- Я не о тебе, хотя ты тоже гусь хороший, - продолжал я, не снижая тона. Вспомнилась сделка с иконой. Если бы вовремя не продал, то армянин, наверняка, погрел бы на ней руки. Другие мелочи. - Почему ты не предупредил меня про кидал, а сразу тихой сапой свалил в сторону? Сам же сказал, что он тебе не понравился, можно ж было подстраховать.
- А ты что, совсем маленький? Не первый год крутишься, обязан за версту их вычислять. Смотри-ка, я уже виноват.
- Ладно, давай замнем, - хрипло выдавил я, сникая. - Обидно, падла, только настроишься - очередная неприятность. Как проклятый.
- Ушами надо меньше хлопать, тогда все будет в порядке. Армяне ему, видите ли, виноваты. Кровные братья кинули, а он не знает, на кого свалить вину, - Арутюн шумно перевел дыхание, закурил. - Ну что, поедем? Или ты уже передумал?
- Поедем.
О, с какой радостью влезал я в поезд. "Москва - Адлер". Даже постоянно преследовавшая боязнь замкнутого пространства отодвинулась куда-то в сторону. Она лишь на мгновение напомнила о себе мимолетным всплеском необъяснимого страха только тогда, когда состав тронулся, и захлопнулись двери вагона. И сразу бесследно исчезла. Я уезжал от пьянок, разборок, от нервного из-за постоянных влетов перенапряжения на море. Я пытался удрать от себя. Неограниченное время предоставленного себе отпуска рисовалось нескончаемой чередой лазурных волн, на вершинах которых в белой пене играли радугой разноцветные купальники. С берега наплывали насыщенные запахами цветов созревших фруктов и еще чем-то турецким плотные валы воздуха. Купайся, кувыркайся, загорай. Ходи вечером на танцы, прижимайся к горячим, шоколадным женским телам. Отдыхай.
Но правильно говорят умные люди, что от себя не убежишь. В первый же день, под вечер, мы оба еле ворочали языками. Раскололи нас наши же ростовские девочки, приехавшие в Лазаревское на несколько дней. Мы поили всю эту хитро-шумно-жадную компанию - человек пять - шампанским, ликерами и водкой, швыряли деньги направо и налево. Особенно усердствовал соскучившийся по женскому племени Арутюн. Но ни одна из них, уже достаточно пьяных, не захотела вечером подняться в горы. Даже о танцах никто не заикнулся. Накачались за наш счет и уползли домой, исподтишка, знаками показывая, чтобы я отрывался от своего нескладного корешка. На этот счет у меня было свое собственное мнение. Никогда еще не приходилось оставлять друзей в беде. Да и моя беременная Людмила присутствовала как бы незримо. И без приключений было хорошо. От обилия солнца, синей соленой воды, чистого, не отравленного выхлопными газами и фабричными дымами густого воздуха.
На следующий день было похмелье. И поехало - покатилось как по гладкому льду. Все восемнадцать суток. Вечернее кафе сменяли ночные рестораны, чтобы утром уступить место загаженным барам, либо замусоренным уголкам в стороне от пляжа. Под конец отпуска мне пришлось продать свою красивую золотую цепочку с крестиком, правда, за более высокую цену, нежели в родном Ростове. Денег не хватило даже на обратный билет. Арутюн предложил финансовую помощь. Он привез с собой пару миллионов рублей в расчете на то, что кто-то из отдыхающих окажется, как и я, в затруднительном положении и решит продать с себя перстень ли, сережки, в общем, золотые украшения. Или баксы, котировка которых в Туапсе была ниже ростовской. Расчеты его не оправдались. На Лазаревском базаре близ железнодорожного вокзала ваучеристов и скупщиков ценностей оказалось больше, чем достаточно. Мы уезжали практически ни с чем. От двух лимонов Арутюна осталось чуть больше трехсот тысяч рублей. Деньги ушли на кабаки, дорогие фрукты и шашлыки, на надежду переспать под конец отпуска хоть с кем-нибудь. Побросав под лавку дорожные сумки, он хмуро уставился в одну точку. Я тоже молча уткнулся лбом в прохладное окно вагона, опустошенный и материально, и духовно. Впервые за многолетние вылазки на море, мне не удалось трахнуть ни одной из множества вертевшихся на пляже перед носом круглыми, обтянутыми крошечными треугольниками - плавками, попочками, бабы. Даже доставшиеся, как мелкие монетки нищему, поцелуи вспоминались противно. Слюнявые, растрепанные, с яркой каймой по краям слизанной краски на губах, тупой, без всякого, как в дурдоме, смысла, прерывистый разговор, идиотский, больше похожий на плач под пытками, смех. Такого со мной еще никогда не было. Почти у шпал плескались то ярко - синие, то светло - зеленые с белыми шапками пены волны. К горизонту море сглаживалось, превращалось в твердое, черное, будто заасфальтированное широкое шоссе с силуэтами вереницы редких кораблей на нем. Недалеко от Туапсе перед пассажирами покрасовались покрытыми толстым слоем ржавчины боками два огромных, выброшенных в бурю на берег, морских сухогруза. И море кончилось. Поезд обступили укрытые густым колючим лесом горы. Я вздохнул, расправил лежавшее поверх матраца одеяло и лег спать. Не так все виделось, не так хотелось. Но… отпуск кончился.
