Витяня лгал, Ингрид знала, что он лжет, да и Мишин понимал, что она это знает. То был молчаливый уговор, семейное соглашение, под которым стояла символическая обоюдная подпись. Оба заставляли себя не думать о том, что ОНИ никогда ничего не забывали. Их учили помнить, и учили на совесть. А потому, в течение последующих шести лет, бывший подполковник КГБ СССР Виктор Мишин ждал - мучительно, скрывая от всех, опустошая себя - когда ЭТО случится…
- Ну, вот мы и пришли, - сказал белобрысый, энергично толкая дверь в какое-то помещение. Оторвавшись от своих мыслей, Мишин боковым зрением уловил на уже полуоткрытой двери два жирно выведенных ноля и выразительный черный треугольник острием вниз, увенчанный черным шаром стилизованной головы. В тысячную долю секунды мускулы спины и ног резко напряглись, но еще на мгновение раньше он даже не ощутил физически - только почувствовал жалящий укол под лопатку. После чего все моментально погрузилось в темноту…
Очнулся Мишин от жуткого рева, словно в самый разгар киносеанса попал на фильм ужаса. Вокруг стоял такой невообразимый грохот, будто где-то совсем рядом гигантские механизмы дробили скальный грунт. Открыв глаза, Мишин обнаружил, что лежит спеленутый, как младенец, и обвязанный ремнями на обычных санитарных носилках. Вокруг вздрагивало серебристо-голое чрево транспортного самолета. Обзор был минимальный, поскольку общий вид загораживали какие-то ящики и брезентовые мешки, да еще пара мужских ног в добротных английских ботинках, купленных явно не на дешевой распродаже. Подняв глаза, Витяня увидел на откидном сидении напротив белобрысого сотрудника службы безопасности аэропорта Каструп. "Датчанин", жуя огромный сандвич с беконом и помидорами, рассматривал спеленутого пленника с неподдельным интересом - без ненависти, открыто и РАССЛАБЛЕННО.
- Ну, земеля, очнулся наконец? - спросил белобрысый на чистом русском. - А я уж думал, что химик наш что-то напортачил…
- Чем вы меня так крепко уговорили? - хрипло спросил Мишин, безуспешно пробуя шевельнуться и чувствуя во рту мерзкий металлический привкус, словно лизнул дверную ручку. Спеленали его на совесть. "Советское - значит качественное" - почему-то вспомнился идиотский лозунг на одном из московских домов.
- Что, понравилось? - осклабился белобрысый, продолжая энергично жевать.
- Слов нет…
- Это мы тебя нембутальчиком, - с набитым ртом пояснил белобрысый. - С незначительными природными добавками. Но это уже к химику - не ко мне…
- Хоть бы новое что-нибудь придумали, умники.
- А на фига? - пожал плечами белобрысый, с сожалением наблюдая, как неумолимо сокращается его аппетитный сандвич. - Действует надежно и, главное, быстро. Тебя же, кабана, скопытили за секунду…
- И наглость все та же… - Витяня тоскливо разглядывал ребристый потолок транспортного самолета.
- Ты о чем, земляк?
- А поймешь?
- Чай не пальцем деланый.
- Где датскому учили, халдей?
- В профтехучилище.
Короткий смешок белобрысого органично слился с сытой отрыжкой.
- Ты, часом, не из "девятки"?
- А что это такое? - белобрысый откровенно издевался над своим пленником.
- Сволота, - беззлобно пробормотал Мишин, вновь безуспешно попытался расслабить натяжение ремней на руках и ногах, после чего закрыл глаза.
- Еще какие вопросы, земеля?
Явно не зная, что делать с собственными руками, осиротевшими после умятого в бешеном темпе сандвича, белобрысый недобро взглянул на спеленутого Мишина.
"Сейчас пнет ногой", - флегматично подумал Витяня и инстинктивно напрягся.
- Может, закурить дашь, гордость системы профтехобразования?
- А не перебьешься?
- А если по нужде?
