– Не слабо! А ближе нельзя? Я бы отсюда к Торжковскому рынку погрёб…
– Понимаю, но рисковать не хочу. Ни собой, ни тобой.
– Ладно, не до жиру. Значит, "Скачки"? Это с Балтийского…
Андрей плясал в будке, как застоявшийся конь. Он готов был ехать куда угодно, лишь бы предотвратить трагедию на самолёте и попросить медицинской консультации по поводу Минца.
– Дача Ювелира там неподалёку. Он меня на половину десятого пригласил, – тихо сказал Филипп. – Если "хвост" притащишь, амба мне.
– Да уж постараюсь не притащить. Ты за это будь спокоен. Оставь всё мне и освободи голову для другого. Обязательно приезжай! Ну, всё, разъединяют. Жду!
Едва Озирский повесил трубку, в будку тотчас же полезла заиндевевшая бабка в платке. Сверху была надета ещё и попорченная молью норковая шапка, а на пальто старуха накинула ещё и тёплую шаль. Морозный воздух обжёг легкие, защипал кожу. Андрей рысцой побежал к "рафику", припаркованному напротив Гаврской улицы. Там когда-то они жили с первой женой Натальей, и Озирский оставил ей эту квартиру.
Андрей еле сдерживал удушающий кашель. Ныли натруженные ноги, а в животе ожила совсем было притихшая боль. Фонари по бокам проспекта Энгельса купались в молочном тумане. Чёрт, и в городе-то неуютно, страшновато при такой погоде, а уж в Скачках… Но блеять нечего. Кроме него, Озирского, с Обером никто встретиться не может.
Что сейчас с Захаром творится, страшно себе представить. Всё-таки добился, чтобы Сашка работал по этому делу. Не остановил, допустил "стрелку" с Веталем – и вот результат. Теперь неизвестно, кого винить. То ли Сашку, осла упёртого, то ли себя самого, то ли начальника отдела. Конечно, Горбовскому придётся отдуваться в любом случае. Особенно если упадёт самолёт, или Сашку врачи не спасут. Могут и снять с должности, между прочим. И хорошо, если заменят его Геннадием Петренко…
А ведь виноват-то Андрей, если судить по справедливости. Он познакомил Сашку с Захаром, замолвил словечко за своего ученика. Мол, хочет парень бороться с мафией, прямо душа горит. Вот и доборолся, максималист несчастный! Мог устроиться со своей "красной" корочкой на какое-нибудь тёплое место – родня постаралась бы. И уж тем более не стоило сейчас провоцировать Веталя. На седьмом десятке человека не перевоспитать, а уж такого – и подавно. С ним, как с миной, опытный сапёр работать должен. Уж во всяком случае, не Сашка, который, если разобраться, совсем жизни не знает…
Озирский откашлялся, сплюнул в сугроб и пошёл медленнее. Действительно, Сашке негде было набираться ума-разума. Идеалист из интеллигентной, благополучной семьи. С урлой, не в пример Озирскому, никогда не контачил. И на фиг было рисковать головой, если можно обойтись без этого? Для чего, спрашивается. Сашка получал золотую медаль и "красный" диплом, кончал аспирантуру, писал кандидатскую диссертацию? Для того чтобы сейчас сдохнуть на тридцатом году жизни? Да, смотрится всё это красиво, но только стоит ли игра свеч?..
Андрей прекрасно знал родственников Саши. Отец, главный инженер Эскалаторного завода, вечно пропадал на работе. Мать-домохозяйка не вылезала с кухни – обслуживала всю семью, включая взрослую дочь, зятя и внука. Софья Даль и её муж Владимир были художниками, а, значит, богемой, и глубоко в быт старались не влезать. Их сын Юрий, ветреный, но обаятельный парень, по стопам родителей не пошёл – стал телемастером.
Одно время Озирский целыми днями пропадал в квартире на Васильевском. Он нашёл там уют, которого так не хватало дома. А вот теперь, получается, он вырыл Сашку могилу. Сколько ни натаскивал его, низости и наглости бандитской выучить не сумел. Эту науку надо постигать с детства, как сам Андрей. Хотя и он в крематории облажался, и нечего изображать из себя совершенство.
