Хохла совсем недавно заключили под стражу в тюрьму на Кировском проспекте. Он тоже купил фальшивую "сотку" и тут же продал ее постоянному клиенту. Через несколько дней тот пришел с двумя мужчинами, якобы снова за долларами. При расчете Хохла связали. Мужчины оказались сотрудниками уголовного розыска из городского управления милиции. При обыске обнаружилась еще одна стодолларовая фальшивая купюра. Теперь Хохол ждал окончания следствия и суда. По статье ему грозил немалый срок с конфискацией имущества. Ребята были уверенны, что сработала обычная подставка. Перед этим Хохол попытался возникнуть в отделении милиции на территории рынка во время ничего не значащей очередной проверки. Откупился бы или заплатил штраф, и все было бы о. кей. Пожадничал.
В обед объявился Наполеон. Отведя его в сторону, я показал сотку. Наполеон долго вертел ее в руках, чуть ли не нюхал. Затем решительно протянул обратно:
- Не возьму. Слишком подозрительная.
- За двести шестьдесят тысяч, - решился я на последний шаг, чувствуя, что эаторчал капитально. - Как взял.
- Не хочу связываться. Вроде нормальная, но твердой уверенности нет. Попробуй скинуть иностранцам. Они разбираются в баксах как мы в своих "деревянных", хотя я до сих пор не могу отличить настоящего полтинника от сработанного в Чечне.
- Я тоже, - уныло согласился я.
Прошло несколько дней. Как-то вечером, уже поздно, когда на площади перед рынком загорелись уличные фонари, а я собрался провести ночь с Людмилой, подошел полный мужчина в хорошем костюме, в фетровой шляпе.
- Доллары есть? - спросил он у меня. Многие ребята давно разъехались.
Отрицательно качнув головой, я полез в карман за сигаретами. И вдруг вспомнил, что заныкал купленную на днях у парня затертую сотку баксов за фольгу в коробке с "LМ". Поспешно выдернув ее, предложил собравшемуся уходить клиенту:
- Такая подойдет? Не хочу накалывать, ребятам она показалась подозрительной.
- Давай взглянем, - мужчина придвинулся ближе к свету. - Мне все равно ехать в Чехию, а там принимают и похуже.
Он долго вертел бумажку перед глазами. Затем обратился ко мне:
- Машинки для проверки, случайно, не найдется?
- Откуда? Если бы была, не сомневался бы.
- Понятно. Вроде нормальная. Через мои руки прошло сотни тысяч долларов. Зачуханная, правда.
- Цена соответствующая - двести шестьдесят тысяч рублей.
- Пойдет, - мужчина сунул сотку в карман пиджака, вытащил кожаное портмоне. - Через границу, надеюсь, проскочим, а в Чехии лавочники к состоянию не очень-то присматриваются. Лишь бы не поддельная, хотя фальшивые обычно бывают новыми.
- Именно этот аргумент самый главный. Удачи.
Сложив деньги в сумку, я направился к остановке трамвая. По пути на вечернем базарчике купил пару крупных сулок - рыбка вкусная без костей. Для Данилки взял яблок, банку поздней, потому дорогой, малины. Затем вскочил в шестнадцатый номер трамвая и покатил по горбатому Буденновскому проспекту. Людмила затеяла стирку, в кои-то веки. Антон с бабкой в своей комнате уткнулись в телевизор. Данила в кроватке игрался с пальцами на ногах. Пересчитав деньги, я отложил несколько десятков тысяч рублей на текущие семейные расходы, остальные спрятал обратно. Вынул золотой крохотный кулончик. Давно обещал.
- Есть будем? - вошла в комнату распаренная Людмила.
- Нет, святым духом сыт, - уставился я на нее. - Конечно хочу.
- Сегодня мать голубцы приготовила.
- Понятно. У самой руки в одном месте.
- Я предупреждала, что ничего не умею.
- Так учись, не все же время на материнской шее сидеть. Слава Богу, постирать надумала.
- Да, стираю сама, а кормит пока она.