- Под себя - и все дела!
- Суров ты однако, халдей.
- А тебе что, любви моей захотелось?
- Летим-то домой, небось?
- Это смотря кому что домом называть…
- Мой дом в Москве, - морщась, сказал Мишин.
- Ошибочка, гражданин хороший. Твой дом в могиле. Кстати, заждался он без хозяина…
- С Урала?
- Что?
- Родом, спрашиваю, откуда? С Урала?
- С чего взял? - Голос белобрысого впервые за разговор напрягся.
- С чего взял? - морщась, переспросил Мишин. - С рожи твоей одухотворенной.
- Только крутого из себя не строй, ладно? - Белобрысый растер затекшие икры. - Повязали тебя как зеленку поганую. На три-четыре. А инструкций-то было, господи! Будто Фантомаса берем какого, а не козла толстожопого…
- Вот и развязал бы меня, халдей, - пробормотал Мишин. - Все бы вопросы сразу и решили. И насчет Фантомаса, и по поводу козла толстожопого. За пару секунд…
- Разбираться тебе со мной не судьба, - флегматично отмахнулся белобрысый. - А язык попридержи, гражданин ФРГ хренов. Для собственной же пользы придержи. Велено тебя живым доставить по назначению. А если при этом без зубов или с яйцами всмятку - так претензий со стороны начальства не предвидится. Потому как извлекали мы тебя в оперативной обстановке. Понял, плейбой или как-нибудь доступнее объяснить?
- Понял, не тупой, - пробормотал Витяня и вновь закрыл глаза с единственным желанием - провалиться в уже знакомую темноту как можно глубже. Так глубоко, чтобы уже никогда не видеть свет…
* * *
Во второй раз Мишин пришел в себя от резкого толчка. Его носилки взлетели на несколько сантиметров от провонявшего соляркой и кошачьей мочой резинового коврика допотопного автобуса, и, в строгом соответствии с законами земного притяжения, с грохотом вернулись на исходную позицию.
От нестерпимой боли в ребрах Мишин вскрикнул.
- Не первый класс в "каравелле", верно? - прогнусавил напротив уже знакомый голос белобрысого. - Погоди, земляк, сейчас перед тобой стюардесса извинится и коньячку поднесет для душевного успокоения…
По-прежнему спеленутый, словно разбушевавшийся пациент психбольницы, и накрепко привязанный толстыми брезентовыми ремнями к обычным санитарным носилкам, Мишин мог видеть только металлические ножки автобусных сидений, да три пары крупных мужских ног, принадлежавших, очевидно, его конвоирам. Он лежал на полу и, естественно, не мог наблюдать за маршрутом следования. Но даже не глядя в окна этого импровизированного катафалка, Витяня хорошо знал, в КАКОМ городе он очутился, и КУДА именно его сейчас везут…
Спустя полтора часа автобус остановился, три пары ног в ботинках ожили, замелькали перед носом… Потом его носилки подхватили и понесли. Мишин ориентировался по основательно забытым, но до боли в печенках знакомым запахам - навеки вмурованный в память омерзительный букет СЛУЖЕБНЫХ ароматов, настоянный на вони плохо вымытых жестяных пепельниц, старых, пропыленных канцелярских папок, засохшего гуталина и карболки, с помощью которой изначальной нищете служебных сортиров придавался особый, неповторимый блеск замаскированной убогости. С ЭТИМ букетом не стыковался только запах прелых сосновых лап и специфический, торфяной дымок Подмосковья…
Даже не открыв глаз, Мишин знал, что привезли его в полуподвал караульного помещения одной из конспиративных опорных баз Первого главного управления, где с "клиентами" конторы проводили законченный цикл знакомства - от увещеваний и задушевных бесед до проверок на прочность с помощью оголенных проводов и других нехитрых приспособлений для обретения требуемого красноречия.
