Этого Максимовская не знала. И старый Певзнер ей не сказал. Пора, пора бежать отсюда. Один умер, второй обокрал - ненавижу эту Россию!
- Значит, Викентьева вы не подозреваете и с ним не встречались. Так и запишем. Я прошу вас, Мария Игнациевна, если вдруг увидите, встретите случайно, дайте знать. Не сочтите за труд.
- Конечно! Разумеется. А что он сделал?
- Ровным счетом ничего, - в свою очередь соврал Путиловский. - Вы свободны. Разрешите помочь вам.
И он галантно помог даме облачиться в шубу, что Максимовская оценила по достоинству:
- Благодарю вельможного пана.
Она торопливо вышла из здания департамента и крикнула извозчика. В муфте ждала своего часа тяжелая склянка с царской водкой. Она не должна опоздать.
* * *
Поручик Иван Карлович Берг был родом из Москвы. Его отец происходил из прибалтийских немцев, из старинного рода, натурализовавшегося в России лет двести тому назад. Мать была обычной московской мещанкой.
Маленький Ваня с самого детства, лет пяти от роду, выказывал живейший интерес ко всему, что горит и взрывается. В числе первых успешных опытов был чрезвычайно удачный поджог соседского сарая с сеном и дровами. Из этого поджога Ваня вывел две аксиомы: сено сгорает гораздо быстрее дров, а задница заживает гораздо быстрее спины.
Вслед за этим опытом последовали и другие: изготовление шутовской пиротехники силами учеников второго класса реального училища под предводительством Берга Ивана и подрыв оной пиротехникой моральных устоев реального училища; сооружение малокалиберной мортиры и стрельба солью по живым свиным мишеням; рытье тихой сапой окопа и подкладывание мины под укрепленный забор отставного унтер–офицера Зеленцова, а также подрыв мостика через тихую пескариную речку.
Венцом Ваниной химической деятельности явилась проверка изобретения динамита господином Альфредом Бернгардом Нобелем. В ходе эксперимента было получено вещество, отличавшееся от динамита одной лишь особенностью - взрываться от малейшего толчка. Что оно и сделало, сняв напрочь крышу с бани, в коей проводился эксперимент. Нобель был посрамлен.
Самое замечательное во всех этих историях было то, что Ваня выходил из них совершенно невредимым, даже почти не контуженным. Приняв сей знак за перст судьбы, папенька отдал Ивана в Московское артиллерийское училище, где Иван скоро стал авторитетом в лихих саперно–артиллерийских забавах и был выпущен подпоручиком артиллерии в первом десятке.
Это позволило Ивану Карловичу претендовать на поступление в Михайловскую артиллерийскую академию по кафедре минно–торпедного дела. Мины у Берга получались замечательные - умные, послушные и чрезвычайно разрушительные. С торпедами было похуже, потому что Берг плавать не умел и боялся, а без этого умения хорошую торпеду не выдумать.
Сейчас у него был перерыв в лекциях, и он бодро шел выполнять личное приказание начальника училища: в определенный час встретиться с определенным человеком и оказать ему определенное содействие во всем, о чем этот человек попросит. Здесь была тайна, а тайны Иван Карлович определенно любил.
Он шел по набережной Фонтанки, отдавая честь встречным офицерам и нижним чинам, весь такой ловкий, молодцеватый, с маленькими усиками и юной бородкой клинышком. Жизнь только начиналась, но уже была чертовски хороша и прелестна.
Наступивший век будет его веком, веком электричества, полетов на цеппелинах и аэростатах, веком бесконечно быстрой телефонной и телеграфной связи. И конечно же, веком пороха, динамита, пироксилина и иных взрывчатых веществ необыкновенной силы, о которых даже страшно мечтать! Одна только энергия эманации радия сулила миру невиданные перспективы. Жаль, что встречная черноглазая барышня об этом даже и не подозревает!
Со встречными барышнями у Ивана Карловича были сложные взаимоотношения. Вначале они с удовольствием принимали знаки внимания, исходящие от молодого стройного офицера с большим будущим: Академия Генерального штаба, командование полком, корпусом, армией, генеральское содержание и пенсия. Потом ими овладевало недоумение: о чем это он вещает? А Иван Карлович заливался соловьем, излагая краткий вводный курс производства взрывчатых веществ, плавно перетекая к тактике и стратегии артиллерийской дуэли между двумя воюющими армиями.
Редкая девушка доходила до середины этого курса. Практически все они прекращали обучение по собственной воле на двадцатой минуте лекции. И бедный Иван Карлович оставался в одиночестве решать основной вопрос своего бытия: почему профессора так его любят, а девушки - нет? Как развернуть ситуацию в обратную сторону? Уже наступает пора жениться, размножаться, а любимые профессора к этому делу непригодны. Парадокс.
