- А первый? - поинтересовалась Рыба. Толстушка громко скрипнула панцирной сеткой.
- У Витьки Жирова из Ставрополя. Но у него рост был под два метра. А третий у кривоногого татарина из Казани. Мы прозвали его метр с кепкой.
- Корявенькие обычно в корень растут, - хохотнула Рыбка.
- Пойдемте на море, - предложил я, чувствуя, что от невыплеснутой энергии и адского напряжения побаливает в паху. - Ночью вода теплая, волны мягкие, медузы светятся.
- С удовольствием, - сразу согласилась Рыбка, легко соскальзывая с кровати.
На берегу толстушка, днем отгонявшая меня подальше, стесняясь своих форм, растелешилась и в первозданном виде принялась скакать вдоль кромки воды. Если бы кто подсмотрел эту картину, ошалел бы от страха - такими нелепыми были движения. Затащив ее в море, я вновь пристроился сзади, скользя ногами по галечному дну. Рыба с колхозником плескались рядом. Рассчитывать на нее я уже не мог, потому что грубоватый мужик ревностно следил за каждым нашим шагом. Толстушка тоже. С трудом доведя до конца свое дело - в воде половая щель показалась огромной пещерой - я выбрался на берег. Стуча зубами, натянул брюки и рубашку, ми устало поплелся за шампанским к коммерческому ларьку. Когда вернулся, Рыба с колхозником занимались любовью далеко за бетонным бруском. Вскоре они ушли совсем. За ночь я несколько раз мотался в комок, оставляя тающую от любви и мягкого полусухого шампанского толстушку наедине с выброшенной волнами корягой. Утром девушка за забранным стальной решеткой окошком удивленно развела руками:
- Больше ни одной бутылки. Вы одни попили весь запас…
В течении почти недели я драл толстушку, где вспыхивало желание. Неудовлетворенный, злой от предыдущих неудач и неприятностей, я мог прислонить ее к любой пальме в многочисленных курортных парках и, не обращая внимания на проходящих невдалеке по вечерним аллеям отдыхающих, оплодотворить стоя. Благо, юбки она носила широкие и короткие. Прекрасно сшитые костюмы, скрывающие ее формы, одевала только на танцы и в ресторан. Задрал подол, расстегнул ширинку, вжался в рыхлое тело и работай задницей. Кто в синих сумерках разберет, что мы не целуемся, а занимаемся любовью. Из-под каждого куста тоже доносился интимный шепот, глубокие животные стоны. Юг, море, бабы, вино, секс - для этого в благословенных местах и созданы курорты, чтобы человек мог расслабиться, уйти от повседневной домашней рутины, от забот. Потом купил билет на поезд до Ростова. Не предупредив забывшую про все на свете толстушку, не чмокнув на прощание в щеку, впрыгнул в предвечерний вагон и уехал. Людмила теперь казалась куда лучше, словно курортная женщина вобрала в себя ее многочисленные недостатки. Будто преподнесла ее мне в лучшем свете.
Но Людмила, видимо, думала по иному. Снова к двери подошла ее мать и снова наотрез отказалась впускать в квартиру. Перед этим от ребятишек со двора я узнал, что никуда моя дорогая ненаглядная с Данилкой не уезжала, а все время находилась в доме. Больше я ни о чем не спрашивал, боясь услышать подтверждающие старые подозрения новости. Покрутившись возле двери, развернулся и поехал к себе. С завтрашнего утра нужно было выходить на базар. Деньги таяли сладкой ватой во рту, да еще не давали покоя заторчавшие шестьдесят пять ваучеров. Надвигался прохладный октябрь. Что-то принесет он в этот раз, какие новые чрезвычайные положения.
