Девушки достали из шкафа чугунок с теплой картошкой в мундире, высыпали ее в миску и стали есть, макая в солонку. Хлеба не было. Его давали только в столовой во время еды. Потом пошли гулять по селу, и Воля узнала, что прежние хозяева разбили здесь прекрасный сад, который теперь поддерживал техникум. Потом лесом спустились к речке, которая светлыми струями омывала прибрежный песок. "Хорошо здесь – подумала Воля – спокойно, красиво, чисто". Она уже начала приходить в себя от пережитого несчастья, и жизнь снова стала казаться полной смысла. Ведь впереди так много интересного и нового. Все постепенно устроится. Надо дотянуть до начала следующего учебного года, а там дело пойдет.
На следующий день она уже училась работе коллектора библиотеки, которая оказалась не такой простой, как ей представлялось раньше. В техникуме обучалось четыреста студентов и книжный фонд был немалым. Он состоял из множества разделов, в которых следовало уверенно ориентироваться. Помимо этого, в ее обязанность входило и восстановление книг, которые порой приходили в полную негодность. Девушка днями сидела в отведенном для нее уголке невидимая глазу и занималась своим делом.
Владимир Дмитриевич не забывал Волю. Техникум являлся крупнейшим учебным заведением района и партийному руководителю не с руки было обходить его стороной. Он каждую неделю посещал Ветошкино и обязательно заходил к Воле. Небольшого роста, подвижный и улыбчивый, Колосков нравился девушке, хотя разница в возрасте между ними составляла больше двадцати лет. Мужественный профиль и уверенная повадка выдавали в нем сильного человека, хозяина жизни. Всегда готовый пошутить и приласкать словом, он стал для девушки внутренней опорой в возвращении к нормальной жизни. Воля ждала его приездов и встречала с искренней радостью. Иногда Колосков подолгу задерживался в библиотеке и подробно разговаривал с ней о самых разных вещах. Воля видела в его глазах живой интерес, но была далека от мыслей о любви. Ее опыт с мужчинами ограничивался только комсомольской дружбой с одноклассниками, которая не предполагала даже поцелуев.
Прошла весна, настало лето. Воля полностью освоилась в техникуме, стала своим человеком среди обслуживающего персонала и преподавателей, хотя студенты скромную работницу книжного коллектора знали хуже. Поварихи норовили подсунуть ей лишнюю порцию нежирного казенного супа, кастелянши давали постельное белье поновей.
С наступлением июля учебный год закончился и техникум закрылся на каникулы. Студенты разъехались по домам, преподаватели разошлись в отпуска, но Воля ехать в Горький не хотела. Она осталась в техникуме и копалась в библиотеке, приводя ее в порядок. В свободное время собирала ягоды в окрестных лесах или ходила к подругам в Гагино, где крутили кинофильмы в районном клубе, а по выходным устраивали танцы. Однажды девушка случайно столкнулась на улице с Владимиром Дмитриевичем. Тот обрадовался и затащил ее к себе в гости. Познакомил с женой, Ларисой Николаевной и дочкой Зоей, симпатичной девочкой двенадцати лет. Семья была веселой и гостеприимной и Воле понравилось у Колосковых. Они отобедали борщом с пампушками а затем пошли гулять на опушку рощи, которая приветливо звенела голосами птиц на берегу Пьяны. Владимир Дмитриевич играл с Зоей в догонялки, а Воля лежала на траве закрыв глаза и думала о том, что жизнь все-таки хороша, что все налаживается, что начнется новый учебный год и она заживет как все другие студенты. Потом она стала думать о Колоскове, о его красивом профиле, о белозубой улыбке и решила, что любит его. Она не знала, какова любовь, но чувствовала, что от взгляда этого мужчины что-то сжимается в ней и заставляет сердце неспокойно биться. Воля была хорошо развита физически и на семнадцатом году своей жизни точно так же, как и мать, созрела для продолжения рода. Правда раньше никто из парней не вызывал в ней таких чувств, как Колосков. Теперь наступала какая-то особенная пора.
Вернувшись в общежитие, Воля принесла с собой воспоминания о пикнике и постоянно возвращалась к тому солнечному дню, к веселым крикам отдыхающих, к ладной фигуре Колоскова в обтягивающей спортивной майке, к его ловким и быстрым движениям, к сверканию его улыбки.
"Я влюбилась – думала она – в старика влюбилась. Ведь ему почти сорок лет. Он женат, большой начальник. Все равно, я влюбилась".
