем.
– А если Самсонов будет снимать что-нибудь более веселое? Ну хотя бы как этот сюжет с "роллс-ройсом" в конце?
Светлана покачала головой:
– Этого не будет. Я вообще не знаю, почему он на концовку с "ройсом" согласился. Это на него совсем не похоже. – Она невесело улыбнулась. – Под твое влияние, наверное, попал. – И снова ее улыбка погасла. – Он не будет показывать людей лучше, чем они есть на самом деле. Он наблюдатель. С ясным умом и холодным сердцем. Ему интересны люди, но только как объект исследования. Подстроит ситуацию и наблюдает, что из этого выйдет. Наверное, биолог так рассматривает червя. Ткнет его иглой, червь начинает извиваться, а биолог наблюдает. Ему интересно.
– Но ведь всем интересно, – осторожно подсказал я. – Передачу-то смотрят.
– Смотрят потому, что показывают нечто не совсем пристойное, то, что никто не осмеливается, а Самсонов показывает. Это как демонстрация полового акта. Все знают, что это существует, и знают, как это происходит, но тем не менее старательно избегают публичности. Потому что это нравственный аспект, ты меня понимаешь?
– Это разные вещи.
– В каком-то смысле – да. Но их роднит то, что и в первом, и во втором случае люди предпочитают избегать огласки. Ведь нелепые ситуации, в которые попадают наши герои, очень неприятны. И неудивительно, что люди хотят, чтобы их неприятности были известны как можно меньшему числу окружающих. А Самсонов выставляет их на всеобщее обозрение. Точнее, на осмеяние.
– Ну и что, – буркнул я.
Светлана подумала и ответила после паузы:
– Ничего. Я только хотела сказать, что все это выглядит недобро. Мы все для него подопытные кролики. Хотя каждый из нас ему по-своему интересен. Я иногда ловлю его взгляд – такой вроде бы скользящий, скучающий, но вижу в нем затаенный интерес.
Я готов был с ней согласиться. Потому что сам замечал нечто подобное, но не мог четко сформулировать эту мысль. Светлана все привела в порядок, расставив по своим местам.
– Он наблюдает за нашим поведением так, словно мы – герои одной большой передачи. А он в этой передаче режиссер.
– Жизнь нельзя срежиссировать, – буркнул я.
– Можно. Просто не каждому дано. Вот Самсонов умеет. Ты правильно сказал – он талантлив. Очень. Он умеет провоцировать наших героев так, что люди раскрываются со всеми их недостатками.
– А смысл?
– Не знаю, – пожала плечами Светлана. – Мне кажется, что это своего рода болезнь, лекарства от которой нет.
Впереди показались огни Москвы.
– Ты боишься за него? – спросил я.
– Да, – после долгой паузы ответила Светлана.
Для меня это было откровением. Может, она действительно влюблена в Самсонова? Подчиненная и шеф, безответная любовь. Такое бывает, я слышал.
– Все замыкается на деньгах, как мне кажется, – сказал я. – Эти умопомрачительные суммы, бесконтрольно переходящие из рук в руки, – вот на чем можно быстро погореть.
Светлана слушала меня с сосредоточенно-напряженным выражением Лица.
– Сегодня в музее я увидел рекламу банка. Наверное, это и есть та самая "скрытая реклама", о которой мы говорили?
Светлана утвердительно кивнула:
– Да. Я сама видела, как к Самсонову приезжали люди из банка.
– Привозили деньги?
– Ну, наверное. Это всегда происходит без свидетелей, ты же понимаешь. Заплатили, и сегодня Загорский так поставил свою камеру, что в рамке все время была эта чертова реклама.
– Он жадный?
– Кто? Самсонов? Нет.
Светлана ответила очень уверенно, даже не задумываясь.
– Нет? – удивился я. – А по-моему, он деньги любит.
– Любовь разная бывает. Для него деньги не самоцель, он их в сундук не складывает. Они нужны ему для того, чтобы иметь возможность ставить свои роскошные спектакли. Например, свадебный банкет, который он оплатил, – это ведь тоже продолжение съемочного дня. Только без видеокамер. И постановщик, и единственный зритель – это Самсонов. Самсонов не живет, он играет. Жизнь для него – один большой спектакль. Он оглянется, выдернет из толпы кого-нибудь и показывает всем – смотрите каков, и взгляд у него при этом такой недобрый-недобрый.