Ваучер продолжал медленно, но верно, падать. Ребята брали его с неохотой, и то, только тогда, когда на него был заказ от купцов. Аркаша со Скрипкой шевелили руками и мозгами на своем месте. Семейный подряд тоже. Кажется, они проросли у входа в базар, уцепившись корнями в затоптанную миллионами ног каменную почву. Сникерс с Очкариком, с толстым Андрюшей и еще несколькими ваучеристами снова махнули в Брест за автомобилями. Лана на красивую белозубую улыбку ловила желавших продать или, наоборот, купить доллары, дойчмарки и другую международную устойчивую валюту. Рядом с ней мостился долговязый голенастый Владик с большим рюкзаком за плечами и маленькой картонкой на груди. Тот, который ухитрился купить двухкомнатную в центре города. Смышленый парнишка, немного заносчивый, за что не раз получал по тыквовидной голове. И от клиентов, и от самих ваучеристов.
- Ну как отдохнул? - как всегда, по петушиному, боком, подскочил ко мне длинноносый Скрипка в стоптанных башмаках.
- Нормально. А ты никуда не ездил? - спросил я в свою очередь.
- В Белоруссию только, к своим родственникам.
- За бульбой. Пригнал, наверное, пару машин.
- Почему за бульбой, у нас своей хватает. Ездил по другим делам.
- Ясно. Что-то у Аркаши вид недовольный.
- Простыл, - пояснил Скрипка. - Приехал с моря и насморк подцепил.
- Вы меня обсуждаете? - откликнулся Аркаша.
- Ну, - ухмыльнулся я. - Скрипка рассказывает, как ты после Лазаревской кустотерапии СПИД подхватил. Теперь ростовчанок будешь заражать.
- Это ты у нас мастак заражать и надувать. А у меня со Скрипкой может быть лишь насморк, да старческий пердеж, - отрекся от СПИДа Аркаша. - Загорел хорошо, смотрю. Сколько баб натянул?
- Одну. И та не по вкусу.
- Баб выбирают не по вкусу, а по запаху. Помнишь анекдот, когда сын таскал отцу волосятины с мандятин?
- Ну и на чем остановились? - заинтересовался я.
- Сыну сто раз пришлось потрудиться. В сто первый принес, отец понюхал и говорит, эту, мол, не знаю, не пробовал. Женись.
Мы засмеялись. Я огляделся вокруг. Данко по крупному беседовал с коренастым незнакомым фраером в надвинутой на лоб кожаной кепке. Ощерив вставные зубы, тот доказывал что-то свое. Данко не уступал. Тогда коренастый толкнул его в плечо, цыган тут-же кулаком стукнул в грудь. Отскочив в сторону, фраер зажал в ладони коричневую наборную ручку, щелкнуло выскакивая тонкое жало ножа. Солнечные лучи заскользили по краю лезвия.
- Непорядок, - пожевал губами Аркаша. - Надо помочь Данко. Цыгане, как назло, подались на базар.
Быстро сдернув табличку, я подскочил к Данко. Саша Хохол зашел за спину фраера. Такие стычки случались на рынке частенько. Дело доходило и до резни. Коренастый, видимо, принадлежал к масти приблатненных. Не настоящих блатных, конечно, те редко ввязывались в ссоры. Покосившись по сторонам, он шагнул к цыгану, который тоже выдернул из косого кармана широких брюк складной нож. Мгновенно раскрыв его, чуть подал острием вперед. Ни криков, ни угроз, ни привычного мата. Тихо, по ростовски. Мимо проходили озабоченные люди, слышался девичий смех. Кто-то с кем-то ругался, молодая женщина вытирала плачущему ребенку слезы. Несколько минут мы стояли как вкопанные. Хохол подбрасывал на ладони похожую на молоток без ручки увесистую железяку, я нащупывал в сумке заточенную отвертку, Коля поглаживал под рубахой газовую "пушку".
- Дальше! - наконец, резко и гортанно выкрикнул цыган. Черные глаза налились кровью. Еще секунда, и он сцепится с фраером.
- Завязывай, корешок, - процедил сквозь сцепленные зубы Коля. - Здесь тебе ловить нечего.
Фраер и сам это понял, метнулся в сторону, выскакивая из-под опеки Хохла.
