Хотя я уже была гражданкой США с некоторым стажем, проблемы, заставившие меня сорваться с насиженного места и лететь одиннадцать часов с чужим паспортом и неродной внешностью на другой конец света не имели ничего общего с типично американскими проблемами. В той стране, где я жила с семьдесят восьмого года, серьезными жизненными затруднениями считали подозрительно протяжное гудение водопроводной трубы в ванной, неровно подстриженный газон перед домом, как следствие нерадивости садовника, недостаточная пунктуальность мальчика-почтальона, на десять минут позже обычного зашвырнувшего утреннюю газету к вашим дверям… Кто знает, возможно, есть такие острые углы, которые можно обойти с помощью американского паспорта. Но только не мою долбаную судьбу, которая, очевидно, совершенно не разбираясь в типах гражданства, ринулась преследовать меня так плотно и безжалостно, словно я по-прежнему жила в Советском Союзе, и не было в помине тех восьми лет, когда самой серьезной проблемой был неровно подстриженный газон у дома… Мой муж лежал без сознания в реанимации, над моими детьми нависла реальная угроза расправы, сама я была главным источником нахлынувших бед, и все эти тридцать три несчастья свалились на меня в течение каких-то нескольких дней…
- Мадам, я слушаю вас!..
- Простите, я задумалась… - Тряхнув головой, я обнаружила, что стою у окошечка аэропортовского пункта обмена валюты. - Поменяйте мне, пожалуйста, пятьсот долларов…
Тонкие пальчики молоденькой шатенки с шеей несостоявшейся балерины заучено пересчитывали мои деньги, что-то вписывали в декларацию, чарующе колдовали над розовато-сиреневыми швейцарскими франками с серебряным обрезом, а мои мысли, в такт движения девичьих пальчиков, также ПУНКТИРНО мелькали и шелестели.
…Зачем мне эти франки? И эта загадочная встреча на лестнице перед монастырем Сакре-Кер? И вообще весь этот маскарад?.. Билетные кассы напротив, очередей в этом мире банкиров, часов и горького шоколада не бывает… Надо просто купить билет на ближайший рейс в Москву, схватить в Шереметьево такси, заплатить небритому водиле долларами, чтобы гнал даже на красный, и мчаться на Лубянку, на родную до почечных колик площадь Дзержинского… А там, ломясь в двери, требовать самого главного начальника, колотить себя в грудь, доказывая и клянясь маминым здоровьем, что хочешь срочно сообщить нечто невероятно важное для государственной безопасности замечательной и неповторимой Страны Советов… А потом упасть ему в ноги и орать во нею силу пока еще не отбитых легких: "Я - Мальцева!.. Валентина Васильевна Мальцева!! Вы меня искали, родные товарищи чекисты?.. Так мог она, я! Вам нужно оторвать мне голову?.. Изменить пол?.. Назначить уборщицей в газету "Утро Колымы"? Запустить на орбиту в рамках советско-монгольского космического эксперимента?.. Так не утруждайте себя, соотечественники мои ненаглядные, я сама пришла!.. Да, догадалась, да почувствовала!.. А как не догадаться?! Ведь вы так ясно, как умеете ТОЛЬКО вы, дали мне понять, что хотите этого… Ну и делайте со мной все, что задумали, братья по классу!.. Только, умоляю, не трогайте моих детей. Не стреляйте в моего мужа!.. Ведь вам нужна я…"
- Ваши франки, мадам…
Механически сунув деньги в сумку, я направилась к билетным кассам. По пути взгляд остановился на черном информационном табло, где красными буковками, мелькая и ритмично пощелкивая, обозначались рейсы прибытия и отправления. Лондон… Дакар… Бангкок… Неаполь… Токио… Москва… Авиакомпания "Аэрофлот". До вылета оставался вагон времени - почти три часа. Мое сердце рвалось к билетной стойке, но ноги, разом отяжелев и наотрез отказавшись подчиняться, будто приросли к мраморным плитам…
Все происходившее со мной в те страшные минуты я воспринимала как бы со стороны, словно была это вовсе не я, а кто-то другая, абсолютно посторонняя, незнакомая женщина. Я будто смотрела телепередачу со скверным изображением, в которой высокая брюнетка в синем утепленном плаще с дорожной сумкой через плечо стоит в центре цюрихского терминала… Открытое, почти без грима, лицо передает самое настоящее (профессиональный прозаик написал бы "лермонтовское") смятение души. Высокий лоб изборожден несколькими глубокими, старушечьими морщинами. Губы прикушены. Глаза застыли в одной точке. Мучительная борьба с собой настолько очевидна, что не может не вызвать сочу…
- Простите, я могу чем-нибудь помочь вам?
