– Я тебя внимательно слушаю.
У Саши не оставалось сил на эмоции. Странно, почему Виктор выбрал именно вагон метро для разговора да ещё отвёл на него всего несколько минут?
– Ты вела себя правильно, не назвав ни одного имени следователю. Думаешь, откуда я всё знаю? Это мой секрет, скажем так. И завтра, в прокуратуре, придерживайся той же тактики. Если станешь болтать лишнее, запросто можешь сесть. Ты ведь умная женщина, и всё сама прекрасно понимаешь. Заартачишься – тебя моментально обвинят в организации убийства старушки и её сиделки; тогда в кабинете следователя арестуют. Ты с этого дня у прокуратуры под колпаком, и упаси тебя Боже начинать свою игру. Я предупреждаю на всякий случай, чтобы не было соблазна. А ребята всегда рядом…
– Они убили?.. – У Саши перехватило дыхание.
Сюр, бред, невероятный, бестолковый сон. Кругом люди, рядом сидит человек, работающий на бандитов. А Саша не может вскочить и крикнуть, чтобы его задержали. Он-то выкрутится, а её обвинят в организации двойного убийства. Ей была выгодна смерть бабушки покойного мужа – Харчевников всё растолковал. Он, конечно, работает на мафию. Сам Витя Старосвецкий ведь никого не убивал, и ему ничто не грозит. На кой чёрт лишать жизни незнакомую старуху, от которой милейший парень не получит никакого наследства? Да и незачем – у него квартира, дача, машина, всё по высшему разряду. Престижная должность в банке, которая не имеет касательства к торговле недвижимостью…
– Я ничего не знаю, радость моя. Они же мне не докладывают. У тебя сейчас одна задача – доказать следователю, что это сделала не ты. А печать с квартиры снимут дня через три. Ребята подождут. – Виктор тронул тёплой сухой ладонью Сашину руку, ледяную и влажную. – Мне пора, солнышко. До встречи.
Старосвецкий пружинисто вскочил и одним прыжком преодолел расстояние до дверей, шагнул на платформу. И пошёл, отмеривая шаги длинными ногами, наклонив голову вперёд.
Саша не помнила, как добралась до выхода на "Крылатской". Долго дышала полной грудью, распустив на шее шарфик. Дождь всё-таки хлынул, и пришлось идти до дома по радужным от бензина лужам, черпая в туфли. Вскоре с длинных Сашиных волос полило, как из водосточной трубы. Костюм с блузкой теперь придётся стирать и гладить. Здесь не Америка, где в моде исключительно сухая чистка.
Окна Сашиной квартиры были освещены. Гости у Аллочки, или она не хочет сидеть с собакой в темноте? Но всё-таки странно; по крайней мере, раньше, когда дочка оставалась одна дома, она не устраивала такой иллюминации, а зажигала торшер или настольную лампу.
У Молчановых все люстры тоже играют хрустальными подвесками, и не задёрнуты шторы. Странно, но после того, нечаянно подслушанного разговора на стоянке Никита и Марина не заходили к Саше, не звонили и вообще старались не попадаться на глаза. В субботу и в воскресенье Саша пробовала позвонить в их квартиру, встретиться с соседями, но те как в воду канули. И, наконец, сегодня Алла сказала, что Марине Рэмовне нездоровится, и Настя осталась с ней дома. Так плохо стало, что пришлось вызывать врача? Надо к ним забежать, узнать, как дела.
У их подъезда стояли две машины, и под козырьком курил очень знакомый мужчина. Но Саша никак не могла его узнать, потому что внимание отвлекал микроавтобус с красным крестом, в котором сидел шофёр и наливал из термоса кофе в крышку. Больше ни кого кругом не было – только они трое.
Кто же он, высокий худой блондин в обвислом джемпере и джинсах с пузырями на коленях? Блондин курил и плакал, лицо его кривилось, морщилось, временами застывало в страдальческой гримасе. Но всхлипываний Саша не слышала, потому что вокруг всё журчало, булькало, чавкало, шуршало, да ещё невдалеке лаяли собаки.