Потом события покатились с неудержимой быстротой. Владимир Дмитриевич в очередной раз заглянул в техникум, когда там практически никого не было. Воля обрадовано встретила его и хотела как всегда повести в библиотеку, но он предложил пойти искупаться на речку. Стояла июльская жара, и предложение было принято. Воля захватила самодельный ситцевый купальник и они спустились к Пьяне. Прохладная река приняла их разгоряченные тела и они долго плавали, постепенно остывая от жары. Выросшая на Волге Воля чувствовала себя как рыба в воде, и они стали играть в догонялки. Когда Владимир Дмитриевич настигал ее и хватал за плечи, все тело девушки отвечало на прикосновение непроизвольным сладостным спазмом. Воля поняла, что ее тело готовится к чему-то очень важному. Потом они вышли на берег, обтерлись полотенцами и сели рядом на казенное волино покрывало. Колосков что-то улыбчиво говорил ей, но она не слышала его. Девушка легла на спину, закрыв глаза под ярким солнечным светом и слушала свой пульс, который бился все чаще и чаще. Она пыталась ничем не выдать нараставшего в ней внутреннего волнении и растерянности. Ей уже было отчетливо ясно, что сейчас должно произойти что-то очень важное. Об этом подсказывал стук сердца и мелкая дрожь в животе. Она нисколько не удивилась, когда почувствовала руку Колоскова на своем плече. Рука нежно гладила ее, опускаясь к груди, а над лицом нависла тень его головы и, не открывая глаз, девушка ощутила его поцелуй. Поцелуй был крепким и долгим. Голова девушки закружилась, она почувствовала расслабляющую негу и не стала противиться, когда его рука расстегнула пуговички купальника. Он снял с нее купальник и стал целовать грудь. Неизвестное ранее чувство наслаждение пронизало Волю, она застонала от желания и притянула его к себе. Они слились в единое целое и пришли в себя только после того, как миновали высшую точку.
Он сел рядом, крепко обнял Волю за плечи и сказал:
– Люблю тебя, люблю безумно.
Девушка сидела рядом растерянная и оглушенная случившимся. Хорошо ли ей было? Да, хорошо. Страшно ли ей было? Очень страшно. Жалела ли она о случившемся? Нет, не жалела.
Эвианская конференция
С наступлением марта в Эвиане уже достаточно тепло и оживленно для того, чтобы заработали уличные кафе – прелестная визитная карточка Франции. Вообще-то во всех городах старой Европы, за исключением, может быть, самых северных, в теплый сезон работают уличные кафе. Но нигде так не притягивает к себе уют глубоких соломенных кресел, опрятность крахмальных скатертей и запах утренней выпечки, как во Франции. Французы создали о себе множество мифов. Вы можете посмеяться над их россказнями о собственном благородстве и великодушии, потому что на свете нет больших жлобов, чем они, Вы можете хохотать над их враками об отваге и патриотизме, потому что никто быстрее их не убегает из окопов в перины к женам, Вы можете глумиться над чем угодно, но аромат свежего кофе, смешанный с запахом горячего круассана тихим солнечным утром, истекающий из открытых дверей уличного кафе – это не сказка, а реальная и прекрасная песня о маленьких чудесах земной жизни. Неизменно отличный кофе, неизменно чудесный джем на воздушной булочке, неизменно сердечное приветствие гарсона – вот нежные оковы, делающие Вас пленником уличного кафе. Есть что-то по-особенному приятное в этом незатейливом занятии – нежиться в лучах утреннего солнца, развалясь в соломенном кресле, не спеша потягивать кофе и поглядывать на спешащих мимо нарядных француженок. Совсем немного нужно для этого: чуть-чуть свободного времени, пару свободных франков и не занятую заботами душу. Однако все эти наши рассуждения никак не относятся к Александру Александровичу и Порфирию, которое только что объявились в Эвиане по совершенно конкретному поводу. Души их тяготились заботами и они совсем не были расположены к созерцанию местных красавиц. Мы увидели их как раз в то момент, когда Порфирий, торопливо глотая горячий кофе и расплескивая его на белоснежную скатерть, взволнованно доказывал профессору:
– Если ты не пойдешь на конференцию, то так ничего и не поймешь. Тебе надо сделать две вещи: сходить на конференцию, а потом почитать газеты. Тогда у тебя в голове все сразу встанет на место.
Профессор тоже волновался. Только что, сидючи на Кузнецком мосту они случайно коснулись темы международного еврейства, да так рассорились, что в свойственном ему припадке буйнопомешательства, Поцелуев притащил Зенона в Эвиан, в март 1938 года, где вот-вот должна была начаться международная конференция по спасению евреев гитлеровской Германии. А поводом послужило то, что Александр Александрович не хотел соглашаться с подлой ролью сионистов в международных делах. По его мнению, эти силы всегда занимались сугубо своими задачами и в большую политику не лезли. Не было у Александра Александровича случая убедиться в противоположном. Как большой ребенок, Зенон твердил, что цель сионистов заключается в собирании "земли обетованной", а на остальное им наплевать. Порфирий же, немало полазавший по разным эпохам, придерживался другой точки зрения. Впрочем, лучше прислушаться к их диалогу.
