- Вот именно, приходят на рынок и бродят как ненормальные. Печатать не печатают, а от другой работы уже отвыкли. Классики.
- Неправда, многие устроились сторожами, столярами. В газетах пашут, в фирмах разных. Поэты одеждой, продовольственными товарами торгуют, теми же ежемесячниками, типа "Спид-Инфо". Так что наш брат ко всему приспосабливается.
Хмыкнув, Аркаша снова принялся шарить по карманам, не хотелось ему смириться с потерей. Впрочем, на его месте так вел бы себя каждый. Не оставляет человека надежда на лучшее, а его, это лучшее, уже кто-то подобрал. Нацепив табличку на грудь, я перевел сумку с деньгами под локоть, чтобы в случае чего ее невозможно было открыть чужому человеку. Народ сплошной массой безостановочно валил в ворота главного прохода, с рынка напирал такой же плотный поток. Лица в основном хмурые, озабоченные. Изредка мелькнет беспечная девичья рожица, самодовольная улыбка преуспевающего гражданина или нахрапистое выражение на квадратной морде владельца нового "Скорпиона". Больше неброская серость с задранными по-русски вверх широкими носами. Из-за трамвайной линии донесся слабый звук выстрела. Поначалу на него никто не обратил внимания. Привыкли за последние годы. Выстрел повторился уже ближе. Кто-то повернул голову в ту сторону. Следующий хлопок заставил толпу замедлить движение. Из-за рядов колбасников на рельсы выскочил молодой белобрысый с усами мужчина, бросился бежать по направлению к углу базара на Буденновском проспекте. За ним гнались несколько разгоряченных погоней кавказцев. Расстояние быстро сокращалось. Мужчина обернулся, выстрелил из газового пистолета в первого набегавшего. Второй, не останавливаясь, проскочил чуть дальше, отрезая путь к отходу.
- Да что же это делается, а? Черномазые уже среди бела дня бьют и никто не поможет, - звонко закричала какая-то женщина. - Русские люди, мужчины, что вы стоите смотрите!
Ее поддержали сразу несколько женских голосов. Кавказцы уже вцепились в парня, пытаясь сбить его с ног. Аркаша сорвал табличку, затрусил в ту сторону. Я заспешил за ним, снялся с места кое-кто из наших ребят. Толпа плотным кольцом окружила дерущихся. Кто звал омоновцев, кто казаков и милицию. Сразу несколько рук граблями потянулись к рубахам инородцев. Аркаша крепко ухватил за воротник одного из них. Тот попытался вырваться, быстро сунул руку в карман, но оказавшийся рядом дядька здоровенным кулачищем врезал под солнечное сплетение так, что кавказец согнулся пополам, зашелся в плаксиво угрожающем визге. Дядька добавил еще сверху, промеж лопаток.
- Тихо, тихо… Зачем самосуд, цивилизованные люди, - задыхаясь от напряжения, забормотал Аркаша. - Сдадим в милицию, там разберутся.
Вместе с мужиками я тормознул едва не выскользнувшего из кольца второго негодяя. Ну очень скользкий народ эти горцы, так и хочется вытереть руки о тряпку. Странно, столько писателей прославляли их гордость, смелость, справедливость. И где достойные мужчины качества теперь? Может, и не было их вовсе, если сейчас они накидываются на одного стаей голодных шакалов? Забивают ногами до смерти вместо вызова, как в старых кинофильмах, один на один. Живуча татаро-монгольская племенная привычка. Еще двоих, среди которых оказался горец в годах, задержали остальные граждане. Не били, не материли, не угрожали, просто не выпускали из рук и все. Молодой мужчина размазывал по лицу кровь с разбитых губ. Ненадежный пистолет его валялся под ногами. Он наклонился, поднял газовую безделушку, сунул за пояс испачканных брюк.
- В следующий раз, корешок, носи с собой что-нибудь посолиднее, - посоветовал ему Саня Хохол. - И сразу в лобешник. Они по-хорошему не понимают.