Чьи-то крепкие, пахнущие "Примой" и дешевым земляничным мылом руки распеленали его, рывком приподняли с носилок, после чего завели руки назад, защелкнули на запястьях наручники и пригвоздили к деревянному табурету, привинченному к полу в нескольких сантиметрах от широкого письменного стола. По другую сторону восседала примерно его лет женщина в форме, с погонами старшего лейтенанта внутренней службы. У женщины было широкое, не лишенное некоторой приятности, лицо с выщипанными бровями и твердой линией увесистого подбородка, вызывающе выпяченного в сторону нового арестанта.
Комната освещалась только настольной лампой, покоившейся на мраморном цоколе по левую руку от командирши с девичьими бровями. Чья-та волосатая лапища с синей буквой "Ж", вытатуированной на безымянном пальце, положила на письменный стол коричневый бумажный пакет. Не отрывая пытливого взгляда от Мишина, командирша осторожно, словно редкие драгоценности, высыпала содержимое пакета на потертое, захватанное жирными пятнами сукно стола.
Это были личные вещи Витяни.
- Посмотрите внимательно, гражданин задержанный, - голос старшего лейтенанта внутренней службы был глубоким, грудным. Таким в клубе Дзержинского обычно поют в хоре "Гляжу в озера синие…" - Все ли вещи, изъятые у вас при задержании, находятся здесь?
- А какое это имеет значение? - Мишин пожал плечами.
- Вам повторить вопрос?
- Все.
- Посмотрите еще раз внимательно…
Витяня тупо окинул взглядом свои вещи, выложенные на столе. "На что они рассчитывают, идиоты? - думал он, пытаясь специально для командирши придать своему взгляду выражение осмысленности. - Что, по их мнению, я должен носить при себе? Банковские коды? Описание явок и паролей? Обойму с отравленными патронами и фотографию человека, приговоренного к смерти? Или что-нибудь еще, изобличающее меня, как ДЕЙСТВУЮЩЕГО агента? Семь лет нормальной жизни - разве это объяснишь? Разве понять им, что, живя жизнью НОРМАЛЬНОГО человека, ты обрастаешь НОРМАЛЬНЫМИ человеческими признаками. Как отбившееся от стаи дикое животное, которое, вопреки зову природы, стремится быть одомашненным. Бумажник с кредитными карточками, двумя тысячами датских крон и фотографией Ингрид… Буклетик авиакомпании "KLM" с расписанием рейсов… Авторучка… Серебряные наручные часы "Радо" - подарок Ингрид к его тридцатипятилетию… Связка ключей - от дома, машины, гаража… И даже переданный ему белоголовым Довом немецкий паспорт, с которым, давным-давно, он прилетел в Копенгаген, никак не сможет сказать больше, чем уже говорил…"
- Я посмотрел внимательно. Все мои личные вещи на месте…
- Тогда подпишите здесь, - девица с погонами старшего лейтенанта отчеркнула ненакрашенным ногтем указательного пальца одну из многочисленных линий служебного протокола дознания.
- Чем подписать? - хмыкнул Витяня. - Зубами?
Чьи-то руки за спиной чиркнули ключом и освободили его запястья от стальных браслетов.
Витяня сделал пальцами несколько энергичных сжатий, чтобы восстановить кровообращение.
Руки слушались плохо.
- Ну? - нетерпеливо прикрикнула девица, протягивая Мишину дешевую шариковую ручку.
Морщась от моторного зуда в пальцах, Витяня подписал протокол. И тут же кто-то невидимый вновь завел ему руки за спину и сковал их наручниками.
- Правила поведения подследственного в ходе допроса вам известны? - сухо осведомилась девица.
- Да.
- Вы в этом уверены?
- Да иди ты в жопу, подстилка караульная! - вяло огрызнулся Мишин. - Еще объясни, как бляху солидолом чистить…
Выщипанные брови старшего лейтенанта даже не дрогнули. Ее девственные уши, никогда не знавшие серег, слышали всякое…
- Что такое карцер, знаете?
- Мама на ночь рассказывала.
- За любое нарушение правил поведения подследственного в ходе допроса - трое суток в карцере. Понятно?