Встретились они с Путиловским у самого департамента и сразу понравились друг другу. Путиловский девушкой не был, и посему лицо Ивана Карловича задышало энтузиазмом.
- Поручик артиллерии, слушатель Михайловской академии Иван Берг, - молодцевато козырнул Берг.
- А по батюшке?
- Иван Карлович!
- Очень приятно. - Путиловский приподнял шляпу. - Путиловский, Павел Нестерович. Начальство рекомендовало вас как одного из самых грамотных специалистов взрывного дела.
- Весьма польщен. Действительно, с детства имею страсть ко всему, что горит и взрывается.
- Прекрасная погода, не правда ли?
- Так точно, - Берг профессиональным взглядом окинул небеса. - Антициклон! Крупномасштабная область высокого атмосферного давления с циркуляцией воздуха по часовой стрелке в Северном полушарии и против часовой в Южном. Характерны слабые ветра и малооблачная погода.
- Отлично. Наконец‑то я сегодня слышу истину, - порадовался Путиловский. - Давайте прогуляемся. Иван Карлович, голубчик, расскажите мне все про динамит.
- Все? Это часа на полтора. - Берг взглянул на часы. - До трех тридцати пополудни.
- У нас достаточно времени.
Антициклон приятно холодил лоб, а малооблачная погода радовала душу Путиловского.
- Кхм… - откашлялся Берг, готовясь к лекции. - Итак. Динамит был изобретен шведским промышленником Альфредом Нобелем в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Его химический состав: а) нитроглицерин…
* * *
Плотная черная вуалька почти полностью скрывала лицо Максимовской. Достав из муфты склянку с царской водкой, она осторожно перелила содержимое в обычный стеклянный стакан. Теперь стакан стоял на подоконнике и не вызывал ничьих подозрений: дама кого‑то ждет, в руке у нее стакан с водой. Привратнику она сказала, что ей назначено у фотографа. Фотограф отсутствовал, но должен был появиться с минуты на минуту.
Алешу она увидела из окна. Быстрой легкой походкой уверенного в себе человека он зашел в подъезд и вызвал лифт. Вот он уже открывает дверь на площадке полуэтажом ниже. И когда он поравнялся с Максимовской, мельком взглянув на корпулентную даму, она окликнула его осипшим от волнения голосом:
- Алекс! - и откинула вуаль.
Викентьев возвел очи горе:
- Ба! Прекрасная незнакомка!
- Алекс, я требую объяснений! - произнесла Максимовская, цепляясь за последнюю надежду понять случившееся.
- Фу, как пошло! Точно секретарь канцелярский. - Викентьев закурил папиросу, выигрывая время. - А где высокие слова любви? У любви, как у пташки, крылья…
- Замолчи. Я знаю все. Это ты ограбил аптеку.
- Ее ограбили? - радостно удивился Викентьев. - Надо же! Вот и подарок мне к Новому году. Божьи мельницы мелют медленно, но верно! Певзнеру мои причитания.
- А я, как дура, тебе все рассказывала…
- Тетенька, у вас нет доказательств. - Викентьев пустил струю дыма в лицо Максимовской. - Подите прочь. Я полюбил другую.
- Подлец!
- Она моложе.
- И этому человеку я поверила… Верни драгоценности!
С этими словами она взяла в руку стакан и спрятала его под пелерину.
- Какие такие драгоценности? - пропел Викентьев, поворачиваясь к ней спиной и вставляя ключ в замочную скважину. - Бабушка, у вас что‑то с памятью. Пейте бром, лечитесь электричеством. Очень успокаивает, хотя и не помогает. Адью!
Максимовская вынула руку со стаканом из‑под пелерины.
- Алекс, я принесла тебе подарок.
- Ну что там еще? - лениво обернулся Викентьев.
- Прощай!
И с этими словами кассирша выплеснула кислоту в лицо Викентьеву. Он повернулся к ней профилем, поэтому в оба глаза кислота не попала.
Левый глаз запылал первым, затем остро полоснуло по коже лица. Викентьев завыл от боли и, схватившись за лицо, снимая с себя лохмотья кожи, стал ломиться в запертую дверь, ища спасительной воды. Он сразу понял, что это. Ему было уже не до Максимовской.
- Воды! Воды–ы-ы… - разнесся по лестнице дикий вой.
- Вы даже не знали, чем вам это обернется! - и Максимовская дробно застучала каблучками по лестнице.
Сзади открывались двери, доносились чьи‑то истошные крики: "Что такое?! Что с вами?! Воды! Воды! Господину плохо! Дворник! Дворник! Полицию!" Всего этого она уже не слышала. Нанятый извозчик взял с места резво, впереди ее ждал вокзал и родная Варшава. На сердце у Марии Игнациевны было легко как никогда.
