- Вы забыли добавить, в преисподнюю, - пробормотал он, прикрыв глаза от нестерпимо яркого света тыльной стороной ладони. - Да отведите вы в сторону этот чертов свет!..
- Я действую по инструкции… - Человек, которого Серостанов, из-за бившего в глаза света, просто не мог разглядеть, говорил на английском как урожденный шотландец. - И потом, господин Салливан, солнца вы не увидите еще как минимум восемь лет. А лампа, если вы обратили внимание - кварцевая. Так что, пользуйтесь моментом, загорайте…
- Целых восемь лет? - в голосе Серостанова звучало неподдельное изумление. - Это за что, интересно? За безбилетный проезд в автобусе?
- За шпионаж, - спокойно ответил голос.
- Послушайте, у меня нет желания вступать с вами в идиотскую дискуссию, - отмахнулся Серостанов. - Мне не раз говорили об израильском бардаке, но только сейчас у меня появилась возможность ощутить этот бардак на собственной шкуре. Я - журналист Би-би-си и нахожусь в служебной командировке. Надеюсь, вы не очень обидитесь, если я сообщу вам, что больше ни слова не скажу до тех пор, пока сюда не будет приглашен посол Ее Величества?
- Я вообще человек не обидчивый, господин Салливан, - радушно откликнулся голос. - Так что, будем считать, что выражение "израильский бардак" в этих стенах не звучало вообще. А что касается посла Великобритании мы, конечно же, его пригласим. Хотя, думаю, очень скоро вы сами откажетесь от этой просьбы…
- Вот даже как… - Серостанов постепенно привыкал к режущему свету и даже стал различать отдельные черты лица своего следователя. Он был явно не молод, в старомодных очках и обрит наголо. - Может быть, сообщите заодно, почему?
- Естественно, сообщу, - кивнул бритоголовый следователь. - Но не раньше, чем получу ответ на несколько вопросов.
- Я уже сказал вам: все разговоры - в присутствии посла, - твердо ответил Серостанов.
- Ну, как знаете, - следователь пожал плечами и потянулся к телефону. - Я вообще-то не очень люблю разговоры подобного рода при свидетелях. Тем более, при таких высокопоставленных, как посол Великобритании в Израиле.
- Почему же? - Серостанов неожиданно ощутил прилив сил. - Как раз присутствие ответственного лица может окончательно устранить любое недоразумение. И заодно не допустить беспредел в отношении гражданина иностранного государства. Так что, не отказывайте себе ни в чем, мистер, и звоните, пожалуйста…
- А вы действительно уверены в этом? - бритоголовый следователь, дважды крутанув наборный диск телефона, вдруг остановился и нацелил палец в грудь Серостанова. - А если допустить на секунду, что британский журналист Кеннет Джей Салливан на самом деле вовсе не тот человек, за кого себя выдает?..
- И что?
- Как это, "и что"?! С глазу на глаз, без посторонних, еще хоть как-то можно будет договорится. В том случае, естественно, если вы и в самом деле не тот, за кого себя выдаете. Впрочем, все это уже не имеет особого значения… Ну, так что: приглашать посла, или, во избежание досадных недоразумений, все-таки, поговорим вначале?..