Я вспомнил Маринину свадьбу. И Самсонова в тот вечер. И его взгляд. Изучающий, холодный, чуточку насмешливый. Да, все правда. Он срежиссировал все, что там произошло. Конечно, он не мог заставить меня найти в кладовой Марину и обласкать ее, пока молодой муж в растерянности метался по банкетному залу. Но без Самсонова этого и не случилось бы. А чтобы уж совсем наверняка получилось по его, он в конце вечера подбросил мне телефон Марины.
Поняв это, я несколько растерялся. Но потом подумал, что ничего серьезного там не было; я даже благодарен Самсонову, потому что против знакомства с Мариной ничего не имел.
Мы въехали в Москву. Полтора часа ушло на то, чтобы развезти всех по домам. Когда мы остались вдвоем, Светлана поинтересовалась, глядя не на меня, а в пространство перед собой:
– Ко мне?
Я не хотел возвращаться в свою пустую квартиру и потому согласился легко и быстро. Но только дома у Светланы я почувствовал, как сильно устал.
– Будешь ужинать? – спросила Светлана, Вместо ответа я привлек ее к себе. Она была какая-то вялая и безвольная.
– Устала?
– Ничего, – качнула головой. – Сейчас приму холодный душ и буду в порядке.
У нее был такой вид, словно она о чем-то мучительно размышляла.
Я разделся и лег в кровать. Было слышно, как в ванной льется вода. Она лилась и лилась, звук был слишком уж монотонный. В конце концов я не выдержал и поднялся. Светланы не было. Нигде. Обескураженный, я прошелся по квартире, и наконец догадался выглянуть в окно. Нашего фургона у подъезда не было. Светлана уехала. Уехала в такой спешке, что даже не предупредила меня. Я сразу догадался, куда она умчалась. К Самсонову.
Она позвонила часа через два. Голос у нее был очень усталый.
– Извини!
– Ты у Самсонова?
– Нет, он меня прогнал. Я звоню от его соседей.
– Возвращайся, – попросил я.
– Нет, останусь здесь, переночую в фургоне.
– Идиотка! – Во мне все кипело от злости. – К чему этот почетный караул?
– Они здесь.
– Кто? – не понял я.
– Эти люди.
Она говорила о подозрительных "жигулях". Я хотел ее успокоить, но она положила трубку.
Глава 20
Утром, чуть свет, я позвонил Марине. И сразу нарвался на мужской голос. Наверное, Сашин. Я пробормотал извинения за то, что ошибся номером, положил трубку и перезвонил через четверть часа. На этот раз к телефону подошла Марина.
– Привет, – сказал я. – Извини, что рано.
– Здравствуйте, Ольга Никитична, – невинным голоском ответила Марина.
Значит, ее рогоносец все еще пребывал дома.
– Умираю, – сказал я. – Если не приедешь через час – ничто меня уже не спасет.
– Даже не знаю, как нам с вами лучше поступить, Ольга Никитична. Где вам удобнее?
– Удобнее у меня дома, – подсказал я. – Через час.
– Хорошо.
Я вскочил со Светланиной кровати с такой поспешностью, будто она вдруг раскалилась добела. Мне было холодно, неуютно и очень одиноко. Выбежав из дома, я остановил первую попавшуюся машину и поехал к себе. Поднялся на лифте и под дверями квартиры с изумлением обнаружил Марину.
– Я звоню уже десять минут. – Она явно была раздосадована.
– Хотел что-нибудь купить к завтраку, – пояснил я. – Но магазины еще закрыты.
Вряд ли она поверила мне на все сто, но холодок в глазах растаял.
– Я звонила тебе вчера вечером.
– Меня не было дома. Съемка затянулась, я приполз уже после полуночи. И почему-то не обнаружил тебя здесь.
Марина засмеялась:
– Я и так еле вырвалась. Кажется, Сашка что-то чувствует. Он у меня жутко подозрительный.
– Тем более что я сегодня утром попал в аккурат на него, когда звонил в первый раз.