* * *
Когда Нина прочитала письмо первый раз, она весело засмеялась: это розыгрыш, смешная шутка! Это Павел, наверное, придумал… Сейчас он придет (они условились), начнет задавать вопросы, все откроется, и они будут смеяться. И целоваться. Как у Франка.
Потом она походила, подумала. Павел все не шел и не шел. Она перечитала письмо и быстро разорвала его на кусочки. Это не шутка. Хотелось заплакать, но слез не было.
Потом она склеила письмо и написала ответное, Павлу, в котором просила более ее не домогаться, поскольку… поскольку… Дальше ничего не выходило. И Нина упала в обморок. В настоящий. Все стало собираться в маленькую точку, в центре этой точки возник светящийся кружок, ноги стали ватными, пол встал стеной и мягко ударил ее по голове…
Так что, когда Павел Нестерович пришел, его без лишних слов провели в Нинину комнату. Она, увидев Павла, чуть вскрикнула и отвернулась к стене. Он присел на кровать, обнял ее за плечи, она же трясущимися руками сунула ему склеенное письмо. Спрятаться под одеяло у нее просто не было сил.
Путиловский одним взглядом пробежал письмо, уронил его на пол и задумался. Зачем он поехал к Анне? Да, конечно, ей было очень плохо. А теперь плохо Нине. Как сделать так, чтобы всем было хорошо? Никак.
Нина истолковала его молчание по–своему. Она села на постели и сухими горестными глазами посмотрела на Павла. Тот сидел, обхватив голову руками, и тихонько стонал. Такая реакция была неожиданной для Нины. Она ждала клятв, уверений в чистоте и проклятий в адрес клеветников. А все оказалось правдой, и от этой правды Павел страдал не менее, чем она. А может, и более.
Нина почувствовала себя глупой и маленькой девочкой, которой рано соваться во взрослый, неведомый мир. Потому что этот мир враждебен ко всем, даже к ней с Павлом. Они любят друг друга, а им не дают любить. Просто так сидеть было неудобно, и она припала головой к Павлу. Его сердце стучало редко и глухо, а у нее - мелко и часто. Какие они разные люди. Интересно, что это за женщина, которая хочет их разлучить? Наверно, хорошая. Плохую Павел бы не полюбил. А она, Нина, плохая. Наслушалась институтских подружек.
Она взяла недописанное письмо и порвала его. Потом подняла с ковра склеенное и снова разорвала. Затем обняла Павла со спины и стала покачиваться в такт ударам его сердца. Ничего, все пройдет… это просто она взрослеет…
Они обернулись друг к другу с закрытыми глазами, нашли губами губы и стали целоваться. "Вот, - подумала Нина, - я же мечтала: придет Павел, все окажется шуткой и мы будем целоваться. Так все и произошло. Странно начинается новый век…"
ГЛАВА 6
ЯВЛЕНИЕ СВЕРХЧЕЛОВЕКА
Кормили в лечебнице хорошо: на обед давали густого борща сколько хочешь, на второе была каша, гречневая либо сарацинского пшена, к ней солонина в очередь с духовитой треской, на третье - компот, а то и сладкий овсяный кисель. Треску он не ел, отдавал соседу справа, потому сосед, обожженный на пожаре мужик, с нетерпением ждал рыбы - порция получалась солидная.
После обеда кто спал, кто тихо рассказывал бесконечные деревенские истории про урожай, ярмарки, конокрадов и силача–мужика из соседней волости, который в одиночку мог уговорить полведра водки… Больные кучковались по интересам: мужики с мужиками, мастеровые с мастеровыми.
Студентов здесь не было, да если бы и были, он не смог бы ни с кем водиться. Душа стала ровно злой и сухой, никаких чувств он уже ни к кому не испытывал, тем более добрых. Даже сестры милосердия из перевязочной, щебетавшие над ним один раз в два дня, не трогали в нем ни единой струнки.
Вся жизнь поделилась на две части - до последней встречи с Марией и после. Прежняя жизнь теперь казалась неинтересной и пустой, пропитанной глупой фанаберией и дешевыми выходками, недостойными его таланта. Как он мог разменять свое волшебное умение по пустякам, по бабам, по подвалам и аптекам? Он может такое, чего не может никто. Он прославит себя и свое имя, впишет его золотыми буквами в историю человечества. Он станет всесильным промышленным королем, настоящим хозяином жизни. Как только снимут повязки, он выйдет отсюда, зайдет в свою лабораторию…
В начале было злато, а не слово. Ему нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Придется вернуться к старому, распродать запасы наготовленной взрывчатки, таясь и не всплывая на поверхность. С полицией теперь уже, увы, не посотрудничаешь: с таким рылом да в калашный ряд… Викентьев еще ни разу не заглядывал в зеркало, оттягивал момент встречи с тем, другим, который живет только в серебряной амальгаме.