Я подумал, что если нагрянет какое несчастье, то Людмила просто растеряется. Двое детей, ничего не умеет. За квартиру из своей пенсии и из того, что удается заработать от перепродажи на улицах жвачек с игрушками, платит мать, продукты приносит тоже она. А старухе за семьдесят лет. Пособия на ребятишек не хватит и на хлеб. Квартира, эта коммунальная дыра, записана на мать. Запросто могут вломиться тупорылые руководители обувной фабрики и выселить, как перед этим отказали в получении по очереди двухкомнатной квартиры в новом девятиэтажном доме в районе РИИЖТа, затребовав за нее восемь миллионов рублей. Восемь миллионов! Откуда такие деньги у нищих вечных пролетариев, проработавших на этой самой фабрике по сорок лет за семьдесят рублей в месяц. Тихий ужас.
- С работы по акциям никаких выплат? - спросил я. - Кажется, у тебя их около десятка.
- Несколько тысяч рублей. Антону на завтраки в школу не хватило. Продают фабрику, с итальянцами, что-ли, договорились. Три цеха всего задействованы, остальных обувщиков потихоньку увольняют.
- Может, итальяшки наведут порядок, дивиденды по акциям прибавят.
- Жди. Слух прошел, что они молодых будут набирать.
Досадливо качнув головой, я подвинул кулончик к Людмиле. Заметил любопытство в ее глазах. Просто любопытство, больше ничего.
- Кстати, у меня что-то лобок чешется. Не помажешь чем? Не дай Бог какую заразу подхватил, долбаный базар, кого только не носит. Помнишь, как одно время руки чесались?
- Не будешь туда лазить. Или переспал с кем?
- Ни одной женщины. Даже когда бухал, пришли одни захребетники, все тебе знакомые.
- Ладно, достираю - посмотрю. Сейчас принесу поесть.
Елена Петровна готовила вкусно. Людмила не уступала ей, но лишь тогда, когда находило настроение. Это счастье приваливало весьма редко. Отодвинув тарелки в центр стола, я взялся за Данилку. Пацан с удовольствием потягал меня за нос, за волосы, не забыв капитально обоссать. Главное, в тот момент, когда звонкой струи меньше всего ждешь. Поменяв пеленку, я сунул ему в рот соску и положил в кровать. Мальчик уже засыпал. Затем снял рубашку и брюки, аккуратно развесил на гвоздях, вбитых в стену возле входной двери вместо вешалки. Часовая стрелка на будильнике перевалила за цифру двенадцати. Вскоре пришла Людмила. Толкнув меня, задремавшего, в плечо, предложила:
- Давай посмотрю, что там у тебя чешется.
Покорно сняв трусы, я привалился спиной к стене. Как-то попытался сам выяснить, что там такое. но кроме красных пятнышек с черными точечками посередине ничего не разглядел. Зрение медленно, но верно слабело. Уж и очки на плюс два не помогали.
- Что там? - лениво спросил я.
- Мандавошки. вот что, - внимательно рассматривая под ногтем, спокойно ответила она. - Много.
Я чуть было не подпрыгнул на кровати. Вот это новость. Откуда! Как я помнил еще со времен армии, насекомые появляются на третий день после контакта с грязной женщиной. Тогда, правда, половина нашего отделения заразилась в примитивном душе, возведенном посреди казахстанской степи. Перед этим в нем лихо надраивался единственной на весь "пупок"- пункт наведения баллистических ракет стратегического назначения - мочалкой молоденький офицеришка из Капустина Яра, крохотного городка с двух - пятиэтажными домиками, со ставкой главнокомандующего секретным полигоном. Мы считали за счастье попасть в городок пусть даже на гауптвахту, потому что по улицам там ходили женщины, работал приличный кинотеатр, а прилавки магазинов ломились от продовольствия и бутылок со спиртным. В ту пору за самогоном мы мотались аж на мощных тягачах, "Вихрях" и "Буранах", предназначенных для транспортировки ракет, за добрую сотню километров на казахские кошары. Более опытные ребята выложили про живучих насекомых все, что успели усвоить до призыва в армию. Тогда мы, до сдирания кожи, выводили их соляркой, которой на "пупке" было завались. Беззлобно ругались, подначивали друг друга. Единственное приключение в бескрайней степи. Сейчас настроение у меня резко упало. Вспомнились звонки бывших любовников Людмилы. Один из них, пьяный в умат, часа два кряду не снимал с кнопки руки. Второго при мне выгнала она сама. Правда, тогда мы расстались, как показалось, навсегда. Третий алкаш жил буквально этажом выше. Все это я знал, знал и то, что Людмила любила только меня, и когда после загулов я приходил вновь, никого к себе не подпускал. Я понимал, что она, ни разу не выходившая замуж, стремится создать семью. Она просто заламывала руки от безысходности положения, в которое попала. Старший брат и младшая сестра жили семьями, а ей, вот, не повезло. Но винить в первую очередь надо было саму себя. Лень - матушка за редким исключением счастья никому еще не приносила.