- Что вы сказали?..
Изображение на телеэкране дернулось, остановилось и, мигнув напоследок, выключилось. В ту же секунду я почувствовала, как оживают мои ноги. Ко мне вновь вернулась способность реагировать и передвигаться.
- Вам нехорошо, мадам?..
Высокий пожилой мужчина в роскошной широкополой шляпе, с огромной изогнутой трубкой, зажатой в подозрительно белых, молодых зубах, участливо держал меня за локоть, пытаясь вложить в этот акт гражданского сострадания все цивилизованность и корректность западного человека.
- Спасибо… - пробормотала я, осторожно, чтобы не обидеть мужчину в его лучших побуждениях, высвобождая свой локоть. - Уже прошло…
Резко развернувшись спиной к кассам "Аэрофлота", я зашагала к выходу из аэропорта. Только теперь, после внезапного, временного отключения самоидентификации, по дороге между обменным пунктом и билетными кассами, до меня дошел наконец подспудный смысл мишинского письма, его ОБРЕЧЕННОСТЬ. С ужасающей контрастностью, в считанные доли секунды, я поняла: моя жертва, вся эта дурная затея с явкой с повинной, готовность заложить голову в многоэтажный ломбард на площади Дзержинского во имя безопасности своей семьи абсолютно ничего не решали и решить не могли! Витяня, знавший эту иезуитскую кухню изнутри, понял это намного раньше меня. Даже несмотря на то, что он ЖИЛ с этим чувством семь лет, стремился предусмотреть все, он все равно проиграл! Чего уж тут говорить обо мне - идиотке, позволившей себе расслабиться и вдруг позабыть то, что никогда не забывается другими? Не в силу злопамятности не забывается, а по долгу СЛУЖБЫ…
Улетев из Лос-Анджелеса ранним утром и проведя в воздухе в общей сложности шестнадцать часов, я оказалась на стоянке такси под бетонным пандусом цюрихского аэропорта в час дня по местному времени и, кажется, впервые поняла, ЧТО именно мне следует делать в ближайшие несколько дней. Конечно, считать четким, продуманным планом действий обрывки разрозненных мыслей, ощущений и предчувствий, могла только такая безнадежная идеалистка, как я. С другой стороны, мне всегда была близка наполеоновская мысль о том, что главное - это ввязаться в бой - все дальнейшее определится потом. Правда, у Наполеона для реализации этой блестящей, хотя и весьма сомнительной идеи имелась в наличии испытанная в победоносных сражениях гвардия, мудрые помощники в лице Даву и Нея, не говоря уже о пылкой Джозефине в качестве надежного эмоционального тыла. В то время как у меня - только фальшивый паспорт, искусственная внешность и перспектива тайной встречи на ступеньках перед Сакре-Кер. С другой стороны, немного утешало, что поле сражения, в которое я собиралась ввязаться очертя голову, располагалось в славном городе Париже, а не в печальной памяти Ватерлоо.
В который раз приходилось убеждаться, что от хорошей жизни фаталистами не становятся…
Несмотря на то, что все вокруг - коротко подстриженные деревья, крыши аккуратных автобусов и даже урны, предусмотрительно расставленные на манер оградительных столбиков через каждые несколько метров, были покрыто пушистым снегом, видимо, обильно выпавшим ночью, холода не чувствовалось. Вдохнув поглубже чистый, пахнущий горами и жимолостью воздух, я на секунду зажмурилась, представив, что сзади стоит Юджин. В ту же секунду передо мной пискнуло тормозами такси. Я потянула на себя дверь и уселась сзади, положив рядом на сидение дорожную сумку.