- Ну, только убивать, - добавил выросший словно из-под земли казачий урядник. - Жаль, раньше не подоспел. Я бы им…
Многие согласно закивали казаку. Раньше, не будь сами участниками инцидента, высказались бы против. Таков русский человек, обиды воспринимает, пока они перед глазами. Отвернулся - тут же забыл. Подоспел наряд омоновцев. Дюжие ребята грубо потащили кавказцев к открывшему железную дверь "собачатнику". Мужчину повели следом.
- И все-таки я против насилия, хотя зверей развелось как тараканов, - сказал Аркаша, отряхиваясь. Мы неторопливо пошли вдоль своего участка. - Обнаглели, сволочи, слова поперек не скажи.
- Я тоже против, - зло процедил я сквозь зубы. - Интеллигентно, как прибалты, предложил бы им переместиться на родной Кавказ и забыть в Россию дорогу. Была бы польза - слова бы не сказал, но сотни лет одни неприятности. Драки, убийства, насилия, кражи.
- Русские бывают похлеще.
- С русскими справиться легче, никуда не денутся. А кавказец совершил преступление и умотал в горы. Ищи правду в ущелье. А пример какой показывают! Большинство русских подонков работают под их марку. Было на Руси в прошлые века подобное?
- У них тоже не было, - буркнул Аркаша.
- А кровная месть? А межплеменные разборки?
- Русский бунт похлеще, вспомни Стеньку Разина, других атаманов, гражданскую войну, наконец.
- Это борьба за идею, за освобождение от цепей рабства. А у них разборки на пещерно-племенном уровне.
- Да, ты прав, на первобытном уровне, но все равно за свободу.
- Как у американских индейцев, которые до сих пор в цивилизованном обществе остаются собаками на сене, хотя им давно обрубили уши. Для их же блага, заметь, - с раздражением в голосе продолжал доказывать я. - Еще вспомни о том, что первые поселенцы просто уничтожали аборигенов на их же территории, умеющих только скакать на мустанге да воевать, а Россия посадила многочисленные первобытные племена, способные лишь огрызаться, себе на шею. При том, на своей земле. Кормит, поит, прощает дикие выходки. Где это видано, в какой стране мира? Не только в Америке, но даже в Австралии папуасов загнали в резервации, чтобы не мешали спокойно жить, не подставляли усыпанную цыпками ногу в стремлении идти вперед, к процветанию цивилизованного общества. Да, не забывают и аборигенов, постепенно вовлекая их в строительство лучшего будущего. Постепенно! А в России решили сразу, раз и навсегда, стереть грань между племенным и достойным лишь высокоразвитого общества укладом жизни. Что из этого получилось? Ничего. До сих пор межнациональные разборки, до сих пор по общему культурному развитию вторые после Африки.
- Зато у нас нет оскорбляющих человеческое достоинство резерваций. Общая масса практически однородна. Русские и все, - усмехнулся Аркаша. - Так что твои доводы не совсем приемлимы.
- Да пойми ты, тянут они нас назад, - психанул я. - Не дают влиться в единое пространство той же сытой чопорной Европы, хотя еще со времен Ярослава Мудрого те признавали нас своими, европейцами. А сейчас, с началом перестройки и открытием границ, по странам и континентам вопль - русские идут. Слава Богу, американцы начали разбираться кто есть кто. Уже пишут не о русской мафии, а о русскоязычной, что далеко не одно и то же. До этого весь позор падал на головы истинно русских.
Мы дошли до своего места работы. Аркаша поправил сумку на плече.
- Спасибо за лекцию, - цепляя табличку, сказал он. - Не со всем, конечно, я согласен, но доля правды есть. И большая.
- Как ты можешь согласиться, когда сам наполовину еврей, - уколол я его. - Логика мышления, понимаешь, одинаковая с нерусскими.
