Глава 37
От непрерывного гула здание аэропорта, построенное совсем недавно, и прилегающая к нему территория напоминали растревоженный улей. Рабочие в синих комбинезонах с надписью "аэропорт" перевозили на электропогрузчиках многочисленный багаж.
Возбужденные голоса прибывающих людей перекрывали шум самолетов. Встречающие отыскивали в бурлящей толпе знакомые лица и бросались к ним навстречу, чтобы не потерять вновь.
"Приземлился рейс 5301, прибывший из Конго" - очередное объявление чистым женским голосом на миг заглушило толпу.
Иностранцев было преобладающее большинство. Приглашения на фестиваль разослали в тридцать четыре страны и почти от всех были получены подтверждения об участии. Мероприятие обещало стать грандиозным международным событием и многие связывали это с именем Никитиной.
Очередь в сувенирный киоск выстроилась огромная и, конечно, в ней были одни иностранцы. Море матрешек, больших и маленьких, янтарных орлов, символов фестиваля, просто изделий из янтаря, картин и поделок русских мастеров продавалось сегодня.
У Тани не хватало времени пробивать кассу, отсчитывать сдачу и протягивать ее вместе с покупкой. Не забывая говорить "Спасибо". Так часто, что иногда она путалась и вместо "Спасибо" мило улыбалась.
Очарованные такой улыбкой красивой русской девушки, иностранцы наотрез отказывались брать сдачу. Иногда такая сдача достигала ее недельной зарплаты и поэтому день определенно можно было считать удачным. Мысленно Таня поблагодарила организаторов фестиваля. КАК ЕЕ ТАМ? НИ… НИ??! ах, да! НИКИТИНА.
Слева от киоска в котором она работала, находился выход из зала таможенного осмотра и поэтому она имела возможность наблюдать за всеми прибывающими, и, хотя времени ей катастрофически не хватало, любопытство брало верх и она время от времени поглядывала на белую дверь.
"Как они все-таки не похожи на нас, - подумала она, любуясь пожилой парой из Германии или Австрии. Такие чистые, опрятные, вежливые."
Протянув со сдачей купленные бусы, Тани увидела, что из зала таможенного осмотра вышла очередная толпа. Да боже!
Такие черные! Она таких еще не видела. Только глаза, глаза и зубы были ослепительно белыми. Наверное, если бы сейчас стало темно, то никто бы их не заметил, абсолютно никто.
В общем-то это ее не очень волновало. Клиенты, они, как правило, все на одно лицо. Больше ее заботило другое. Во-первых, она очень сильно хотела в туалет, а сменить ее било некому, я во-вторых, она никак не могла разобраться в своих личных проблемах, которые, черт возьми, тревожили ее все сильнее и сильнее.
Таня не помнила отца, который бросил их с матерью спустя год после ее рождения. Она делала вид, что это никак не отражается на ней самой и ее отношениях с окружающими, но обманывать саму себя с каждым разом становилось все труднее и труднее.
Больше всего на свете она боялась остаться одна и хотя сейчас вспышки страха и депрессии были довольно редкими, она очень хорошо помнила, как маленькой девочкой забивалась под одеяло в уголок кровати и тихо плакала, стараясь, чтобы мать ничего не услышала. В такие минуты ей казалось, что целый мир отвернулся от нее, жестоко разбил и забрал все что у нее было - этот дом, мать, плюшевого медвежонка Мишу. И поэтому, еще с ранних лет она слишком хорошо знала, что значит остаться одной.
У нее было две сестры, правда, двоюродные, и она в любой момент могла пойти к ним, чтобы не чувствовать себя одинокой. Но у нее не было права делать так постоянно. Сестры жили самостоятельно, и было бы, наверное, ни совсем прилично надоедать им своим обществом. Мать жила в деревне и виделись теперь они очень редко.