Эх, Сашок, плакала твоя дублёнка! Хоть бы оделся попроще, когда собрался ехать к Веталю! Наверное, считал, что генеральский внук не станет мародёрствовать. Но не учёл того, что поныне боссы расплачиваются со своими "шестёрками" одеждой жертв – как в древности властители с палачами…
Андрей открыл дверцу "рафика", сказал, задыхаясь:
– Аркадий, Михаил, езжайте к Горбовскому. Скажите ему, что на нужного человека я вышел, и постараюсь решить проблему. Он всё знает, так что в подробности можете не вдаваться. Еду в Красное Село. Больше сказать не могу, да и без надобности…
– А поподробнее нельзя? Мы тебе бобики, что ли? – Ружецкий терпеть не мог, когда от него скрывали даже самую ерунду. – Я же теперь вместо Львовича с тобой работаю…
– Мишка, ну остынь, в самом деле! Потом всё расскажу, а сейчас некогда. Геннадия можно поздравить. Теперь со мной работаешь ты, и завтра же с утра всё узнаешь. А сейчас элементарно времени нет. Счастливо вам доехать. Обязательно скажите Захару, что надежда есть!..
Озирский посмотрел в сторону велотрека и увидел вдалеке зелёный огонёк такси. Наскоро пожав руки Ружецкому и Калинину, он захлопнул дверцу "рафика" и ринулся прямо на проезжую часть, на ходу доставая удостоверение.
Когда "Волга" с шашечками затормозила, Андрей распахнул дверцу:
– Балтийский вокзал, и как можно скорее!
– Не выйдет, браток! – отрезал шофёр. Потом, приглядевшись, он широко улыбнулся: – Андрей?! Нет, правда, Озирский?
Парень оказался знакомым. Полгода назад они с Мишкой Ружецким вычислили и обезвредили группировку, грабившую и убивавшую таксистов. Дело происходило как раз в третьем парке, за которым и числилась "Волга".
– Я, Серёга! Что ж ты такой невежливый? – Андрей мысленно поблагодарил фортуну. – Может, в ксиву глянешь?
– А то я тебя так не знаю! Поехали. На Балтийский нужно?
– Ага. И дуй так быстро, как только сможешь.
Озирский устроился поудобнее, и очень быстро они обогнали милицейский "рафик".
– Слушай, гаишники не привяжутся?
– Это ко мне-то? – Андрей презрительно скривил лицо. – Мало им не покажется.
– Ну, смотри. На тебя надеюсь… – пожал плечами Сергей.
"Волга" аж подлетала на трамвайных рельсах, оглушительно сигналила, часто шла на обгон. Андрей, сняв шарф, массировал шею и грудь, вытирал носовым платком пот с лица и молил Бога о том, чтобы его не скрутило.
– За кем бегаешь? – не удержался Сергей, когда они по Загородному проспекту проезжали Витебский вокзал. – Или это тайна?
– А ты почем знаешь, что бегаю я? Может, за мной бегают!
Андрей прикрыл глаза – как вчера, когда они с Максом ехали в Главк. Если бы сейчас вздремнуть – а то с раннего утра на ногах! Но вряд ли, расслабляться нельзя. И то хорошо, что везёт сегодня. Вот и Сашка живым обнаружили, и водила попался знакомый – а то "тачку" ещё и не поймаешь. Вот если бы своя машина была! Но об этом и мечтать нечего…
А в это время в "Пулково" пассажиры удивлялись обилию чёрных "Волг" на парковках. Милицейские посты стояли чуть ли не за каждым углом, тут же крутились люди в штатском; и все постоянно переговаривались по рациям. Люди заметили тревогу на лицах служащих, и тут же, как огонь по бикфордову шнуру, по толпе побежали догадки, версии и предположения.
В накопителях слышался гвалт, и всё здание гудело, будто растревоженный улей. Тщательный досмотр людей и багажа раздражал собравшихся ещё и потому, что они не знали, что происходит. То тут, то там вспыхивали скандалы. Разумеется, истинную причину людям не сообщали, справедливо опасаясь вселенской паники.
