– Пусть Лёша, когда придёт, проверит ещё раз. А кому подписывать, без разницы. Могу и я, когда вернусь. Если же Лёшка явится раньше, передай ему, чтобы просмотрел в компьютере текст по Гудаевой. Он тоже должен знать суть дела.
– Обязательно передам.
Кристина сложила бланки и опять повернулась к дисплею, надев защитные очки.
А Оксана, немного подумав, всё-таки решила лично сообщить и Маше Гудаевой, и Александру Закожурникову, пригретому в агентстве бывшему "следаку" межрайонной прокуратуры, что она сегодня, возможно, в офис не вернётся.
Постучалась и сразу вошла, не дождавшись ответа. Закожурников и Гудаева сидели перед компьютером, а на дисплее красовался портрет молодого мужчины. Его лицо показалось Оксане неожиданно знакомым, причём настолько, что перехватило дыхание. Генрих! Генрих Смулаковский! Оксана до крови прикусила губу и обессиленно прислонилась к стене.
Закожурников, низенький и плотный мужичок лет сорока, демократично одетый в пёстрый свитер и мятые брюки, развернулся в кресле. Маша так и продолжала смотреть на экран, подпирая подбородок судорожно сжатыми кулаками.
Оксана подумала, что снимки, сделанные Чугуновым в Кузьминках, остались в сейфе. Нужно достать их и показать Маше Гудаевой. Она пулей вылетела из кабинета Закожурникова, моментально отыскала в связке нужный ключ. Открыла сейф, выдвинула ящичек, схватила конверт, извлекла три снимка и изображением Генриха Смулаковского.
– Маша, посмотрите на этого человека!
Оксана, ничего не объясняя Закожурникову, через стол протянула фотографии Гудаевой.
– Узнаёте его? Слева, в ковбойке, курит. Или впервые видите?
– Это он! – Маша, едва взглянув на снимки, тряхнула густыми, цвета воронова крыла, волосами до плеч. – Точно, Генрих! Получается, вы его знаете? Он совершал ещё и другие преступления? А та женщина, которая называет себя моей матерью? Мы ещё не составили её портрет, но когда он будет готов, поглядите. Господи, какой ужас! Я так и знала, что он бандит!..
– Мне срочно нужно выехать по делам, но через два часа надеюсь вернуться. Повезло, что одного из этой парочки мы опознали, и не придётся его фотографировать, проверять. Все силы бросим на даму…
Оксана взяла у Маши снимки, ещё раз взглянула на них, покачала головой.
– Знаете, чего я больше всего хочу?
– Чего? – заинтересовалась Мария.
Она виновато смотрела на Закожурникова, но тот, как ни в чём не бывало, листал какую-то книгу.
– Чтобы эта сука не оказалась вашей матерью, – тихо сказала, почти прошептала Оксана. – Иначе вам придётся пережить самое страшное предательство и всех, какие только могут быть на свете…
* * *
– Ты куда пропал-то? – Оксана немедленно надела поданный Гошкой шлем, но садиться на мотоцикл не спешила. – Может, ко мне съездим и пересядем на "тачку"? Зима ведь, а ты на мотоцикле раскатываешь…
– Резина шипованная на шинах, Володька поставил. А "тачку" не даёт, да и прав у меня нет. Категорию "А" купил по дешёвке, вот и езжу.
– Ребёнка моего сиротой оставишь, да и своего тоже, – проворчала Оксана, скользя подошвами по льду. – Всё-таки я вношу предложение. Сейчас едем к офису – там моя машина…
– Некогда крюки делать!
Гошка явно не испытывал дискомфорта от катания по ненадёжным ноябрьским дорогам. Насыщенная адреналином кровь мальчика-отца клокотала в жилах и звала на подвиги.
– Упустим Аллу, потом можем и не найти. Надо сейчас рвать. Может, успеем.
– Куда рвать?
Оксана в очередной раз, понадеявшись на "авось", уселась позади Гошки, крепко обхватила его и прижалась щекой к заскорузлой куртке.
– Скажи, как нашёл её, где. А потом поедем.