В свои двадцать два года она имела дело с несколькими парнями, правда, каждый раз утвеждалась в их эгоизме и ненадежности. Таня вспомнила Василия и у нее кольнуло в груди. Каждый раз, когда она думала о нем, ее охватывало непонятное волнение и трепет. Она видела его всего несколько раз… и когда он приехал к ней, весь избитый, я крови. А она даже не сказала ему доброго слова. В последние месяцы Василий куда-то пропал, а Наташа упорно молчала о нем, хотя Таня подозревала, что сестра что-то знает. Стихи его лежали в сумочке и она никогда с ними не расставалась.
Еще один знакомый парень, Рома, полная противоположность Василия. Этакий, ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ, Я СВОЙ ПАРЕНЬ В ЭТОЙ КОМПАНИИ, и она смотрела, правда, иногда, ей самой становилось противно.
Она была его вещью, бесплатным приложением, он мог ударить ее, сделать больно, не звонить по неделе, потом приезжать и устраивать гигантские скандалы, ревнуя к каждому столбу. "Ты никуда от меня не денешься" - любил он повторять. И она терпела.
Подруги, сестры видели ее мучения и постоянно советовали бросить это "чучело", пока не поздно, но она не могла. Какой-то невидимой сетью он удерживал ее и не давал свободно вздохнуть. К тому же она боялась его. Безумно боялась. И наверное, это была одна из главных причин, почему она оставалась с ним.
Обслужив последнего в очереди человека, Таня повесила на витрину киоска табличку "закрыто", заперла дверь и побежала в туалет. Затем зашла в кафе.
- Дайте мне гамбургер и кофе, пожалуйста, - попросила она продавца.
- Одиннадцать шестьсот. Она отсчитала деньги и села за столик. "Может быть, Василий позвонит сегодня? - она не хотела себе признаваться, что скучает по нему я поэтому запрятала эту мысль подальше." "Если он не позвонит, можно сходить на фестиваль."
Глава 38
Здание центральной городской власти представляло собой серое квадратное пятиэтажное здание. Его внешняя невзрачность с лихвой компенсировалась внутренним убранством, где даже туалеты представляли собой изысканные произведения дизайнерского искусства.
Мэр сидел за большим дубовым столом. Кипы бумаг закрывали его руки, но его лицо и особенно глаза были устремлены на присутствующих.
- Мы не можем гарантировать полную безопасность при таком скоплении народа, - повторил Литвинов.
- Почему? - спросил мэр. - Это же ваша прямая обязанность. У вас в подчинении тысячи людей, а вы мне говорите, что не справитесь…
- Я не говорю, что не справлюсь. Я говорю, что сто процентов безопасности обещать невозможно да и попросту преступно.
- Никто и не требует сто процентов, - сказал мэр. - В разумных пределах…
- До чего вы упрямый, Иван Дмитриевич, - сказала Никитина. - Сначала проверка в аэропорту, затем в гостиницах, а потом уже при входе на остров. Разве этого мало? Да и чего вы собственно говоря, боитесь?
Ее аргументы действовали на мэра безошибочно. Он посмотрел на Литвинова.
- Давайте не будем, Иван Дмитриевич, сами себе усложнять жизнь. Вы видите сколько у меня дел? - он показал глазами на бумажный затор. - Да и вообще, вам отдохнуть бы надо, нельзя так себя перегружать… Литвинов ждал этих слов и нисколько не удивился.
- Вы зря волнуетесь, Иван Дмитриевич, - поддержала мэра Никитина. - Абсолютно ничего ни может случиться. При входе и выходе с острова тотальная проверка. Всех. И артисток и зрителей. Так что….
- Ладно, ладно… я согласен. - Литвинов поднял обе руки вверх в знак примирения. - В конце концов, концерты мы всегда охраняли вроде бы хорошо. Наверное, перенервничал за последние дни, вот и опасаюсь, - сказал он вставав.
Никитина победно улыбнулась и тоже встала.
- Ну, - сказал мэр, - ни пуха!
- К черту! - Они вышли из кабинета.
Никитина открыла свой кабинет, зашла в него, опустилась в мягкое кожаное кресло и закрыла глаза.
