* * *
Уайти встретился с Шоном в лесу, ярдах в ста от оврага.
Кровавый след в открытой части парка и вообще всякие следы они потеряли: все, не укрытое деревьями, смыл ночной дождик.
- Собаки что-то унюхали возле старого экрана. Хочешь, пройдем туда?
Шон кивнул, но тут раздалось блеянье передатчика:
- Полицейский Дивайн… У нас тут на месте парень один…
- На каком еще "месте"?
- На Сидней-стрит.
- Ну и дальше?
- Он уверяет, что он отец пропавшей девушки.
- Какого черта он там околачивается? - Шон почувствовал, как лицо его наливается кровью.
- Пролез за ограждения. Что тут скажешь?
- Так отпихните его обратно. У вас там психолог имеется?
- В пути.
Шон прикрыл глаза. Все в пути, словно сговорились или застряли в автомобильной пробке.
- Ну так постарайтесь успокоить его как-то до приезда этого кретина специалиста. Ну, вы знаете, как это делается.
- Да, но он спрашивает вас.
- Меня?
- Говорит, что знаком с вами, и ему сказали, что вы здесь.
- Ни в коем случае. Послушайте…
- А с ним еще ребята…
- Ребята?
- Какие-то недомерки страхолюдные. И одинаковые, словно близнецы.
Братья Сэвиджи. Только этого не хватало.
- Ладно, иду, - сказал Шон.
* * *
Вэл Сэвидж нарывался на неприятности. Еще немного - и его заберут в отделение, а с ним за компанию и Чака. Что поделаешь, сказывается кровь неугомонных буйных Сэвиджей. Орут на полицейских, и те уже, кажется, на грани и сейчас пустят в ход дубинки.
Джимми стоял с Кевином Сэвиджем, самым уравновешенным из братцев, в нескольких ярдах от ленты ограждения, возле которой скандалили Вэл с Чаком; тыча пальцами в полицейских, они орали: "Это наша племянница, ты, дерьмо собачье, ясно, блядь?"
Джимми тоже был на грани истерики, и необходимость сдерживаться лишала его дара речи и слегка путала сознание. Это ее машина, вот она, в десяти ярдах, ладно. И с ночи Кейти никто не видел. Да. И на спинке сиденья кровь. Все это ой как нехорошо. Однако ж вот сколько полицейских ее ищут и до сих пор не нашли. Такое дело.
Тот полицейский, что постарше, закурил, и Джимми захотелось вырвать сигарету у него изо рта и потушить ее прямо о его нос. Хватит прохлаждаться, ищи мою дочь, сволочь.
Он начал считать с десяти до единицы - способ взять себя в руки, которому его научили в "Оленьем острове". Цифры качались и расплывались во мраке его сознания. Стоит закричать - и его тут же удалят. И плакать нельзя, и выражать беспокойство, нетерпение - все это приведет к одному результату, как и вопли Сэвиджей, - к тому, что день этот они проведут в тюремной камере, вместо того чтобы быть здесь, на улице, где в последний раз видели его дочь.
- Вэл, - окликнул он родственника.
Вэл Сэвидж, перестав рваться за ленту ограждения и убрав руки от каменного лица полицейского, обернулся к Джимми.
Тот покачал головой.
- Остынь.
Вэл подошел к нему.
- Эти сволочи лезут и не разрешают пройти, Джим. Они нас не пускают!
- Они просто выполняют свою работу, - сказал Джимми.
- Какого черта! Это их работа - в булочную бегать?
- Ты хочешь мне помочь? - спросил Джимми, когда рядом с братом вырос и Чак. Он был вдвое выше и почти столь же опасен, как Вэл, представляя почти такую же угрозу для соседей по кварталу.
- Ясно, хочу, - сказал Чак. - Ты только скажи, что делать.
- Вэл? - позвал Джимми.
- Чего? - Глаза Вэла рассыпали искры, и от него прямо-таки несло яростью.
- И ты хочешь помочь?
- Ну да, хочу, а как же иначе. Ты что, черт тебя дери, сдурел, сам не знаешь?
- Знаю, - сказал Джимми, чувствуя, что голос его карабкается куда-то вверх и надо его немедленно осадить, спустить на тормозах. - Еще бы не знать! Но это моя дочь, ясно? И ты слушай, что я говорю!