"Хороший вопрос и хорошая пауза", - подумал Серостанов, только сейчас разглядев как следует лицо бритоголового следователя, сидевшего за простым столом напротив. Набрякшие, с сине-красными прожилками, мешки под глазами, слезящиеся серые точки за толстыми стеклами очков, неожиданно тонкий и даже изящный для такого плебейского лица нос, две глубокие, похожие на шрамы, параллельные морщины на скверно выбритых на щеках и, главное, этот полированный череп, отражавший направленный в глаза Серостанова садистский конус хирургического света. Следователь сидел, сложив руки на пухлом животике, и смотрел на него невыразительным, ПУСТЫМ, взглядом. Как и все люди его профессии, этот израильтянин прекрасно владел собой и своими жестами. Серостанов знал реальную, истинную цену ТАКИХ взглядов, которая в том и заключалась, что никогда нельзя было с уверенностью сказать, знает ли этот человек что-то такое, что дает ему право вести себя так уверенно, или просто блефует, импровизируя на ходу и сея панику в душе зажатого в угол противника…
Серостанов физически ощущал, как неумолимо ускользают те несколько крупиц времени, отведенных ему для достойного, мотивированного ответа. Опыт и выучка подсказывали Серостанову единственно точную тактику поведения: до последнего момента следовать букве легенды, не вступать ни в какие разговоры со следователем и требовать присутствия посла. Однако инстинкт самосохранения и обострившееся в экстремальной ситуации чутье подсказывали как раз обратное - продолжить разговор и попытаться по ходу выяснить, ЧТО конкретно есть у этого лысого упыря напротив, кроме злосчастной фотокассеты? ЧТО содержат в себе его многозначительные намеки? Блефует ли следователь, или действительно имеет НЕЧТО, дающее ему основание подозревать, что британский журналист на самом деле является агентом советской военной разведки? Ошибка в анализе этой ситуации могла стоить ему головы - Серостанов это хорошо понимал. И, поразмыслив еще несколько секунд, принял решение положиться на инстинкт самосохранения.
- Знаете, меня вдруг осенило… - Серостанов говорил медленно, спокойно, с едва уловимой иронией человека, уверенного в том, что все в итоге завершится благополучно. - А, может быть, вся эта дикая история с захватом в автобусе, наручниками и лейкопластырем на глазах - просто досадное недоразумение, а? Может, вы просто приняли меня за другого человека? Если так, то вы, безусловно, правы: нет смысла тревожить посла, если мы можем сами разрешить создавшееся недоразумение…
Ничего не ответив, бритоголовый продолжал разглядывать Серостанова. Потом медленно отвел руку от телефонной трубки и улыбнулся:
- Значит, недоразумение?
- Почему бы нет? - Серостанов пожал плечами. - Да жизнь полна ими, если разобраться…
- Вы имеете представление, где сейчас находитесь?
- Думаю, в полиции.
- Я думаю, что вы так не думаете, - улыбка сползла с небритого лица следователя. - Впрочем, сейчас это не так важно… Вы знаете, что мы нашли в левом кармане вашей куртки?
- Нет, естественно.
- Даже несмотря на то, что ваша рука находилась в момент задержания именно в этом кармане?
- Я только ПОПЫТАЛСЯ сунуть руку в карман, - уточнил Серостанов. - Но ваш молодчик чуть не ампутировал мне кисть своим захватом…
- Вам будет обеспечена надлежащая медицинская помощь.
- Я бы хотел получить ее на родине.
- Я уже говорил: такая возможность представиться вам не раньше, чем через восемь лет.
- У вас мрачноватый юмор, господин.
- Даже если допустить, что вы действительно думаете, что находитесь в полиции, все равно не стоит так переигрывать, мистер Салливан: в отличие от нашего ведомства, в полиции вообще не шутят. Особенно, при исполнении служебных обязанностей… Я согласен: выглядит все действительно мрачно, но такова реальность. И только от вас зависит, в какую именно сторону она станет развиваться.
- Предлагаете альтернативу?
- В природе все альтернативно.
- Похоже на торг.
- Так оно и есть, - спокойно подтвердил следователь. - Я предлагаю вам сделку.
- Но какую-то странную… - Серостанов провел рукой по волосам. - Я все никак не могу понять причину: почему я должен покупать то, что вы пытаетесь мне всучить?
- Потому, что вы пойманы с поличным, - спокойно, все с тем же, пустым выражением глаз, ответил бритоголовый. - И факт задержания во всех деталях снят на видеопленку. Потому, что на катушке фотокассеты, на которой запечатлены вовсе не виды Тель-Авива, а схемы и чертежи одного… э-э… очень важного и секретного объекта, находящегося в ведении министерства обороны, остались идеальные узоры ваших пальчиков. Потому, что кульминационный момент, когда связной опускал кассету именно в ваш карман, снят крупным планом с шести точек, как фотомодель. Потому что все это вкупе - типичный, ДОКАЗАТЕЛЬНЫЙ шпионаж. Хотите еще причины или достаточно уже сказанного?