Что же это такое?! Ее профессиональное самолюбие так и выпрыгивало из груди, разбивая сердце на миллиарды горящих кусочков. И они еще не верят ей! Свершилось! Да она превратит Калининград в Голливуд! Он сделает все, чтобы купаться в лучах славы, нежить свое тело в ее теплом неторопливом щекотании или, наоборот, как на сцене, загораться, вспыхивать моментально, подобно бенгальскому огню, гореть, искриться, исходить в экстазе вместе с беснующейся толпой. Она хотела этого, жаждала, жила этим.
А кто говорил про нее разные неприятные вещи, попадали в число ее личных врагов. Она любила своих врагов, любила смотреть, как они мучаются и каются, прибегают к ней на карачках я умоляют о пощаде, а она берет плеть и сечет их до крови, так, чтобы куски кожи хлопьями отлетали от тела, словно от пораженного проказой.
Но рука с плетью опускается на тело все чаще и чаще, ужасный крик ее жертв постепенно превращается в визг, тонкий и надрывный, все время усиливающийся. Она видит, что ее жертва уже почти мертва и тоже кричит нечеловеческим голосом, впиваясь кончиками пальцев в глазницы растерзанного тела.
Больше всего она боялась провала. Что ничего не получится, все сорвется и тогда она погрузится в пучину забвения. К ней вернутся все ее жертвы, уродливые, искромсанные и спросят ее за все, а она ничего не сможет ответить. Она будет смотреть на них и улыбаться. Даже в тот момент, когда они окружат ее и вопьются отвратительными гнилыми зубами в чистое белое тело. ОНА БУДЕТ УЛЫБАТЬСЯ.
Недельной давности разговор с заместителем министра по культуре позволил ей немножко расслабиться.
- Я искренне вам завидую, - сказал он тогда.
- Чему же?
- Я сижу здесь, в Москве, и знаете, Наталья Александровна, это не так приятно, как может вы себе представляете. Постоянные склоки, закулисные интриги, того не делай, здесь не бывай. А вы - вольная птица…
- Да уж… - вставила она. - Если бы вы только представили, каково там все это. На месте. Если кто-нибудь пронюхает про расходы, меня просто повесят.
- Нет, нет, я знаю как вам тяжело и сделаю все возможное, чтобы помочь. Но и вы меня поймите…
Он посмотрела и мгновенно поняла, чего же хочет этот человек в костюме от "Версаче". Он хочет славы. Денег и славы. Как и она тоже.
- О, Николай Андреевич, - она приблизилась к нему так близко, что ощутила его дыхание на споем лице. - Мы с вами давно знакомы… но я скажу, что именно ваше участие принесет фестивалю грандиозный успех.
- Не стоит сильно преувеличивать мою роль. Вы же знаете, как я к вам отношусь… кстати, от имени правительства пригласил представителей "Метро Голдвин Майер" и "Уорнер Бразерс". Они сделают фильм о фестивале. - ОН сделал паузу. - О нашем фестивале.
- Это великолепно. - Все было просто отлично, но ее тревожила одна вещь. - Кто же… это все профинансирует? У меня убытки. Большие убытки. - Она с сомнением посмотрела в его глаза. - Конечно, фестиваль принесет прибыль и большую, но сначала нужно его организовать. Он встал из-за стола.
- Наталья Александровна, обещайте мне одну вещь.
- Какую?
- Во-первых, что наш разговор дальше этого кабинета не выйдет. А во-вторых, что мое имя будет упоминаться наравне с вашим.
- Конечно, я обещаю. Я сделаю все, что вы просите.
- Вот и отлично. - Он нажал и на кнопку селектора, - срочно подготовьте бумаги, которые я просил. И еще одно, - он взглянул на Никитину, - что вы делаете сегодня вечером?
- Я? В общем то ничего…
Вечером они пошли в Арлекино, танцевали, пили мартини и баккарди, а ночь провели в" Метрополе".
Наутро она улетела вместе с платежным поручением на шесть миллиардов рублей. Никто ее не провожал и глядя в иллюминатор на удаляющуюся землю, она знала, что ее час пробил.
Глава 39
Будильник прозвенел ровно в восемнадцать ноль-ноль. Василий встал, одел заблаговременно выглаженный костюм, затем достал коробку с пистолетом. Выпив чашку кофе и выкурив сигарету, он вышел из подъезда и поймал такси - старую Волгу серого цвета.