Андрей, сделав над собой усилие, поднял веки. Под мостом он увидел жёлтый лёд Обводного канала, полынью с грязными утками, висящее над ней облако пара.
– Слышь? Приехали, – тихонько сказал Сергей.
Андрей с хрустом потянулся и зевнул.
– Знаешь, я тут подумал… Втрое заплачу, если довезёшь меня до Броневой. Мне лишний раз на вокзале лучше не появляться.
– Мог бы и не обещать – всяко довезу. Я ж тебе жизнью обязан, и Михаилу тоже. Припоминаешь? По дороге на Ржевку меня едва не прикончили…
– Естественно, припоминаю. Тогда Мишка прикончил одного из них. Обидно, что пришлось потом кучу объяснительных написать…
Сергей сунул в рот сигарету, и Озирский вспомнил, что свои у него кончились. Он сложил ладонь лодочкой и протянул её к шофёру.
– Подайте ради Христа…
– Да бери, сколько надо! Жалко, что ли? – Сергей протянул пачку "Столичных".
– Всё ж по талонам или втридорога, – объяснил Озирский. – Давай пять штучек, и будем в расчёте.
Потом он опять замолчал, не в силах забыть страшную сцену на переезде. Как ни крути, а угробил он мальчика. Затянул в опасный омут уже давно, когда Сашка пришёл на Лиговку – в подпольную секцию карате.
Тогда стоял такой же мороз, и шёл январь семьдесят восьмого года. Занятия карате были официально запрещены, но Озирский, в случае чего, мог надеяться на заступничество деда. И всё же он опасался провокаторов, и потому не сразу согласился принять в свою группу нового ученика. Славка Плескунов, студент юрфака, приехал из Ярославля и жил в общаге. Он учился на одном курсе с Сашкой Минцем, который частенько ночевал на казённых метрах, когда сбегал из своего благополучного дома.
Андрей насторожился – леший знает, что это за Минц такой! Если не сексот, то придурок – точно. Это кем же надо быть, чтобы прятаться в общаге от родителей, удирать туда из трёх больших комнат, из отдельной квартиры?! Попробуй в центре такую найти! Набережная Лейтенанта Шмидта под боком. С одной стороны – английская школа, с другой – музыкальная. Университет – рукой подать. Мариинский театр и Консерватория – прямо, через Неву. Должно быть, вредно иметь все удобства рядом. И мальчишке захотелось солёной рыбки после манной каши…
В ответ на язвительную тираду инструктора Славка объяснил, что Сашкина мать Кира Ивановна – форменная психопатка. Скандалит каждый день, по любому поводу, а с чего бы? Ни дня в жизни не работала. Муж приносит много денег, не пьёт и не курит. Сам – золотой человек, прямо святой. Ни разу в дурдом супругу не помещал, хотя врачи всё время предлагали.
Кира Ивановна Николаева орала и на супруга, и на детей, то и дело пыталась драться с ними. Потом ревела с три ручья, била посуду, хотела выброситься с четвёртого этажа на Большой проспект. Лев Бернардович Минц показывал жену только частным врачам, очень стыдился соседей и постоянно извинился перед ними за истошные вопли благоверной.
Он говорил, что у Кирочки есть основания для такого поведения – ведь нервная система сорвана начисто. Какая мать выдержит смерть пятерых детей, которые хоть ещё немного прожили? Было ещё пять мертворождённых, каждого из которых мать помнила и оплакивала. Между Сашкой и его старшей сестрой Софьей была разница в семнадцать лет и два месяца. К тому времени, как появился братишка, Софья сама созрела для материнства. Она отдала весь жар своего сердца Саше, а на родного сына Юрку любви уже не хватило…
Андрей представил, что будет с Сашкиной сестрой, если случится самое страшное. Она точно не переживёт. Несмотря на то, что давно уже имеет свою семью, обожает братца до безумия. Да и Лев Бернардович вряд ли выдержит такой удар. Двое детей из двенадцати остались жить, и вот теперь опять останется одна Соня…
– С жиру он взбесился! – процедил тогда Андрей, но всё же махнул рукой. Они со Славкой после занятий сидели в подвале на Лиговке – оба в кимоно, босиком. – Ладно. Веди, я из него дурь в два счёта выбью…
– Я ему сказал, что ты имеешь чёрный пояс и третий дан. Сашка прямо загорелся! Так мечтает хорошего инструктора найти, ты не представляешь…
– С мамашей, что ли, драться хочет? – сверкнул огромными глазами Озирский. – Славик, в последний раз подумай, можешь ли за него ручаться. А то мы, сам знаешь, на нелегальном положении…
Несмотря на свои двадцать лет, Андрей был для учеников истинным мэтром, и казался им невероятно взрослым и умным.