Саша подошла поближе, сгребла ладошкой со щёк воду, откинула назад мокрые блестящие волосы и наконец узнала плачущего человека.
– Никитушка!
Саша сама оглохла от своего крика, и почему-то сразу же заболело горло. Молчанов не удивился, даже не вздрогнул. Он равнодушно взглянул на соседку и с трудом её узнал.
– Что случилось, Никитушка, милый? С Настенькой? С Ксюшей? Я слышала, Марина заболела…
– Марина умерла, – просипел Молчанов так, будто его гортань сдавила петля.
Саша окаменела, даже попыталась улыбнуться, потому что не до конца поверила услышанному.
– Она на днях говорила, что умрёт от инфаркта, так же, как отец, хотя никогда не жаловалась на сердце. Тогда мне казалось, что она преувеличивает, но всё так и случилось. Утром ей стало плохо, внезапно упало давление. Настя пошла прогулять собаку, а Марина заснула. Когда вернулась… – Никита мучительно и коротко застонал. – Всё было кончено. Настасья, конечно, кинулась "скорую" вызывать, и мне позвонила. Я прямо с торгов сорвался. Марина скончалась во сне. Она лежала на боку, отвернувшись к стене, и рука под щекой. Лицо такое спокойное, чистое, доброе…
– Когда примерно это произошло?
Саша трясла Никиту за плечи, пытаясь привести его в себя, немного расшевелить, прогнать оцепенение. Потом начала целовать – в щёки, в лоб, даже в губы. Ни его, ни её теперь некому было ревновать.
– Прошу тебя очень, расскажи!
– Эксперты скажут, когда именно она… И от чего конкретно. Пока говорят, что похоже на внезапное ослабление сердечной деятельности. Это у спортсменки-то, которая и насморком не страдала!
– Действительно, очень всё странно. А Настя дома сейчас?
– Настя у вас, с Аллой вместе. У неё жуткая истерика. И я не могу там находиться. Самое главное, что ничего не понимаю! Её не убили… Никак не могли убить. И в то же время очень уж это на руку одной компании. Маринку ещё до дефолта на счётчик поставили. В пятницу, после того, как Ксюшку в Ромашково отвезли, мы опять у них были.
"Я вас видела", – хотела сказать Саша, но прикусила язык.
– Но она же, ты говоришь, во сне, своей смертью…
– Да, всё так. Комар носа не подточит. Но теперь, по завещанию, я наследую и фирмы Маринкины, и долги, многократно возросшие за последнее время. Отдала бы всё до обвала, теперь не имела бы проблем. Но кто мог знать? У Маришки денег не было, она своего отца просила. Теперь уже можно сказать – тесть мёртвый, и ему ничто не повредит…
Никита сбил пепел с сигареты о стену дома, пятернёй взъерошил волосы.
– Он раньше в "Росвооружении" работал, у него там связи оставались, но три года назад он в тень ушёл. То есть оружием торговал напрямую, по-чёрному. Больше частью с теми странами, против которых введены международные санкции. Так что богатым человеком был тесть – на его деньги мы, собственно, и жили, и Маринкины фирмы содержали. Они вроде прачечной были – на них списывали средства. Но когда она у отца в последний раз попросила, он заартачился, отказался дать даже в долг. И Маришка своим кредиторам сказала – папа не в духе, погодите немного. Те включили счётчик, Маринка психовала очень, даже в Испании не могла отключиться. А когда мы вернулись, опаньки, тестюшка умер от того же самого, от чего потом и Маришка. А она унаследовала за ним очень много всего, но деньги-то большей частью лежали в банках. Оставалось несколько дней для того, чтобы снять нужные суммы и расплатиться. Но мы не успели, закрутились с похоронами, а потом начался кризис. Папины деньги пропали. Остались городская квартира, загородный дом, антикварная мебель, драгоценности. Две машины – джип "Гранд-Чероки" и "Рено-19". Тесть хотел расширять жилплощадь, да не успел, и отложенные на это дело баксы сгинули в банке. Теперь с меня обе квартиры требуют и имущество тестя. Марина не желала отдавать с такими процентами, но я теперь отдам им всё. Всё, понимаешь? Лишь бы девчонок не тронули…
– И куда ты денешься? – тихо спросила Саша, глотая слёзы.