– Да в Коньково, там ещё ресторан есть, "Старый замок". А неподалёку – клуб ночной, для особо крутых и проверенных. Алка там в одном номере выступает. Я. в натуре, не допёр бы, но случайно повезло…
Гошка щурился на бесконечные фары, на косо летящий снег и шмыгал текущим на морозе носом.
– Просто повезло, блин, как Бог помог. Есть у меня кореш, Аслан, он в том клубе работает уборщиком. И территорию убирает, и двор внутри. Заодно делает мелкий ремонт – по электричеству или по столярному-плотницкому. И я всё это тоже могу. И когда Аслану позарез надо погулять, или другие проблемы, он меня на своём месте оставляет. Вчера как раз такой случай вышел. У Аслана брат по-дурному погиб, в драке. Он отпросился, а я заступил в ночь. У Аслана с хозяином уговор есть…
– Алла выступает в ночном клубе? Её можно увидеть? – Оксана решила оставить эмоции на потом, говорила сухо и деловито.
– Говорю же для своих клуб, но я тебя могу провести с чёрного хода. Скажу, что ты – Ирка; они её никогда не видели. Попрошу сегодняшние мои "бабки" высчитать за то, что ты поглядишь представление.
– Ты договорился уже? – обрадовалась Оксана. – И они разрешили?
– А им чего? Не заплатить выгоднее. Я случайно её вчера увидел. Ты фотку показала, и я запомнил. Прикинь, сидят на подиуме шесть американских резиновых кукол для траха, а седьмая – живая девчонка. Куклы в точности такие, как она, и ростом с человека. Называется всё это гёрл-рулеткой. То есть семь мужиков в полной темноте становятся кругом, и внутри него вращается подиум. На нём – семь кресел, в которых сидят куклы и Алка. Внезапно подиум останавливается. В темноте мужики должны схватить ближайшую девочку и поднять её на руки. Выигравшим считается тот, у кого живая. Тут включается свет, и он получает приз. Ну и девочку, короче, если хочет. Перекидывает через плечо, как овцу, и тащит в койку…
– Да ты что, Гоша? – У Оксаны даже заложило уши.
– Самый популярный номер, прикинь. Кучу "бабок" клуб за него имеет. Алка сама, как игрушка, наркотой её ширяют. Пускают по рукам…
– Ты видел?! – Оксана тряхнула Гошку за плечи. – Сам видел?..
– Видел, потому и говорю. Который выиграл, её двум друзьям уступил. Поехали скорее, мне сегодня там работать, так что опаздывать нельзя. Выгонят ещё к едрене-фене… – Гошка ударил ногой по педали.
– Езжай!
Оксана стиснула зубы так, что, казалось, они начнут крошиться. Она плохо понимала, где они с Гошкой находятся, куда несётся надсадно ревущий мотоцикл, и чем всё это может закончиться.
Она хотела убедиться, что в клубе выступает именно Алла Лукьянова. Гошка никогда не встречался с девочкой, а Оксана прекрасно её запомнила. После этого надо вернуться в офис к Чугунову и решить, что делать дальше. Вероятно, придётся освобождать заложницу прямо в помещении ночного клуба, но для этого требуется уладить кучу формальностей.
Вряд ли агентству разрешат реализовать вариант жестокого захвата мучителей Аллы, да и девочка может пострадать. Отвечать за последствия такого шага руководству сыскной фирмы не хотелось, тем более что в результате можно было потерять лицензию. Остаётся представить все материалы в распоряжение официальных структур и ждать, когда они соизволят освободить юную заложницу.
Дело по факту исчезновения Аллы Лукьяновой возбуждено, а сегодня девочку удалось обнаружить, причём в Москве. И её необходимо как можно скорее вызволить. Жаль, что нет с собой аппаратуры, и постыдное шоу не удастся зафиксировать на плёнку. Но есть свидетели, тот же самый Гошка. Он подтвердит, что дочку Александры накачивали наркотиками и заставляли обслуживать жаждущих сексуальных изысков членов клуба. И другие подтвердят – никуда не денутся…
Оксане захотелось заорать во всё горло, подгоняя Гошку, но она только беззвучно раскрывала рот, ловя снежинки на язык. Электрические искры, казалось, пронизывали их тела насквозь. Мотоцикл несколько раз заносило, но Гошка как-то умудрялся его выравнивать, и неистовая гонка продолжалась. Мотоцикл мчал их в темноту и в пустоту, по проспектам и улицам. Гошке надо было заступать на смену через двадцать минут.