- Понятно.
- Уведите!..
…Его провели через коридор, подталкивая, заставили подняться на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, втолкнули в тамбур, образованный створками двух прошитых дерматином дверей, и, приоткрыв последнюю, оставили в одиночестве…
* * *
- Ну, здравствуй, сынок, - прошамкал генерал Карпеня из глубины кабинета, с ненавистью разглядывая своего блудного ученика. - Давненько не виделись. Ишь как раздобрел на буржуйских харчах. Аж морда лоснится..
- Здорово, дед…
Мишин сделал несколько шагов к обшарпанному письменному столу (хозуправление КГБ молилось на режим экономии, перебрасывая на базы списанную мебель) и, не дожидаясь разрешения, плюхнулся на жесткий стул.
- Вот кого действительно не ожидал увидеть в этой жизни - так тебя.
- Чего же так печально, Витя?
- Думал, ты уже давно на пенсии, картошку окучиваешь на участке…
- С нашей работы на пенсию не уходят - не тебе рассказывать.
- Святые слова, дед, - кивнул Витяня. - Это мне как раз хорошо известно. С нашей работы - только на тот свет. Вся пенсионная программа за выслугу лет - пуля в ухо, да салют над могилой.
- Окстись, Витя! - Карпеня укоризненно покачал стриженной "под горшок" головой. - На могилах предателей не салютуют.
- Это ты меня считаешь предателем? - Мишин рывком откинул назад соломенную шевелюру и недобро прищурился.
- Ты бежал…
- Верно, - кивнул Витяня. - Бежал от смертного приговора. Который ты же, дед, мне и вынес. Или твои начальники, что сути дела не меняет. Причем вынесли приговор, даже не объяснив, за что…
- Ты давал присягу, - генерал Карпеня упрямо мотнул головой. - Ты был одним из опытнейших офицером Первого главного управления. С колоссальным опытом закордонной работы. В звании подполковника. Имел правительственные награды…
- Присягу я не нарушал, - голос Мишина звучал спокойно. - И ты это знаешь не хуже меня. Просто я никому не давал слово, что подставлю, как баран, лоб для контрольного выстрела. Меня учили драться. Ты сам учил, дед. Так в чем тогда мое преступление?
- Не умаялся в бегах, а? - Карпеня сдвинул к переносице кустистые седые брови. - Почитай, не мальчик уже…
- Покурить у тебя можно по старой дружбе?
- Ты же не Кио, - хмыкнул старый генерал. - Как курить будешь, коли руки в браслетах?
- А ты распорядись…
- Не положено, Витя. Или забыл наши правила?
- А ты чего это вдруг за меня забеспокоился? В конце концов, я же в бегах, дед, не ты…
- Тебе известен приговор трибунала?
- Известен.
- Ты знаешь, что он не отменен?
- Знаю. Хотя за одно дельце, вроде бы, отменить обещали…
- Кто? - быстро спросил Карпеня. - Кто обещал?
- Если знаешь, зачем спрашиваешь? - Мишин откинулся на жесткую спинку стула. - А, ежели не в курсе, то, значит, и знать тебе того не положено.
- Ты хоть понимаешь, зачем тебя сюда вывезли?
- А вот этого, дед, не понимаю, - голос Мишина зазвучал искренне. - Ну, хоть убей, но пойму!
- Ну, правильно, на гражданке мозги жиром заплывают, - хмыкнул Карпеня и высморкался в несвежий синий платок.
- Оставь мои мозги в покое! - огрызнулся Мишин. - Объясни лучше, к чему эти тактические учения в аэропорту? Что, в Копенгагене уже места не осталось, где твои дебилы без хлопот могли бы шлепнуть беглого нелегала? Или в конторе тоже перестройка? Неужели деньги лишние завелись по загранкам оболтусов выгуливать?