– В Ромашки уеду. Буду девчонок воспитывать. Не хочу, чтобы мои долги к ним перешли. А меня всё равно дожмут – я же живой человек. И молодой – сороковника не праздновал ещё. Рано мне в сырую землю, тем более что Маришку себе век не прощу. Ведь не сберёг, не уговорил пойти на их условия. Детей не брошу ни за что. Наших с ней детей…
– Кто эти люди, Никитушка? – одними губами прошептала Саша.
Молчанов горько усмехнулся, опять закурил, спрятав огонёк в лодочке ладоней.
– Ни к чему тебе это, свои проблемы решай. И никаких советов мне не нужно. Сделаю то, что решил. Брошу всё к чёртовой матери, буду с удочкой на бережку сидеть по утрам, в трениках и в майке. Я пришёл к выводу, что там, в деревнях, среди изб, бань и огородов, куда больше счастья, чем здесь. Попариться, выпить кваску. Посидеть под рябиной или под яблоней, поглядеть на облака… Что ещё нужно-то нам, Саша? Мы с тобой оба овдовели среди наворочанной роскоши, и должны начать другую жизнь. Ради детей хотя бы. У меня их двое, и у тебя скоро двое будет…
Сигарета прыгала в крепких желтоватых зубах Никиты, и лился с края навеса бесконечный дождь. Шофёр в микроавтобусе дремал, встряхивал головой, устраивался поудобнее и вновь вырубался.
– Я был готов идти на любые жертвы, чтобы семье не было стыдно за меня. Чтобы жена и дочери многое могли себе позволить… Думал, что это и есть самая большая радость в жизни. И твой Артём имел такое же мнение. Мы снисходительно поглядывали на тех, кто остался на обочине, не сумел устроиться в новой жизни, кто только ноет и клянёт власть, вспоминает, как хорошо было при коммунистах. Мы не были такими! Мы пребывали в непоколебимой уверенности, что родились для свободного рынка, как птицы для полёта. Ты заметила, что для наших детей любое море было просто морем? А как оно называется – Средиземное, Красное, Эгейское, Балтийское. Чёрное – какая разница? Мы верили в удачу, мы надеялись расплатиться. Не думали, что такое произойдёт с банковской системой. Обмануть можно старуху с её грошовыми гробовыми, но не нас, не господ Лукьянова и Молчанова! А теперь я и тебе рекомендую уехать в Молдавию или под Тулу. Куда-нибудь, на парное молочко. Эта страница в нашей жизни перевёрнута, и нам будет, что вспомнить. Но цепляться за барахло мы не должны. Выздоровеем на природе, на огороде, тогда подумаем, что дальше делать. Мы стали другими, Сашка! В тот вечер, после похорон Артёма, мои родители, как оказалось, в последний раз на сноху поглядели. И я не желаю обрекать их ещё и на свои похороны, а перед тем – и на похороны внучек! Мне было ясно сказано в ту ночь: "Ты умрёшь последним, а перед тем схоронишь всю свою семью…"
– Я тоже решила расстаться с прежней жизнью. – Саша осторожно просунула руку под локоть Никиты. – А как же иначе-то? Хватит с нас горя, хватит потерь. Мы своими руками не выроем могилы нашим детям. – Саша подумала, стоит ли говорить Молчанову про бабушку Артёма и решила, что нет, не стоит. – Пойдём в дом, здесь зябко.
– Пойдём. – Никита набрал код на щитке. – Ты к себе сейчас?
