Восемь трупов, скованных вместе и жутко изувеченных, находят в прибрежной речной грязи. Сунь Пиао старший следователь вытянул короткую соломинку… дело пахнет Партией и участием Службы Безопасности. Главный судмедэксперт, отказывается проводить вскрытие. Ни одна больница не принимает трупы. Начальник отделения, где служит Пиао, знает подробности о которых знать не должен. Пиао надо бросать это дело, он прекрасно это понимает; но отказаться от расследования из-за политических осложнений ему не позволяет совесть. Слишком часто, слишком многое он уже выпускал из рук.
Содержание:
-
Глава 1 1
-
Глава 2 4
-
Глава 3 5
-
Глава 4 9
-
Глава 5 9
-
Глава 6 11
-
Глава 7 13
-
Глава 8 14
-
Глава 9 15
-
Глава 10 18
-
Глава 11 20
-
Глава 12 21
-
Глава 13 28
-
Глава 14 29
-
Глава 15 31
-
Глава 16 35
-
Глава 17 37
-
Глава 18 39
-
Глава 19 40
-
Глава 20 41
-
Глава 21 45
-
Глава 22 47
-
Глава 23 47
-
Глава 24 49
-
Глава 25 49
-
Глава 26 50
-
Глава 27 51
-
Глава 28 53
-
Глава 29 54
-
Глава 30 54
-
Глава 31 56
-
Глава 32 60
-
Глава 33 60
-
Глава 34 60
-
Глава 35 62
-
Глава 36 67
-
Глава 37 69
-
Глава 38 73
-
Глава 39 74
-
Глава 40 75
-
Глава 41 75
-
Глава 42 77
-
Глава 43 78
-
Глава 44 80
-
Глава 45 81
-
Примечания 81
Энди Оукс
Глаз дракона
Глава 1
Вода так низка.
Ночь так темна.
И тайна так мрачна.
Восемь тел, застывшие в чёрной речной грязи, сплетающиеся друг с другом в странной и неподвижной хореографии смерти… нельзя было видеть с Набережной, прежде одной из самых популярных улиц Востока.
Лишь спустившись через нагромождение развалин по берегам Хуанпу, выйдя из глубоких, чёрных теней громадных неоклассических построек, окружающих древнее торговое сердце Шанхая… можно было разглядеть их безжизненные тела. И тёмные стальные узы, тяжёлые цепи, сковавшие их в смерти: нога к ноге, шея к шее. Словно цепи эти всегда связывали когда-то живых, дышащих людей.
Свет фар.
Хлопает дверь машины.
Отдел по расследованию убийств БОБ. Тень, возвышающаяся над другими тенями… Старший следователь. Эти глаза привыкли выражать, что видели уже всё. Но даже Сунь Пиао почувствовал, как мурашки бегут по спине; крылья тошноты забились у него в груди. С трудом он шёл вперёд. Матерился, когда холодная грязь перехлёстывала через край ботинка. Долго бурчал себе под нос, когда взгляд его натыкался на зияющие дыры: чёрные, бездонные, расколовшие грудь ближайших к нему трупов, пропахавшие их от горла до пупка. Ему казалось, что они похожи на перезрелые персики. На дыню, разрезанную напополам… и с вычищенной сердцевиной.
Чьи-то дети. Чьи-то малыши.
Вполоборота к Яобаню, идущему следом, он шепчет:
- Ни хуя себе способ умереть.
Но слова заглушила грузовая колонна, выруливающая по фарватеру к югу от нового моста Янпу, новых Золотых Ворот; каравана от барж, обросших шинами и лоскутами канатов, колышущихся вверх-вниз на разбегающихся волнах. Но он не слышал. Желудок помощника не выдержал такого испытания. Всё-таки тот был из Кашгара, с северо-запада. У них в Кашгаре и убийств толком нет, таких уж точно. У них там только и есть что город-оазис, где ветер несёт горячую пыль, а в холодильниках стоит холодное пиво "Синьцзян". Изысканное единство противоположностей, доказывающее, что Бог есть. Ладно, скоро он всё рассмотрит. Можно уже не спешить, трупы никуда не денутся. Руки-ноги. Цепи. Изгибы чёрных полумесяцев разрезов.
