- Что же я вам такое задолжал, что ты аж трясешься от злобы? - спокойно поинтересовался Мишин. - Денег из кассы, вроде бы, не брал. Что несколько воспитанников твоих к апостолам отправил - так это в порядке вынужденной самообороны, тебе известно. Тайн ваших я не выдавал, явки не раскрывал… Чего ты так заелся дед? Смотри, годы твои немалые, того и гляди кондратий посетит ненароком…
- А ты подумай как следует, бывший подполковник.
- А здесь и думать нечего, - глаза Витяни зло сверкнули. - Ничего я вам не должен!..
- Ну, нам, как говорится, виднее, - процедил Карпеня.
- Вам-то, может, и виднее. Да только получать все равно с меня будете.
- С тебя, родимый, с кого же еще!
- Ты меня, дед, только не пугай, ладно? - негромко процедил Мишин, подаваясь всем телом вперед, к письменному столу Карпени. "Строгие" наручники, которыми его окольцевали, врезались в запястье, причиняя при малейшем движении острую боль. - Твоими молитвами, дед, я под пулями вырос, под смертью жил, смертью и промышлял… Носился как угорелый по белу свету, пока ты свой геморройный анус грел в этом поганом кресле. Что ты можешь мне сделать, старый безмозглый осел, старшина шайки убийц, дерьма кусок продажного? Расстрелять? На дыбу вздернуть? Рвать из меня кусками?.. Что?..
- А не боишься? - прищурился Карпеня.
- Так отучили вы меня бояться, мать вашу перемать! Ты же, дед, и отучил! Помнишь свои педагогические перлы? "Не бойся боли - рано или поздно наступит шок и боль отпустит. Не бойся шока - ты в беспамятстве… Очнешься - пойдешь по второму кругу - им тебя все равно не согнуть, ты секрет знаешь… А не очнешься - значит покойник. Опять-таки, отмучался…" Вот и получается, отец-наставник: по сравнению с тем, что я по вашей милости пережил и прошел, все это ерунда, повторение пройденного!.. Ты и твои ублюдки похоронили меня живым много лет назад. Стало быть, любая форма смерти для меня - всего лишь возврат в свое естественное состояние. Да ты сам повторял, дед, что труп расстрелять нельзя…
Монолог своего блудного ученика генерал Карпеня выслушал молча. И хотя по толстым губам старого генерала КГБ скользила добрая, всепонимающая дедовская улыбка, молчание Карпени было зловещим. Мишин слишком хорошо знал своего наставника, чтобы не понимать: сюда, в этот кабинет на территории охраняемой электроникой и натасканными псами подмосковной базы Первого главного управления, его приволокли с другого конца Европы вовсе не для того, чтобы, выматерив и отведя душу, пустить в расход. Его привезли сюда, чтобы ПОЛЬЗОВАТЬ. И у Мишина надсадно ныло под ложечкой от страшного предчувствия, что этот старый пень с генеральскими звездами знает, КАК сделать это с максимальным эффектом. Он, собственно, всегда отличался от других крупных начальников конторы именно тем, что многое знал не по ТЕОРИИ.
- Ну, что, все сказал, молодогвардеец?
- Все.
- Выпить хочешь?
- Так я же не Кио.
- Чарку к зубам поднесу, так и быть.
- Перебьюсь!
- Ну, тогда вот тебе телефон, звони!..
Прихватив один из четырех стоявших по правую руку старых телефонных аппаратов (тоже списанных), старый генерал-лейтенант, кряхтя, перегнулся через широкий стол и поставил его перед Мишиным.
- Цифры буду носом набирать?
- Здесь помогу, без проблем.
- Куда звонить? - Витяня даже не пытался скрыть своего замешательства. - Горбачеву? Так мы с ним вроде лично не знакомы.
- У него и без тебя проблем хватает, - басом проворчал Карпеня. - Ты лучше домой позвони. В славный город Копенгаген… Чего зенки вылупил? Неужто телефончик забыл? Это надо же!..
- Зачем?
- Что, "зачем", Виктор?
- Зачем звонить?