- А ты кто? - повернулся всем корпусом Аркаша. - Сам на каждом перекрестке подчеркиваешь, что не русский, а русич.
- Если чувашская княжна, которую я чпокнул, твердо заявляла, что она по национальности русская, то мне сам Бог велел покопаться в истории своего древнего рода, - отпарировал я. - Кстати, когда я в очередной раз заламывал в отчаянии руки по поводу позорящей себя пьянками, грязью, развратом и другими непотребными действиями русской нации, одна женщина с удивлением воззрилась на меня. Мол, кого я считаю русскими. Этих, с пропитыми широкими мордами оборванцев, корявеньких, недоразвитых мужичков и баб? Они только по паспорту русские, а на самом деле к великой малочисленной нации, сумевшей заставить говорить на своем языке одну шестую часть мира, никакого отношения и близко не имеют. Это потомки разных племен, по большей части с татарского Поволжья, со всех сторон прилепившихся к могущественному развитому государству Русь. Вот так-то, дорогой. После ее замечания я словно прозрел. Как гора с плеч свалилась.
- Уймись, могущественный, - снисходительно похлопал меня по плечу Аркаша. - Коли ты такой великий на самом деле, то вдвойне обязан заботиться об остальных малых народах, у которых отобрал не только землю, но и родной язык.
- Я забочусь. Но честное слово, надоела многовековая забота хуже горькой редьки. Хочется пожить как немцы, или шведы.
- В отпуск не собираешься? Как швед.
- С удовольствием бы. А ты?
- Хм, билеты со своей уже взяли. В сентябре бархатный сезон.
- Тебе легче. В твоей сумке шестьдесят пять ваучеров не заторчали.
- Ты ж у нас самый умный, - хохотнул Аркаша. - Чурка и тот догадался бы избавиться от чеков вовремя.
- На это большого ума не требуется, - не согласился я. - Еще ни разу не довелось встретить продавца или продавщицу с высоким интеллектуальным мышлением, потому что нет почвы для развития. Купил - продал, преобладает животный инстинкт. К сожалению, я на рынке начал ржаветь, пропадает стремление к высоким материям, к поискам истины. Может быть потому часто срываюсь, что не вижу смысла в простом накапливании денег.
- К звездам здесь не тянет, в этом ты прав, - пошевелил жирными плечами Аркаша. - Но - каждому свое. Природа создала человека индивидуалистом. Один выделяется тем, что много пьет, другой хорошо ворует, третий дерется. Если у меня нет никаких духовных или низменных талантов, то я хочу возвыситься над массой хотя бы хорошей одеждой, самоуверенным видом от того, что имею возможность купить то, что понравилось.
- Да, каждому свое.
Вздохнув, я машинально пощупал через тонкую кожу сумки толстый пакет ваучеров. Вряд ли теперь удастся пристроить их даже по своей стоимости. Короткий всплеск цен быстро спал, перешел в медленно иссякающее журчание. Коммерческие структуры не позволят им подпрыгнуть вновь, потому что невыгодно. Да и ненадежно все, неустойчиво, даже в структурах власти. Грабят, наживаются, жируют, забыв о том, кому обязаны своими богатствами - о народе. А он может напомнить о себе в самый неподходящий момент.
Ко мне подошел мужчина в хорошем костюме, в фетровой шляпе. Лицо показалось знакомым.
- Не помнишь? - с нагловатой усмешкой в краях волевых губ спросил он. - Я купил у тебя старую "сотку", в Чехию собирался ехать.
- Ну и как съездили? - напрягся я. Теперь все стало ясно.
- Ничего хорошего, в смысле твоей "сотки", - придвинулся ближе мужчина. - На границе чешский волонтер порвал ее на моих глазах. Хорошо, что так обошлось, мог бы и в полицию сдать. Фальшивая оказалась, дорогой.
- Он ее проверял? - осторожно спросил я. Подошел Сникерс, стал со мной рядом.