На нашем пятачке все оставалось по-прежнему. Только в отличие от молчаливой бледнолицей толпы ваучеристы покрылись папуасским загаром и стали более развязными. Что ни говори, бабки, к презрительному отношению к которым нас приучали всю сознательную жизнь, давали возможность насладиться мимолетным бытием на грешной Земле основательнее, заставляли увереннее смотреть в будущее. И мы, стихийно возникшая прослойка между элитой - крутыми банкирами, фирмачами, директорами компаний - и беспородным остальным людом почувствовали это на себе в полную меру. О, какое это счастье - не зависеть ни от кого. Можно встать, когда хочешь, купить, что в данный момент желает твоя плоть и вообще, вести себя более раскованно. Такое состояние ощущалось только первое время. Затем деньги начали дисциплинировать. Во всю силу заработала, кажется, французская поговорка: "Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи". Именно она приносила весомый доход. Добротные туфли носились не один год, не выходя из моды. Хорошая одежда требовала к себе соответствующего внимания. Ее можно было без проблем сдать в комиссионный, потеряв всего лишь копейки. И натуральные, с базара, буженина, окорок оказались слаще дешевой магазинной колбасы, к тому же намного экономичнее. Съел небольшой кусочек и сыт по горло. Не то, что полкило водянистой любительской или станичной. Но всеми этими благами можно осыпать себя с ног до головы при одном условии - не пить. А большинство ваучеристов еще и не курило.
Сентябрь уже давал о себе знать редкими порывами прохладного ветра, срывающего с деревьев жалкую листву. В воздухе пахло яблоками, виноградом, почему-то переспелыми абрикосами, хотя сезон их закончился еще в середине августа, алычей и грушами. Я надел туфли на высокой каучуковой подошве. Прошла неделя, как мы с Арутюном вернулись с моря. Армянин настойчиво вживался в наше законное пространство на правах моего лучшего друга. Его тетка оказалась скромнее, она продолжала ютиться в сторонке, за палатками. Время подходило к обеду. Я успел взять несколько полтинников двадцать четвертого года, николаевский рубль и большой пятимарочник времен Первой мировой войны с длинношеей головой австро-венгерского императора Франца Иосифа и двуглавым орлом на обратной стороне. Один знакомый старик подносил еще несколько царских золотых десяток и пятерок. Кажется, он нашел клад или это богатство было его наследством, потому что и много позже он приходил с точно таким же набором, обеспечивая себе безбедную старость. Но в цене мы не сошлись. Червонцы и пятерки оказались рядовыми, то есть 1899 года, а просил он за них как за более редкие - с 1903 по 1915 годы. Конечно, старик продал их другим ваучеристам на главном входе в базар, но я оказался стесненным в финансах. Около часу дня Длинный, Серж и вся их компания неожиданно снялись и отбыли в неизвестном направлении. Зная широкие связи Длинного с ментами, мы заволновались. Так резко он оставлял свой доходный пост только за час до очередной облавы. Перед этим прошел слух, что он занял своему корешу четыре тысячи баксов, но тот, кажется, кинул его. Длинный готовил расправу. Но это были его проблемы. В незнакомые дела за пределами рынка мы вмешивались редко, тем более, хамоватого Длинного мало кто уважал.