Кевин положил руку на плечо Джимми, и Вэл слегка попятился и стал разглядывать носки своих ботинок.
- Прости, Джимми, старина… Я малость погорячился.
Теперь Джимми несколько успокоился и старался, чтобы голос его звучал нормально, а голова работала как всегда.
- Ты, Вэл и Кевин… Сходите к Дрю Пиджену. Расскажите ему все.
- Дрю Пиджену? Зачем?
- Сейчас объясню зачем, Вэл. Чтобы поговорить с его дочкой Ив и с Дайаной Честра, она еще у них. Спросите их, когда они расстались с Кейти. В котором часу точно. Спросите, пили ли они; спросите, собиралась ли Кейти к кому-нибудь на свидание и с кем она сейчас встречается. Можешь это сделать, Вэл? - Обращаясь к Вэлу, Джимми смотрел на Кевина, надеясь, что тот сумеет удержать Вэла в рамках.
Кевин кивнул:
- Мы поняли, Джим.
- Вэл?
Вэл глядел через плечо в кустарниковые заросли у входа в парк. Он перевел взгляд на Джимми и затряс своей маленькой головкой.
- Да-да!
- Эти девчонки - ее подруги. Вы с ними поаккуратнее, но все-таки выведайте то, что я просил. Ладно?
- Ладно. - И, ободряюще улыбнувшись Джимми, Кевин похлопал по плечу старшего брата: - Идем, Вэл. За дело!
Джимми глядел, как они идут по Сидней-стрит, чувствуя рядом с собой Чака, в любую минуту готового взорваться и кого-нибудь убить.
- Как настроение?
- Не дури. Я держусь. Я за тебя беспокоюсь.
- Не бойся. Я тоже держусь. А что остается, правда?
Чак не ответил, и Джимми увидел на другой стороне улицы, за машиной дочери, вышедшего из парка Шона Дивайна. Он пробирался через заросли, глядя прямо на Джимми; высокая фигура его двигалась быстро, но Джимми все же заметил на его лице это выражение, которое он так не любил - словно все в мире ему подвластно, эдакий второй жетон на ремешке, чтобы пугать народ, даже против воли того, кто его нацепил.
- Джимми, - произнес Шон и потряс ему руку. - Привет, старина.
- Привет, Шон. Я услышал, что ты тут задействован.
- С раннего утра работаю. - Шон оглянулся, потом опять посмотрел на Джимми. - Но сказать пока ничего не могу.
- Она там? - Джимми сам услышал, как задрожал его голос.
- Не знаю, Джимми. Мы ее еще не нашли. И это все, что пока известно.
- Так пустите нас, - сказал Чак. - Мы поможем поискать. Вот и по телику все время показывают, как простые граждане и пропавших находят, и все такое.
Шон глядел только на Джимми, словно Чака рядом и не было.
- Все не так просто, Джимми. Мы не имеем права пускать посторонних, пока не осмотрим каждый дюйм территории.
- А территория - это что? - спросил Джимми.
- Да пока что весь этот чертов парк. Послушай, - Шон похлопал Джимми по плечу, - я вышел сюда, чтобы сказать вам, что сейчас вы ничем помочь не можете. Как только мы что-нибудь узнаем, первое, что мы сделаем, - слышишь, Джимми? - тут же сообщим тебе. В ту же секунду сообщим. Без дураков.
Джимми кивнул и тронул Шона за локоть:
- Можно тебя на минуту?
- Конечно.
Оставив Чака Сэвиджа, они прошли по улице несколько метров. Шон насторожился, готовясь к тому, что собирался сказать ему Джимми. Он глядел на него пристально, по-деловому, глазами полицейского, от которого не жди пощады.
- Это машина моей дочери, - сказал Джимми.
- Я знаю, я…
Джимми остановил его движением руки.
- Шон… Это машина моей дочери. Там внутри кровь. Утром она не вышла на работу. И на первое причастие своей сестрички тоже не пришла. С ночи ее никто не видел. Понятно? Это мы о дочери моей говорим, Шон. У тебя своих ребятишек нет, ты до конца этого понять не можешь, но все-таки постарайся понять. Это моя дочь.