Неужели сегодня всё закончится? И Оксана сможет сообщить Аурике Шульге, что Сашина дочь нашлась… Нет, это надо сделать только после того, как девочку освободят. Раньше хвалиться нельзя – ведь всё ещё может сорваться…
– Она давно там выступает, не знаешь? – прокричала Оксана на ухо Гошке.
Мимо них с грохотом пронёсся грузовик, и Гошка принял вправо, не желая рисковать собой и пассажиркой.
– Аслан сказал, что неделю где-то! А я точно не знаю. Моим-то ребятам засечь её нигде не удалось. Я уже чуть не плюнул…
– Интересно, завтра она будет там?
Оксане очень хотелось получить утвердительный ответ, но она предполагала, что Гошка вряд ли это точно знает.
– Не знаю. Наверное, будет. Успех большой, а что им ещё надо?
Оксане почудилось, что высотные дома вдруг накренились. Окна, переворачиваясь, листками цветной бумаги запорхали над сугробами. Рычащая магистраль несла их мотоцикл, как горная река – щепочку, и в любой момент могла поглотить её, раздавить, уничтожить…
На перекрёстке Варшавского шоссе и Балаклавского проспекта Гошка притормозил, опираясь на правую ногу. Оксана услышала за спиной пронзительный визг тормозов и машинально оглянулась. В следующий момент она поняла, что дальше с Гошкой ехать не может. На себя наплевать, но молодой отец несчастного чердачного семейства пострадать не должен. Беззащитное, совершенно бесправное создание, он будет раздавлен, как лягушонок, если его уличат в слежке за Максимом Виноградовым.
Идущий сзади "Опель-Вектра" принадлежал именно ему, бритому наголо и невероятно удачливому порнобизнесмену. Единственное, что можно сделать сейчас, – изобразить, что Гошка просто подвозил её на метро, а дальше, в Коньково, собирался ехать один. Вряд ли Виноградов, а, может, и сам Старосвецкий не проверили Оксану по всем статьям – в ночном клубе её сразу узнают. Пруха, что "Опель" удалось заметить задолго до того, как всё выяснилось. Возможности для манёвра ещё остаются, но их крайне мало.
– Гога, затормози у "Чертановской". "Хвост" за нами. В другой раз прокатимся, – сквозь зубы сообщила Оксана. – Ни о чём не спрашивай, поезжай, как будто ничего особенного не случилось. Мы с тобой знакомы, работаем вместе по делу малолетних наркоманов. Ты меня по пути подвозил до метро. Больше ничего не знаешь. Сейчас я нырну в подземку, а после созвонимся.
Оксана не могла выдать парню легенду о том, что они вовсе не знакомы. Их могли видеть задушевно беседующими около "Детского мира", а то и раньше, на Пресне.
– Усёк, – онемевшими губами сказал Гошка – он был сражён неожиданным поворотом событий и сильно испуган. – Созвонимся, короче. А кто на хвосте? Эти или другие?
– Там "Опель" Виноградова. Стой! – Оксана соскочила с мотоцикла, вернула Гошке шлем. – Счастливо, привет Ире. Я побежала.
Воображая, каково сейчас Гошке. вся многотрудная работа которого полетела псу под хвост, Оксана наматывала на голову длинный шарф. Но ещё хуже парень почувствовал бы себя в лапах Старосвецкого или в морге, куда попал бы без промедления прямо с места автокатастрофы. Быстрая и лёгкая гибель показалась бы ему Божьей милостью. Сам бы умолял прикончить, а не мучить, птенчик Гога…
– Оксана Валерьевна! – вдруг тихо позвали её.
Это был Генрих Смулаковский; третий раз за день Оксана увидела его лицо, но теперь – вживую.