- Это даром не пройдет, - показал он золотые коронки Данко. - Я тебя все равно выпасу.
Мы разом надвинулись на него. Разбросав людей, коренастый отскочил к трамвайным путям, не переставая покачивать пикой. Снова остановился, ощерившись. Данко сорвался с места, за ним остальные. Фраер бросился бежать. Догнав его, длинноногий Хохол врезал по башке, Коля ногой по боку, цыган нанес удар снизу по лицу. Мне осталось только пинком подтолкнуть незадачливого скандалиста дальше, по пути его бегства. Угинаясь, тот боком поскакал вдоль путей и вскоре затерялся в толпе.
- Интересный ножичек, - рассматривая выкидную пику, перевел дыхание цыган. - На зоне, видно, делали.
Когда он успел выхватить ее у фраера, я так и не заметил. Скорее всего, тот выронил нож после того, как Хохол огрел по башке своей железякой. Но это уже детали. Минут через пятнадцать мы забыли об инциденте. Надо работать, иначе для чего тогда приволакиваться на рынок, в это скопище человеческих страстей. Трусливым здесь делать нечего, на испуг нас брать бесполезно. Мы по прежнему представляли более - менее организованную силу. Если, конечно, посмотреть со стороны. На самом деле давно отвечали каждый за себя.
Крутанувшись пару раз на мелких баксах, я намерился было сбегать за пирожками. Их продавали лоточницы на другой стороне трамвайной линии. В этот момент подошел деревенского вида невзрачный молодой парень. Хиреет нация, теряет свое лицо. На дореволюционных фотографиях крестьяне один к одному, личности с индивидуальными характерами, свободные, раскованные, сытые. Нынешние - ни рыба, ни мясо. Взгляды плутоватые, серые морды без выражений. Фальшивые. Впрочем, теперешний горожанин отличается не больно здорово. Разбавлен безудержно хлынувшим потоком деревенских во времена революций, коллективизаций, хрущевских послаблений. Тысячу раз пытался доказать, что деревенский пастух тупее городского дворника, потому что последний все-таки крутится в более цивилизованном обществе. А с кого брать пример пастуху, коли барин в его селе появлялся в год раз по обещанию. Хитрее жизненной хитростью - да, но умнее - вряд ли. Мне приводили в пример Ломоносова. Но он и ему подобные единицы на всю крестьянскую дореволюционную Россию. Когда же правящая коммунистическая партия открыла двери во властные коридоры именно в первую очередь выходцам из деревень, то результат не замедлил сказаться. Где мы теперь со своей веками накопленной культурой? На мировых задворках. Любой пародист стремится передразнить Горбачева с его "правильной" речью. Недалеко ушел и Ельцин, разве что понастырнее, понахрапистее. А правление страной по прежнему на уровне старосты села, председателя захудалого колхоза. Того и гляди снимет башмак, да постучит им по трибуне в Организации Объединенных Наций, или завиляет задом перед колями с клинтонами, забыв о принадлежности к высокочтимой до ленинского дьявольского переворота во всем мире нации.
- Сколько даешь? Только честно.
Вложив в руку два серебряных рубля, парень уперся испытующим взглядом мне в лицо. Одна монета тысяча восемьсот сорок первого года выпуска сохранилась хорошо, вторая, павловская, не представляла ценности, потому что надпись: "Не нам, не вам, а имени твоему", почти стерлась. Плохо просматривался и крест на оборотной стороне, составленный из первых букв имени императора.
- За Николая Первого четвертак дать можно, а за Павла как за лом. Это уже не монета, серебряный кружок.
- Мне предлагали пятьсот тысяч, я не отдал, - осклабился мужик, забирая монеты.
Господи, когда уже люди перестанут набивать цену таким вот примитивным способом. Неужели, прежде чем нести что-то на базар, трудно пройти в любой музей и проконсультироваться.