Она снова засмеялась и покачала головой:
– Так вот почему он провожал меня сегодня с таким выражением лица.
– С каким?
Марина скорчила гримасу. Там были затаенное недовольство и холодная решимость.
– Он побьет тебя, – посулил я.
– И ты не заступишься?
– Я укрою тебя здесь. Мы будем жить вместе, заниматься любовью, и это будет продолжаться бесконечно.
Рядом с ней я согревался душой. Она, кажется, имела шанс излечить мою душу и тело после того, как меня коварно, без предупреждения, бросила на произвол судьбы другая женщина. Я был заранее благодарен Марине.
Я избавлял ее от одежд с торопливостью каторжанина, только что выпущенного на свободу. У нее было упругое молодое тело. Я поцеловал ее обнаженную грудь, вздымаемую прерывистым дыханием. И тут зазвонил телефон. Марина замерла, а я выругался.
Это был Загорский.
– Женя, здравствуй. Я тебя не разбудил?
– Нет, – ответил я и демонстративно зевнул в трубку.
– Извини, брат. Но дело неотложное. Мы могли бы встретиться?
– Когда?
– Сегодня утром.
Сегодня у группы был выходной, и я не собирался никуда идти.
– Приезжайте ко мне, – предложил я и продиктовал адрес.
– Кто это? – спросила Марина, когда я положил трубку.
Она лежала на диване совершенно нагая и смотрела на меня с бесстыдством истинной дочери матушки-природы.
– Один мой знакомый граф, – пояснил я.
– Настоящий?
– Ну конечно! Я тебя с ним познакомлю. Но до того мы еще что-нибудь сумеем сотворить.
Глупо было бы сейчас подняться и одеться. Марина обвила мою шею руками и привлекла к себе. Она была нежна и ласкова.
– Ты лечишь меня.
Она не поняла. А я не стал ничего объяснять.
И снова нам помешали. Телефон затрезвонит очень некстати. Я замер, не желая поднимать трубку. Но это за меня сделала Марина. Прижала трубку к своему уху, я не слышал, что ей сказали, но она вдруг изменилась в лице и отдала трубку мне.
– Алло!
– Ты не слышал меня?
Светлана. Я покосился на Марину. Она демонстративно внимательно разглядывала потолок.
– Я говорю, что напрасно вчера тебя оставила скучать в постели одного.
Если это же самое слышала Марина, я пропал.
– М-да, – пробормотал я.
– Здесь все нормально. Самсонов жив-здоров.
– М-да, – поддержал я разговор.
Ночь прошла, ничего не случилось, с восходом солнца Светкины страхи улетучились, и теперь она, наверное, кляла себя за то, что сорвалась очертя голову к Самсонову. Так я понял.
– Ты же не сердишься на меня?
– За что?
– За то, что я уехала.
– Нет.
Я сказал совершенно искренне. Я уже ее простил за внезапный отъезд. А вот за этот дурацкий звонок я с удовольствием припечатал бы ее. Хотя в глубине души понимал, что она ни в чем не виновата. Надо было самому снимать трубку.
– Приезжай ко мне, – попросила Светлана.
– Сегодня не могу.
Пауза.
– Ты обиделся?
– Нисколько. Я жду Загорского.
Черта с два я ждал Загорского. Просто при выборе между Мариной и Светланой я почему-то всегда склонялся в пользу первой.
– А-а, понятно.
Ничего тебе не понятно, милая!
– Я тебе позвоню.
– Ну конечно, – подбодрил я ее.
И положил трубку.
– Кто она? – спросила Марина.
Она все так же внимательно рассматривала потолок. Сказать ей правду – означало ее потерять.
– Моя жена, – ответил я.
Вот теперь Марина повернулась ко мне.
– Не гуди! – недоверчиво сказала она. – Ты не женат.
– Увы, но это так. Я соврал тебе сегодня, когда сказал, что бегал в магазин. Просто я провел ночь в ее квартире. Один. Она пригласила меня, сказала, что это очень важно. А когда я пришел, мы повздорили, и она меня оставила.
– А где же она ночевала?
– У своего хахаля.
– Вот стерва, – безо всякого чувства в голосе сказала Марина и придвинулась ко мне.