- А как же иначе? - Недоумение на лице Карпени было неподдельным, искренним и даже доброжелательным. - Ты же заботливый муж, разве не так, сынок? Опять-таки, жена твоя на сносях, вот-вот сыночка тебе родит. Или девку, что, скажу тебе из личного опыта, еще приятнее… Это ж какое счастье для такого волка матерого да одинокого - на склоне лет потомством обзавестись! Небось, и не рассчитывал, а, Витяня? Ну, соберись, не распускай сопли, подполковник! Откуда это дебильное выражение? Ты же у нас не деревня какая, а коренной москвич, интеллигент, белая косточка, можно сказать… Вот тебе и задачка на сообразительность: что делает нормальный супруг, отлучившийся в командировку на пару дней? Ну?.. Правильно: звонит домой, интересуется, все ли в порядке…
Серые глаза Мишина почернели.
- Не понимаю… - Карпеня развел огромными руками. - Ты, что же, не хочешь позвонить собственной жене?
- Что вы с ней сделали? - хрипло спросил Витяня, сразу же перестав ощущать режущую боль "строгих" наручников.
- Ты ж в конторе не первый год, Виктор… - Генерал-лейтенант Карпеня был абсолютно спокоен. - Вдобавок к тому же профессионал, один из лучших моих учеников. Так что, должен понять: до тех пор, пока ты не вернешь нам свой долг, НИЧЕГО с твоей женой не случится. Не тебе объяснять: главное в нашей работе - достижение поставленной цели…
- Где она?
- Там, где ей надлежит в данное время быть, - отрезал Карпеня, с лица которого моментально слетела маска благодушия. - Здоровье, присмотр врача, комфорт, трехразовое питание и прочее - при ней. Так что, можешь не дергаться. И ребеночек твой родиться в срок, исправным. Естественно, если поведешь себя разумно. Все понял, Мишин?
- Я хочу с ней поговорить.
- Через… - Карпеня взглянул на настенные часы. - Через часика три-четыре, не раньше. Тебя соединят. Я позабочусь…
- Что я должен сделать?
- Ничего нового.
- Кого?
- А кого скажут. Узнаешь в свое время, - по-отечески улыбнулся генерал Карпеня. Его широкое, крестьянское лицо с нависшими козырьками седых бровей, выражало удовлетворение. Так врачи реагирует на появление пульса у пациента, балансировавшего между жизнью и смертью. - А пока тебе придется какое-то время пожить в родных местах. Сейчас здесь почти нет пациентов - тишь. Так что, широкий круг общения оставим на потом. Но, как сам понимаешь, пара-тройка людей будут находится рядом с тобой круглосуточно. Так что без фокусов, ученик: шаг влево, шаг вправо и ты вдовец. Причем бездетный. Режим солдатский: подъем, кросс, тактика… Сбросишь жирок, наберешь форму, постреляешь всласть - небось соскучился, а?
- Ага, - буркнул Витяня. - Места себе не находил от тоски.
- Вот и замечательно, - Карпеня кивнул. - На сегодня, вроде бы, все…
- Мне нужны гарантии, дед, - тупо разглядывая полустертый узор на ковре, произнес Митин.
- Какие гарантии? - кустистые седые брови Карпени сошлись на переносице. - О чем это ты?
- С ней ничего не должно случится. И с… ребенком тоже. Ни сейчас, ни потом…
- О себе чего не говоришь, не торгуешь?
- О покойниках либо хорошо, либо ничего…
- Умен, звереныш, - пробормотал Карпеня.
- Без гарантий я и пальцем не шевельну, - Мишин поднял голову. - Ты меня знаешь, дед. Заложник - я. Стало быть, я за все и отвечу. Так тебя устраивает?
- Годится, - выдержав паузу, кивнул Карпеня. - Как представляешь себе эти самые… гарантии?
- Подумаю, - тихо сказал Мишин.
- Подумай, сынок, подумай… - Карпеня часто закивал. - Время у тебя пока есть…
2
Барстоу (штат Калифорния).
Частный дом.