- Да нет, надыбали, наверное, добрый слив на ваучеры, вот и погнали, - попытался объяснить их исчезновение Скрипка. - Первый раз что ли, они пашут только на себя.
- Ты не собираешься домой? - подходя ко мне, спросил Аркаша.
- Нет, а что?
- Что-то мне не нравится вся эта возня. Как бы не пришлось накидывать на шею очередной хомут.
- Какой хомут? Не пойму, о чем ты говоришь, - воззрился я на него.
- Кто его знает, - неопределенно хмыкнул Аркаша. - В прошлый раз, когда ты бухал в отпуске, приходили одни. Накачанные, с повадками крутых.
- Да брось ты, кому мы нужны - нищета. У крутых полно работы с "товариществами с ограниченной ответственностью", с казино, фирмами и прочими доходными местами.
- Так ты не поедешь?
- Нет, я еще ничего не заработал.
- Я тоже. Постоять, что ли, - Аркаша рассеянно пнул носком ботинка пустую пачку из-под сигарет. - Ладно, поработаю. Тогда тоже все обошлось. Постояли, посмотрели и свалили.
- Вот именно, - хмыкнул я. - Что с нас брать, копейки?
Но я зря не придал значения Аркашиному предчувствию. Буквально через полчаса подкатили две сверкающие иномарки. Выпустив из открытых дверей нескольких накачанных парней с короткой стрижкой ежиком и бычьими шеями, лайбы бесшумно растворились за поворотом трамвайных путей. От группы отделился коренастый крепыш в великолепном спортивном костюме, знаком приказал ваучеристам оставаться на местах. Я видел, как Вадик судорожно пытался спрятать сорванную с груди табличку, как Данко обеспокоенно завертел головой в поисках своих соплеменников.
- Добрый день, ребятки, - ровным голосом поздоровался крепыш. - Кто у вас здесь старший?
- Старших нет, - после недолгого замешательства ответил Арутюн. - Каждый сам за себя.
- Вот как! Отлично, - улыбнулся крепыш. - Тогда я назначаю тебя старшим. Иди сюда.
Оба отошли в сторонку. Мы как по команде сняли таблички и сгруппировались. Нас оказалось человек восемь. Как ни странно, семейный подряд тоже бесследно исчез. Скорее всего, своих предупредила Лана. Но кто осведомил цыганей, было непонятно, потому что Данко оказался с нами. В этот момент с центра базара примчался взволнованный Виталик. Растерянно оглядываясь вокруг, он протиснулся в середину нашей группы:
- Братва, кажется, рэкет. Нас обложили со всех сторон, - сходу зачастил он. - Подходят амбалы и предупреждают, что если не будем платить, то работать нам не дадут. Если кто замялся, срывают таблички и гонят вон. Беню избили, свалили на землю и ногами. Прямо на месте. Никто не заступился. Даже менты куда-то угнали. К вам не подходили?
- Пришли, - угрюмо откликнулся Аркаша, недобро покосившись на меня. - Уже идет разборка.
- Так слиняйте пока не поздно. Добром это не кончится.
- Куда? - подал голос Хохол. - Завтра - послезавтра все равно придешь сюда. Если прицепились, житья не дадут.
- А по сколько платить? - осторожно спросил Данко у Виталика.
- Я так и не понял. Кажется, пятерку в день с носа, или тридцать тонн в месяц. Но надо еще уточнить, потому что я сдернул сразу после начала базара - вокзала.
- Я слышал, что менты за нашу защиту предлагали дешевле, - судорожно сглотнул слюну один из перетрусивших братьев - студентов.
- За защиту от них самих? - подковырнул Хохол.
- От рэкета. И от кидал.
- От кидал никакой мент не защитит. Они сделали свое дело и растворились, - оборвал пацана Данко. - Сам ушами не хлопай. А с рэкетом разве что договорятся. Кстати, я этих ребят не припомню.