Единственной радостью для него осталась бриаровая трубка да прекрасный датский "кавендиш", пахнущий сушеным черносливом. Прямую английскую трубку по его просьбе купил доктор. Лаская пальцами матовую поверхность бри–ара, уминая внутри чашечки чубука чуть влажный черный табак и затягиваясь первым сладким клубом дыма, он забывал на несколько минут все плохое, которое теперь будет с ним неотрывно. Но и хорошее он не собирался отдавать никому!
Никто не сможет теперь отнять у него весь мир. Он заработает денег, уедет из этой пошлой страны в Америку, там быстро станет миллионером и будет до конца своей долгой жизни путешествовать по миру. На своем корабле. Под парусами. Что может быть лучше?
В палату заглянул служитель, отставной солдат, хрипло крикнул:
- Андреев Яков! На перевязку, - и ушел, стуча сапогами, кричать весь список.
Викентьев продолжал грезить дальними странами, уставившись в беленый потолок единственным глазом. Сосед справа повернулся лицом к нему:
- Андреев! Яша… Слышь! На перевязку тебя!
Викентьев вздрогнул, вскочил с кровати и, не говоря ни слова, вышел из палаты.
Сосед слева протянул ему вслед:
- Бедолага…
У соседа слева взорвалась самогонная машина, сожгло всю кожу лица, но глаза остались целы.
- С лица не воду пить… Любит баба курицу не за лицо, а за яйцо! - говаривал он, смотрясь в маленький осколок зеркала. - Вот машинку жалко, знатная была машинка…
В перевязочной профессор, оперировавший Викентьева, приветствовал его нарочито бодрым тоном:
- А вот и наш герой–любовник!
По всей больнице рассказывалась легенда о том, как некая некрасивая старая дама влюбилась в красивого молодого студента, домогалась его повсюду и, когда он гордо отклонил ее притязания, с горя плеснула ему в лицо стакан кислоты: "Не доставайся никому!"
Сестры милосердия со всей лечебницы тихонько подсматривали во время перевязок из соседней комнаты и кляли злую ведьму, в мгновение ока превратившую половину лица принца в красный кусок мяса. Оставшаяся целой вторая половина, в особенности при таком контрасте, действительно поражала греческой правильностью черт. Так что две сестры даже влюбились в Викентьева и тайком ставили ему на тумбочку маленькие букетики цветов. Букетики он выбрасывал.
Осторожно прикасаясь к свежей молодой кожице, профессор снял последний слой бинта. Внимательно осмотрел прооперированную половину лица.
- Ну, голубчик, теперь вы у нас совершенно молодцом смотритесь. Давайте на этот глазик повязку…
И надел на место отсутствующего глаза черную кожаную нашлепку.
- Берегите оставшийся. Не напрягайтесь, не читайте в постели, примочки чайные каждый вечер. Все. Скажите спасибо случаю - могли ведь и без двух остаться.
- Спасибо, - глухо откликнулся Викентьев.
- Вот только не надо унывать! - воскликнул профессор–оптимист. - Уныние - смертный грех. Подойдите к зеркалу, не бойтесь! Да вы у нас просто красавчик! Герой войны. Дамам нравятся знаки мужской доблести! Сверхчеловек!
Викентьев глубоко вздохнул, подошел к большому трехстворчатому трюмо, осторожно заглянул в него. Изнутри на него смотрел одним глазом романтичный герой: изуродованная ожогом половина лица с черной повязкой на глазу и правильные черты целой половины, длинные волосы. Досаждавшая ему некоторая юношеская слащавость исчезла полностью.
- М–да… теперь точно сверхчеловек. - Викентьев отвернулся от зеркального героя.
- Присаживайтесь, голубчик! Сейчас я вас сниму на память.
Профессор захлопотал вокруг штатива с фотокамерой. Глухая тревога шевельнулась в душе Викентьева:
- Может, не стоит?
- Для науки! Для науки, коллега!
Вспышка магния осветила всю операционную.
Перед глазом на минуту заходили красные круги. "Если в динамит добавлять стружку магния, то уцелевшие городовые несколько минут будут слепыми и не смогут прицельно стрелять", - подумал Викентьев. Хорошая идея, надо будет поэкспериментировать. Скорее бы в лабораторию! Он энергично поднялся с кресла.
- Спасибо, профессор. Если вам понадобится квалифицированная помощь химика, к вашим услугам!
"А ваши химикаты - к моим", - добавил он мысленно.