Почему женщины не терпят любовниц, но прощают нам то, что мы женаты? Загадка.
– Возьми меня замуж, – сказала Марина. – Мне с тобой хорошо.
– Ни за что!
– Почему? – спросила она, но было видно, что нисколько не удивилась.
– Есть женщины – жены, а есть женщины – любовницы. Это смешивать нельзя.
Она засмеялась:
– Негодный! Это же я говорила!
– Ты говорила это применительно к мужчинам. А я творчески развил твою мысль.
Я видел, что прощен. И немало был этому рад. Наверное, потому у нас все так славно и получалось. Нам слишком долго мешали, и теперь поглощаемый нами плод был особенно сладок. Я даже забыл о Загорском. Но он напомнил о себе требовательным звонком в дверь.
– Вот черт! – сказал я.
– Кто это?
– Наверное, граф.
– Будешь открывать? – всполошилась Марина.
– Я поговорю с ним на кухне. Жди меня здесь.
Я запахнулся простыней и вышел в коридор.
Глазка в двери не было, и поэтому все случившееся позже оказалось для меня полным сюрпризом. За дверью я увидел Константина Евгеньевича. Он был в изумительном костюме с отливом и держал в руке инкрустированную трость.
– А где Загорский? – осведомился я.
Это было единственное, до чего я додумался, пребывая в совершеннейшей растерянности.
– Его нет. Я один, – ответил Константин Евгеньевич и тонко мне улыбнулся. – Я могу войти?
– Конечно!
Я распахнул дверь, мой неожиданный гость вошел и проследовал по коридору. Именно так – проследовал, другого слова не подобрать. Я слишком поздно спохватился и что-то вякнул, сделав беспомощный жест в сторону кухни, но Константин Евгеньевич уже переступил порог комнаты, и я услышал, как взвизгнула Марина.
– Прошу прощения у мисс, – мягко сказал Константин Евгеньевич.
Он не развернулся и не ретировался, рассыпая многочисленные извинения, а сел на шаткий стул, оперевшись на свою трость. Я чувствовал себя совершеннейшим идиотом в своем нелепом наряде, состоящем из одной простыни. Марина лежала на диване, натянув на себя старое покрывало, и смотрела на неизвестного гостя с выражением растерянности и нескрываемой неприязни.
– Я не отвлеку вас надолго, – сказал Константин Евгеньевич, благосклонно глядя на меня.
Появление этого человека в моей обшарпанной квартире можно было сравнить разве что с внезапным прилетом марсиан.
– Загорский звонил по моей просьбе, – раскрыл карты Константин Евгеньевич. – Дело в том, что у нас возникли проблемы, и только вы, Женя, можете нам помочь.
Я не знал, чем могу помочь такому всемогущему в моих глазах человеку, но на всякий случай согласно КИВНУЛ:
– Мне нужно срочно доставить в Германию одну вещицу, – сказал гость. – Я очень рассчитывал на Загорского, но он не может, поскольку ваш шеф чинит ему препятствия. А к вам Самсонов, насколько я знаю, относится благосклонно?
Я пожал плечами:
– Он и к Загорскому неплохо относится.
– С Загорским у них трения, – печально поведал Константин Евгеньевич.
Пол был прохладный. Я переступил с ноги на ногу, но не решился пройти к дивану.
– Поэтому я прошу Вас отправиться в Германию.
– У меня нет загранпаспорта, – доложил я. – И еще нужна виза.
– У вас будет и то и другое, – сказал мой гость голосом человека, для которого не существует неразрешимых проблем. – Я думаю, мы договорились. Вы выручите меня, а я помогу вам. – И снова тонко улыбнулся.
– Я не могу.
– Почему?
– У меня работа.
– Поездка займет день, от силы – два Вы прилетите в Германию, передадите адресату бандероль – и обратно.
– А что за бандероль? – насторожился я, вспомнив, что держал этого человека за крупного мафиози.
– Две старинные книги.
Хотя Константин Евгеньевич произнес эти слова ровным и безучастным голосом, у меня перехватило дыхание. Заурядная контрабанда, я – курьер. В случае чего – лет десять отсидки, не меньше.