- В отель? - не оборачиваясь, по-французски спросил водитель, безошибочно определивший во мне туристку.
- Да, - кивнула я. - В отель. Если можно…
- В какой именно, мадам?
- Я не очень хорошо ориентируюсь в Цюрихе…
- Мадам француженка?
- Мадам англичанка.
- Первый раз встречаю англичанку с таким французским.
- Мне заговорить на английском?
- Зачем?
- Чтобы вы сказали: "Первый раз встречаю француженку с таким английским".
- У мадам прекрасное чувство юмора.
- Это комплимент?
- Это факт.
На меня вдруг что-то нашло. Моя непотопляемая подруга в таких случаях говорила: "Нет возможности поехать к цыганам - нажрусь в одиночестве водки…"
- Скажите, а отель "Мэриотт" в Цюрихе есть?
- Конечно, мадам… - Водитель такси демонстрировал совершенно неведомое его московским коллегам терпение. - Там останавливаются японские банкиры и международные аферисты.
- Так это приличный отель?
- Пять звезд вас устроит?
- Вполне.
- Тогда более чем приличный.
- Значит, едем в "Мэриотт"…
Дорога заняла не более двадцати минут. Большая ее часть пролегала сквозь ярко освещенные тоннели, напомнившие специфическим запахом гудрона и паленой резины подземные перегоны нью-йоркского метро. Изрядно попетляв по холмам и впадинам, на которых когда-то, наверное, паслись тучные стада овец, погоняемых дремучими, совсем еще не цивилизованными швейцарцами в меховых безрукавках, а сейчас возвышались здания многоэтажных офисов и добротные частные дома под черепичными крышами, машина выехала на набережную узкой реки, неожиданно сделала крутой разворот влево и плавно притормозила у стеклянного фасада высоченного отеля.
- "Мэриотт", мадам…
* * *
Отель полностью соответствовал описанию водителя такси. То есть, был огромным, сдержанно-роскошным и пустынным, чем-то напомнив вашингтонский "Тюдор", где мы с Юджином как-то останавливались. Создавали это пятизвездочное временное пристанище для японских банкиров и международных аферистов явно по типовому проекту. Потому что внешне он практически ничем не отличался от своего нью-йоркского собрата, в одном из номеров которого я когда-то провела самые отвратительные (как мне казалось тогда) две недели в жизни. Но потом хозяева цюрихского "Мэриотта" убедились, видимо, что напластования голубоватого с прожилками мрамора в вестибюле источают ревматический холод, вызывая невольную ассоциацию с дорогим фамильным склепом, и потому задрапировали натуральным полированным буком несущие колонны, обрамление лифтовых дверей, длинную стойку регистратуры по правую руку от входа и прочие выступы, отчего холл сразу же стал теплее и уютнее.
- С прибытием в Цюрих, мадам! - Дежурную фразу моложавый дежурный администратор в строгом черном пиджаке и галстуке-бабочке произнес на немецком.
- Вы говорите по-французски?
- В Швейцарии все говорят по-французски! - гордо ответил мужчина в бабочке. - На какое время желаете у нас остановиться, мадам?
- Даже не знаю… - Я снял с плеча сумку и опустила ее к ногам. - Дня на два, наверное…
- Отлично! - администратор протянул мне бланк и ручку. - Впишите, пожалуйста, данные вашего паспорта и поставьте свою подпись вот здесь…
Кивнув, я стала заполнять анкету.
- Какой номер желаете? - не унимался администратор. - Могу предложить вам чудесный трехкомнатный "люкс" с небольшим бассейном непосредственно в номере…
- Спасибо, - кивнула я, не отрывая от заполнения анкеты. - Я забыла дома ракетки. И потом я одна…
- Простите? - Администратор несколько раз хлопнул белесыми ресницами. - Боюсь, я не совсем понял вас, мадам…
- Мне нечем и не с кем играть в теннис в вашем трехкомнатном "люксе", - пояснила я и протянула администратору заполненную анкету. - Ну, подумайте: зачем одинокой женщине сразу три комнаты? Да еще с бассейном? Мне нужен самый обычный номер.