- Послушайте, но это же дикость средневековая! - вспылил Серостанов. - Какой-то сумасшедший или провокатор сунул мне в карман долбаную кассету с долбаными кадрами, и это, по-вашему, достаточно, чтобы обвинить меня в шпионаже?! Да я понятия не имею ни о кассете, ни о человеке, которого вы снимали, как фотомодель, ни о вас, черт бы вас подрал!.. - Голос Серостанова сорвался на крик. - Мне нет никакого дела до ваших проблем! Катитесь к черту со своими шпионскими историями! Мне это надоело, так что, вызывайте немедленно посла. А уж о ваших следовательских приемчиках очень скоро узнает вся мировая пресса - уж я побеспокоюсь!..
- Значит, вам нужны еще причины, - флегматично вздохнул бритоголовый. - Странно, а ведь внешне вы производите впечатление умного человека…
- Вы тоже, - огрызнулся Серостанов.
- Стоп! - бритоголовый поднял руку жестом постового милиционера. - Перестанем хамить друг другу и спокойно разберемся. Есть одна деталь, о которой я вам не сказал: человек, опустивший фотокассету в карман вашей куртки, является агентом ГРУ…
- Что это такое? - поморщившись, спросил Серостанов.
- Вы переигрываете во второй раз, сэр, - спокойно отметил следователь. - Но не будем отвлекаться. Итак, агент советской военной разведки опускает кассету с ценнейшей стратегической информацией в карман куртки британского журналиста. Почему? Я бы еще мог понять, будь вы журналистом чешским. Или болгарским. Или, на худой конец, китайским. Но русские с англичанами не сотрудничали даже в те годы, когда были союзниками, верно? И уж, тем более, в области разведки. Что-то тут не стыкуется, вы согласны? Либо агент действительно ошибся карманом, либо - что представляется мне куда более вероятным - вы и есть тот самый почтовый ящик, в который он должен был опустить свою посылку…
- А вы спросите об этом у него… - Серостанов продолжал лихорадочно прощупывать ситуацию. - Может быть, этот самый агент скажет вам, что действительно ошибся. Хотя шпионы, насколько мне известно, правдивыми бывают только во сне…
- Этот человек мертв, - спокойно сообщил следователь. - Как видите, я с вами полностью откровенен.
- Вы убили его? - изумление Серостанова было неподдельным.
- Боже упаси! - Следователь отчаянно замотал головой. - Он сам о себе позаботился. Такой, знаете ли, романтик-идеалист на переднем крае борьбы с буржуазией: лучше смерть, чем вражеский плен. В исторической литературе я что-то читал о подобных нравственных установках, но на практике сталкиваюсь с таким впервые. Возможно, если бы кто-нибудь из его начальников позаботился объяснить парню, что в Израиле к буржуазии относятся так же подозрительно, как и на его родине, он не торопился бы разгрызать ампулу с цианидом…
- У меня никаких ампул при себе нет, - бледное лицо Серостанова перекосилось. - Как, впрочем, нет и поводов кончать жизнь самоубийством. Давайте заканчивать, господин следователь: меня утомила эта идиотская история…
- Еще один вопрос, и мы заканчиваем.
- Надеюсь, что действительно один, - вздохнул Серостанов и внутренне сжался.
- Кто вы такой, мистер Кеннет Джей Салливан? Действительно британский журналист, завербованный ГРУ или профессиональный нелегал?
- Я отвечу на ваш вопрос в присутствии посла.