Никуда они не денутся.
Шишке он не завидовал. Лучше уж родиться в Шанхае или Пекине, и привыкнуть к таким ужасам: благородное воспитание в городе-оазисе и работа в отделе по расследованию убийств не слишком хорошо сочетаются. В карьере Яобаня теперь не будет ни горячего ветра пустыни, ни холодного пива.
Тусклый луч фонаря задёргался. Яобань сложен не для таких гимнастических упражнений. Слишком рыхлый. Слишком толстый. Любитель пончиков, пива… и поспать. Идёт вперёд, только когда Пиао машет ему рукой. Тени падают на тени. Старший следователь слышит, как Шишка блюёт, стоит ему бросить взгляд на трупы. Тут же медово-уксусная вонь расплывается по ночному воздуху. Едва не выронив фонарь, он неуклюже удирает по захламлённому берегу к избитым приливом бетонным блокам набережной.
- Курёнок безголовый, швыряй фонарь. Как я должен работать, если ты тут же мчишься к мамочке под юбку?
Утирая рукавом рот… он кидает фонарь Пиао, оставаясь в глубокой складке тьмы, и холодный камень стены принимает его вес. Он закрывает глаза, но всё равно видит тот кошмар, что вырвал из темноты луч света. Увиденный кошмар то и дело всплывает перед глазами. Теперь это часть его жизни. Ужасная часть, которая вечно будет с ним. Он ощущает себя грязным… и обворованным.
Чьи-то дети. Чьи-то малыши.
- Босс, в пизду это блядское дело. Ну посмотрите на них, это же пиздец. Это ж федеральное дело. Политическое, блядь, дело. Есть же официальные…
Вытирает бусинки слюны с губ, с подбородка.
- …ну слушайте, я включу рацию, и пусть СБ с ними разбирается. Это их вотчина. Пусть они для разнообразия поковыряются в говне.
Старший следователь грозно смотрит через плечо. Луч фонаря резко вычерчивает половину его узкого лица. Лоб. Щеку. Подбородок. Яобань узнаёт выражение, вытравленное в усталых чертах. Он видел его и раньше. Геморрой… с большой буквы "Г". Желудок Шишки снова бунтует. Хочется надеяться, что так действует Ёэ Бин… большой мункейк, пирог с начинкой, который он кое-как утрамбовал чаем. К сожалению он в курсе, что нет. Желудок - точный барометр, определяющий, сколько дерьма его ждёт. Сейчас этот барометр пиздец как зашкаливает.
- Иди за рацией.
Пиао рассеянно бурчит под нос, внимание его приковано к трупам. Застывшие, переплетённые руки, которые будто бы тянутся, чтобы обнять месяц, запутавшийся в набухших гнёздами ветвях деревьев парка Хуанпу по соседству.
Шишка пробирается по мусору. По скользким ступеням набережной. Во рту - горечь желчи.
Каждый выдох напоминает ему…
Чьи-то дети. Чьи-то малыши.
И только когда он выходит на дорогу, старший следователь говорит:
- Скажи оператору, нужны люди и прожекторы. Много прожекторов. Ещё пускай сюда едет Ву. Трупы… их надо вытащить из грязи и прочесать местность раньше, чем начнётся прилив, и смоет всё на хуй…
Пауза в пару секунд. Где-то в отдалении, в ночи, лает пёс. Машина не хочет заводиться. Буксир ревёт, проплывая по реке… и по чёрной воде бежит отблеск фонарей.