- Скажите, вас не смущает высота, мадам?
- Только в том случае, если с нее не заставляют прыгать вниз головой.
- Четырнадцатый этаж вас устроит? С видом на Лиммат?
- Что это такое?
- Лиммат? - Белесые ресницы мужчины дрогнули. - Это река, мадам. Вы наверняка ее видели, подъезжая к отелю. Она впадает в Цюрихское озеро. Кстати, само озеро расположено примерно в километре от нашего отеля. Так что, если…
- Устроит, - прервала я этот поток географического сознания.
- Как вы будете платить, мадам? - вкрадчиво поинтересовался администратор. - Чеками? Кредитной карточкой?
- Наличными.
- Прекрасно! - Портье пробежался холеными пальцами по калькулятору. - За двое суток с вас четыреста четырнадцать долларов и семьдесят пять центов, мадам.
От удивления я даже разинула рот.
- Что-то не так? - встревожился администратор.
- Я не расслышала: сколько, вы сказали?
- Четыреста четырнадцать, мадам. Впрочем, вы можете расплатиться и швейцарскими франками. В перерасчете это будет…
- Я не понимаю… - меня аж бросило в жар от такой наглости. - Вы все-таки решили поселить меня в трехкомнатном "люксе" с бассейном?
- Нет, мадам, в обычном номере. - Администратор вежливо качнул головой. - На четырнадцатом этаже, как вы просили…
- В той стране, откуда я сейчас прилетела, за такие деньги можно купить - обратите внимание, мсье, купить, а не снять на два дня - маленькое бунгало на тихоокеанском побережье, - прошипела я, протягивая деньги.
- Вы имеете в виду Соединенные Штаты?
Оказывается, администратор знал географию не только родной страны.
- Именно!
- Остается только сожалеть, мадам, что я родился в Швейцарии, а не в той прекрасной стране, откуда вы только что прилетели, - сдержано улыбнулся портье. Внимательно пересчитав деньги и удовлетворенно кивнув, он поднял голову. - Мадам, у вас весьма своеобразное чувство юмора.
- Сегодня мне об этом уже говорили, - кивнула я, принимая из его рук узкий конверт с пластиковым ключом. - С таким чувством юмора я бы вряд ли прижилась в Швейцарии, верно?
Администратор вежливо развел маленькими, как у подростка, руками…
Номер был просторный, светлый, с телевизором, письменным столом, кондиционером, платным мини-баром, гигантской двуспальной кроватью и удобной ванной комнатой. Тем не менее, все эти блага цивилизации, включая даже малюсенькую плитку знаменитого швейцарского шоколада, украшавшую накрахмаленную белизну постельной подушки, не могли подсластить горечь от непомерно хамской цены проживания в этом отеле для японских бизнесменов и международных аферистов.
Скинув сапоги, плащ и кофту, я быстренько сполоснула в ванной лицо и засела за телефон. Мне нужно было срочно сделать три звонка. Изложение инструкций по пользованию телефоном на пяти языках было таким подробным и обстоятельным, словно ее авторов ориентировали на дауновских больных.
В ожидании, когда возьмут трубку дежурной по реанимационному отделению городской больницы Барстоу, я начала обкусывать ногти. Наконец, после шести длинных гудков и четвертого по счету пальца, на том конце провода откликнулись.
- Больница Барстоу, слушаю!..
- Алло, вас беспокоит Синди Макмиллан из компании "Джоуэлл трайвел индастриз", - заверещала я высоким голосом, беспощадно - как все южане - растягивая эспандер гласных. - Мистер Юджин Спарк является шефом отдела рекламы нашей фирмы. Как его самочувствие, мэм?
- Без существенных изменений, - холодно отрезал пресный женский голос.