1 января 1986 года. 07.45
После визга циркулярной пилы и лязганья работающего мусоровоза, пронзительная телефонная трель под ухом спящего человека - третий по мерзости звук в природе. Когда он напомнил о себе в шестой раз, я, совершая убийственное насилие над биологией сонного организма, разлепила наконец глаза и начала соображать, что, собственно происходит…
Юджин спал, уткнувшись носом в подушку и вообще не подавал признаков пробуждения. Вчерашнее празднование нового года с друзьями было действительно бурным и затянулось почти до пяти утра. Но ведь не настолько же оно было бурным, чтобы так вот, откровенно по-хамски, не реагировать на непрекращающиеся садистские звонки и заставлять любимую жену просыпаться ни свет ни заря!..
- Правильно старые люди говорят: все мужчины сволочи и эгоисты, - прошипела я, по частям подтягивая свое безжизненное от хронического недосыпа тело к продолжавшему трезвонить аппарату.
- Нельзя с утра плохо говорить о мужчинах, - пробубнил Юджин, не отрывая лицо от подушки.
- Почему нельзя? - Его наглость была просто потрясающей. Я на мгновение даже забыла о звонках, грозивших перебудить весь дом.
- Это плохая примета.
- А вечером - хорошая?
- До вечера еще надо дожить…
- Так вот: если ты сейчас же не возьмешь эту проклятую трубку, до вечера тебе точно не дожить!..
- Учитывая, КАК у меня разламывается голова, я не доживу в любом случае, - пробормотал Юджин, не отрывая голову от подушки. - Так какой смысл вставать, дорогая? Лучше умереть лежа…
- Юджин, немедленно возьми трубку! - потребовала я, продолжая подтягивать тело к телефону. - Я хочу спать, ты это понимаешь?!..
- Не вредничай, тебе ближе тянуться.
- Ты специально поставил телефон с моей стороны.
- Садизм должен быть изысканным, - пробурчал он в подушку. - Это - по-джентльменски…
- Свинья!
- И тебе доброе утро, дорогая…
Дотянувшись, наконец, до трубки, я наощупь перекинула ее в пространство между ухом и плечом, после чего, в изнеможении падая на подушку, прохрипела:
- Только не говорите мне доброе утро, ладно! Своими долбаными звонками вы его окончательно уничтожили! Неясно только, за что?..
В трубке кто-то неуверенно прокашлялся.
- Алло? - взревела я. - Да скажите же что-нибудь, черт бы вас подрал!
- Простите, я говорю с госпожой Спарк?..
Голос был мужской, густой, как вишневое варенье (есть, знаете ли, такие сумасшедшие хозяйки, которые выковыривают косточки из каждой ягоды), совершенно незнакомый и вдобавок ко всему с убийственным немецким акцентом. Только прожив в Америке семь лет, я поняла, что по-английски немцы разговаривают еще ужаснее, чем по-русски. Хотя мне лично это всегда казалось невозможным.
- Да, - сбавив тон на умеренный, призналась я. - К несчастью, вы действительно говорите с госпожей Спарк…
- С госпожей Валентиной-Вэл Спарк? - уточнил голос.
Немецкий акцент в трубке звучал слишком натурально и органично, чтобы я могла заподозрить кого-то из наших немногочисленных друзей в столь глупом розыгрыше. Да они никогда бы себе и не позволили подобного…
- Вы что, из налоговой службы?
- Нет-нет, как раз наоборот, - поспешил успокоить меня мужчина.
- Что значит, "наоборот"? - насторожилась я, заметив краем глаза, как распатланная голова Юджина медленно, словно таракан, приходящий в себя после обработки дихлофосом, зашевелилась на подушке.
- Простите меня за столь ранний звонок, госпожа Спарк, но мне нужно было его сделать именно сегодня утром…
- Знаете, я уже как-то догадалась…
Спать как-то сразу расхотелось. Я вдруг почувствовала легкий озноб, хотя поставленный на "тепло" кондиционер работал исправно и в спальне поддерживалась нормальная, комнатная температура.