- …и ещё, Яобань, скажи, пусть держат язык за зубами. Не надо трепаться. Это дело полиции. Моё дело. Я не хочу, чтобы у меня на плечах сидели эти упыри из тринадцатого управления СБ, ясно?
Он кивает, хотя знает, что Пиао не смотрит на него. В животе бурчит ещё яростнее.
- Ну бля… - рычит он, ослабляя пояс, пока идёт к машине.
Холодный, тёмный час, пока не подъезжает первая партия людей и прожекторов. Оливково-зелёная змея полицейских выползает из машин. Люди, вылепленные из одного теста… тощие и высоколобые. Полтора часа спустя прожекторы разорвали темноту белым столбом света… ослепляющим. Тени как сторожевые бритвы. Два с половиной часа спустя приезжает доктор Ву с мутными глазами и стонет, глядя на полосу воды Хуанпу, начинающую подниматься. Зевая, приходит в чувство. Три часа десять минут спустя Пиао вытаскивает доктора из резкого столба света в полутень деревянного причала для предварительного доклада.
- Для восьмерых молодых людей жизнь закончилась.
Старший следователь заползает глубже в тень, чтобы Ву не видел выражения его лица.
- Вы хотите сказать, они мертвы. Доктор, вам сегодня везти в морг восемь трупов.
Покров улыбки доктора Ву медленно поднимается; все переживания затягивает вглубь, видимая бесстрастность расплывается в его глазах… тяжёлый вельветовый занавес вынужденной самодисциплины.
- Восьмерых покинула жизнь.
Тупой дурак. Тридцать лет уже доктор, и не может использовать это слово. Слово из пяти букв. Мертвы… они, блядь, мертвы!
Но дразнить его сейчас ни к чему. Ву прежде был обладателем внешности и физических данных гордого и усердного орангутанга, но с тех пор усох и стал напоминать морщинистую беличью обезьянку, и он - профессиональный Вэнь-мин… человек, воспитанный в старой традиции. Чтобы соответствовать потребностям жизни в обществе, руководствуется Книгой церемоний.
Пиао чувствует, как улыбка потихоньку застывает у него на губах… она расползлась по ним, как мёртвая собака посреди дороги, раздавленная, с вывалившимся языком. В обществе, где живут сотрудники отдела по расследованию убийств, таких ограничений нет. Хотя что до него, лучше бы были. В его обществе нет этикета. Нет правил. Нет граней, которые надо соблюдать. Только размытая карусель скорости и цветов. Лобовое столкновение между традициями и новым порядком. Общество оружия там, где раньше оружия не было. Общество быстрого возмездия и смерти, где раньше была только боль уязвлённого достоинства. Он рад, что Ву не видит его глаз. Они говорят без обиняков, они выражают:
Традиции умерли, старик - и все мы теперь в жопе.
- Пол?
Доктор краснеет, улыбка его киснет.
- Какого пола те восемь человек, доктор, кого покинула жизнь?
- Одна женщина. Семь мужчин.
Семь мужчин. Даже маска безмятежной улыбки не может спрятать шок, потрясение, которое растеклось по лицу Ву от цифры семь. Старший следователь знает, какие слова гремят сейчас в голове старика… слова, которые уже свисают с уголков его собственных губ.
В местности Сюнь есть источник один -
Много несёт он студёной воды.
Семь сыновей нас, а мать и теперь
Тяжесть несёт и труда и нужды.
Семь, символ абсолютного преуспевания. А думали ли убийцы про ту же самую поэму из Книги песен?
Когда они резали жертв на куски, сковывали их вместе и опускали их в тёмные воды Хуанпу, может, они тоже шептали слова…
Южного ветра живителен ток…
Южного ветра живителен ток…
Его колотит. Пиао складывает руки на груди в попытке справиться с дрожью.
- Что ещё у нас есть? Время, причина смерти? Мысли о том, как определить их личности? Давайте, доктор, удивите меня.