- Что значит, "без существенных изменений"? - Я с трудом сдержалась, чтобы не обложить эту клизму в белом халате добрым русским матом. - Скажите, мистер Спарк все еще без сознания?
- Состояние здоровья мистера Спарка стабильное, без существенных изменений, - терпеливо повторила дежурная.
- А подробнее нельзя?
- Более подробную информацию вам может дать его лечащий врач, мистер Уэйн…
- Я могу поговорить с доктором Уэйном?
- Нет, - отрезала дежурная. - Не можете.
- Почему не могу?
- Доктор Уэйн сейчас на операции.
- А после операции?
- А после операции он уедет домой.
- А по дороге из операционной домой?
- По дороге доктор ходит, а не говорит по телефону…
Эта сучка явно издевалась надо мной. Почему-то мне вдруг вспомнилась давно вычитанная фраза, что садизм младшего медицинского персонала появился на свет раньше основания Ордена иезуитов.
- Хорошо. Могу ли я в таком случае поговорить с миссис Спарк? Мы знаем, что она сейчас в реанимации…
- Нет, не можете, - явно втягиваясь в игру под названием "Ничего-ты-от-меня-не-получишь-дебилка-хоть-ты-стань-на-голову!", ответила дежурная сестра.
- Мы с ней лично знакомы, ну, пожалуйста, - канючила я. Протестировав эту суку в белом халате на вредность, я теперь проверяла ее бдительность.
- Миссис Спарк ни с кем не желает разговаривать.
- Что ж, спасибо и на этом, - пробормотала я, чувствуя некоторое облегчение.
- Не за что, - прошипела эта змея и, не переводя дыхание, всадила в меня напоследок шприц желчи. - Звоните еще, мэм…
Перед вторым номером стоял код штата Айова.
- Элизабет?
- О, господи, наконец-то! Я уже вся извелась…
- Не изводись. Ты мне еще нужна…
- Ты где?
- А где мне быть? Естественно, возле твоего сына.
- Ну да, конечно…
- Как дети, Элизабет?
- Все в порядке, Вэл. Мальчики здоровы, нормально кушают…
- Про меня спрашивают?
- Естественно.
- Ты никогда не научишься врать.
На секунду моя свекровь запнулась.
- Не беспокойся: им здесь весело.
- Не сомневаюсь. Проследи, чтобы Тим чистил зубы.
- Он хитрый… - Голос свекрови стал мягким, как сливочное масло на раскаленной плите. - И постоянно меня обманывает, чертенок.
- А ты не церемонься и дай ему по шее. Для профилактики.
- Я же не русская бабушка, Вэл, а американская.
- Тогда дай от моего имени. Дашь?
- Не дам!
- Элизабет, не порть мне ребенка!
- Я с ним как-нибудь разберусь. Лучше скажи, как ты?
- Пока нормально. Вроде бы…
- Там, где ты сейчас, холодно?
- Ты имеешь в виду реанимацию?
- Вэл!
- Какое это имеет значение, Элизабет?
- Будь осторожна, прошу тебя!..
- За вами присматривают?
- Да. Все время присматривают…
- Кто-то посторонний живет в твоем доме?
- Нет. Думаю, они где-то рядом…
- Ты спокойна?
- Да, дорогая. После того, как у Юджина, вроде бы, все наладилось, я немного успокоилась. А окончательно приду в себя, когда ты будешь рядом…
- Потерпи немного, скоро буду.
- Ты обещаешь?
- Честное пионерское.
- Я очень люблю тебя, Вэл.
- А я очень люблю твоего сына, Элизабет. Не кисни, через пару дней я позвоню.
- Целую тебя, дорогая…
Третьего номера телефона у меня не было. Но я знала, как его раздобыть. В толстой телефонной книге славного города Цюриха, которая лежала в выдвижном ящике письменного стола, я быстро отыскала раздел "банки", невольно поразилась их количеству и почти сразу же наткнулась на искомую цель - "Цюрихский народный банк. Основан в 1835 году. Адрес… Телефон…".
После третьего гудка ответил, - естественно, по-немецки, - женский голос.
- Я могу говорить с вами по-английски или по-французски?