- Ты что, обалдела?
Я понимал, что последний раз переспал с посторонней женщиной месяца два назад. Слабый зуд на лобке, правда, донимал и раньше, но вряд ли бы я выдержал засилье жестоких насекомых столько времени. Давно бы заставили обратить на себя внимание. Значит, Людмилу сумел уговорить один из бывших любовников, например, сосед этажом выше. Квартиры рядом.
- Посмотри сам. Копошатся.
Она поднесла палец к моему носу. С моим зрением разглядеть что-то не представлялось возможным. Я отвернулся.
- Что будем делать?
- Не знаю… Выводить.
- Может, у тебя и мазь, эта, как ее… найдется?
- Есть, но старая. Засохла, - Людмила покусала нижнюю губу. - У меня самой давно зачесалось, я подумала, что это от матери. Она, когда отец еще был жив, часто бегала к нему. А у него от долгого лежания завелись вши. Я протерла ручки на дверях в комнаты, в туалет, намазалась мазью. Не помогло.
- Что ты гонишь, - вскипел я. - Ты знаешь, что они появляются только при половом контакте?
- Не знаю. Я подумала - от матери. Она за все цапается руками.
- У тебя завелся любовник?
- У меня никого не было, нет, и не будет, кроме тебя. Я люблю тебя.
Я устало облокотился о край кровати. Надо же, как говорится, на родной жене подхватил. Если бы насекомые дали о себе знать через три дня, пусть через полмесяца после постели со случайными подругами, то винить пришлось бы себя. Но зуд возник, когда прошло больше месяца. После кошмарной пьянки, когда умерла жена соседа, я ни с кем не переспал. Или их занес кто-то из собутыльников? Они отрубались и на моих простынях с подушками. Или отомстил ее умиравший во время нашего полового сношения отец. Кажется, он не слишком радовался моему появлению в их доме. Как и мать. Странная семья.
- Что нам теперь делать? - снова задал я вопрос.
- Не знаю, - Людмила встала, подошла к детской кроватке. - Для меня это не главное. Если не веришь, можешь уходить. Удержать я тебя не смогу.
- Но что для тебя главное! Что!
- Я уже сказала, насекомых нетрудно вывести. Сложнее будет потом, когда я останусь одна…
Хотелось грохнуть кулаком по столу, разметать с него банки, склянки, ложки, вилки ко всем чертям. Эх, мать твою так, никакой реакции, ни оправданий, ни слез. Ни даже обвинений, наиболее выгодных в подобных ситуациях. Застыла над кроваткой как сосна над рекой. То ли своим отражением любуется, то ли самой рекой. Я вновь откинулся на подушки, не в силах больше ни доказывать свою правоту, ни, тем более, искать истину.
- Ну что же, неси мазь и станок. Будем бриться, натираться… твою дивизию.