- За углом, на рынке, возьмут за миллион, - не дав ему договорить, заговорщически подмигнул я. - Ты не соглашайся, глядишь, кто купит подороже.
- А почему не берешь ты? - засомневался колхозник.
- У меня их мешок…
Потеряв всякий интерес к клиенту, я отошел в сторону, чтобы не ввязываться в долгий глупый разговор. Аркаша обхаживал двух молоденьких девчат с золотыми сережками, Скрипка прощупывал пальцами серебряный мужской браслет от часов. Когда Аркаша освободился, я тронул его за рукав пиджака:
- Ты не в курсе, почему над двуглавым орлом и над короной на некоторых российских монетах выбита шестиконечная звезда Давида?
- Сейчас предложили? - полюбопытствовал он.
- Нет, я вообще спрашиваю. На рублях Николая Первого и Александра Второго звезды уже восьмиконечные. А вот на монетах Александра Первого, к примеру, звезды еврейские. Неужели еще Петр Третий, сын Голштейн-Готторпского герцога Карла Фридриха и русской императрицы Анны Петровны был членом масонской ложи? Или даже раньше - Петр Великий?
- Это ты спроси у них, у своих царей - императоров, - поджал губы Аркаша. - Масонская ложа тайн своих не выдает. Такая организация, что с ней лучше не связываться.
- Разве на этот счет нет никакой литературы? Я имею ввиду монеты.
- Есть. Спроси у Лени Вальдмана, с которым и ты, и я когда-то спекулировали книгами на теневом книжном рынке, и который теперь имеет собственный магазин "Феникс" на Соборном и прекрасную дачу в Хайфе в Израиле. Кстати, магазин у него не один, и не только в Ростове, как, впрочем, и у нашего общего тоже друга по книжным делам Геры Ходоса. А можешь подойти к другому Лени, который только что из Израиля припорхнул. У того вообще на любые темы.
- Вальдман с Ходосом не только не здороваются, но даже замечать перестали. А этого чудика что, иудеи не приняли?
- Выяснилась разница в исповедывании религий.
- А ты к какой тяготеешь?
- Ни к какой. Верю в Высший Разум. Он и есть Бог.
- Логично.
Оставшись без ответа на свой вопрос, я подался за пирожками. Солнце уже давно перевалило за полдень. Хотя множество медных листьев давно усеяло землю под раскидистыми каштанами, было довольно тепло. Народ ходил в пиджаках. Возвращаясь назад, я заметил, что ребята поменяли сосредоточенные выражения лиц на озабоченно - печальные. Значит, случилось что-то неприятное.
- Очкарик разбился, - подтвердил догадки Скрипка. - Игорь, что стоял с нами. Хороший парень был, спокойный. Не пил, не курил.
- Как это произошло? - спросил я, вспоминая высокого симпатичного ваучериста из группы Жорика Длинного.
- Выехали из Бреста на купленных машинах. В ночь, восемь человек. В колонне отец Игоря. Тот только что занял место в хвосте, а впереди пошел Сникерс. Навстречу "Урал". Видимо, ослепил Игоря фарами, он же вдобавок в очках. Да еще отстал. Когда спохватились и вернулись назад, у "жигулей" кабина сравнялась с капотом, а двигатель аж в салон влез. Удар был такой силы, что мощный "Урал" перевернулся.
- Отец Игоря, наверное, с ума сошел, - попытался представить я картину.
- Нет, поначалу вместе со всеми выдирал монтировками тело сына из машины. Представляешь, как живой, говорят, ни единой царапины. Только весь мягкий.
- Еще бы, мясо от костей отстало, - вздохнул Аркаша. - Отбивная.