– Нет, к вам. Я тоже хочу с доктором поговорить. – Саша поймала удивлённый взгляд Молчанова и даже обиделась. – Вы были со мной, когда не стало Артёма. И я не брошу тебя с девчонками сейчас…
Не дожидаясь охранника, Саша вызвала лифт, и зубы её стучали от холода. Никита обнял соседку за хрупкие плечи, прижал к себе, и так они вошли в кабину. Саше хотелось поскорее увидеть свою подругу, несмотря на то, что Марина уже никогда не сможет ответить на её обычный "приветик". И думала только об этой совсем близкой встрече со спокойной неподвижной Мариной, а не о грядущем расставании навеки, до которого ещё нужно дожить…
Глава 3
Порывистый восточный ветер то и дело хлопал дверью балкона, швырял Саше в лицо ледяные капли дождя, пролетал по опустевшей квартире, притихшей в ожидании расставания с хозяевами. Вдова сидела одна на кухне и в третий раз просматривала пришедшую вчера по почте видеокассету. Обратный адрес на пакете она так и не смогла разобрать. Кажется, посылка была из Белоруссии.
А вчера, перед тем, как забрать послание из почтового отделения, Саша крючком вязала будущему ребёнку кофточку, и старалась думать только о нём, неведомом, но любимом сыночке. Думала о том, как назвать его, но ещё не решила твёрдо. То склонялась к тому, чтобы дать ребёнку имя его несчастного отца, то думала, что младенцу лучше стать Александром Шульгой, в память дедушки. Неожиданно добавила к этому списку ещё одно имя – Траян. Так звали непутёвого племянника, которого Саша всё равно жалела. И, в конце концов, пришла к выводу, что имена её детей будут звучать так – Алла и Траян. Возможно, фамилии у них будут разные, ведь у Павла с Аурикой больше детей нет, и им будет приятно увидеть нового Траяна Шульгу.
А потом она пошла на почту, получила небольшую лёгкую коробочку, упакованную по всем почтовым правилам. Ничего не понимая, уже на кухне Саша разрезала веревочку, отломила сургуч, развернула бумагу и достала футляр с видеокассетой. Но никакого письма, объясняющего, в чём дело, не было, и Саша долго не решалась поставить кассету в "видак".
Тучи так и ползли на запад, орали вороны, усиливая лютую тоску, и Саша смотрела на футляр с уже просмотренной кассетой, пила бесконечный чай с молоком и ждала, когда наконец-то явится Старосвецкий. Чуть располневшая за последний месяц, с округлившимися щеками, очень похожая на рафаэлевскую Мадонну, она навсегда отказалась от чёрного цвета – прочитала, что это может повредить будущему ребёнку.
Сейчас она надела кружевное платье, больше похожее на ночную рубашку, а под него – красное бельё и красные же плотные колготки. Сочетания в духе нынешней европейской моды нравились Саше, делали её мягче, кокетливее, естественнее. Кровь с молоком – так называла Саша про себя этот наряд. Когда надевала его, веселела, успокаивалась, не думала о том, что великолепную эту квартиру на днях придётся покинуть. Виктор, как и обещал, на месяц оставил Сашу в покое, но как раз сегодня, в воскресенье, одиннадцатого октября, срок истёк.
Саша включила электронную рисоварку, отжала морковный сок в комбайне и опять уселась за стол. Вкусы изменились, стали причудливыми и непредсказуемыми, на каждый день разными. Сегодня вечером нестерпимо захотелось сырой морковки с рисом и чаю с молоком. Вчера Саша весь день пила кофе со сливками и ела горячие тосты, щедро намазанные маслом.
Но одно пристрастие, не касающееся еды, сохранялось. Как только Алла уходила гулять с собакой или уезжала в школу, Саша садилась перед видеомагнитофоном и просматривала кассеты, заснятые в турне по Скандинавии, возвращалась в ту, счастливую, свободную, достойную жизнь. А потом подолгу рыдала, понимая, что не имеет на это права. И всё равно, как только оставалась одна, снова хваталась за футляры, на которые наклеила портреты – Артёма, Аллочки и свой.