Мы дружно посмотрели на цыгана. Каждый из нас помнил, что Данко знает в Ростове всех, начиная от простого мошенника и кончая ворами в законе. Значит, его сомнения имели под собой почву. Но выводы утешения не принесли. В это время Арутюн отошел от крепыша, направился к нам. Длинное его лицо приняло деловое выражение:
- Так, ребята, надо собрать сто штук. На первый случай.
- С кого собирать? - пожал плечами Аркаша. - Нас восемь человек. А с остальных что, не надо?
- С остальными потом разберутся, - пообещал Арутюн. - А с нас, ну… по пятнадцать штук.
- Я платить не буду, - жестко сказал Данко. - Во-первых, я не знаю, от кого эти парни. Если от Бацая, который держит весь город, то он и не думал шерстить рынок. Во всяком случае, наш угол, потому что мы работаем за пределами базара. А если от другого человека, контролирующего главный вокзал, то пусть едут туда и собирают дань с ваучеристов, которые промышляют там.
- Тогда иди и сам разбирайся с ними, - поджал губы Арутюн. - Мне он ничего не сказал, кто они и откуда. Сказал, чтобы я собрал бабки. Что мне, больше всех надо!
- Никуда я не пойду, и платить не буду, - уперся цыган. - Я этих парней первый раз вижу.
Крепыш, видимо, усек, в каком русле идет диалог между его посланником и Данко, потому что стронулся с места, вразвалочку пошел к нам. Мы еще теснее сплотили ряды вокруг Данко, нащупывая в карманах завалявшиеся на всякий случай отвертки, перочинные ножи, прочие железки. Друзья крепыша по-прежнему молча стояли в стороне с абсолютно равнодушными лицами.
- Что, неувязочка? - ласково спросил армянина крепыш.
- А кто ты? На кого работаешь? - не дав тому раскрыть рта, подался вперед Данко.
- Разве это имеет значение?
- Большое. Я должен знать, кому буду отстегивать бабки.
- Нам, - скулы у крепыша покраснели. - Еще объяснения нужны?
- Да, - не сдавался цыган. - Я должен быть уверен, что завтра не приедут другие и не начнут раскалывать нас точно также.
- Не приедут.
- Где гарантии?
- Пойдем, я выпишу тебе гарантии.
- Ты!!! - Данко зло ощерил рот, показав плотные ряды крепких зубов. Рука его потянулась к заднему карману брюк, который оттопыривало подобие складной финки. Каждый из нас тоже ощутил в этот решающий момент пик напряжения. Значит, без драки не обойтись. Пальцы цепко ухватились за подручный инструмент. - Ты меня на понт не бери. Я с пеленок на базаре. Видал и перевидал всяких.
- Так пойдешь? - снова позвал крепыш, но уже менее уверенно.
- Пойду. Но на базар, к козырной братве. Там и разберемся, кто чего стоит.
- Да бросьте вы, ребята, - чувствуя, что стычка добром не кончится, неожиданно для себя влез я в перепалку. - Зачем поднимать волну. Если надо, я кину на банк свои тринадцать штук. Но с тем уговором, что тревожить меня будут не часто, иначе на кусок хлеба не останется.
Крепыш словно ждал этой разрядки. Обернувшись ко мне, он сменил жестокость в голосе на покровительственный тон:
- С тебя, дед, мы не возьмем ни копейки. Мы знаем, что ты писатель. Работай над своими произведениями, радуй новыми книгами нас, своих читателей.
Его слова заставили опешить не одного меня. Ребята тоже с удивлением воззрились на крепыша, затем посмотрели на меня. Я не знал, что делать дальше. Надо же, моя скромная личность известна даже крутым. Один Данко продолжал стоять натянутой струной.
- Короче, ты сейчас выложишь пятьдесят штук, то есть, половину суммы, - крепыш ткнул пальцем в грудь армянина. - А потом, когда я разберусь с вашим… цыганом, вы отстегнете остальное.
- Сейчас разберемся, - Данко развернулся и быстрым шагом направился вглубь базара. - Разберемся кар ан дибул…
Арутюн отсчитал из висящего на поясе кошелька пятьдесят тысяч, передал их крепышу. Забрав деньги, тот улыбнулся нам и пошел к своим ребятам. Вскоре вся группа потянулась к главному входу в рынок. Мне показалось, что высокие плечистые ребята как-то опасливо осматривались по сторонам.