Ву неловко поёжился. Холод, грязь. Заползает в ботинки, и в его душу. Он вспоминает о резиновых сапогах в кабинете. Думает о цепях. О трупах… и чёрных, бескровных дырах в них. Эти дыры притягивали его сознание, как ушко иголки зовёт нить.
- Ничем не могу вас порадовать. Я доктор. Учёный. Не грабитель побережий.
Пиао выходит из теней. Лицом к лицу с Ву. Старик воняет нафталином и поражением. На губах его перечный соус и липкие слова. Глядя вглубь его… он видит страх, плещущийся на дне его глаз. Почти чувствует его вкус. Узнает его. И понимает, хотя и не хочет. Никогда не хотел…
- Что это, Ву, вы видели подобное раньше? Есть какая-то информация?
Доктор издаёт вымученный смешок; безрадостное веселье стягивает кожу его лица, будто стальные заслонки встают на место.
- Уважаемый Ву, не трахайте мне мозги, не надо вот этого. Вы же что-то знаете, я прав? Ну?
Ещё один смешок. Один звук. Кромка стекла по кромке стекла. В его глазах нет ничего кроме тайны и корней неизвестного страха. Пиао делает ошибку и кладёт руку на тощее плечо доктора, преодолевая физическую пропасть этикета… и тут начинается. Злость Ву выплёскивается. Страсти летят на милость стихий. Старик шипит. Тихим голосом. Для ушей одного следователя.
- Я отказываюсь от этого дела. От этих трупов. Я не буду их исследовать ни здесь, ни где бы то ни было. В свою лабораторию я их не возьму…
Глаза его сужаются, и голос тоже. Слова с жаром паяльной лампы вгрызаются в щёку старшего следователя.
- …передайте это дело, Пиао. Передайте его, как я. Вам незачем во всё это лезть.
- Незачем? Там восемь трупов лежат в грязи! Семь сынов и одна дочь, которых оставила жизнь. А вы - не хуй собачий, вы - старший консультант полицейского департамента. И это ваша работа - ковыряться в трупах… но только не в этих? Вы хотите сказать, Ву, что вы знаете что-то о таких убийствах? Официальные убийства, санкционированное умерщвление… передать дело в СБ, федералам, партии?
Икнув от нервов, Пиао понимает, что рукой до сих пор держится за плечо доктора; и чем злее он становится, тем сильнее стискивает его. Он убирает руку.
- Вываливайте всё, что я вижу на дне ваших глаз, или ждёт вас высокий дом и долгое падение…
- Вы не смеете мне угрожать, старший сле…
Вонзается, как острый нож в жирную свинью.
- …говорите, или помогите… - Щекой к щеке. Губами к уху. Дыханием к дыханию, - …или можете начинать отращивать крылья.
Улыбка Ву превращается в гримасу, будто он наступил в кучу говна.
- Пиао, опасный вы человек. Вы поднимаете волну там, где не стоит. Смотрите, следователь, тот, кто не умеет плавать, может и утонуть в волнах.
- Как это романтично, доктор, только объясните, какого хуя это всё значит.
- Это значит, старший следователь, что вам надо бы уходить. Как вы поступали раньше. Как все мы поступали раньше. Уходить. "Тот, кто выковал меч свой и точит его, скоро даст ему волю".
Ву медленно отошёл от причала, полосатые тени пролегли на его лице, когда он поднимался на набережную к Бунду. На своём утомительном пути вверх он прошёл мимо Яобаня.
- Ни хуя себе скорость, док. Что, можно грузить их?
Старик поднял руку и жестом послал его подальше, будто отмахнулся от назойливой мухи. Улыбка застыла у него на лице. Он отводил глаза. То ли он вглядывался в себя, то ли в тёмный горизонт. И шёл дальше. Прожектора заливали всё яростным белым светом. Тени мельтешили, формы текли. Недоношенный рассвет. Старик унёсся прочь, вдавив педаль газа в пол.