- Меня зовут Карл-Хайнц Эрлих, госпожа Спарк, - сообщил бас, медленно и тщательно, словно таблетку аспирина, разжевывая каждое ненавистное ему английское слово. - Я являюсь шефом лос-анджелесского отделения "Франкфуртер коммерциал банк". Сегодня в шесть утра я получил из Германии спецпочтой пакет, адресованный лично госпоже Валентине-Вэл Спарк с указанием моего непосредственного руководства вручить его немедленно и лично в руки адресату. В настоящее время в Барстоу направляется наш сотрудник, который везет с собой этот пакет. Вы должны подготовить ваше удостоверение личности или водительские права, дабы сотрудник нашего банка мог убедиться, что пакет доставлен непосредственно в руки адресату. После этого вам надо будет расписаться в бланке квитанции и заполнить специальную карточку, в которой вы подтверждаете, что "Франкфуртер коммерциал банк" выполнил данное поручение своевременно. Такова процедура, за соблюдение которой я несу личную ответственность…
- Если я правильно поняла, господин Эрлих, вы банкир?
- О, ja! - приосанился голос, в котором отчетливо зазвучали горделивые тевтонские интонации. - Именно так, госпожа Спарк. Я глава американского филиала одного из старейших банков Европы. Хочу довести до вашего сведения, мисс Спарк, что наш банк был основан в одна тысяча восе…
- С каких это пор, мистер Эрлих, банки стали выполнять функции почты?..
Ненавижу телефонных хамов, позволяющих себе подобную бесцеремонность. Однако к себе в тот момент я относилась вполне терпимо. Да и вообще, о каких церемониях могла идти речь, если тебе, после бурного празднования новогодней ночи, не дали поспать даже трех часов и подняли с постели ни свет ни заря?!
- Только в том случае, моя госпожа, если этот пакет хранился в банке. В данном случае, в нашем банке…
- А если бы…
- Боюсь, госпожа Спарк, никаких разъяснений, кроме того, что уже было сказано, я вам дать не смогу. Еще раз извините за столь ранний звонок, к которому меня вынудили служебные обстоятельства. С новым годом, госпожа Спарк…
- И вам того же, - пробормотала я, положила трубку и посмотрела на Юджина.
- Что-то случилось? - спросил он, оторвав, наконец, голову от подушки, но все еще с закрытыми глазами.
- Ром, вишневая настойка, абсент… - я невольно улыбнулась при виде распухшей после затянувшегося ночного веселья родной физиономии. - Пил абсент, свинья?
- Точнее, ее мексиканский эквивалент - огненную текилу… - Юджин медленно раскрыл глаза и неуверенно моргнул. - Что случилось, девушка?
- Мне сейчас привезут какой-то пакет из немецкого банка…
- Ну, да… Я почему-то так и понял.
- Что ты "так и понял"?
- Ну, что из немецкого, а не австралийского или китайского.
- Синдром похмельной проницательности?
- Ага… Спровоцированный цитатой из Ремарка.
- Слегка пьян и как всегда образован.
- На розыгрыш не похоже, верно?
- Непохоже, - кивнула я и рухнула на подушку. Желание спать куда-то улетучилось вместе с хорошим настроением. - Слишком все это серьезно… Фамилия, название банка, извинения… И этот жуткий акцент!
- Не будь снобкой!
- Как этого добиться, живя среди снобов?
- Может быть, ты получила наследство?
- Какое еще наследство? - меня аж передернуло. - От кого?