- Что-то здесь не то, - высказал я предположение Арутюну. - Какие-то они не… такие.
- Какие не такие? - воззрился на меня тот. - Рэкет. Сказали, надо исполнять. Они тоже кушать хотят. А эти зажали бабки. Больше отдадут, понимаешь, всего могут лишиться.
Кажется, он был доволен тем, что произошло. Но ребята по-прежнему хмурились. Никто из них не собирался цеплять таблички на грудь. О какой работе может идти речь, когда разборка еще не закончена. По этой причине домой уходить тоже никто не решался. Так мы и стояли кучкой, растерянные, отмахиваясь от многочисленных почему-то именно в этот момент клиентов. Данко не было долго. Рэкетиров тоже. Виталик застрял с нами. Он боялся и возвращаться на свое место в центре рынка, и уходить вообще, предполагая, что его запомнили.
- Не там, так здесь попал, - досадливо сплевывал он сквозь зубы. - Сейчас бы поработать после недельного запоя. Дома шаром покати. Занял под проценты двести штук, их же отдавать надо…
Я, было, собрался его успокоить, все-таки родная душа - пьяница, но тут появился Данко.
- Ну, что там, разобрались? - бросился к нему Скрипка. - Мы уже хотели идти тебе на выручку.
- Что меня выручать, вы за собой смотрите, - возмущенно огрызнулся цыган. - Поджали хвосты. Кидалы это. Да и не кидалы даже, а сброд какой-то.
- Какой сброд? - опешил Арутюн. - Что ты гонишь! Что я, дурак, когда разговаривал с ним? Он все знает.
- Значит, дурак, если не отличил дворовых пацанов от крутых. Они сейчас все под крутых одеваются и стригутся. Шляпа ты, а не ваучерист. Я-а, во всем разбираюсь, срок тянул…
- А иномарки? - не унимался армянин. - Ты видел, как они шикарно подкатили?
- Ну и что? Друзья подбросили или наняли на сто метров. Цепляй табличку, черножопый, отрабатывай свой кровный полтинник, отданный не за понюх табаку. Его тебе уже никто не вернет. Даже наш мягкотелый писатель не выложит за так свои тринадцать штук.
- Кидалам куска говна жалко, - смущенный прозрачным намеком, подтвердил я. - Мне тоже показалось…
- Когда кажется - креститься надо, - перебил цыган. - Работайте, ребята, их уже след простыл. Подставили вас, как последних лохов.
- Но кто сказал? Какая сука подстроила? - не мог успокоиться армянин.
- Кто? А вот завтра и спроси у Длинного. Можешь съездить к нему домой. Глядишь, повезет, узнаешь во дворе кинувших тебя пацанов. Скорее всего, они его соседи.
- На базаре тоже кидалы? - неуверенно спросил Виталик.
- Там другой расклад, - посерьезнел Данко. - Туда ты пока не суйся, иначе влетишь в очень серьезную историю.
- Понятно. Значит, опасность не миновала, - сказал Аркаша. - Скоро заявятся и у нас.
- Нет, мы им до фени, - твердо ответил цыган. - Они шерстят баранов покрупнее, тех, кто занимается скупкой золота не один год. Как Скрипка, например.
- А при чем здесь я? - забеспокоился знаток музыкальных инструментов и швейцарских часов. - Я тоже гол как сокол. Сыну дай, дочери оторви…
- Двухэтажный особняк дострой, - подмигнув нам, продолжил перечень цыган. - Ты бы лучше штаны с ботинками купил. Смотреть противно.
- Э-э, брат, его прикид для отвода глаз, - тоже съязвил повеселевший Хохол. - Помнишь, как в фильме "Илья Муромец" татарский хан отбирал у своих нукеров золото? Перевернет кверху ногами, тряхнет - и порядок, гора драгоценностей.
- Может, и его надо тряхнуть? - нарочито сдвинул черные брови цыган. - Глядишь, гора бриллиантов выпадет.
- Да вы что, ребята, - поспешно засунул, нацепленную было снова табличку в рваный портфель Скрипка. - Вы так и подставите меня. Нет, я лучше домой поеду.