– И потом, у меня раньше с законом конфликты были. Если твой Гога-Магога разнесёт всё в высшем свете…
– Да какой там высший свет, что ты! Сашка всегда из дома сбегает, когда у отца собираются гости. Кира Ивановна на кухне скандалит, что не обязана этот кагал всё время кормить. Сашке надоели вечеринки, когда его раньше заставляли на рояле играть. Нет, он будет молчать, как могила. Я ручаюсь!
– Ладно, – угрожающе сказал Андрей. – В случае чего, голову снимем с тебя. А сейчас давай переодеваться, скоро другая группа придёт…
– Сергей, держи шуршики! – Озирский там сильно сжал руку водителя, что тот даже охнул. – Премного тебе благодарен. Счастливого пути!
Он помахал вслед уехавшей "Волге" рукой в кожаной перчатке, а потом развернулся и быстро пошёл, почти побежал к станции "Броневая".
* * *
Над пустынной платформой горело несколько фонарей, и от их мертвенно-голубого света было ещё холоднее. Андрей поёжился, насвистывая сквозь зубы. Из билетных касс вышел мужик в тулупе и зашагал по платформе к спуску. Андрей же решил зайти в зал ожидания и посмотреть расписание, чтобы узнать, когда пойдёт в ту сторону электричка.
Сердце обдало теплом – ведь поезд пойдёт мимо дома в Ульянке. Интересно, передали уже Захару, что взрывы отложены? Конечно, Мишка должен доложить ему сразу же по приезде. Как бы это побыстрее добраться до Обера? Ведь вечером, да ещё зимой, электрички редко ходят. Не мешало бы на товарняк прицепиться при случае…
Андрей, в который уже раз, убедился, что сегодня – его день. Издалека донёсся басовитый гудок электровоза – от города шёл товарный. Ждать электричку не было смысла. Конечно, в вагоне ехать лучше, чем на открытой платформе, зато получится быстрее. И там, на станции "Скачки", можно погреться.
Из-за угла вдруг вывернула компания в количестве восьми здоровенных лбов – Озирский сосчитал их по огонькам сигарет. На беду один из них, причём главный, обернулся.
– О-о, товарищ капитан, какая чудесная встреча! И, как я вижу, ты здесь один?
При виде Озирского остальные подняли галдёж, а в прищуренных глазах главаря засверкали огоньки злобной радости. Один против восьми – драка, судя по всему, будет жестокая. Но это ладно – Андрей в другое время не отказал бы себе в удовольствии показать мясокомбинатчикам, что значит третий дан по карате. Познакомил бы их заодно и с ушу, преподал бы азах тхэквондо и айкидо. Но, к сожалению, Алексей Владимирович Корягин с компанией повстречались очень уж не вовремя. Отвлекаться на них сейчас было бы преступлением.
Электровоз, ведущий товарняк, свистнул ещё раз, подходя к станции "Броневая". Андрей, мучаясь из-за того, что выглядит в глазах Корягина трусом, сделал один шаг назад, другой, третий…
– Блад., а ты, я вижу, без своих мусоров не такой уж и смелый! – оскалился Корягин, прямиком направляясь к Озирскому. – Кого сейчас пасёшь, легавый? Не драпай – всё равно догоним! Чего ж такая мне немилость? Сам ведь хотел допросить меня на той неделе. Так давай, я отвечу…
В белесоватой от инея темноте горел зелёный глаз светофора – путь от Ленинграда был свободен. Из-за станционных построек, рявкая и светя фарами, выполз длинный состав. У платформы он поравнялся с порожним, следующим в город. В этот момент дробь колёс стала нестройной и фальшивой. Перрон завибрировал, будто бы уходя из-под ног.