Людмила быстро заскользила по комнате. Через час я уже спал, отвернувшись к стене. Но перед сном продрал ее словно наждаком торчащим колом членом, не боясь заново подцепить насекомых. Она этому только обрадовалась…
И вновь базар, погоня за "окорочками Буша". В среде ваучеристов все оставалось по прежнему, если не считать участившихся нападений со стороны шакалов да активизации кидал. Рослые заезжие грузины накололи Сникерса сразу на триста долларов. Мелочь по общим меркам, но неприятная. Если учесть, что он в последнее время вместе с Очкариком и другими парнями с базара взялся за перегонку из Бреста в Ростов автомобилей, то вообще не стоило бы заводить разговора. На границе Белоруссии с Польшей неплохой "жигуленок" или другая марка легковушки стоили на тысячу - две долларов дешевле, нежели в родных пенатах. Обычно ребята собирались в своеобразную колонну и рассекали воздух на прямых как стрела шоссе до ста сорока километров в час, невзирая на время суток, изредка сменяя друг друга во главе кавалькады. Все они крепко погорели с билетами Мавроди. Самая малая сумма влета составляла примерно четыре - пять миллионов рублей. Теперь же старались нагнать потерянное таким вот своеобразным образом. Голь на выдумки горазда, кто, конечно, не сосет по медвежьи лапу или не жует последний член без соли. После долгого перерыва вышел на рынок Семен Михайлович, у которого шакалы навели шмон прямо в квартире. Работал осторожно, на малых суммах. Сник старик, потомок изгнанных турками из Крыма армян. Приземлился.
В один из последних августовских дней на базар с утра пораньше заскочил Рыжий, сотрудник уголовки из городского отделения милиции, больше работавший по карманникам. Поздоровавшись с ребятами, попросил купить ему банку немецкого пива и пачку сигарет. Видно было, что вчерашний вечер он провел довольно бурно.
- Что там у вас нового? - когда Рыжий немного оклемался, спросил Серый, тоже бывший мент, перекинувшийся к ваучеристам с год назад. - Внеплановых провокаций не намечается по отношению к нам?
- Кому вы нужны, - отдуваясь, небрежно бросил Рыжий. - Кропаете без криминала и продолжайте дальше. Кстати, одного из ваших застукали на карманной краже.
- Кого? - заинтересовались мы. - Среди нас таких, вроде, не встречалось.
- Наркоту помните? Армянина, беженца из Азербайджана.
- Арутюна?
- Да, взяли с поличным прямо в трамвае. Карманы перепутал.
- Еще его тетка с нами стояла, - дополнил перечень примет Скрипка. - Симпатичная такая, полная. Двое малых детей.
- Теперь тетка трудится возле ЦГБ, на жвачках с шоколадками, - пояснил Аркаша. - Да, влип Арутюн. Гену Бороду раскрутил, к наркотикам приучил, и сам опустился.
- Так ему и надо, - насупился Сникерс. - Я никогда не доверял этому козлу.
Вскоре Рыжий отчалил. Внешне он больше походил на ростовского приблатненного корешка. Только быстрый цепкий взгляд из-под белых ресниц выдавал истинную профессию. Начал он как всегда с трамвайной остановки напротив. Через минуту след его затерялся. А еще через час ко мне подплыла полная дама в свободно сидящем дорогом платье.
- Так, ваучеры, купоны, монеты, кажется, доллары, - заскользила она лупастыми глазами по моей табличке. - Скажите, а золото вы берете?
- Само собой, - чуть подался я к ней. - Что у вас?
- О, мне нужен серьезный специалист.
- Надеюсь, разберемся. Показывайте.
- Это не ваша фотография под названием "Новые русские" была как-то напечатана в одной областной газете? - неожиданно спросила дама.
- В черных очках, в шляпе и кожаной курточке, - быстро среагировал я. - Нет, уважаемая, похожих ваучеристов на базаре полно.
- Но ваше лицо мне все равно знакомо.
- Вполне возможно. Я, знаете ли, не из последних. Рекорды Всесоюзные ставил, печатался, выступал по телевидению. Вы подошли, чтобы узнать, кто я?
- Нет, просто интересно. Кругом лица обычные, а у вас… знакомое, - окинув меня еще раз внимательным взглядом, дама вытащила из сумочки бумажный комочек. Сделав предупреждающий жест, я поманил ее вовнутрь магазина. Там, возле продавленного стола напротив зарешеченного окна, развернул сверток. В нем оказался тонкой работы перстенек с зеленым камешком посередине и двумя белыми по краям. Вытащив лупу, долго всматривался в камни. Несомненно это были изумрудик и два брюлика по ноль три карата, высокой чистоты.
- Сколько вы хотите? - спросил я.