- Глупо! - пожал плечами бритоголовый. - При всех вариантах глупо. Даже если вы действительно английский журналист, аккредитованный в Каире, а все случившееся - недоразумение, вы тем более не должны быть заинтересованы в присутствии здесь высокого должностного лица. Зачем посольству знать о досадном инциденте, который, вполне возможно, впоследствии негативно скажется на вашей профессиональной карьере, если вы сами, господин Салливан, ответив на мои вопросы, способны поставить точку в этой истории? Вы не согласны?..
Серостанов угрюмо молчал. В голову лезли банальные ассоциации, вроде матерого волка, угодившего в стальной капкан и пронзительно ощутившего свое бессилие. Боли он не чувствовал - только злость. На себя, на эту страну, на своих высоких начальников, сунувших его голову в самое пекло…
- Я ведь с вами достаточно откровенен… - продолжал втолковывать бритоголовый, удобно подперев отвисшую щеку ладонью. - Я не блефую, не пытаюсь оказать психологическое давление, а просто раскрываю перед вами ход своих мыслей. Вы же понимаете, господин Салливан, что ваши фотографии, документы, связи, происхождение и генеалогия УЖЕ досконально прорабатываются. Возможно, это займет час, может быть, пару месяцев, но в конце концов мы будем знать о вас все. Правда, к этому моменту ваша судьба будет уже решена…
- Прямо как в плохом кино, - пробормотал Серостанов. - Добровольно признание облегчает участь…
- Не облегчает, господин Салливан, а ОПРЕДЕЛЯЕТ! - спокойно уточнил следователь. - Разницу улавливаете?
- Не совсем…
Понимая, что шансов освободиться из капкана нет, Серостанов инстинктивно тянул время, полагаясь на чудо, на благосклонность удачи, которая так неожиданно, так предательски отвернулась от него.
- Если вы на самом деле британский журналист Кеннет Джей Салливан, то должны немедленно рассказать мне все. Сейчас же! И тогда мы вместе подумаем над сложившейся ситуацией и постараемся найти выход, который не отразился бы на вашей профессиональной карьере и, заодно, учитывал наши интересы.
- А если не тот? - тихо спросил Серостанов.
- А если не тот? - голос бритоголового неожиданно зазвенел. - Тогда вы обязаны были сделать то же самое, но сразу после того, как я содрал с ваших глаз пластырь! Если не тот, то вы, господин Салливан, просто кретин, а не профессионал! Почему, попав к нам в руки, вы так бездарно разбазарили время? На что вы рассчитывали? Что здесь поверят в ваши сказки о британском журналисте, приехавшим в Израиль в творческую командировку?.. Да такие вещи досконально проверялись и перепроверялись еще до изобретения компьютеров…
- А если не орать?
- Простите… - Бритоголовый снял очки и стал протирать платком толстые стекла. - Просто вы меня очень удивили… Сколько вам лет?
- Тридцать пять.
- Совсем еще молодой… - Следователь водрузил очки на тонкий нос и пристально посмотрел на Серостанова. - А мне шестьдесят четыре.
- При свете лампы, бьющей прямо в глаза, вы выглядите моложе.
- Вы ведь русский, верно?
- Да, русский. Вернее, советский.
- Давно в военной разведке?
- Пятнадцать лет.
- Звание?
- Подполковник.
- Ого! - серьге точки глаз следователя блеснули. - Неплохая карьера.
- И я так думал. До вчерашнего дня.
- Направление работы?
- Ближний Восток.
- Связи с британской разведкой?
- Чисто формальные. Как сотрудник корпункта в Каире несколько раз проходил собеседования в МИ-5.
- Готовы сотрудничать или полны решимости участвовать в показательном процессе в качестве обвиняемого в шпионаже против государства Израиль?
- Восемь лет? - улыбка на губах Серостанова выглядела печально.
- Это минимум.
- А потом?
- Потом? Депортация… - Бритоголовый пожал плечами. - Вы не за железным занавесом, а в цивилизованной стране, постарайтесь это понять. И тяжесть вашего проступка определит не конкретное лицо в разведке или контрразведке, а суд. На вас распространяются международные законы, и мы не станем их нарушать. Я сам в прошлом солдат, офицер, и слово "присяга" для меня не пустой звук. Нежелание офицера советской военной разведки сотрудничать со следствием будет воспринято нормально - это я могу вам гарантировать. Также, впрочем, как и согласие сотрудничать с нами… Решайте сами, господин Салливан.