Корягинские "качки" подходили всё ближе. Вокруг больше никого не было. И Андрею не оставалось ничего, кроме как тряхнуть стариной. Здесь даже и домов жилых поблизости нет – кругом одни гаражи. Конечно, ребятам хочется оттянуться – преимущество очевидно на их стороне.
– Ну, куда ты пятишься, мусор вонючий? Всё равно придётся выслушать наши показания! – крикнул Корягин, и его ребята громко заржали.
Но когда вся гоп-компания была уже метрах в пяти от него, Озирский, озорно улыбнувшись, схватился за борт проезжающей мимо перрона пустой платформы, перескочил через него. Одним движением ставшего невообразимо лёгким тела, он достиг противоположного бортика, похвалив себя за то, что не снял перчатки. И в тот момент, когда хвост последнего вагона товарняка, идущего из города, поравнялся с платформой, уцепился за поручни, подтянулся и в мгновение окна забрался на крышу вагона.
Уже оттуда, смеясь, он помахал опешившему Корягину.
– В другой раз поговорим, Лёша! Некогда мне сегодня. Супруге привет!
Озирский вспомнил и весьма заметную фигуру на мясокомбинате – жену своего недруга. Знаменитая воровка и скандалистка, коротко стриженая, тощая бабёнка проворачивала за глухими стенами заведения весьма рискованные, но доходные дела.
Корягин машинально, толком не поняв, что произошло, поблагодарил:
– Спасибо!
Его еле слышный голос долетел до Андрея издалека, а самого Корягина уже не было видно. Поезд, набирая скорость, шёл к Дачному. Ветер усиливался, и стужа становилась нестерпимой даже для Озирского.
Капитан перебрался на платформу с брёвнами, уселся на одно из них верхом – как на коня. Потом он опустил уши шапки, стал яростно растирать лицо и руки. Губы моментально онемели, и Андрей не понимал, как только что спокойно говорил с Корягиным. Тем не менее, курить захотелось так, что Андрей, стянув перчатки, достал из кармана подаренную таксистом сигарету и зажигалку, и затянулся, загородив ладонью пламя.
Состав уже следовал мимо платформы "Ленинский проспект". Впереди открывалось чёрное, промороженное насквозь пространство. Ещё мелькали по бокам "железки" коробочки домов с разноцветными электрическими огоньками в окнах. А потом, после Дачного, пошло поле. Новостройки отодвинулись от полотна, и Андрей сам не заметил, как проехал свой "кораблик".
… Детство и отрочество Озирский провёл в огромной комнате с лепными потолками, в коммуналке на Литейном проспекте, неподалёку от Невского, где и сейчас жила Мария. Георгий Болеславович с тех пор, как вторично женился, дочери не помогал – она сама запретила это делать. Маня с отрочества старалась не быть никому обязанной, и во всём полагалась только на себя.
Ответственность за развод она также приняла на свои плечи. Была занята по горло – преподавала в школе, давала частные уроки русского и французского, потом занялась ещё и аэробикой. Сыну она предоставила полную свободу, предупредив, впрочем, что расплачиваться за всё он будет тоже сам.
Разлагающее влияние улице не пугало пани Марию – в отличие от других матерей. По её мнению, через подворотни должен был пройти каждый мальчишка, и глупо из этого делать трагедию. Отсутствие в семье отца тоже наложило отпечаток на формирование характера Андрея. На все доводы сторонников "полных" семей Мария отвечала, что такой отец, как был у её ребёнка, может всё воспитание только испортить. И она никогда не унизится до того, чтобы попросить содействия и прощения у семейства Фрейденбергов. Они возненавидели невестку после того, как она записала сына на свою фамилию, и не отступила потом ни на шаг.
В итоге у Андрея сформировалась неприязнь к благополучным, правильным сверстникам, каким и был Саша Минц. Озирский считал, что этому белоручке нечего жаловаться на судьбу. Его не избивали в отделении милиции, не подкалывали заточкой на чердаке дома, не мучился он от ломок и не просыпался в одной постели с мёртвой подругой. Так откуда же, бес его возьми, появилась такая стойкая неудовлетворённость жизнью?