- Не знаю, - дама с интересом следила за моими действиями. - Вы, наверное, разбираетесь больше.
Когда-то дочь проболталась подружкам, что я работаю на базаре и неплохо разбираюсь в ювелирных изделиях. Ей тут же принесли женский перстень, попросили предложить мне. Кто-то из отпрысков бывшего до перестройки торгового туза. Дама тоже напоминала члена мафии негоциантов. Когда я, приехав по звонку дочери, обследовал изделие, то пришел к выводу, что оно не стоит выеденного яйца. Девять старых алмазов расположились короной вокруг неродного гранита. Дочь чуть не пищала, что на этой веши можно неплохо заработать. Мне было жаль, что она вообще ничего не смыслит в драгоценностях. Вложив перстень в руку, я посоветовал вернуть его владельцам, и больше никогда не связываться с подобными "подарками". Месяца два она не звонила. Обиделась.
- Да, я немного разбираюсь, но хотелось бы услышать ваше предложение.
- Ну, тысяч восемьсот.
Я хотел сказать, что цена дороговата, что точно такие изделия в ювелирных магазинах хоть и стоят больше, лежат годами, потому что покупать их некому. Народ нищает. В этот момент в торговый зал быстро вошли двое щуплых парней в гражданской одежде. Я сразу понял, кто они на самом деле. В голове мелькнула мысль, что табличку, слава Богу, снял. Незаметно попытался отдать перстень даме.
- Не надо суетиться, - парни стали по обе стороны, одновременно загораживая выход на улицу. - Ну, что там у нас на сегодня?
- Женщина предложила оценить вещь, но я в золоте не соображаю, - зачастил я, поняв, что отпираться бесполезно.
Взгляд у дородной дамы стал тяжелым. Она медленно повернулась к одному из оперативников, презрительно скривила полные губы:
- Это мой перстень, как хочу, так им и распоряжаюсь.
- Конечно, - согласился опер. - После десяти лет заключений вам нужно на что-то жить. Но вы, уважаемая, до сих пор не вернули наворованного у государства во времена правления Брежнева и компании. Заберите вещицу, пройдемте с нами.
Даму увели. Ошалело покрутив головой, я направился к выходу из магазина. Слава Богу, пронесло. Но какие претензии можно предъявлять к человеку по прошествии стольких лет, пусть даже он занимался когда-то жульничеством. С этим вопросом я обратился к Аркаше.
- Да отстань ты, - раздраженно отмахнулся он. - Тут цепочку золотую потерял на пять граммов, а ты за какую-то бабу. Может, директором торга работала. При конфискации имущества ничего не нашли. Вот и следят до сих пор. Тебе от этого ни холодно, ни жарко. За собой смотри, а то погнал в магазин, никого не предупредив. Влип бы еще на соточку баксов…
Я поежился. То, что Аркаша посеял цепочку, особого сочувствия не вызвало. Мы часто теряли золотые вещи, второпях сунув их в любую заначку. Через микроскопическую дырочку в кармане или в сумке они, тяжеленькие, запросто выскальзывали на дорогу. Помнится, однажды нашел тоненькую цепочку с маленьким крестиком. Не успел пройти нескольких метров, ее уже не оказалось. Сумела проскользнуть между нитками шва.
- Дорого взял? - все-таки спросил я у Аркаши.
- Какая разница. За сколько бы ни взял - потерял.
- Дома получше поищешь.
- Карманы наружу вывернул, - покривился тот - На рынке, наверное, когда чеки сливал. У тебя они есть?
- Шестьдесят пять штук, едрена в корень. Те еще, по сорок пять тысяч. У меня как всегда, запоздалая реакция.
- Когда ты успел нахапать? - вылупился Аркаша.
- Пиджак брал по полтиннику, вот я и набил пакет.
- По тридцатке не берут. Беги сдавай, иначе снова как со ста шестьюдесятью восемью ваучерами будешь гонять по всему рынку.
- До Нового года далеко, - буркнул я. - Должны подрасти.
- Ну… я тебя вообще не понимаю. То ли дальновидный, в тот раз выкрутился, то ли жадный. Или полный дурак.
- Скорее всего, последнее. Сами прозвали писателем.