Но глаза Шона по-прежнему оставались глазами полицейского. В них ничто не дрогнуло.
- Чего ты добиваешься, Джимми? Если ты хочешь сообщить, с кем она провела ночь, я пошлю туда людей для разговора. Если у нее были враги, я допрошу их. Ты хочешь…
- Они собак привезли, Шон. Собак. Для моей дочки. Собак и водолазов.
- Да, конечно. Задействованы большие силы. Полиция штата и городская полиция. Два вертолета и два катера, и мы обязательно ее найдем. Но ты сделать ничего не можешь. По крайней мере сейчас. Ничего. Ясно?
Джимми оглянулся на Чака, стоявшего на обочине; глаза его были устремлены на обсаженный кустами вход в парк. Чак подался вперед, казалось, готовый выпрыгнуть из своей шкуры.
- Почему мою дочь ищут водолазы, Шон?
- На всякий случай, Джимми. Здесь кругом много воды, а как иначе местность обследовать?
- А что, она в воде?
- Мы не знаем, где она, Джимми. Вот и все.
Джимми на секунду отвел глаза. Голова у него работала не слишком хорошо, мозги ворочались с трудом, тяжелые, вязкие. Ему надо в парк. Пройти по пешеходной дорожке, и чтобы навстречу ему вышла Кейти. Он не мог ни о чем думать. Ему просто надо было в парк.
- Ты хочешь скандала? - спросил Джимми. - Хочешь засадить меня и всех Сэвиджей за решетку за то, что мы ищем нашу девочку?
И еще говоря это, он понимал, что угроза его - лишь проявление слабости, и он ненавидел Шона за то, что и тот это понимает.
Шон покачал головой:
- Я вовсе этого не хочу. Поверь мне. Но если другого выхода не будет, я это сделаю. - Шон открыл блокнот. - Послушай, скажи мне только, с кем она была прошлой ночью, где была, и я…
Джимми уже отошел на несколько шагов от Шона, когда громко и пронзительно заверещал передатчик. Джимми обернулся на этот звук, а Шон, поднеся к губам микрофон, сказал:
- Валяйте!
- Мы тут кое-что обнаружили.
- Повторите.
Джимми шагнул к Шону, услышав в голосе на другом конце провода сдерживаемое волнение.
- Я говорю, что мы обнаружили тут кое-что. Сержант Пауэрс просит вас прибыть. Немедленно.
- Где вы находитесь?
- Возле бывшего кинотеатра для автомобилистов. Картинка не из приятных.
10
Улики
Селеста смотрела двенадцатичасовые новости по маленькому телевизору, стоявшему у них на кухонной полке. Одновременно она гладила, сама себе напоминая домохозяйку пятидесятых годов, занятую исключительно домом и детьми, в то время как муж отправляется на работу с металлической коробочкой с завтраком, а вернувшись, требует рюмочку горячительного и чтобы обед был на столе. Но на самом деле у них все было не так. Дейв при всех его недостатках с хозяйством ей помогал. Он и пыль вытирал, и посуду мыл, в то время как Селеста предпочитала стирку, сортировку, раскладывание белья и глажку: ей нравился запах свежести и чистоты, и как разглаживается материя, как исчезают складки.
Гладила она материнским утюгом, сохранившимся в доме еще с шестидесятых годов. Он был тяжелый, как кирпич, нещадно шипел, ни с того ни с сего вдруг выпуская облачка пара, но его было не сравнить с новомодными утюгами, которые Селеста покупала в последующие годы, сооблазняясь ценами на распродажах или рекламой всяческих усовершенствований. Материнский утюг делал стрелки ровными и острыми, такими, что хоть батон о них режь, а замятины ликвидировал с одного взмаха, в то время как новым утюгом надо было проводить по ним раз десять, чтобы разгладить.