- Хуя себе, Босс, что это с нашим маразматиком? Вот уж не думал, что он когда-нибудь так перепугается трупаков. Мне казалось, он уже всё на свете повидал…
- Да уж…
Пиао отошёл от причала. Тень, свет, тень, свет… у него в глазах. Он шёл по следам старика.
- Что тут было-то, Босс?
- Было то, что наш досточтимый доктор не собирается работать с нашими лежащими в грязи друзьями…
Старший следователь харкнул по ветру, в сторону трупов.
- …и пальцем их не коснётся. Он что-то знает, и отказывается даже обследовать их.
- А что, у него есть такое право? Отказаться вскрывать труп?
Грязь всё глубже. Пиао идёт впереди, Шишка следом. Слабая вонь говна штурмует их ноздри.
- Есть или нет, а он отказался. И что теперь делать? Восемь трупов, и даже некуда их увезти. Неясно, ни кто они такие, ни как умерли… а если уж человек с репутацией Ву отказывается с ними работать, остальные точно соскочат.
- Пиздец. Но вы же не имеете в виду Шефа?
Грязь заливает ботинки и пачкает штаны. Чёрная, отполированная столбами белого света.
- Слушай, деревенский паренёк, не хочу своими руками лишать тебя иллюзий, с этим прекрасно справится и работа, но Шеф Липинг, как любой начальник отдела полиции, в первую очередь политик, а уже потом полицейский. У него больше мохнатых лап в разных лагерях, чем у сороконожки. Если он почувствует запах Партии, как чувствую его я… или если не увидит возможности слупить с кого-нибудь денежку, он бросит это дело в помойку. Если понадобится, вместе с нами.
- Босс, а вы ведь циничный ублюдок?
Грязь всё глубже. Пиао по-прежнему впереди, Шишка за ним. Оазис слепящего света. Он поворачивается лицом к косоглазому детективу.
- Если это необходимо для выживания…
Снова он плюёт в сторону трупов. Ветер подхватывает его начинание, плевок почти долетает до тел.
- …так что цинизм полезен для здоровья. Как бы хотелось дать этот совет вот им.
Секунды молчания, размеченные лишь отзвуками первых машин на Шаньсилу.
- Может, ну его на хуй, это дело?
Пиао смеётся. Одноразовый смешок. На такие смешки нанизана его жизнь и карьера.
- Почему бы и нет? Что такое восемь трупов для города в тринадцать миллионов. К тому же ко мне в холодильник восемь человек не влезут.
- Ко мне тоже.
Оба смеются. Яобань громче. Смех его плывёт, как отвязавшаяся лодка. Старший следователь завидует человеку, который не потерял ещё способности так смеяться.
- Сделать вид, будто мы пахали… собрать предварительное заключение, а потом спихнуть дело. Например, на СБ. Ещё одна папка в картотеке…
Шишка кивает, даже как-то яростно.
- …пусть сначала отработает фотограф, а потом надо перерыть грязь, вдруг где что найдут. Связаться с больницами. Для начала попробуй № 1. Хуандун на Сучжоу Бэйлу. Может, они возьмут пока трупы. Если откажутся, звони в Цзяотун, ещё можно попробовать в Университет Фудань. Ещё Академия наук в Сехуэй. Короче, найди место, где без тысячи вопросов примут тела.
Гораздо увереннее идёт Шишка к машине. На губах его подрагивают вышептываемые слова, снова и снова, как у попугая с психическими отклонениями: "…принять тела, и без тысячи вопросов… место, где их примут, и без вопросов…"
Перед лестницей он останавливается, смотрит через плечо на старшего следователя. Силуэт, выброшенный на безлюдный берег, в грязь и мусор.
- Не переживайте, Босс, вы охуительно правильно делаете, что не лезете в это дело. Работать над ним и врагу не пожелаешь.