Наташа уже поджидала его возле своего дома. На ней были черные джинсы и красивая красная блузка. В руке она держала букет цветов.
- Привет, - сказала она, - ты вовремя.
- Привет, - улыбнулся Василий. - Поехали?
- Поехали.
- Что там у тебя? - она кивнула на коробочку.
- Подарок.
- Это я вижу, а что именно?
- Пистолет.
- Ты, что с ума сошел? - ее красивые глаза излучали неподдельный ужас. - Твой?
- Да нет. Это игрушечный, пневматический. Стреляет стальными шариками.
- А его можно носить?
- Конечно, сколько угодно.
Они уже подъезжали к пашкиному дому на Московском проспекте. Со второго этажа износилась громкая музыка.
- Ты Тане не звонил? - спросила Наташа, вылезая из машины.
- Нет, а что?
- Да ничего, так просто спросила, - ответила она и вошла в подъезд. Дверь открыл сам именинник.
- Ну, молодцы, не опаздываете, - он поцеловал в щечку Наташу и пожал Василию руку. Они в свою очередь вручили Пашке цветы и коробку, перетянутую пурпурной лентой.
- Спасибо, спасибо, - расстрогался Павел. - Проходите, садитесь. В комнате уже был накрыт стол, за котором сидело человек десять.
- Всем привет, - поздоровался Василий и сел рядом с Наташей.
- Штрафную им, штрафную, - обрушилось со всех сторон. - Давай, давай!
- За что?! - взмолился Василий, но его никто не слушал. Стопку наполнили за полсекунды и поставили перед ним. Ничего не оставалось, как выпить.
- За именинника! - Василий опрокинул стопку и огненная вода растеклась по внутренностям. Праздненство началось.
Глава 40
- Только что приземлился рейс двадцать два ноль шесть, прибывший из Ливана. Встречающих, просьба подождать у зала таможенного осмотра.
Таня сидела и скучала без работы. Последний самолет приземлился полтора часа назад, битком набитый венграми и болгарами, теперь в здании аэропорта было пусто. Одинокая уборщица подметала в дальнем левом углу.
Кто-то постучал по стеклянной витрине киоска. Она вздрогнула и посмотрела на стучавшего. Это был высокий молодой человек с черными курчавыми волосами, густо намазанными гелем. Из зала таможенного осмотра уже выходили другие люди.
Они были удивительно похожи - все довольно высокого роста, с одинаковыми короткими стрижками и все в черных, прекрасно сшитых костюмах.
Вскоре показались и остальные пассажиры. Таня сказала бы, что они южной национальности, не придавая этому слову никакого значения.
- Девушка, дайте мне двенадцать самых больших матрешек. - Он говорил почти без акцента. Его холодные глаза смотрели прямо в упор, словно на ней не было одежды. И хотя он улыбался, его глаза абсолютно не улыбались. Они были холодными и безжизненными. Раньше она думала, что это все сказки про какие-то ненормальные глаза, что это не больше, чем уловка писатели, чтобы нагнать побольше страху. Но это оказалось на самом деле.
Таня поспешила отвести взгляд и ей почему-то стало страшно. По спине пополз холодок, а внутри живота появилась тупая ноющая боль.
Он забрал свои матрешки, кинул ей триста баксов и отвернулся, что-то объясняя попутчикам на своем гортанном языке.
Вдруг они все повернулись в ее сторону и громко засмеялись. Вернее, заржали. Именно заржали. Без тени стыда и человеческой снисходительности От них исходила какая-то животная сила, похоть. Их перекошенные лица вызывали такое отвращение, что ее чуть не вырвало прямо на кассу.
Они постояли еще с минуту, наблюдая за ее беспомощностью, а потом исчезли с быстротой, с которой появились. Таня но выдержала и заревела, пряча лицо в тонких коленках. Ей было страшно возвращаться домой.