- Ну, не знаю… - окончательно проснувшись, Юджин забросил длинные руки за голову и мечтательно уставился в потолок. - Скажем твоя бабушка по материнской линии закрутила в самом начале века где-нибудь в Баден-Бадене или Карлсбаде этакий красивый курортный роман с богатым шалопаем - знатным отпрыском рода Гогенцоллернов. Или, что еще лучше, Круппов. А может, даже, самих фон Тиссенов. И произвела на юного немца-перца-колбасу такое неизгладимое впечатление, что он, по приезде в опостылевший фатерланд, буквально каждую ночь, с открытыми глазами, прямо, как я сейчас, вспоминал незабываемые, сладостные мгновения любви с твоей обворожительной бабушкой под романтическое журчание знаменитых минеральных источников. Вскоре его - естественно, насильно - женили на худосочной, очкастой и плоскогрудой наследнице другой кучи дойчмарок. Детей у них, естественно, не было, поскольку владелица второй кучи, в силу пуританского воспитания, наотрез отказывалась делать эти омерзительные движения при муже. А без него дети никак не получались… Потом началась первая мировая война, затем революцию в России… Твоя бабушка с головой ушла в строительство коммунизма, а богатый немецкий шалопай превратился в матерого капиталиста, продолжая, по заведенной семейной традиции, не покладая рук, варить сталь вначале для броневиков Людендорфа, а потом для танков Адольфа Гитлера. За что, кстати, и получил звание бригадного генерала вермахта, несколько латифундий в Аргентине, а впоследствии даже часть Янтарной комнаты, которую немцы свистнули у русских. А потом…
- Ты никогда не станешь профессиональным сценаристом, милый, - пробурчала я, вставая и набрасывая халат.
- Признайся, что в тебе говорит зависть, дорогая, - улыбнулся Юджин.
- Не зависть, а уважение к традициям соцреализма. Моя бабушка родилась в Коростышеве, если тебе о чем-нибудь говорит это географическое название…
- А почему оно должно мне о чем-то говорить? Там были алмазные копи?
- Там было еврейское местечко.
- И что?
- А то, что про Баден-Баден в Коростышеве не слышал даже самый просвещенный человек…
- Которым был твой дедушка, да?
- Которым был местный раввин. И вообще, представить себе мою бабушку в объятиях знатного немецкого отпрыска, вообразить себе мою незабвенную Фаню Абрамовну, которая даже перед собственным мужем, под угрозой изнасилования бандой петлюровцев, ни за что не сняла бы лифчик, могла только такая жертва кабельного телевидения, как ты, дорогой.
- Значит, о наследстве не может быть и речи?
- Тебе что, не хватает средств к существованию, жлоб?
- Просто я ни разу в жизни не получал наследства. Как и всякого интеллигентного человека, меня интересует процедурная сторона дела…
- Увы, дорогой, если это и наследство, то радости оно нам не принесет…
- Да что с тобой? - голос Юджин стал серьезным. - Что ты так всполошилась?
- Не нравится мне этот звонок, милый…
- Почему не нравится?
- Не люблю вестей из прошлого.
- Почему обязательно из прошлого?
- Потому что вести из настоящего приносит почтальон, а не банковский служащий…
Так и не нащупав под кроватью шлепанцев, я босиком подошла к окну. Снег в этих южных краях - явление нечастое, я бы даже сказала, исключительно редкое. Однако в то утро примыкающий к нашему двухэтажному дому газон с несколькими карликовыми пальмами и невинно обнаженными кустами акации полностью исчез под пушистым белым ковром. Я любила этот небольшой и очень уютный, вместительный и теплый дом, который мы купили в середине семьдесят девятого года, примерно через месяц после того, как Юджин окончательно вышел в отставку и ЦРУ произвело с ним полный (и, надо сказать, щедрый) расчет. С этим домом у меня были связаны только добрые и радостные воспоминания. Здесь прошли первые годы моего замужества, моей новой жизни в красивой, благополучной, доброжелательной, но так и не ставшей родной Америке. Здесь, в течение четырех лет, я родила двух сыновей - Юджина-младшего и Тима, здесь дожидалась возвращения Юджина-старшего, который довольно долго не мог найти себе работу по вкусу, пока, наконец, не устроился в крупную туристическую фирму заведующим отдела рекламы. Позднее, после того, как моему младшему сыну Тиму исполнилось два года и его можно было оставлять с няней, в эту же фирму взяли и меня. Английский я освоила довольно быстро. А когда юджинские шефы увидели, что я не только бойко общаюсь, но и довольно складно пишу на этом языке, меня посадили в отдел, занимавшийся организацией туров во франкоязычные страны. По всей видимости, моя работа их устраивала; через несколько месяцев я уже заведовала этим отделом, получая практически столько же, сколько и мой высокообразованный муж-американец.