– Меня, Сашхен, в конспирологии не заподозришь. Ведь, что такое конспирология? Это вещь довольно простая. Корни ее идут от больших амбиций, которые построены на неграмотности. Вот захочет какой-нибудь чудак стать авторитетом в научных или околонауных кругах, а образования у него кот наплакал. Что он тогда делает? Он заявляет о чем-то трудно проверяемом, в чем кроме него, якобы, никто не разбирается. Этой публики много, тут тебе и экстрасенсы и ведуны и контактеры с инопланетными цивилизациями. Так вот отдельной группой среди них стоят конспирологи – специалисты по тайным обществам, которые, якобы, правят миром. Эти организации никто на белый свет не вытаскивал, поэтому фантазировать можно как Бог на душу положит. На сегодня такой бредятины развелось невероятное количество. Это и есть конспирология. И только очень редкий человек на самом деле знает, каковы эти тайные организации, что они могут, что они в реальности делают, что им под силу, а что нет. Такой человек не конспиролог, а реалист. Вот я, Сашхен – реалист. Может, сионисты и вправду, своей конечной задачей ставят обретение земли обетованной, только их деньги не могут обойтись без политики. Денег у них много и этим деньгам политика нужна. Она для них новые возможности создает, чуешь? Про эту сионистскую компанию я кое-что знаю, потому что очень внимательно за ее маневрами вокруг товарища Сталина наблюдал.
– А что, были такие маневры?
– Пока Троцкий был жив – еще какие. Но Иосиф Виссарионович им никогда не доверял. Никогда. Когда он Троцкого из страны выслал, они маску-то с себя сорвали. Стали иудушку на руках носить. Будто президента принимали. В Нью Йорке тысячные кавалькады, пресс-конференции, манифестации трудящихся, с ума сойти можно. Думаю, товарищ Сталин всегда об этой дружбе подозревал, но тут он воочию увидел: вот кого сионисты хотели красным Мошиахом сделать, вот кто должен был над миром восседать. Плохую службу они тогда иудушке сослужили. Лучше бы не показывали с ним своих тесных связей. Если бы не этот их хоровод, не послал бы Иосиф Виссарионович в Мексику агента Меркадера ставить точку ледорубом. А то ведь обидели они можно сказать, все идейное руководство ВКП(б) своим коварством: убедилось оно, что тот, с кем бросала молодость на Кронштадтский лед, оказался всего лишь говнюком, исполнявшим заказ современных книжников и фарисеев. Поэтому, Иосиф Виссарионович не простил Бронштейну такой подлой метаморфозы. Что, профессор, теперь насчет христианской сущности сталинизма ничего чирикнуть не хочешь? Не хочешь вспомнить, как Христос сказал: "не миром пришел я к вам, а с мечом"? Тоже мне: "сионизм ничем, кроме собирания земли обетованной не занимался". Занимался, да еще как. Вот сейчас судьба германских евреев решается и ты увидишь, каков он, твой сионизм.
– Он не мой, Порфирий Петрович. Он сам по себе. Просто я не терплю попытки всяких антисемитов накрутить на еврейском вопросе семь верст до небес.
– Соглашусь с тобой, архивариус. Типы такие имеются. Но это, опять же, конспирологи. Я тебе про факты говорю. Специально тебя сюда привез, чтобы ты своим носом в факты уткнулся. Чуешь?
– Ты, что, думаешь, я ничего про эту конференцию не знаю? Знаю, Порфирий. Другое дело, что она для меня раньше не интересна была. А про сионистов я в этой связи ничего не копал. Не хочу я здесь время убивать. Расскажи лучше свою версию. А я подремлю на солнышке.
– Ах ты, старый негодяй, привык на мне верхом ездить. Конечно, три дня болтовню на конференции слушать нелегко. Любому тошно станет. Да и зачем, когда есть Поцелуев? Он в момент все растолкует. Хорошо, я не жадный. Запрягай меня, эксплуатируй. Можешь смежить веки, а я тебе, как Арина Родионовна, телеграфным стилем материал для статейки надиктую.
Профессор взял в руки чашку кофе, блаженно откинулся в кресле и закрыл глаза. А Порфирий, напротив, выпрямил спину, достал из пиджака лист бумаги и стал читать голосом заправского лектора.
"В марте 1938 года по инициативе американского президента Рузвельта во Франции, в маленьком городке Эвиан была созвана международная конференция по организации вывоза евреев из Германии и Австрии. Сначала сионисты приняли ее с восторгом и даже дали ей название "Конференция совести мира". Они надеялись, что конференция отдаст Палестину под заселение евреям и заставит Англию принимать еврейских беженцев.