Сникерс с другими перегонщиками стоял в стороне. Чувствовалось, что ребята еще не отошли от кошмара. Ахали кулечницы и пакетчицы, вечно поддатая Света стояла с мокрыми глазами. Очкарик никому не сделал плохого. Молодой, высокий, симпатичный, интеллигентного вида парень с белокурыми, гладко зачесанными волосами и внимательными голубыми глазами за прозрачными стеклами очков. Вот тебе и выгодный бизнес. Влетел на билетах Мавроди, решил попытать счастья на другом поприще. Сколько еще талантливых молодых ребят надут могилу в погоне за призрачным счастьем, в надежде вырваться, наконец-то, из вечной нищеты. А скольких убьют подонки. Или сопьются, останутся калеками. Не надо новой революции с шашками наголо, с пулеметами в упор, с Чапаевым впереди. Она уже идет, тихая, незаметная. Количество жертв, скорее всего, будет одинаковым…
Октябрь уж наступил. Гремит под ногами латунно - бронзовая россыпь листьев. Низовка с Дона пощипывает ступни прохладным дыханием. А базар бурлит по прежнему. Адский котел с чертями - правителями наверху. Кто высунулся - тому щелчок по носу, если, конечно, не успел скрыться в райских заграничных кущах, как руководители фирмы "СЕАБЕКО". Им уже ничего не страшно, жрут икру ложками, выписывают для забав Лещенко с Добрыниным. Последний во время гастролей часто рассказывает, как грохнулся на спину на скользких киевских подмостках его закадычный друг Миша Шуфутинский. Без устали повторяет, что он мужчина, не Киркоров, за одно выступление меняющий десяток костюмов, тем более, не обворованный гомик Пенкин. Врет, наверное, хотя застиранная рубаха колхозных расцветок, брюки не проглаженные, свисают с широкого тощего зада мешком из дорогого черного материала. Зато карманы набиты валютой, после концерта выбор королевы зала. Цветы к подножию, шампанское от благодарных поклонниц. Малина. Билеты до тридцати штук. Полтора часа поревел вполсилы и считай бабки, не ошибись.
К Людмиле я ходить перестал. Бесполезно. Тянуло к Данилке, ох как тянуло. Маленький еще, беспомощный. Слава Богу, что государство выдает бесплатный кефирчик с другими смесями. Иначе - хочешь, не хочешь - глотай, брат, как большинство взрослых сограждан, пустой картофельный супчик. Ваучер сник сморщенным членом у дряхлого старика. Ни слуху, ни духу. Кто-то говорил, что в Москве, вроде, продолжают принимать… по восемь тысяч рублей. Туда одна дорога около ста штук, овчинка выделки не стоит. Я продолжал приносить пакет на базар в надежде на лучшие перемены, на случай, наконец. А так в основном крутился как все, на том, что Бог подбросит. Общественная приватизация земли неизменно откладывалась Думой на туманное будущее. И без земельных ваучеров наварчик был. Вертись, не ленись, бери пример хоть с семейного подряда, хоть с рядом стоящих, и тогда можешь позволить себе на завтрак икорочку под японскую магнитофонную сурдиночку. Все возможно, если покрутить не тупой башкой по разным сторонам. И на Канарах отдохнуть, и вызвать на дом пятидесятидолларовую за час интердевочку. Или, на худой конец, снять мягкую смазливую хохлушечку, всего лишь за предоставление ей возможности переночевать в твоей квартире. На дворе не лето, в гостинице дорого, на вокзале жулик жуликом погоняет. Затаскивай в постель, наслаждайся бесплатным удовольствием. Так я и поступил. Когда за мелкими баксами в очередной раз подошла молодая симпатичная колбасница, включил долгое время пребывавший в резерве прием прожженного обольстителя. Заиграл словами, как виртуоз клавишами баяна. Бабенка клюнула, пожаловалась, что сегодня вряд ли успеет распродаться, что предстоит беспокойная с товаром ночь на забитом мошенниками ростовском вокзале.
- Разве в городе нет знакомых? - с сочувствием поинтересовался я. - Не может быть.
- Были, у подруги. Но она в этот раз не поехала, а мне самой напрашиваться на ночлег стыдно. Да и пьют там.
- Проблема, - я нарочно растянул паузу подольше. - Если хочешь, поедем ко мне. Лишний диван имеется.