Парень был откровенно красив, выглядел молодо и мужественно, и честный взгляд его, казалось, проникал в самое сердце. Сыщица вдыхала запах дорогих сигарет, импортной туалетной воды и геля для волос. Оксане не стало страшно – ну и что, обычный мужик из иномарки, да и метро тоже попадаются такие. Похожие водилы всегда пропускают даму на дороге и помогают ей с мелким ремонтом.
– Да, Генрих Евгеньевич! – с готовностью отозвалась Оксана.
Теперь они улыбались друг другу, как старые знакомые.
– Добрый вечер! – сказал Смулаковский, и Оксана заметила, что он неприятно удивлён её осведомлённостью.
– Рада вас видеть, – спокойно сказала Оксана.
Генрих тут же подхватил её под локоть. Моментально сообразив, что вырываться бесполезно, сыщица покорилась судьбе.
– Я прошу вас без сопротивления и прочих глупостей пойти со мной и сесть вон в ту машину…
Смулаковский указал не на "Опель" Виноградова, а на новенькую "Газель-Фургон" белого цвета с красными и синими полосками на кабине и кузове.
– С вами хочет увидеться один человек, который расскажет вам много интересного. Если мы найдём общий язык, вы сможете отчитаться перед своей клиенткой. Прошу вас, Оксана.
– Делать нечего, Генрих, придётся проехать с вами.
Стараясь не думать о том, что её ждёт в ближайшее время, Оксана последовала за Смулаковским. И неожиданно неловко, на четвереньках, вползла в открытые дверцы фургона. Генрих молча указал на автомобильную камеру, и Оксана кое-как устроилась на ней, сжавшись в комок, обхватив колени руками. Генрих закрыл дверцы, и "Газель" тут же рванула с места.
Оксана старалась не представлять себе волнения и тревоги коллег по агентству, слёз маленькой дочери, которая теперь неизвестно когда и при каких обстоятельствах увидит свою мать. Смулаковский обещал предоставить возможность отчитаться перед клиенткой, а это предполагает как минимум сохранение жизни. Впрочем, намёк мог оказаться и элементарной иезуитской издёвкой. Верить такому ублюдку, как этот "бой-френд", ни в коем случае нельзя.
Но выбирать не приходится – нужно было или орать и вырываться, что делать уже поздно, или без лишних слов отправляться в фургон. В первом случае Оксану вряд ли спасли бы – никому не хочется связываться с бандитами. Люди, естественно, разбежались бы, как тараканы. А крепкие мальчики Старосвецкого всё равно затянули бы её в машину, только тогда на пощаду рассчитывать было бы нельзя. В случае же беспрекословного повиновения при сохранении непоколебимого достоинства можно надеяться на благоприятный исход дела.
Убивать сотрудника сыскного агентства Старосвецкому ни к чему – лучше попробовать с ним договориться. Вместе с Оксаной добытые ею улики всё равно не уничтожить. Документы и плёнки размножены, хранятся в агентстве, в сейфе, откуда их не так-то просто похитить, да ещё без последствий для себя. А вот если сторговаться с частными сыскарями, компромисс вероятен, но только на взаимовыгодных условиях. Видимо, как раз эти условия Старосвецкий и собирался передать через Оксану.
Ехали долго, и, наконец, Оксане стало скучно. Покачиваясь на камере, она дремала. На одном из крутых поворотов проснулась и стала думать, какие карты могут быть на руках у Виктора Старосвецкого. Оксане уже давно хотелось поближе познакомиться с этой пусть зловещей, но всё же незаурядной личностью. И вот сегодня её мечта сбудется. Пусть Генрих и не назвал имени своего патрона, Оксана почти не сомневалась в том, что направляются они к начальнику службы безопасности банка, бывшему чекисту, "афганцу" и герою, превратившемуся в бандита.