- В чем будет выражаться это сотрудничество?
- В деталях сказать ничего не могу - это уже не мое ведомство, - бритоголовый развел руками. - А в принципе - все то же нарушение воинской присяги. Хотя, не в порядке уговоров, а в качестве информационного обеспечения, могу сказать, что в современных спецслужбах агенты-двойники и даже тройники давно уже не редкость. Наверное, это как-то связано с либерализацией уголовных кодексов цивилизованных стран…
- И в израильской разведке тоже?
- Это мне неизвестно, - сухо отрезал следователь. - Я - офицер контрразведки…
* * *
- А я тебе говорю, Моткеле, что это холоймес…
Гордон моргнул слезящимися глазами, облизнул синеватые губы и потянулся за маленькой бутылочкой с минеральной водой, с которой он не расставался, как послеоперационный больной - с капельницей.
"Господи, до чего же я ненавижу эту мумию", - тоскливо подумал Моти Проспер, внутренне передергиваясь от мерзкой манеры Гордона жадно глотать воду, присосавшись к пластиковому горлышку бутылки. Проспер был одним из пяти человек в высшем руководстве Моссада, которому было известно о предстоящей в скором времени отставке Шабтая Гордона, возглавлявшего израильскую политическую разведку почти тридцать лет. Занимая пост одного из трех заместителей главы Моссада, отвечавшего за работу в ближневосточном регионе, Моти Проспер ненавидел своего высохшего от старости и въедливости босса по многим причинам. Он был моложе Гордона на целых тридцать лет, имел в отличие от него, прекрасное образование и прочные связи в правительстве, пользовался безукоризненной репутацией, как один из самых способных и перспективных руководителей израильской разведки… Но, несмотря на эти бесспорные плюсы, он по-прежнему довольствовался в Моссаде положением "вечно второго" при казавшемся бессмертном Шабтае Гордоне. Моти Проспер был достаточно умен и самокритичен, чтобы не задавать себе вопрос "Почему?". Поскольку давно уже знал ответ: обладая характером типичного консерватора - не склонного к риску, без которого сам Проспер не представлял себе эффективность спецслужбы, бюрократически въедливого и неизменно подозрительного ко всем вокруг, престарелый, с трудом передвигающийся в пределах своего служебного кабинета и ничего не смыслящий в мощных компьютерах, спутниках-шпионах и прочих электронных штучках, которыми в последние годы стремительно обрастал Моссад, Шабтай Гордон продолжал оставаться природным гением политической разведки. Как и тридцать лет назад, Гордон опирался в работе только на собственный опыт, аналитический склад ума и феноменальную интуицию. Блестящие знания, полученные Проспером в стенах юридического факультета Гарвардского университета, его широчайший кругозор практически во всех областях, в той или иной степени относящихся к работе в разведке, попросту мерк перед природной хваткой и допотопным стилем Гордона, который Проспер упорно, с в общем-то несвойственной этому умному и проницательному человеку зашоренностью, не хотел признавать. Отдавая при этом должное потрясающей, подчас, просто убийственной эффективности гордоновского руководства: на глазах дряхлевший шеф Моссада, которому пошел восемьдесят первый год, по-прежнему не делал ошибок. А его официальный преемник, вместо того, чтобы анализировать этот допотопный, странный, во многом, противоречивый МЕТОД, искал причину успехов чуть ли не в оккультных областях. То было не столько проявление упрямства Проспера или зависти к никогда не ошибающемуся боссу, сколько типичное противоречие между представителями двух разных поколений: Моти Проспер даже мысли не допускал, что в эпоху компьютеризации и микрокалькуляторов, самый точный "обсчет" ситуации достигается с помощью примитивного ручного арифмометра…