- А что ее проверять, простая бумажка, - покосившись на него, мужчина немного ослабил давление. - Отшлепали на принтере, потоптали ногами для верности и пустили в оборот.
- Простите, вы привезли обрывки с собой?
- Нет, еще этого не хватало.
- Тогда почему я должен вам верить? Таможенник не проверил, сотку вы назад не привезли. Почем я знаю, может вы сплавили ее в каком чешском баре.
- Ты что, парень, белены объелся? - вскипел мужчина. - Я вот пойду и накапаю на тебя куда следует.
- А где доказательства, - недобро ухмыльнулся Сикерс. - Таких как ты умных, отец, у нас на день по десятку.
- Тем более я сразу предупредил, что в подлинности сомневаюсь, - с напором добавил я, прикидывая в уме, во сколько обойдется заглаживание конфликта, если мужчина все-таки решится заявить в милицию. Посадить не посадят, но стоять на базаре вряд ли придется. - Вы сами пришли к выводу, что она настоящая. Никто вас за уши не подтягивал.
- Но ты предупреждал, что она может оказаться ненастоящей? - воспрянул вновь мужчина.
- Не предупреждал, а сказал, что сомневаюсь. Даже не я, а ребята. Я лично решил, что "сотка" нормальная. Потертая, конечно, но ходовая.
- Чего ты с ним разговариваешь, - насупился Сникерс. - Пошли подальше и дело с концом. Тем более, доказательств никаких. Сам давно прокрутил сотню баксов, а теперь возникает. Если каждый начнет требовать деньги обратно, то нам тут делать нечего.
- Вы на глазах будете кидать, а мы молчать. Так выходит? - побагровел мужчина. Вокруг начал собираться народ. - Нет, милые мои, так не пойдет, не на того нарвались.
- Что вы предлагаете? - тихо спросил я. Базар - вокзал надо было срочно заканчивать. Если подвалит кто из оперативников, неприятности обеспечены.
- Верни деньги и дело с концом.
- Верните сто долларов, но в таком состоянии, в каком взяли. И я отдам двести шестьдесят тысяч.
- Потеха… Я говорю, что волонтер порвал ее. Как на духу, вот те крест православный, что было именно так.
Люди все прибывали. Невдалеке притормозил наряд омоновцев. Аркаша со Скрипкой знаками показывали, чтобы я на время свалил, а потом пусть ищет. Но где гарантии, что этот мужик не начнет таскаться сюда ежедневно. Вид у него, несмотря на модный костюм и фетровую шляпу, настырного деревенского заготовителя. Да и сбрасывать со счетов его правдивый, кажется, рассказ не стоило.
- Хорошо, - после некоторого размышления заговорил я. - Хотите компромисс?
- Какой?
- Я утверждаю, что "сотка" была нормальной, хотя в банк не ходил. Вы не проверили ее по настоящему, например, машинкой, а доверились какому-то волонтеру. Значит, виноваты оба. Предлагаю вам сто тысяч и замнем разговор.
- Сто тысяч… А остальные себе в карман? Хорош компромисс.
- Тогда не получите ничего. Мне она тоже досталась не даром.
Я демонстративно подкинул сумку на плече и собрался покинуть место разборки.
- Бери, дурак, - подтолкнули мужчину из толпы. - Тебе поверили на слово, никаких доказательств. Другой бы на его месте давно послал подальше.
Мужчина нерешительно протянул руку. Я вложил в нее две пятидесятитысячные купюры. Толпа облегченно вздохнула и, осыпав меня уважительными взглядами, растворилась. Наряд омоновцев гуськом потянулся по периметру рынка.
- Я бы ни копейки не дал, - сплюнул сквозь зубы Спикере.
- Я тоже, - поддержал его Серый. - Где-то проболтался, а потом приперся предъявлять претензии. Но это ж писатель, видно, мало наказывали.