Глава 41
Волнение нарастало прямо пропорционально приближению девяти часов вечера. Народ прибывал невиданными темпами. Все близлежащие к острову улицы и кварталы были заставлены автомобилями. Но место еще оставалось. Немного, но оставалось. Билеты на фестиваль разлетались со сверхзвуковой скоростью, а дела у торговцев на острове шли вообще прекрасно.
- Семь горячих бутербродов, бутылку шампанского, бутылку водки и семь стаканчиков!
- Семьдесят восемь тысяч.
- Две бутылки водки.
- Тридцать пять тысяч, следующий!
- Двенадцать пива темного, пять чипсов.
- Шестьдесят девять тысяч…
Народ гулял вовсю. Прямо под эстакадным мостом заканчивали монтаж сцены, выполненной в виде полукруга, цепляющегося сверху за мост стрелами, напоминающими расходящиеся лучи солнца.
Позади, за кулисами сцены, были видны готовящиеся к выступлениям коллективы. Весь мост, сколько хватало взгляда, был до отказа запружен людьми.
Нафир улыбнулся, обнажая белые ровные зубы.
- Братья, - сказал он по-арабски. - Эта белая сука на нашей стороне. Вы оглянитесь, посмотрите! Столько мяса мы еще никогда не приносили в жертву!! - Его лицо светилось какой-то внутренней одержимостью.
Ликис, как капля воды, похожий на Нафира указал на сцену:
- И мы там будем выступать? Перед всеми этими грязными животными?!
- Постой, - прервал его Нафир. - Не торопись. Это будет маленькой жертвой с нашей стороны.
Ликис отошел в сторону и замолчал. Эта белая, в аэропорту, она ему определенно понравилась. Черт побери! Когда он что-то хочет, он это берет! Надо будет съездить за ней.
Они стояли за кулисами. Двенадцать человек, одетых в черные костюмы, с черными гитарами. Их разговор никого не интересовал. Они немного порепетировали и растворились в толпе. Сегодня их выступление было почти в час ночи. Они многое должны были успеть сделать.
В дверь позвонили. Карташов нехотя поднялся с дивана и шлепая босыми ногами но полу спросил:
- Кто там?
- Здравствуйте, - послышался приятный мужской голос. - Мне вас порекомендовали, как специалиста по древнему Кенигсбергу. Я сам из-за границы. Калифорнийский университет.
Карташов приоткрыл дверь и увидел молодого человека респектабельной внешности в золотых очках.
- Чем могу быть полезен? - спросил Карташов, - мистер…
- Герлин, - подсказал молодой человек.
- Мистер Герлин, - сказал Карташов, пропуская его в прихожую.
- Видите ли в чем дело… Я работаю на кафедре истории и мы случайно узнали, что вы занимаетесь проблемой так называемой "Янтарной комнаты". Мы тоже занимаемся этим вопросом и совершенно случайно к нам в руки попала вот эта карта.
Герлин вытащил сверток из внутреннего кармана пиджака и протянул его Карташову.
- Это копия, - сказал Карташов, разворачивая карту.
- Совершенно верно, - ответил Герлин, - копия. Карташов вгляделся в карту, составлена она была на немецком языке и в принципе, очертания и некоторые названия были ему известны.
Но большинство отметок, подземных ходов и зданий он видел впервые. И это было очень интересно. Карташов загорелся, у него задрожали руки.
- Где вы это взяли?
- О, это долгая история, господин Карташов. Но, вы, похоже, первый раз видите подобное?
- Как вам сказать, - отозвался Карташов. Его глаза странно блестели. - У меня есть похожая карта. Но только похожая. Что-то совпадает, но большинство деталей - другие.
Карташов опять вгляделся карту. Странное предчувствие появилось у него в мозгу и теперь не давало ему покоя. Какие-то мелкие детали на карте в его представлении должны были находиться совсем в других местах. Или он ошибается?
- Подождите секундочку. Я сейчас принесу свою карту. - Он подошел к сейфу, набрал код и открыл его.
Внутри лежали старые немецкие фолианты, карты, деньги и другие ценности. Карташов быстро нашел нужную карту и развернув ее, вернулся в прихожую.