Но конференция занималась планами спасения евреев, а не планами заселения Палестины. Все делегаты говорили о возможности приема беженцев в своих странах и никто не давил на Англию по палестинскому вопросу. Это вызвало у сионистов гнев. Глава сионистского движения Хаим Вайцман отменил свое выступление на конференции, мол, нечего метать бисер перед свиньями. Словно по команде включилась сионистская пресса: мы покинуты, у мира не оказалось совести, никто нас не утешит.
Но конференция продолжала решать вопросы, для которых собралась. Вырабатывались договоренности о приеме беженцев в разных странах и сионистам стало ясно, что о массовом заселении Палестины можно не мечтать. Один из сионистских лидеров Джорж Ландауер писал другому лидеру Стивену Вайзу: "Больше всего мы боимся, что конференция подвигнет еврейские организации на сбор средств для переселения еврейских беженцев, а это повредит нам в сборе денег на наши цели". И Хаим Вайцман заявлял то же самое: "Для переселения еврейских беженцев в любой стране будет нужно много денег, значит, сионистские финансы будут подорваны. Если конференция увенчается успехом (то есть поможет еврейским беженцам эмигрировать из нацистской Германии), она нанесет непоправимый ущерб сионизму. Не дай Бог, чтобы страны – участницы конференции явили свое великодушие и пригласили евреев Германии в свои пределы, тогда Палестина будет отодвинута другими странами, евреи не дадут денег и англичане не будут давать разрешения на въезд в Палестину."
Собралось заседание всемогущего Еврейского Агентства, на котором Ицхак Гринбойм говорил о "страшной опасности Эвиана". И сам Давид Бен Гурион сказал, что она принесет страшный вред сионизму. Он дал прямое указание сорвать конференцию. Сионисты саботировали усилия других стран по спасению евреев. На самом деле ситуация для евреев в Германии складывалась драматически. С 1933 по 1938 года из страны выехало всего лишь 137 тысяч евреев, не смотря на антисемитские нюрнбергские законы. Это было неудивительно: люди не хотели бросать нажитых мест и благосостояния, надеясь на то, что преследование прекратится. Однако большие политики знали, что преследования еще только начинаются и пытались найти пути оказания помощи. Возможность договориться с нацистами была. Германия согласилась не гнать 200 тысяч стариков, а прочие страны заявили о готовности принять полмиллиона евреев в течение 3–4 лет. Из них США – 100 тысяч, Бразилия – 40 тысяч, Доминиканская республика – 100 тысяч и так далее. 12 ноября 1938 года в Германии уже прогремела Хрустальная ночь – ночь массового погрома евреев, а будущий министр Израиля Моше Шерет заявил на заседании Еврейского Агентства: Еврейское агентство не должно быть соучастником массовой эмиграции евреев в другие страны. Ицхак Гринбойм выразился еще определеннее: "Нужно сорвать организованную эмиграцию из Германии и начать открытую войну против Германии, не задумываясь о судьбе немецких евреев. Конечно, евреи Германии заплатят за это, но что поделаешь".
Сионисты срывали планы переселения евреев в Британскую Гвинею и Таньганьик. "Пусть они лучше погибнут, чем живут в бывших немецких колониях" сказал Стивен Вайз. Правитель Доминиканской республики Трухильо изъявил о готовности принять 100 тысяч евреев. У него была своя выгода – увеличить процент белого населения, привлечь финансы и улучшить отношения с США. Международное Еврейское Агентство энергично взялось за срыв этого предложения. Развернулась кампания о притеснении черных в республике, о недопустимости смешанных браков, а главное, на переселение не давали денег. В Доминиканскую республику переселилось всего несколько десятков семей, а остальных ждали Освенцим, Треблинка и другие врата ада".
– Ну, что профессор, выслушал? Это к слову, занимаются сионисты политикой или нет и какие они на самом деле друзья мирового еврейства.
– Сказать по чести, Порфирий, такой интерпретации Эвиана я почему то не встречал.
– А как ты ее можешь встретить, когда ты только те газеты читаешь, которые под контролем еврейского капитала находятся? То есть, западную прессу. Вот они тебе и изложили свой вариант. Или ты чего другого хотел?
– После того, как начинаешь понимать, насколько безразличны все эти деятели были к судьбе простых евреев, мир становится каким-то гнусным. Оказывается, мировая организация по защите интересов евреев, на самом деле служит тем же потомкам книжников и фарисеев, которые довели Израиль до разрушения Римом. Наверное, и эти доведут.
– Тут ты прав, Сашхен. История еще раз повторится, потому что, как и две тысячи лет назад, хозяином этих людей остается Сатана.