Каким-то непостижимым образом Оксана почувствовала, что они уже выехали из Москвы, и "Газель" несётся по шоссе, а вокруг шумит зимний лес. Наконец затормозили, и водитель два раза нажал на клаксон. Значит, встали перед воротами, и сейчас их откроют. Послышалось тихое гудение, и "Газель" снова тронулась с места; правда, тут же и встала, как вкопанная. А не туда ли прикатили, не к тем ли воротам, куда Максим Виноградов тащился из Кузьминок через всю Москву? Если догадка верна, ни в коем случае нельзя подавать виду, что местность знакома. А то действительно могут по башке дать или отвезти в дальнюю область, откуда быстро не доберёшься. Конечно, и отсюда свалить не так-то просто…
Створки фургона открылись, Смулаковский подал Оксане руку, вывел её на участок, где росло всего несколько ёлочек. По бокам расчищенной дорожки громоздились утрамбованные лопатой сугробы, а невдалеке стоял деревянный простой зимний дом. Он был одноэтажный, с мансардой и двумя пристройками-сарайчиками, и не производил никакого впечатления. А они-то с Лёшкой размечтались, вообразили коттедж или даже замок из красного кирпича под медной крышей! У Виктора Аверкиевича, оказывается, жильё, как у пенсионера занюханного. Куда ему столько денег в таком случае, интересно?
На фоне скромного жилища странно смотрелись многочисленные иномарки, припорошенные снежком. "Опель" Виноградова присоединился к ним позже, и поэтому ещё сверкал отполированным кузовом. В ту же шеренгу крайней встала "Газель-Фургон". Водитель с охранником пошли впереди, и последний распахнул перед Смулаковским дверцу, ведущую вроде бы в сарай. Генрих, в свою очередь, пропустил вперёд Оксану, и она поняла, что проходит через металлоискатель. Хорошо бы этим обыск и ограничился, а то с них станется – ещё и догола разденут. Старосвецкий явно себя бережёт.
Оксана не успела надышаться во дворе чистейшим загородным воздухом и подумала, что надо бы уехать с загазованной Пресни, увезти ребёнка. До кризиса хотела купить "домик в деревне", но теперь ничего не светит. А как хочется, например, с лыжами выехать в воскресенье, заночевать в бревенчатой избушке, где так уютно топится печка…
– Поторопитесь, пожалуйста! – сказал Генрих.
Рядом с ним вышагивал молчаливый насупленный охранник, который, несмотря на комичность положения, тщательно контролировал каждое движение Оксаны. Она вспомнила, что, вылезая из фургона, заметила под ёлками двух снеговиков. Неужели здесь есть дети? Или бандиты вспоминают давние годы, лепят баб и играют в снежки?..
– Осторожно, ступеньки высокие и крутые. Сейчас включу свет, чтобы вы не споткнулись.
Охранник не пошёл с ними за очередную, обитую войлоком дверь. Смулаковский зажёг светильник под потолком, и Оксана увидела дощатые стены, узкую лестницу и две двери. Лестница оказалась такой скрипучей и шаткой, что, поднимаясь вслед за Генрихом на второй этаж, она боялась оступиться. Генрих её демонстративно игнорировал, поворачивался спиной, не оставляя никого сзади гостьи. Не такой он дурак, чтобы ожидать нападения. Ни Оксане, ни Старосвецкому, ни Смулаковскому сейчас обострение не нужно. Впрочем, сыщица заметила у Генриха кобуру, судя по размеру, с пистолетом Стечкина.
Генрих постучал по косяку, и из-за двери ответили:
– Войдите!
Этот мужской голос показался Оксане слишком высоким, но, впрочем, не всем же рычать басом. Лирические тенора Лемешев и Козловский многих сводили с ума…
– Прошу вас. – Генрих посторонился.
Оксана шагнула через порог, не чувствуя своего тела. Она еле двигала ногами; казалось, что всё снится долгой безлунной ночью. Нужно только шире открыть глаза, и проснёшься в своей постели. Протянешь руку и зажжёшь ночник, полежишь и скажешь удивлённо: "Привидится же такое!"
Сначала Оксана заметила английского мастифа, возлежавшего на волчьей шкуре у ног молодого мужчины, который коротал вечер около странного камина. Казалось, сооружение наспех сложили из первых попавшихся, замшелых камней, и оно тут же развалилось. Но на самом деле эффект заброшенности и старости был создан намеренно. Поленья трещали и щёлкали, искры улетали в дымоход, и Оксана вспомнила светлый дым над крышей, поднимающийся к звёздам.