Прямо зло брало, как подумаешь, каким непрочным все стало теперь - видеоплееры и автомобили, компьютеры и мобильники - все, что во времена родителей сооружалось на долгие годы. Они с Дейвом все еще пользовались материнским утюгом и ее же взбивалкой и ставили возле кровати ее кургузый черный телефонный аппарат с круглым диском. И параллельно они повыбрасывали массу новых приобретений, вышедших из строя задолго до минимально разумного срока, - телевизоры с испорченными трубками, пылесосы, вдруг начавшие дымить, кофейные автоматы, кофе в которых не нагревался выше комнатной температуры. Все эти и другие домашние электроприборы оканчивали свои дни в мусорных ямах, потому что чинить их было едва ли не дешевле, чем заменить на новые. Едва ли не дешевле. А покупая новый прибор, трудно, конечно, удержаться и не потратить лишние деньги на последнюю модель, а в этом, как была уверена Селеста, и заключался тонкий расчет производителей. Иной раз Селесту одолевало неприятное подозрение, что не только домашняя утварь, но жизнь ее была склепанной кое-как, бессмысленной и легковесной, готовой в любую минуту дать трещину и сломаться, чтобы отдельными частями ее воспользовался кто-нибудь другой, а остальное было выброшено за ненадобностью.
Итак, она гладила и размышляла насчет своей никчемности, как вдруг на десятой минуте новостей ведущий сделал строгое лицо и, глядя прямо в камеру, объявил, что полицией разыскивается преступник, совершивший жестокое нападение в районе одного из местных баров. Селеста придвинулась к телевизору и хотела включить погромче звук, но ведущий сказал:
- К этому мы еще вернемся после рекламной паузы и перед сводкой погоды.
И тут же на экране возникла женщина, отскребавшая наманикюренными пальчиками противень, плавающий в какой-то густой и липкой, как расплавленная карамель, жиже, голос за кадром восхвалял принципиально новую улучшенную жидкость для мытья посуды, и Селесте хотелось в голос кричать. Все эти рекламные, как и негодные домашние электроприборы, цинично использовали человеческую доверчивость, заставляя в который уж раз вообразить, что покупка будет такой, как обещано.
Она увеличила громкость и, не поддавшись искушению вырвать из этого дерьмового ящика его дерьмовую кнопку, вернулась к гладильной доске. Полчаса назад Дейв увез Майкла покупать наколенники и маску бейсбольного кетчера, сказав, что послушает новости по радио, а Селеста даже не взглянула на него, чтобы проверить, не лжет ли. Майкл, невысокий и худенький, подавал надежды стать классным кетчером. Его тренер мистер Эванс называл его вундеркиндом и говорил, что рука у него - настоящий баллистический снаряд, и это в его-то годы. Селесте помнилось, что обычно кетчерами ставили здоровенных парней - рослых, с расплющенными носами и выбитыми передними зубами, и она поделилась с Дейвом своими страхами и сомнениями.
- Теперь, милая, такие маски для кетчеров делают - прямо что тебе клетка для акулы. Ее и грузовик не прошибет, скорее сам расшибется.
Целый день она это обдумывала, после чего сказала Дейву, что Майкл может играть за кетчера, но только если у него будет отличное снаряжение и при условии - и условие это решающее, - что в футбольной команде он играть не будет.
Дейв, и сам не очень-то жаловавший футбол, согласился всего через десять минут.
И вот сейчас они поехали покупать снаряжение, в точности такое, как у Дейва, а Селеста глядела на телеэкран, поставив утюг на подставку в опасной близости от хлопчатобумажной сорочки, ожидая, когда кончится реклама собачьей еды и продолжатся новости.
- Прошедшей ночью в Элстоне, - произнес ведущий, и у Селесты екнуло сердце, - двое злоумышленников совершили нападение на студента-второкурсника. Источники сообщают, что жертва, Кэри Уитейкер, был избит пивной бутылкой и находится в тяжелом состоянии и…
И несмотря на то, что в груди покалывало и по спине стекали мокрые струйки, она ясно понимала, что о нападении на мужчину возле бара "Последняя капля" она ничего не услышит. А когда они перешли к погоде, пообещав сообщить затем спортивные новости, она уверилась в этом окончательно.
К этому времени мужчина этот был бы найден. Если б он был убит ("По-моему, я прикончил его, детка"), репортеры все бы уже выведали из полицейских сводок и просто из перехватов полицейских радиопереговоров.