- Мы же русские люди, Витя, - пробасил с напускным благодушием старый генерал. - Не какие-нибудь там нехристи-бусурмане. А поговорить? Не по-людски как-то - шлепнуть товарища по оружию, пусть даже предателя, и не поинтересоваться перед этим, как он жил-то все эти годы, чего видел, о чем думал…
- А тебя это интересует, дед?
- Конечно интересует, - улыбнулся генерал. - Ты мне, сынок, не чужой все-таки. Я тебя, можно сказать, этими вот руками сделал…
- Чего же не поинтересовался, коли так интересно? - Мишин исподлобья взглянул на Карпеню. - Чего молчал почти семь лет? Мог бы в гости наведаться, чаю попить в семейном кругу, порадоваться за ученика своего…
- Ждал, что пригласишь, уважишь наставника, - хмыкнул генерал. - Так и не дождался. Да и дел других хватало, Витя… - Карпеня развел огромными руками. - Сам знаешь, служба у нас хлопотная…
- Знаешь, дед, я так думаю, что нам с тобой не о чем говорить… - Витяня потер подбородок о плечо. - Да и я, если помнишь, не из разговорчивых…
- Ой ли? - прищурился Карпеня. - Так уж и не о чем? А если поднапрячься?
- Слушай, кончай ты эту волынку!.. - Мишин устало взглянул на генерала. - С кем в подвал спускаться? Неужто, дед, ты меня собственноручно пристрелишь? Из своей табельной пукалки?..
- Какой я тебе дед, еб твою мать?! - вдруг загремел Карпеня и стукнул обеими кулаками по поцарапанному столу с такой силой, что "чекистская" настольная лампа с зеленым абажуром несколько раз жалобно мигнула. - Я для тебя генерал-лейтенант Первого главного управления КГБ СССР Иван Федорович Карпеня. Ты понял, щенок?! Ты что же думаешь, можно так вот, безнаказанно, замочить шесть оперативников КГБ, нюхаться как последняя потаскуха с жидами и американцами, подставлять собственную агентуру, работать против своих как самая настоящая вражина, а после этого свить себе гнездышко за бугром и спокойно ждать наступления смерти от старости?!.. Так вот хрен тебе, Виктор Мишин! Совсем службу забыл, подонок, мразь!.. Забыл, с кем дело имеешь?! Так я тебе напомню, тля! Мы с тебя, поганец, глаз не спускали ни на секунду!.. Все эти годы, понимаешь?!.. Чего щеришься, поганец? Думаешь, на пушку беру? Да я тебе прямо сейчас могу до последней цацки перечислить, что на трельяже твоей супружницы стоит, с каким зонтом ты на улицу выходишь, какого цвета пипифакс в твоем роскошном сортире… И знай, Мишин: ты жил все эти годы - и красиво ведь, паскуда, жил, ничего не скажешь! - только потому, что мы ДАВАЛИ тебе жить. А теперь все, баста! Кончился твой многолетний заграничный отпуск! Семь лет попасся на лужайке и все! Будя! Чтоб ты знал, Мишин: в данный момент твоя поганая жизнь не стоит даже пули. И уж точно во сто крат дешевле билета из Копенгагена в Москву, - уж ты мне поверь, внучек…
- Слушай, дедуля, прекрати вонять, а! - Мишин сквозь зубы сплюнул на потертый ковер. - Лапшу будешь вешать на уральские уши своих салаг. Пули ему видите ли жалко!.. Да ты из-за меня одного целый транспортник зафрахтовал…
- И то правда, - неожиданно спокойно согласился Карпеня. - Зафрахтовал. Но ты все равно оплатишь наши расходы. До копейки!..
- Извини, дед, у меня кредитные карточки при обыске изъяли. Буду должен…
- У тебя уже есть должок перед нами, Витя. Ка-а-а-нкретный такой - конкретнее не бывает. А долги мы получать привыкли…
- Чего ж не получали аж семь лет?
- А ждали.
- Чего ждали-то?
- Пока проценты не нарастут. Потому и не трогали, Витя. А вот теперь самый момент расплаты И пришел…