Та женщина в бикини, гибкая, как лоза, загорелая, с голливудской улыбкой и сияющими глазами, совсем не была похожа на теперешнюю Александру. Она как будто поднялась по трапу, взлетела в сверкающем самолёте, и тот растворился в небесной голубизне, как прекрасное облачко. Александра проводила в аэропорту Прекрасную Даму, которая больше не вернётся.
Но вчера у неё появилась новая кассета – уже из ЭТОЙ жизни.
– Мы посылаем вам материалы, которые были переданы вашему мужу пятого сентября. Вероятнее всего, он скрыл от вас факт получения этой кассеты, но вы должны обязательно просмотреть представленные материалы. Вы заняли место своего мужа, унаследовав не только его имущество, но и его долги, его проблемы…
На экране возник плечистый детина в камуфляже и в маске-чулке; говорил он явно изменённым голосом. Сидел за пустым столом в тёмной комнате, и за его спиной светилось маленькое окошко, похожее на "волчок" тюремной камеры.
– Некоторые кадры в связи с самоубийством Артёма Михайловича Лукьянова и гибелью его бабушки потеряли актуальность. Но вы с дочерью живы, поэтому не можете пренебречь грозящей опасностью. В милицию не обращайтесь – этим вы только навредите себе и девочке. Ситуация находится полностью под нашим контролем. Если вы пойдёте на сотрудничество с нами, бояться нечего. Сразу предупреждаем, что это – не розыгрыш…
Саша уже знала, что увидит дальше, и потому выключила "видак", уронила голову на руки, запустила пальцы себе в волосы и принялась раскачиваться из стороны в сторону, тихонько и жалобно воя сквозь зубы. Понятно, почему Артём застрелился, получив эту кассету. Он устал бояться, а выхода для себя не видел. Неизвестные бандиты наглядно продемонстрировали, что могут проникнуть к ним в дом, не говоря уже не том, чтобы снять все семейство на улице. Ещё при первом просмотре Саша определила, что наблюдение велось ещё в июле, после возвращения из скандинавского тура, и заканчивалось в сентябре, буквально накануне того, как кассета была передана Артёму.
Лукьяновых снимали у поста консьержки, дома в гостиной и на кухне, всех вместе и порознь. Запечатлели даже Таисию Артемьевну в постели, и Калерию, которая обтирала её огромной розовой губкой, как делала это каждую неделю, старушка уже давно не могла забраться в ванну, а чистой хотела быть всегда и при любых обстоятельствах. Значит, кто-то умудрился пробраться в ту квартиру; и что теперь удивляться лёгкости, с которой мерзавцы проникли туда четырнадцатого сентября, когда было совершено двойное убийство?
А апартаменты на Осенней были буквально у них под прицелом. Со вкусом и сознанием собственной безнаказанности эти уроды демонстрировали свои возможности. Они могли уничтожить всё семейство где угодно – на улице, в парке, во дворе, в дорожном происшествии. На Аллочку во время прогулки с таксой вполне мог напасть маньяк, а дома у бабушки случиться пожар, и при этом будет совершенно невозможно доказать причастность к этому тех, кто стоит за парнем в камуфляже и маске. Каждый шаг Саши, Артёма, Аллочки контролировался этими извергами, и охрана школы "Ретро" не помешала сделать великолепные снимки Аллы Лукьяновой и Насти Молчановой во время заплыва в бассейне, где совершенно случайно могла утонуть…
То, что их достанут везде, и спасения нет, Саша поняла давно и твёрдо. Её умудрились зафиксировать даже на приёме у гинеколога в женской консультации – ладно, что не на кресле. Выходит, и о её беременности бандюганы всё прекрасно знают, чем не преминут воспользоваться.
И никакие кошмары не произвели бы на Сашу такого впечатления, как обычные планы этой вот квартиры – включая ванную, туалет и две кладовки. Значит, они спокойно прошли мимо златозубой бдительной Нины Васильевны и флегматичного, пресыщенного ресторанными кутежами Алика. Случилось это, наверное, даже не один раз. Получается, что оба или полные идиоты, или состоящие в доле с преступниками мерзавцы – третьего не дано.