И может быть, Дейв преувеличил силу своей ярости и своих ударов… Может быть, грабитель, или кто он там был, уполз зализывать раны, когда Дейв отъехал. Может быть, она ошиблась и в трубу уплыли вовсе не кусочки мозга. Но почему столько крови? Разве можно остаться в живых, потеряв столько крови, и, более того, уйти с проломленным черепом?
Кончив гладить последнюю пару джинсов, она разобрала все по шкафам - Майкла, Дейва и ее, - вернулась в кухню и встала посередине, не зная, чем заняться. По телевидению показывали гольф, и мягкие удары мяча и глухой шум аплодисментов успокоили ее, утихомирили то, что с самого утра саднило внутри. Это не было как-то связано с Дейвом и несообразностями его рассказа и все-таки было. Проглядывала связь с ней и прошлой ее ночью, и с тем, как Дейв, весь в крови, шагнул в ванную, и с тем, как кровь с его штанов оставила след на кафеле, и рана пенилась кровью, и, стекая в трубу, кровь становилась розовой.
Труба. Вот что это было. Вот о чем она забыла. Ночью она пообещала Дейву вымыть сток под раковиной, уничтожить последнюю улику. Она тут же принялась за дело - встала на колени на кухонный пол, открыла шкафчик под раковиной и стала перебирать порошки и тряпки, пока у задней стенки не обнаружила гаечный ключ. Она потянулась за ним, стараясь превозмочь неразумный страх и отвращение, которое вызывал у нее шкафчик под раковиной. Ей всегда чудилась там крыса, притаившаяся под ворохом тряпок, виделось, как она, приподняв морду, вынюхивает, не пахнет ли свежей человечинкой, и усики ее подрагивают.
Схватив гаечный ключ, она на всякий случай похлопала им по тряпкам, отлично сознавая всю нелепость своего страха, и все же на то фобия и есть фобия. Она боялась залезать рукой в темные углы и закоулки. Розмари панически боялась лифтов, ее отец боялся высоты; а Дейва всякий раз прошибал холодный пот, когда приходилось спускаться в погреб. Она подставила под трубу ведро - вдруг хлынет вода, - легла на спину и принялась отвинчивать сифон и колено трубы вначале гаечным ключом, потом, когда труба поддалась, рукой; тут полилась вода с такой силой, что Селеста испугалась, не переполнит ли она ведро, но вскоре напор ослаб, струя превратилась в тонкую струйку, и Селеста увидела, как вместе с остатками воды в ведро полетели очески волос и кукурузные зерна. Затем она тем же образом отвинтила колено с другой стороны - это оказалось нелегко, поначалу оно не поддавалось, и Селеста в раже чуть не свернула шкафчик. Она так налегала на гаечный ключ, что боялась либо сломать, либо вывихнуть руку, и, наконец, труба с металлическим скрежетом чуть-чуть провернулась в гнезде; она нажала сильнее, и на этот раз труба провернулась дважды.
Через несколько минут колено водостока лежало перед ней на кухонном полу. Волосы и рубашка ее были мокрыми от пота, но сознание сделанного дела рождало чувство близкое к торжеству, словно она поборола в жестокой схватке упорно сопротивлявшегося врага, врага - мужчину. В куче тряпок она отыскала рубашку Майкла, из которой он вырос, и вертела ее в руках, пока не скатала ее в жгут, способный пролезть в снятое колено водостока. Она чистила водосток до тех пор, пока не удостоверилась, что в нем ничего нет, кроме налета ржавчины, после чего сунула рубашку в пластиковый мешочек для круп. Она вытащила трубу на заднюю лестницу, прихватив бутылку "Хлорокса", и хорошенько промыла трубу "Хлороксом", сливая жидкость в сухую, покрытую серым налетом землю в кадке от цветка, засохшего еще прошлым летом и оставленного на задней лестнице на выброс.
После этого она привинтила колено, что оказалось несравненно легче, чем отвинтить, и прикрепила обратно сифон. Найдя мусорный пакет с одеждой Дейва, она присоединила к ней и мешочек с порванной в клочья рубашкой Майкла, процедила над унитазом жидкость в ведре, после чего насухо вытерла цедилку бумажным полотенцем и бросила полотенце в мешок с одеждой.