- Мы работаем на доверии, - пожал я плечами. - Люди должны не сомневаться в нашей порядочности, иначе перестанут обращаться.
- Ты считаешь это быдло людьми? - поднял вверх ладонь Коля. - Жаль, что он не оказался на твоем месте. Он бы тебе еще в лобешник заехал, а не деньги вернул. Одно слово - поэт.
День как начался бестолково, так бестолково и закончился. Одни нервотрепки да растраты. Приехав домой, я зашвырнул сумку в шифоньер, не удосужившись как обычно посчитать бабки. Что лишний раз расстраиваться из-за убытков. Подогрев супчик, похлебал из тарелки, закусывая ломтем вареной колбасы и включил телевизор. По нему как не было программ на экономические темы, так и не предполагалось в дальнейшем. Ни цен на ваучеры на РТСБ, ни курса акций приватизированных предприятии, ни единой информации по другим ценным бумагам. С утра пролепечут что-то в общих чертах по узкому кругу вопросов, рассчитанных не на массовую аудиторию, а на крутых специалистов. Изредка, правда, оповещали о неизменном подъеме курса доллара к национальному рублю. Облокотившись о спинку дивана, я почти не воспринимал смыла играющих всеми цветами радуги картинок на экране. Усталость брала свое. Зудело в области лобка. Рука машинально потянулась к ширинке. И вдруг до меня дошло, что по идее там зудеть не должно. Волосы давно сбриты, кроме Людмилы никаких женщин, перед немытыми собутыльниками двери закрыты на прочный замок. Включив настольную лампу, я надел очки и расстегнул ширинку. Под корешками волос снова во множестве гнездились красные пятна с черными точечками посередине. Неужели это от трусов или от мочалки! Все нижнее белье и сама мочалка прокипячены в крутом кипятке. А может, мы с Людмилой заражаем друг друга по очереди? Уцелела какая гнидка и прыгает теперь от нее ко мне, от меня к ней, не переставая размножаться со скоростью пулеметных очередей. Достав средство от педикулеза, я с остервенением втер его в кожу. Ну, елки-палки, неприятность за неприятностью. У Людмилы я был дня два назад. Последнее время она взяла за привычку спрашивать, когда и во сколько приду. Раньше этого не замечалось - когда хочешь, тога и приходи. Акцентировать внимание на этой мелочи все-таки не стоило, так можно додуматься черте до чего. В передней дилинькнул звонок. Поставив пузырьки с мазью на место и помыв руки, я пошел открывать. На пороге возвышался Саня Кравчук, прозаик из Белой Калитвы. Давно мы не видели друг друга, с тех пор, как у него наконец-то вышла тоненькая брошюрка с коротенькими рассказиками на уголовные темы. Тогда мы с Саней, войсковым казачьим старшиной по печати, надрались крепко. Даже вспомнить трудно, где и как расстались.
- Примай казака, писатель, - гаркнул Саня.
Я пошире распахнул дверь, отойдя в сторону, радостно похлопал старого приятеля по прямым плечам. Еще одного друга, самого молодого атамана Верхнедонского округа Области Войска Донского - Юру Карташа - тоже не видел больше ста лет.
- Заходи, братка. В Вешенской не был? Как там наш поэт - атаман?
- Не довелось, - выставляя бутылку столичной на стол, загудел Саня. - Атаманствует, куда деваться. А вот пишет ли стихи - не знаю. Слухай, что хочу сказать, у тебя переночевать можно? Автобусов и след простыл. Или корешку на Западный звякнуть?
- Никуда не звякай, диван в твоем распоряжении.
- Тогда пары бутылок, надеюсь, хватит. Если что - еще сбегаем.
- У меня в холодильнике коньяк, полмесяца простоял. За батареей отопления нашел, видать, от собутыльников прятал.
- Ты так и бухать перестанешь, - с недоверием посмотрел на меня Саня. - Полмесяца срок приличный.
- Стремимся выбиться в белые люди.